Quit – Cashmere Cat feat. Ariana Grande
– Ты выучил свои реплики? Есть особое очарование в школьных постановках, не профессиональных, наполненных любовью к своему делу и ярким энтузиазмом, идеей. Они были особенными от первой репетиции до финального поклона, когда давление школьных стен растворялось, позволяя спокойно дышать и погружая в иной мир, что так далек от каких-либо забот. – До единой точки! – воскликнул юноша, запрыгивая на высокий стул напротив брата, чтобы сесть, закидывая ногу на ногу. Возможность жить историей, вдохновляться и получать чистое удовольствие от таких нелепых костюмов, ради этого стоило потерпеть школьную жизнь. Тэхён никогда не видел своего брата на сцене и считал это большим упущением, омега был уверен, что тот питает слабость и некий талант к актёрскому мастерству, во всяком случае маленькие сценки, связанные с работой, ему удавались восхитительно. – Даже за Джульетту? – В особенности, – лицо младшего озарила квадратная улыбка, от которой Чимин испытал настоящую гордость. – Может, ты всё-таки не туда решил податься? – Почему? – А почему бы и не театральное? Не знаю, в актёры? – старший задумчиво поковырял лопаточкой сухие перемешанные ингредиенты в стеклянной миске. – Я бы с удовольствием ходил на твои премьеры. – Почему ты ещё тогда не со своей кондитерской на углу, Минни? – насупился Тэхён. – Потому что. – Это не ответ. – Знаешь, наш гость любит Шекспира, у тебя есть возможность выделить для него местечко тоже? Младший звонко рассмеялся, укладываясь головой на вытянутую руку и растягиваясь, как большой кот. От взлетевшего с ладони брата вихря муки Тэхён зажмурил один глаз, с озорством поглядывая на старшего из-под упавшей чёлки. – Ты думаешь там будут очереди на вход? На смеши, – Тэхён сдунул прядь, лениво скользя пальцами по лежащим на столе предметам. Пахло карамелизированными яблоками, а значит, будет что-то стоящее. Впрочем, как и всегда. – Считай, он мой «плюс один». – Лучшую подружку всё же себе завёл, Минни? Чимин чихнул в локоть от летающей в воздухе муки. Больше не отвлекаясь ни на одну мелочь, старший смешал сухие ингредиенты со смесью яиц и масла, взбитого пушистой пеной с сахаром, сразу же вооружаясь чистой лопаточкой. Суть маффинов состоит в том, что как только ингредиенты оказались вместе, их нужно тут же перемешать. Как только следы сухой муки полностью исчезнут в тесте, сразу распределить по формам, буквально по две ложки смеси в каждую. Конечно же, предварительно добавив в смесь очищенные и нарезанные яблоки, что томились на среднем огне вместе с будущей карамелью, а сверху посыпать крошкой из сахара, масла и корицы. – Не ревнуй. – Ни капли. Но у вас точно всё в порядке? Тогда, когда я вернулся домой с ночёвки, была такая атмосфера, как будто ты взял свою работу на дом. – Всё, – помялся Чимин, захлопывая духовку и снимая рукавицу, – стало лучше. Любые недопонимания легко исправляются чашкой кофе с чем-нибудь вкусным. Помнишь ту кофейню с красным логотипом? Мы там часто бывали. Тэхён кивнул. – Вот их «улиточки» с изюмом и джемом творят чудеса. – Ты наконец-то нашёл кому пожаловаться на меня, да? – Даже на душе легче, – со смешком хлопнул себя по груди Чимин. В последнее время Тэхён больше чувствовал себя как некий большой и физический фильтр. Не поддавалось никакому объяснению то, как красная нить на безымянном пальце была напрямую связана с душой, отдаваясь в ней малейшими всполохами чувств. Невозможность смотреть на растекающееся тёмные вселенные под любимыми воспалёнными глазами изводила Тэхёна не хуже, чем и самого виновника этого. Душа младшего омеги металась в помощи Чимину, а сердце утопало любви, он полностью отдавал себя единственному человеку, взамен требуя лишь душевное спокойствие другого. Иногда Тэхён задумывался, как бы тогда всё сложилось, если бы Чимин остался один? И вариант исхода всегда оставался единственным, эти мысли пахли горечью, забивая собой горло до невозможности вдохнуть. Проведя рукой по рукаву своей домашней кофты, младший омега вздохнул. Чем больше он начинал нервничать, тем больше организм давал сбой. Для Чимина – это аллергия, для себя и папы это нечто более сложное. Поцелованная солнцем кожа младшего омеги была покрыта в некоторых местах красными расползающемися пятнами, что являли собой побочный эффект переживаний. В последнее время они становились всё хуже, в то время как наволочка брата и собственное плечо Тэхёна всё более мокрыми. Сейчас же, если приподнять рукав, можно увидеть первую робкую корочку заживления на запястье, а в глазах Чимина блестящее счастье, ещё такое тихое, но самое что ни на есть искреннее. Тэхён был готов отдать всего себя, лишь бы брат оказался счастлив. – Меня его уроки делают счастливым тоже, – Тэхён воодушевился, – а ещё Юнги рассказывает много интересных вещей, иногда мне кажется, что он был здесь всегда. Как старший брат или фикус. – Ах, значит, как старший брат? Взяв со стола нож с тонким слоем муки на нём, Чимин придирчиво взвесил его в руке, слегка подкинув. Облокотившись локтями о стол и поманив к себе пальцем любопытного взъерошенного омегу, на что тот лишь игриво подтянулся вперёд, кладя свою ладонь поверх чужой, Чимин легко поцеловал родинку на кончике носа брата. Но если возвращаться мыслями назад к тягучим размышлениям, то в обратную сторону всё работало так же. Без того, у кого находится конец красной нити, Тэхёна бы тоже не существовало. Как бы это не звучало эгоистично по отношению ко всему счастью, которое произошло, оно не держит так же крепко, как две хрупкие жизни держат друг друга. И эта нить самая ощутимая вещь, которую только касались пальцы Тэхёна. – Это так странно, – заключил младший, доверительно касаясь открытой шеей кончика лезвия крепко сжатого ножа в руках Чимина. – Странно что? Скачок кадыка отдался острой колющей болью. – То что это, как нож в масло, правда? – Тэхён понизил голос до шепота. – А можешь сделать это мне, как ты делаешь со своими клиентами? – Знаешь, сколько мне потом нужно будет убирать? – Чимин фыркнул, улыбнувшись. – Иногда я задумываюсь об этом. У тебя бывают такие мысли? – омега поддался чуть вперёд, всматриваясь сквозь растрепавшуюся чёлку в родные глаза, от которых веяло холодным спокойствием, если только на дне которых могла расплескаться решимость и повиновение, как из разбившегося кувшина вода. – Ведь это правда, как нож в масло. А больно? На сколько глубокого я смогу сделать это себе сам? Я даже не знаю, что останавливает меня от шага с перрона, если вся голова вопит мне сделать это. – Говорят, это нормально, – тёплое дыхание исчезло с новым поцелуем, оставляя только большее давление лезвия на кожу, что никак не пугало. – Последний раз я думал, как это, если убирая осколки стекла, сжать самый большой в ладони, настолько крепко, чтобы его края резали так же, как твой нож режет масло. Что мне мешает вспороть им себе глотку? – Бесконечная любовь ко мне, разумеется, – подмигнул Тэхён. Когда нож остался откинул на край столешницы, откуда, судя по звукам, упав, воткнулся точно в шов между досками пола, хватка на воротнике Чимина оказалась сильна до первого треска ткани. Этой редкой, но такой прекрасной пелене, что застилала собой яркую неподвластную лазурь, Чимин был готов подчиняться и отдать самого себя вместе с трепещущей душой. Сейчас эти руки не касались тела, а чего-то намного глубже, даже глубже, чем сама душа. – Я хочу, чтобы мы сделали это вместе, Минни. От горячего дыхания в самую ушную раковину на глаза наворачивались жгучие слёзы, которые сам Чимин никак не мог объяснить. Тугой комок сжимался в горле, как самая лучшая и крепкая удавка. Юноша крупно содрогался в чужих руках, цепляясь за них, как за последнюю соломинку во благо спасения. От дрожи родного тела хотелось рассмеяться, ведь это, самая лучшая защитная реакция организма. – Я хочу сделать это с тобой. – Давай сделаем это красиво, когда придёт время, – прикосновения, что красными пятнами оставались на разгорячённой коже друг друга, отдавались самым настоящим ощутимым жаром. То, как оттягивали на висках волосы, скользя пальцами к макушке, чтобы сжать пряди в кулак. – Я хочу это от твоей руки. Будет так хорошо, Минни, ты ведь сделаешь это хорошо, правда? Та боль, пронзившая сгиб шеи и плеча, была лишь шлейфом от той бури, что разворачивалась в душе Тэхёна, начиная от ослепляющего чувства счастья до колючей грусти, горькой, как самое противное лекарство. И ничему из этого не было объяснений, кроме чувств. Так было правильно. Как только прикосновения исчезли, перед лицом младшего омеги возникли медовые глаза, до краев наполненные серьёзностью и чуточку раздражением. – Где моё обещание? – Чимин огладил наливающийся синевой укус на шее брата. Это не стояло и рядом с понятием «метка», как, например, у папы, но, как знак и как обещание ценой в жизнь, подойдёт. – Ты сделаешь это красиво для меня? Я хочу, чтобы это была твоя рука. А ещё твоя любовь. – Мы будем держаться за руки, ведь это так романтично, – Тэхён легко клюнул влажными губами бьющуюся венку на шее брата, а пальцами, чуть касаясь, поглаживал место будущего обещания. – Не своди с меня взгляда на школьной сцене, Минни, с ядом я смотрюсь просто потрясающе. – Мой букет из красных маков* будет ожидать тебя после, тигрёнок, я добавлю в него несколько белоснежных*. В этот вечер, шипя себе под нос от тянущей боли синяка, Тэхён обходил третий круг по комнате, крепко обнимая законченную и покрытую лаком картину в красивом белоснежном багете. Нужное место для шедевра никак не находилось, как бы омега не примеривался. Идею повесить картину в гостиной или отдать родителям на растерзание, Тэхён отмел сразу. Это не было чувство ревности или нечто похожее на это, скорее было больше схоже с чувством собственничества. Та нежность, что была изображена на холсте, должна остаться только в стенах спальни. Утерев рукавом взмокший от усердия лоб, Тэхён вздохнул. Определившись с местом, было принято единогласное решение, освободить тумбочку брата от половины ненужного (нужного) хлама. Расчистив место, омега отодвинул от стены лампу с клетчатым абажуром и поставил за неё картину, подперев тяжёлой корзинкой с мелочами. Опустившись на колени перед тумбочкой, юноша наклонился, чтобы прижаться губами к обнажённым коленям брата с россыпью синяков в виде самых маленьких мазков краски изображенных на холсте. Поцелуй пах маслом и подсохшим лаком, это запах резкий и приятный, словно так пахла душа этой картины. Опустившись на пятки, Тэхён, с нежностью поглаживая бок своей работы, мягко улыбнулся, рассматривая словно впервые увидев. Свет от лампы мягким ореолом охватывал собой две фигуры, которые не могли соперничать в красоте. Каждая из них любима по своему, но одинаково чисты.***
Let Me Down Slowly – Alec Benjamin
– Ох. – Ох? Проходи. Любопытный нос в приоткрытой двери исчез, чтобы явить после себя робко переминающуюся с ноги на ногу взлохмаченную фигуру в розовой просторной толстовке. Иногда Юнги казалось, что единственный, кто носил свою собственную одежду в этом доме, это был он сам. Проследив за тем, как омега аккуратно водрузил поднос на постель, от которой шёл самый уютный аромат выпечки, Юнги накрыл руками живот, который был громче самого большого в мире кита. – Тэ заявил, что хочет плескаться один, – надул в наигранной обиде ягодные губы Чимин. Его брови были взлохмаченны самым очаровательным образом, а след от подушки красовался на правой щеке. – Да и родителей ещё нет. Хотите яблочный кексик? На подносе стояло две чашки с какао и четыре яблочных маффина с соусом из рикотты со сливками и кориандром. – Я знаю, что зефир здесь не приветствуется, поэтому, – смущённо улыбнувшись, омега подтолкнул кружку ближе к альфе, забираясь на край постели с ногами в полосатых носках, – у Вас обычное. Можно я посижу здесь? – Как же ваша экономия воды? – Сегодня у Тэ что-то вроде саморелаксации. – Не уверен, что такое слово существует. – Не нудите, Вы меня поняли. Отложив влажное полотенце, которым сушил волосы, Юнги опустился на противоположный край постели и взял предложенный десерт. Этот островок эстетики, что всегда шёл следом за присутствием любого из семьи Ким, приятно ласкал взгляд и оставался необычными воспоминаниями, меняя восприятие. Раньше Юнги не сильно задумывался, какой, например, выбрать чайный набор. Качественный? Да. Практичный? Да. Но вот внешний вид никогда не стоял в списке требований, а здесь всё было, как на подбор до самой маленькой мелочи. Деревянный поднос, стоявший на небольших складных ножках, держал на себе две стеклянные чашки с пробковыми подставками, имеющих низкие бортики. Пузатая посуда ловила глянцевыми боками отблески света. На тарелке с неровными краями, что были с золотой окантовкой, стояла выпечка в явно сделанных вручную бумажных формах из коричневого пергамента. Всё вместе это создавало атмосферу, работало и взаимодействовало, а десертные вилки, которые были цвета меди перемешанной с золотом и с пчелкой на кончике, цепляли взгляд. Кажется, здесь десертная вилка была такой же обыденностью, как простота и практичность в виде единственной вилки с четырьмя зубцами* в количестве шести штук в доме Мин Юнги. – Я хотел спросить, – подал голос омега, согревая пальцы о пузатую чашку, – найдётся свободный вечерочек? – Вечерочек, – откусив большую часть маффина за один раз, альфа довольно замычал, кивая на заинтересованный взгляд, – сладко, но не приторно, ты молодец. Спасибо. – Так свободен? Я всё чаще вижу, как света в этой комнате нет. А родители дома. – Когда? – Завтра, – насупился юноша. – Да, а что? Никаких опер. – Мы их не любим, – рассмеялся Чимин, – но никто же не будет спорить с папой, верно? Юнги вопросительно поднял брови, на что омега рассмеялся сильнее, закрываясь ладонью. Щёки альфы от большой части откушенного маффина были почти идеальной круглой формы. – Я хотел спросил, – продолжил он, – если есть свободное время, может, Вы посетите вместе с нами школьную постановку тигрёнка? Он будет рад Вас видеть. – Скоро моя работа, может быть, вовсе не будет нужна? – Нет, – Чимин наклонился, чтобы мягко похлопать по руке альфы, – Тэхён очень восхищён Вашими уроками. Он творческая задница. Видели его руки? Таким нельзя пропадать. А постановка будет по произведению Шекспира, я соблазнил Вас этим? – Вполне, – Юнги отвёл взгляд, с трудом проглатывая остатки маффина. Напоследок сжав прохладную ладонь чуть сильнее, Чимин почувствовал как та дернулась, словно вздрогнула. Переместив руку на костяшки пальцев, омега подвинулся ещё ближе, продолжая осторожно поглаживать тёплую кожу пальцев. Такой контраст казался юноше странным. Но отстраняться не хотелось, обращая всё своё внимание на прикосновения, Чимин затих, сразу же погружаясь в собственные мысли. Первой ассоциацией юноши было то, будто бы он поглаживал и успокаивал своим теплом раненого зверя. – У Вас есть домашнее животное? – Только племянник, – тихо ответил Юнги, боясь спугнуть любым неверным движением необыкновенно спокойного омегу. – Дурацкий юмор. – Я всегда хотел кота, но как-то не удавалось. – Даже хомячка не было? – Хомячки – дело детства и разбросанных опилок. – Кот это здорово, – вздохнул Чимин, не открывая взгляда от своих движений. – Когда я ехал сюда, то был уверен, что Вы счастливые владельцы двух золотистых ретриверов. – Тэ всегда хотел себе кота. Ну, вообще, кого-то такого. Это его мечта детства. – А что ты хочешь сам? Чимин недоуменно посмотрел на гостя, убирая свою руку, неуютно прижимая её к своей груди и пряча в рукаве. До этого момента Юнги не осознавал, как в комнате действительно холодно. Мокрый ворот футболки от воды с волос неприятно холодил кожу. – А что я? – Что хочешь ты, а не твой брат, твоё желание? – Рыбку, – непонимающе хлопнул ресницами Чимин, наморщив нос. – Рыбку? – улыбнулся Юнги. Омега кивнул. – Знаете, я как-то видел золотую рыбку в витрине. Они оказывается такие большие! А ещё там была какая-то тёмная и пучеглазая, представляете, вот такие глаза, – юноша изобразил в воздухе рядом со своим лицом большие круги, – я не обманываю! – Посмотрим, что можно сделать. С лица Юнги никак не хотела сходить улыбка, такая непривычная, но по-странному правильная. Словно эта пушистая светлая макушка всегда оставалась под боком, а маленькие и мягкие пальцы хватались за чужие руки, согревая. Эти очаровательные руки, оттенком кожи, как у самой изысканной фарфоровой куклы, но такие мягкие, с розовыми кончиками пальцев, словно подушечки на кошачьей лапке. Мягкая горячая ладонь и прелестные пальчики с ровными ноготками. Их хотелось поднести к лицу и прижаться щекой, греясь и баюкая себя в мнимом спокойствии. От разглядывания прижатых к чужой груди рук Юнги отвлёк звонок в дверь, из-за которого альфа тут же всполошился, поднимаясь с постели. Сердце неприятно кольнуло, когда на лице омеги отразилось сначала удивление, а следом разочарование. Юнги почувствовал себя так, словно наступил щенку на хвост, хотелось тут же оправдаться. – Это курьер. – Но мы ничего не заказывали, – брови омеги сложились домиком, Чимин сел, подгребая к себе поднос с опустевшими чашками. – Я заказывал контактные линзы. Давай я быстро спущусь и вернусь, договорились? После кивка, сопровождаемого протяжным вздохом, Юнги скрылся за дверью спальни, громко застучав пятками по полу. Омега упал на постель, глубоко вдыхая уже давно знакомый и даже ставший родным аромат. Без изменений. Но зато комната, что сейчас рассматривал вверх ногами юноша, лежа на спине, оживала и наконец-то приобретала характер своего временного хозяина. Несколько валяющихся вещей и беспорядок на небольшом письменном столике умилил омегу, а растущий прилежно цветок, что уже пустил маленькие корешки и вовсе вызывал исключительно гордость. Сев, Чимин огляделся, высматривая малейшие детали, изучая. Уголок футболки торчал из-под вороха подушек. Или это от пижамной кофты? Юноша не знал, но был уже заинтересован до кончиков ушей. За всё время проживания Юнги в этом доме, Чимин ни разу не видел гостя в пижаме. Это допущение. И интрига одновременно. На тумбочке лежала нотная тетрадь с закладками из порванных листов блокнота, ещё пачка салфеток, несколько непонятных флакончиков, блистер таблеток, полупустая бутылка воды и книга с такой же порванной закладкой. Ниже в самой тумбочке лежали различные провода, это, как решил омега, не очень интересно. Зато валяющаяся футболка у двери в ванную комнату, что явно упала с ручки, заставила Чимина резво сползти с постели и подскочить к ней, с плескавшимся озорством в глазах. Эта вещь явно была снята совсем недавно, а если говорить точно, то перед душем, после которого омега и застал Юнги. Сам не понимая своих действий, Чимин подобрал её, комкая, чтобы спрятать под собственную кофту и как можно быстрее скрыться с места преступления. Смех щекотал горло. Как можно тише пробежав по коридору почти на носочках, Чимин вздохнул с облегчением, когда вбежал в собственную спальню и услышал лишь всплеск воды. Упав на колени перед большим шкафом и открыв дверь, омега исчез в нём наполовину, чтобы достать большую и явно давно не использовавшуюся коробку со старой одеждой. Когда драгоценная вещь была надёжно спрятана, а шкаф захлопнут, Чимин пружинисто подскочил на ноги и, веселясь, направился прямиком в шумящую водой ванную комнату. Возмущенный визг от тычка под рёбра и Чимин заливисто рассмеялся, уворачиваясь от порции пены, напоследок мягко поцеловав в румяную от высокой температуры воды щёку, омега тут же резко исчез, как и появился здесь до этого. Быстро пробежав по коридору, Чимин с разбега запрыгнул снова на гостевую постель, сотрясая всю посуду на подносе и принимая невинный и обиженный вид. Между прочим кто-то слишком долго болтал с курьером, ведь один Чимин в розовой папиной толстовке успел заскучать.***
Enjoy the Silence — Joseph William Morgan
Насколько часто мы повторяемся в наших действиях и желаниях? Насколько велико количество того, что окружает нас и состоит из различных шумов с примесью одинаковых фраз и слов, которыми мы не упускаем возможности воспользоваться почти в каждом предложение. Ведь это нормально, так должно быть, ведь так у всех. Когда нет минуты на то, чтобы остановиться и прислушаться – это нормально. Ведь так говорят. Так ли много тех, кто не испытывает страха с наступлением ночи? Не страха тянущейся руки из-под пустоты постели и тёмных переулков, а того нарастающего шума мыслей, что заглушается словом «день» и возрастает к темнеющему небу с проблесками первых звезд. Так ли страшно услышать себя настоящего? С темнотой приходит пустота, начиная от банальной ночи, когда звуки становятся ярче, а огни призывней, ветер острее. Это время можно назвать единением, его можно прочувствовать и ощутить, оно замедляется. Это время откровений, которые ослабевают на дневном свете или исчезают вовсе, не оставив и следа. С силой захлопнув дверь фургона, Джун отошёл на несколько шагов, чтобы хватило места для размаха, после которого последует удар по небольшому выступу служившего подножкой. Холодный воздух пробрался под края кожаных перчаток, где ткань пальто оголяла полоску кожи. С противоположной стороны чёрного глянцевого фургона с белым светом ярких фар тонкой струйкой тянулся сигаретный дым. Сделав десять глубоких вдохов, как учил один мудрый человек, Джун направился в салон автомобиля, где ещё раз выместил собственную злость при захлопывании двери. – Я есть хочу. Джун, передёрнув плечами от раздавшейся в тишине улицы сирены экстренных служб, потянулся за ремнём безопасности, не снимая перчаток. Уголок подола чёрного пальто резал глаза засохшим пятном. – И отдай в химчистку. Мало круглосуточных? – добавили с водительского места. – Там зачёркнутый круг*. Хмыкнув, Хосок отстегнул свой ремень, чтобы потянуться к чужому пальто и расстегнуть его. Словам этого балбеса верить альфа не видел смысла, в таких делах он больше доверял своим неглубоким познаниям и знакам на этикетке. – Да куда ты? Чёрт! – Джун оттолкнул от себя друга, возмущённо выдыхая. – Тебя твой супруг на работу собирает? – Допустим, – одёрнул пальто Джун. Силой воли сдержав рвущийся наружу смех, Хосок откинулся на спинку сиденья, на минуту словно обмякая в нём, как хлопья, оставленные в чашке с молоком на целый день. В повисшей тишине салона раздался глухой звук двух вибраций, которые были проигнорированы. Но время не могло оставаться незамеченным, поэтому водитель выпрямился, зачесывая пятерней волосы со лба со слипшейся от крови прядью. – Джун, – завёл двигатель Хосок, снимая с ручника фургон. Альфа выглядел озабоченным и взволнованным, что мало походило на обычное состояние Чона. Ким непроизвольно напрягся. – Не давай Юнги попасть в поле зрения своего отца, хорошо? – В чём дело? – Просто не давай, ладно? – Хо. Хосок вывернул руль, давя на газ под визг шин. – Слушай, – выдохнул Чон, – ты давно встречался со своим отцом? В последний раз, когда он собирал всех нас, с ним что-то было не так. Он был… Не в себе, понимаешь? Юнги в городе, твой отец здесь, смекаешь? – Юнги душит хлебом птиц вместе с Джином и детьми. – Вот именно, – альфа помахал свободной рукой, – вот и отлично, прекрасно, чудесно, превосходно. Пусть так и остаётся. Я не хочу, чтобы он снова ввязался, воспоминания это хорошо конечно, но на то они и воспоминания. Телефон в кармане снова отозвался противной вибрацией и Хосок заёрзал, вытаскивая и передавая тот другу. – Видимо, мы припозднились. Спасибо, Господин Ким Ирсен, – Чон передразнил предполагаемую интонацию. – Мы в курсе, блять.«Мои сокровища очень голодны».
_______________________ *Papaver (лат.) – Мак. Род травянистых растений семейства Маковые (Papaveraceae). На языке цветов – забвение, воображение, мечтательность, молодость, общительность, стремление к удовольствиям. Красный мак – удовольствие. Белый мак – утешение. Зачеркнутый круг на этикетке одежды – химчистка запрещена.