Faouzia – Born Without A Heart (Stripped)
Усталые вечера, когда возвращение в собственное гнездо перевалило временем к полуночи, а голова раскалывалась собравшейся за весь день раздражительностью, маленькие мелочи в виде непонятной стеклянной круглой вазы на обеденном столе с плавающим бутоном бордовой* розы на поверхности воды, странным образом полностью рассеивало любую давящую тяжесть на плечах. И давало спокойно вздохнуть. Весь путь от порога дома до долгожданного ужина был то и дело пропитан мелочами, которые принадлежали райскому саду. Будь то кинутый на комод берет с заколотыми веточками лаванды, разбросанные ботинки малинового цвета или пушистая ветка, похожая на перо страуса, в этом Джун ещё не разобрался. Но альфа каждый раз недоумевал, когда его истинный, напевая под нос прилипичвую мелодию, с трепетом смахивал пылинки с этого пера в высокой вазе, стоящей в прихожей. Что значит «для красоты и эстетичности»? Ничего не понятно. – Безусловно, – кивнул альфа. Щёки Джина ничем не отличались румянцем от самых сочных и красивых яблок в плетённой корзинке, а в глазах играл тёплый, тот самый родной блеск, от которого щемило сердце. Поздний вечер звенел уютной тишиной, приглушенным светом и необыкновенным чувством нежности, что висело в воздухе. – Я соскучился. – Смотри, здесь пиво, – Джун указал телефоном на стакан, мягко улыбаясь. – Даже не зашипишь? Омега покачал головой, от чего тёмные волосы растрепались, придавая образу ещё больше домашнего тепла. Вытянув ноги в пушистых тапках, омега улёгся грудью на стол, упираясь подбородком в согнутый локоть, неотрывно следя за действиями своего истинного. Длинные края вязаного кардигана почти касались пола. – Если так, то всё очень серьёзно, – от ямочек на щеках альфа, румянец запылал с новой силой. – Но я правда соскучился. – За всё это время я тебе всё ещё не надоел? – Надоедает овсянка на завтрак, – протянул райский, – а тут высокие чувства. – Прямо уж высокие, – Джун наколол листик салата, сразу же поднося вилку к губам. – Выше некуда. Джун рассмеялся, и придвинулся ближе к краю стола, освобождая место рядом с собой. – Дуй сюда, влюблённый подросток. Вскочив со своего места, как по команде, Джин в один шаг оказался рядом с супругом, который, схватив стул на ножку, придвинул его ещё ближе к себе, сокращая расстояние полностью. Руку альфы тут же обвили, словно плющ, и прижались к боку, укладывая голову на плечо, предварительно отодвинув ненавистный стакан подальше с громким недовольным фырчанием. – И всё равно это гадость. Даже на вкус противно. На свете столько всего вкусного, а ты любишь именно это. – На свете столько омег, а в истинные мне достался ты? – мягкий поцелуй коснулся прядей волос на макушке. – Это не так работает, – буркнул Джин, – и вообще-то, о таком, как я только мечтать нужно. Знаешь, сколько у меня было поклонников? Миллион. – Минус один. – Ложь! – Минус два? – Господи, наглая ложь, – Джин выпрямился, демонстрируя идеальную осанку, – самое красивое личико школы и университета до последнего курса! – Кто тебе это сказал? – изумлённо спросил альфа. – Вот это действительно наглая ложь. Райский хлопнул супруга по плечу, хватая листочек салата с тарелки и с хрустом откусывая от него. – Между прочим, на выпускной бал у меня была такая куча приглашений, что я не знал, из чего выбрать. – Хороший был выпускной, сиденья такие удобные, да? Широкие – как раз для двоих. Это с того раза ты стал любителем автомобильных салонов? – Может быть, – улыбаясь, омега упал на плечо супруга, потираясь щекой. – Было приятно. – Приятно и всё? – Джун облокотился о спинку стула, прислонясь головой к макушке супруга. – Я думал первый раз должен быть сказочный? Вроде, так говорят. – Ло-о-ожь, – хихикнул райский, – неправильно говорят. Он был не только сказочный, но ещё и очень даже потрясающий. – Продолжай-продолжай. Слепо найдя губами ухо альфы, Джин мягко поцеловал его, понижая голос до шепота. – Ты тоже был бы потрясающий, если бы вытаскивал и раскладывал посуду из посудомойки. – Это мой единственный минус? – тихо спросил Джун. – А ещё, – возбуждено зачастил омега, шепча и цепляя ногтями кольцо на безымянном пальце супруга, – был бы ещё лучше, если бы закрывал пасту, понимал намёки, не забывал про кондиционер для белья, никогда не делал прямой пробор, не храпел, разбирался в моём саду и появлялся дома чаще. – Что-то ещё? – улыбка не сходила с лица альфы ни на секунду. Омега покачал головой, задумавшись. – А у тебя, видимо, минусов нет? – добавил Джун. – Ну естественно, ты только посмотри в эти добрые, чистые, невинные глаза. Разве они могут лгать? – райский отстранился, показательно хлопнув ресницами. – А как же мой список? Я тут немного набросал… Джин светился чистейшим счастьем, переплетаясь с беззаботным смехом и весельем, который накрывали двоих взрослых людей подростковой окрылённостью первой любви. Яркий момент воспоминания тех самых первых чувств и робких прикосновений окутывали собой, заставляя глупо улыбаться до боли в щеках до щекочущего смеха. Так легко, просто и свободно. Руки омеги поглаживали любимое лицо, зарываясь в волосы. Каждая деталь оставалась настолько родной, что в образе истинного Джин мог увидеть себя. Они сейчас – долгий и упорный труд, прошедший большое количество времени. Поглаживая кончиками пальцев по прикрытым веками супруга, райский размышлял, вороша воспоминания о хорошем и плохом, обо всём, через что они прошли вместе, не выпуская рук друг друга. Сейчас, греясь в тепле истинной любви, Джин на жалел ни о чём, как и Джун, чьи ладони ласково сжимали бока своего омеги. Всё те же чистые глаза, родная душа, но и новые вкусы вместе с увлечениями и цветом волос, всё было прекрасно в этом человеке, даже если вызывало споры или ссоры. Джин таял в этих чувствах, он жил ими. Этот человек, что преданно ластится к прикосновениям, был частью самого омеги, как настоящее сердце, ведь если он сейчас приложил бы руку к груди истинного, что услышал бы ритм в унисон. Райский всегда находил это великолепным, ведь если бы не этот человек перед ним, то его не было бы самого вовсе. Возраст берёт своё, даря свои первые серебряные пряди и россыпь мелких, почти незаметных морщинок в уголках глаз. Говорят, их обладатели – счастливые люди, ведь это из-за их частых улыбок. Но всё это эти двое любили друг в друге так же нежно, как и все эти годы назад, когда впервые познавали свою любовь. Это нечто большее и глубокое, более сложное и необъяснимое. Джин часто встречал фразу, в которой говорится о том, что страсть и влюблённость проходят, оставляя после себя только привычку. Джин часто боялся этого, размышляя и наблюдая, ведь истинные такие же люди, только рана в этом случае, будет сквозная. Джин часто видел обратное этой фразе, в прикосновениях, действиях, словах. Но эти чувства и правда имеют свойство притупляться, но всегда вспыхивают ещё ярче и ещё сильнее, стоит только этого пожелать. Те чувства, что испытывал омега той самой ночью после школьного бала, когда поцелуи были слаще дикой вишни, возвращались к Джину волнами, приятными и прогретыми солнцем, до дрожи в коленках и вихрем бабочек. Ослепительное чувство единения и любви, это то, от чего ни один, ни другой не могли устать или обменять на привычку. – Я так тебя люблю, что сейчас расплачусь, и, хочу заметить, это будет твоя вина. Голос омеги предательски дрожал, срываясь вверх на последнем слове. Иногда жесты и действия намного громче сказанных слов. То, как руки обхватывали подрагивающее от переполняемых чувств тело омеги. То, как на лопатки ложились широкие ладони, скользя вверх и вжимая в тело напротив. То, каким горячим становилось дыхание только что разорванного поцелуя. Джин любил прикосновения, чувствовать кончиками пальцев каждый идеальный изъян кожи. На ощупь волосы Джуна для райского омеги казались мягкими, но с жёсткими кончиками, руки более сухими и грубыми, чем на самом деле, позвонки не такими острыми, как у него самого, а ресницы были пушистые и удивительные. Омега трепетал от этого, изучая всё с каждым разом снова и снова. За все эти года Джин не насытился своим истинным, и вряд ли когда-нибудь смог бы это сделать. Самое приятное в этих ласках, с щекочущем осознанием отсутствия стен спальни и ноткой игривой вседозволенности, была беззаботная свобода, которая подначивала на спешку и пылкость с надорванным воротом футболки и слетающими с губ стонами. – Не смотрю, не смотрю! – прошелестел младший омега, который на цыпочках крался к своей цели – холодильнику, иначе своим животом он намеревался разбудить целый дом. – Хотя для приличия можно было и не при детях дела такие делать. Райский подпрыгнул, вырываясь из руку расслабленного супруга, чтобы грозно ткнуть в нарушителя спокойствия пальцем. – А нечего подглядывать и что-то я не вижу тут детей, молодой человек! – Потому что здесь малыш и это я! – Тэхён хлопнул дверцей холодильника. – Теперь мне придётся вымыть глаза. – А ну брысь отсюда, – рассмеявшись и подхватив с деревянной миски апельсин, Джин игриво подкинул его в сторону пробегающего с зажмуренными глазами Тэхёна. – Это тебе за то, что ты ешь в ночь, тигрёнок! Смех потонул в любимых объятиях снова, и был заглушен непрекращающимся потоком лёгких поцелуев, какими покрывал лицо своего истинного Джун.***
Daughter – Medicine
Этим вечером были только две крайности, одна из которых была пропитана ароматом крепкого алкоголя и долгими, перетекающими в ночь, разговорами с переполненной пепельницей на подоконнике. С тех пор, как Мин Юнги обосновался на новом месте, прошло достаточное количество времени, чтобы по-настоящему заскучать за такими разговорам по душам. Ради таких простых встреч стоило просыпаться по утрам. Мин Юнги считал, что сидящий перед ним его давний и хороший друг отличался от него только внешне, но полностью совпадал истерзанной душой. А Чон Хосок считал – его давний и хороший друг просто потревоженный кот, выпустивший когти. Здесь, в прокуренной небольшой кухне, чувствовалась идиллия и душевное спокойствие вместе с безграничным доверием от произнесённых страхов и слабостей. Юнги всегда считал, что связь между людьми существуют, и она вполне осязаема, раз уперевшись руками в подоконник, альфа чувствовал свободу от груза с плеч всего лишь из-за разговоров по душам. А Чон Хосок считал, что жизнь без любви возможна, но не без дружбы. Хоть судьбы друзей не были настолько схожи, чтобы слиться в одну историю, и пути их часто расходились, но в целом Юнги был уверен в одном: сколько бы времени не прошло с последней встречи – его встретят на пороге этого дома с распростёртыми объятиями и целой бутылкой. Здесь, в отличие от его временного дома, наполненного жизнью, был исключительный порядок и минимализм, такой знакомый и родной, за исключением пары безделушек, хотя это только придавало характеру квартиры частичку души. – Джун всё-таки не явится сюда, верно? – Нет, – Юнги затушил окурок о край блюдца, – может, это и к лучшему, не в обиду будет сказано, но от проживания в том доме у меня, кажется, развивается диабет. – Я всегда говорю то же самое, скоро буду на инсулине. Альфа издал смешок. – Пусть воркует, мы и без него отлично проводим время, – Хосок покрутил в руках полупустой стакан. – Тебя не наругают за ночёвку вне дома? – Я отпросился, – в тон добавил Юнги. – Мой мальчик совсем вырос, такой взрослый. – Ты больше трезв, чем пьян, или больше пьян, чем трезв? Хосок хлопнул глазами, сосредотачиваясь на говорящем друге. – Я постелю тебе на диване. – Да нет, – поморщился Юнги, как от дольки лимона на языке. – Я к тому, что у меня есть вопрос, чисто из любопытства, а не из желания читать нотации. – Нотации-хуятиции, много сложных слов, в чём вопрос? – Это ты подвозил сына Кимов сегодня днём? – Мы знакомы. – Как ты и этот студент можете быть знакомы? – Как ты знаком с ним, так и я, – Хосок вскинул брови, оставляя стакан, – я подвозил его на работу к отцу, родительские делишки, нам не понять. – Ты что, чёртов убер, Чон? Упёршись ногой в перекладину табурета, Хосок зло оттолкнул тот от стола вместе с сидящем на нём другом, прежде чем серьёзно спросить: – Где ты нас видел? Ты был один? – Как с такими навыками ты вообще всё ещё работаешь? Никак не могу понять. У тебя не застрял там канцелярский нож между лопаток? А то вдруг дискомфорт, а ты не понимаешь. – Твой юмор стал ещё дряннее. – Спасибо, – улыбнулся Мин, – какие друзья – такой и юмор. Но если без шуток – пусть ездит сзади, а то в тот раз он чуть не намочил свои штаны. И знаешь почему? – Почему? – Угадай омегу по силе удара, Чон. Хосок устало упёрся спиной в стену, прикрывая глаза и растирая виски. – Джин сказал, что водишь ты, как слепая каракатица. – Он видел? – Нет, не думаю, – Юнги придвинулся обратно, скрипя ножками табурета по полу, – и я думаю, что заслуживаю в благодарность хороший завтрак. – Думаешь или нет? – В любом случае, когда будешь работать таксистом в убер, буду ставить тебе исключительно три звезды, прямо, как обычно, правда? – У тебя всегда был балл меньше моего. – Наглая ложь, у меня был больше процент успешных завершений заданий, что, хочешь запросить бумаги? Звякнуть Джуну и прервать их тысячный медовый месяц? – Да ты визжал, как ультразвук, когда тебя первый раз задели! Царапина-то была! – с жаром воскликнул Хосок, хлопнув ладонью по столу. – Ты ногу подвернул, когда прыгал! – Да ты сам не лучше, а там была яма! – Хуяма, завали ебальник, Мин! Двое альф запыхтели, складывая руки на груди и сверля глазами друг друга с минуту. Не поймав в ответ никакой раздражённой реакции, Юнги повернул голову, рассматривая нелепые магнитики на холодильнике. – Ты все ещё занимаешься этой ерундой? – альфа указал на магниты. – Да, мало у тебя работы в последнее время, раз есть время складывать магнитные композиции. Хосок махнул рукой в сторону друга, допивая содержимое своего стакана, а затем и стакана Юнги, кидая в оба окурки с блюдца. – Мы решили, что открытки более красивый вид воспоминаний, ты знал, что ими сейчас редко кто пользуется? Это так грустно, эти магниты вообще какие-то бездушные, а открытки прямо хочется беречь после заверешния заданий. Это эстетично. – Ты знаешь слово «эстетично»? – наигранно изумился Юнги. – Скажи мне, кто твой друг, и я скажу тебе, кто ты. – А кто это «мы»? – с прищуром спросил Мин, сдерживая смешок., – Неужели кто-то осмелился работать с тобой? И, ого-ого, изменить самого Чона Хосока в плане такой лабуды. Мощно. – Великий деятель в сфере музыки сегодня так и брызжет ядом. – Просто я никогда не понимал, как можно, – пожал плечами альфа, продолжая рассматривать рисунки на магнитах, – романтизировать работу? Даже не знаю. Подходить за молоком и, смотря на холодильник, думать, чёрт возьми, хорошее было дело, почти не нужно было убираться, а только вызвать зачистку. Или в тот день была хорошая погода? – Поэтому ты всё ещё не пристроен, потому что никто не в силах выносить твою бурчащую задницу? – Недалеко от правды. Поднявшись, Хосок направился к холодильнику, чтобы вытащить из морозилки ведёрко мороженного и взять из ящика две ложки, указывая ими на друга. – Не брезгую, – ответил Юнги, на что альфа только покачал головой, выкидывая плёнку от ведёрка в мусорное ведро. – Прости за слова, – Чон поманил гостя за собой, – время диванной вечеринки, пока я не клюну носом в ведро. – Ты когда-нибудь завидовал Джуну? – Самую малость, а ты? – Может быть. Продавленный, но любимый, диван сейчас был самой уютной вещью на планете под невнятный шум телевизора. – Иногда я жалею, что отпустил его, – признался Хосок, размахивая ложкой, – и сомневаюсь, сделал ли я всё верно. Говорят, истинность это красиво. – Долго вы были вместе? – Менее года. Меня не покидало чувство запертой птицы в золотой клетке. Юнги вздохнул, вытягиваясь на диване, чтобы прислониться плечом к плечу альфы. – А ты? – Чон глянул на друга. – Или твои гормоны уже не фурычат? – Лучше бы не фурычили, – тихо сказал альфа, копаясь ложкой в ведёрке с мороженным. – Ой да ладно, видимо ты ещё слишком трезв, ну ничего, у меня как раз свободная неделя. – Ты в отпуске? – Да так, я бы сказал, затяжные выходные. А знаешь, я думал, что пора уже решиться на кота! Как тебе идея? _______________________ *Роза (лат.) – Бордовая роза – пылкое чувство влюбленности, неистовая страсть и восхищение.