Enjoy the Silence – Joseph William Morgan
Джун не любил выполнять поручения своего отца, они приносили с собой воспоминания, которые сейчас казались абсолютной дикостью. Хотя вряд ли слово «дикость» вообще возможно было отнести ко всему происходящему. Подъезд к назначенному месту всегда освещался с «чёрного хода», где дорога, в которой проседали колеса, была всегда более разжёваной от недавнего дождя. Подобие ворот, что закрывали собой просвет между густых высоких посадок по периметру территории, скрипели так натужно, что звук можно было услышать и в салоне автомобиля. Этим местом обозначался небольшой ангар, как с лучших иллюстраций: деревянный, с ровным слоем краски, с запахом сена и воткнутых в копну такого сена острых вил. В вязкой грязи колеса буксовали, зарываясь всё глубже. Как бы ни было стыдно для самого себя, Джун был благодарен даже за такие маленькие заминки. Один свет от свисающего ярким пятном фонаря над широкими дверями в ангар заставлял сердце стучать в ушах. Это был не страх, а больше отвращение, которое ложились на всё ещё живое послушание. Кинув взгляд на сыплющего себе под нос проклятия Чона, альфа только сильнее сжал подкладку своего пальто через карман. Но как бы Джун не уговаривал глянцевый фургон застрять в этой грязи на веки вечные, судьба всё равно тычется согнутым пальцем в поясницу, подталкивая в пропасть ненавистных воспоминаний. Фургон резко дёрнулся и сразу же запахло сцеплением, необходимость выходить из тёплого и безопасного салона возрастала в разы. – Пойдём. – Ещё пять минут. – Не дури. Джун отстегнул ремень безопасности, тихо опуская его на место. – Ты разошёлся слишком сильно в этот раз, – спокойно продолжил Хосок без капли былой агрессии, – и мы опоздали. Я не хочу, чтобы этот ублюдок протух прямо у нас там. – Не протухнет, – как заученный текст, вторил альфа. – Не в этом дело. Условие состоит в полусознании, не просто грань переутомления. С ним ещё хотят провести светскую беседу. Альфа растёр влажные ладони о колени. – Я отгоню машину и отмою. – Прекрати, – поморщился Хосок и хлопнул друга по руке, перед тем как выпрыгнуть из салона в вязкую грязь, – ох, блять, да ладно, они же новые! Дверь со щелчком открылась, отъезжая в бок. Четыре руки в чёрных перчатках явили на свет бессознательное тело, что тряпичной куклой упало под ноги мужчинам. Альфы мысленно поблагодарили хорошую изоляцию из целой горсти ароматизированных ёлочек, что висели на стекле заднего вида и избавляли от затхлого запаха несвежей свернувшейся крови, смешанной с телесными жидкостями, что потемневшими засохшими лужами местами покрывали стены и пол. Этот десяток метров, что преодолели мужчины до входа в ангар, волоча за собой пахучую ношу по земле и держа её за ноги, казался не меньше марафона в солнцепёк. Чем ближе находился Джун, тем сильнее скапливалась под языком слюна, оповещая своего владельца о скором приступе тошноты. То, как звонко билась голова ноши о бетонные невысокие ступеньки, веселило Хосока до приступы икоты. Будто бы в ней не было ничего, кроме воздуха, хотелось лично надавить коленом на височную кость, чтобы в трещине увидеть опровержение своим мыслям. Ангар пах далеко не чистотой, оседая запахом на ткани одежды и волос, ложась на корень языка. Грязное и липкое сено цеплялось за подошвы ботинок. В дальней части ангара раздавался визг, вызывающий у одного из альф учащенное сердцебиение. Когда ноги, за которые альфы тащили свою выполненную работу, наконец-то рухнули на пол, Джун поднял глаза на широкую спину мужчины, что был на полголовы выше его самого. Третий альфа имел короткие посеребрённые волосы и такую же щетину. Хосок только громко икнул, сразу же извинившись. – Закончите то, что начали. – Да, отец. – Снимите часы, если такие, конечно же, имеются. – Только ткань. – Так выполняй то, что тебе было сказано, щенок, – голос, не повышенный ни на тон, казался страшнее пули меж глаз. И это чувство даже не было привычкой, и от осознания этого всё было более пугающим. Выныривая из воспоминаний, накатывающих бушующей волной, которая придавливала собой до той степени, что тело, которое сейчас царапалось о края деревянного загона под дикий визг, раздающийся на уровне колен, хотелось заменить своим собственным. Когда тело шлёпнулось о пол загона, Джун отступил на шаг, не отрывая взгляда от картины в толпе визжащей щетины и мокрых пятаков.18 лет назад.
– Ты боишься? – Тебя? – Моей власти, сын. Высокий худощавый юноша, с чьих разбитых губ падала на свежее сено алая кровь, пробежал глазами по пустому ангару, обжигая лёгкие воздухом после долгого бега. Свет от раннего солнца, которое только-только прорезал собой утренний воздух, длинной линией ложился ровно на пути стоящего Джуна, чьи кулаки сжимались до коротких кровоподтёков на плоти, как следы от ногтей. – Жизнями других не владеют, лишь своей собственной. Так почему ты можешь распоряжаться моей лишь потому, что я не засох пятном на твоём белье восемнадцать лет назад? – процедил Джун, глаза напротив были тусклые, не выражающие ни единой эмоции. Это лишь подстегнуло дрожь от адреналина в теле юноши. – Где он? – спросил младший альфа. – Откуда в твоей глупой и бездарной головушке появилась мысль, что я не смогу расправиться с тобой? Только потому, что ты мой сын? – мужчина заливисто рассмеялся. – Ты такого высокого мнения о своей жалкой жизни, которая проходила исключительно под моим крылом? – Где он? – уже громче спросил Джун. – Он так скулил. Так ждал тебя, звучит жалко, не находишь? Вы такие сопляки, что на вас противно смотреть, – Ирсен сплюнул себе под ноги. – Зачем тебе этот омежий балласт? – А зачем мне ты? – Щенок. – Если ты за всю жизнь не смог себе найти хоть кого-то, кто вытерпел бы тебя не под угрозами, то это только твоя вина. Проецировать свою боль на меня это так же глупо. Неудачник, это так глупо. Ставить грязь как великую цель это глупо. Ты – глупец, отец, который пытается удержать на короткой цепи того, чья кровь грязнее всех твоих дел вместе взятых, – младший альфа зашипел, наступая без капли страха и подчинения. – Я – ебанный плод твоих больных фантазий, несущий твою генетику и имеющий твои глаза. Теперь скажи мне, каково это смотреть на самого себя через собственное дитя? – Это, – шершавые пальцы сомкнулись на подбородке юноши, сжимая, – великолепно, не находишь? И ты хочешь этот прекрасный экземпляр испортить, смешав с грязной подстилкой, которая из родословной имеет ничего выдающегося? А кто он? Я о нём слышал? Расскажи мне, сын, как внутри него? Вселенная или только горячая дырка? – Заткни свой грязный рот! – Своей жизнью ты должен быть благодарен мне и моей прихоти, а может, лишь условностям передачи дела. Потому что ты, маленький безмозглый щенок, страшен только на словах, а на деле, кто ты, мой мальчик? Оглушительная пощёчина сбила юношу с ног, от чего тот рухнул на пол, оцарапывая ладони о шершавости в кровь. Собрав солоноватую и с привкусом железа слюну, Джун поднял апатичный взгляд на отца, чтобы в следующую минуту уже сплюнуть жидкость тому на ботинки, наблюдая как та растекается розоватой лужицей с вкраплениями пузырьков воздуха по материалу ботинок. – Веснушка осталась недовольна, – спокойно сказал Ирсен. – В следующий раз выбирай лучше, у тебя отвратительный вкус, мой мальчик. – Веснушка? – Моё сокровище, – тепло улыбнулся мужчина, как никогда не улыбался сыну, – моя девочка. Джун подскочил на ноги от осязаемого страха, покачиваясь от резких движений и всматриваясь в темноту ангара. – Моё сокровище, – пропел старший альфа. Мистер Ирсен – отец ещё не оперившегося альфы Ким Намжуна, любил проворачивать один и тот же фокус, преследуя исключительно воспитательные цели. Облюбованный им ангар – это дом для десятка крупных свиней лучшей породы, избалованных и имеющих богатый рацион питания. Свиньи не могли пожаловаться на свою жизнь, потому что любви они получали больше, чем сидящий перед ними на стуле мальчик, что еле дотягивался ступнями до покрытого соломой пола. Его пустой взгляд, лишённый любого осознания, был направлен на бойню за лучший кусок мяса под животный визг и чего-то более человечного. То, с каким звуком плоть отделялась от костей, перемолотых слюнявыми пастями, отзывался гусиной кожей на бледном теле. Озверевшие животные бились, как если бы оттого зависела их жизнь, а рука на плече мальчика сжималась всё крепче. Отец никогда не сидел рядом, он стоял исключительно за спиной, приправляя представление собственными речами. С этими мыслями сейчас и бежал юноша, чтобы буквально опрокинуться через стенку загона, падая на колени. Глубоко вдыхая острый воздух, Джун смотрел перед собой во всех глаза, ползая на четвереньках и опуская руки в грязь в поисках хоть чего-то. Сонные наетые животные лишь издавали звуки, когда их пытались сдвинуть дрожащие руки, которыми альфа утирал лицо, даже не брезгуя слоем вонючей грязи. Под разъезжающимися от влажной грязи ногами оказывались лишь гранатовые косточки. Мистер Ирсен любил пугать, но больше этого он любил запугивать, наслаждаясь реакцией. Путь истинный – путь без любви, поэтому, бросая своей любимой девочке подарок, он имел только благородную цель – вытравить из невинных мыслей собственного сына всю дурь, обрывая красные нити. Но судьба к молодому альфе была расположена благосклонно, поэтому, оставляя ложный груз на плечах своего отца, Джун, потрясенный внезапной мыслью, сорвался на бег, подгоняемый единственной мыслью. «Мне страшно, отец». На следующий день, когда солнце нескончаемого дня поцеловало собой линию горизонта, Джун уткнулся лицом в родные колени своего омеги и первый раз за долгое время окропил кожу горячими каплями, от которых нещадно щипало глаза с занесённой в них инфекцией. Тогда этот аромат вновь приобретённой истинности, поиски которой сбивали ноги в кровь, принял образ самого настоящего рая, личным и собственным, созданный для него одного. А имя, это прекрасное милое имя, было единственным живительным нектаром, что разливался по венам. Всё, что когда-либо хотел Ким Намджун, и всё, что ему когда-либо было нужно, находилось здесь, в его руках. В момент, когда дикий страх растворялся, подобно мороку ночного кошмара, сменяясь зарождающейся истерикой, слова становились лишними, грозясь всё только испортить. Тогда юный альфа понял, что называют любовью.***
Mae Muller – Therapist
– Джин. Шаги отдалялись, заглушаясь щебетанием компании школьников, которая быстро преодолела путь от замершего на месте Юнги и до омеги, чьи ноги унесли того на приличное расстояние. – Джин, – чуть громче позвал друга Юнги. Этим утром, точнее днём, когда стрелка часов перевалила за двенадцать, райский омега изъявил желание провести этот день плодотворно и побаловать себя какой-нибудь приятной мелочью. Одну из таких мелочей, которой являлся стаканчик латте с кокосовым молоком и длинной трубочкой, тот держал в руке, почти излучая свет от незамысловатого удовольствия. Болтливость Джина увела того далеко вперед, пока альфа касался пальцами прохладного стекла витрины небольшого зоомагазинчика. Объявление, висящее на стеклянной двери с различными тематическими стикерами, остановило альфу, овладевая всем его вниманием. Красная надпись на белом листе гласила о скором закрытии, и это, как подумал Юнги, было как нельзя кстати. Недавний разговор за яблочным маффинами тут же всплыл в памяти, а над тёмной макушкой зажглась лампочка гениальной идеи. Может, немного безрассудной и даже чуточку глуповатой. Из витрины, за которой стояли несколько небольших аквариумов в пару рядов, на альфу пристально смотрела золотая рыбка, притаившаяся за зеленью водорослей. Маленькая, безобидная и почему-то по-странному одинокая. Случайно зацепив взглядом эту витрину, Юнги не отпускал мысль, что он просто обязан принести её в дом хоть и чужой. В соседних стеклянных домиках плавали другие цветные рыбки, в том числе целый рой блестящих гуппи и пару длиннохвостых петушков, но всё это было не то. Альфа спрятал руки в карманы, наблюдая за будущем домашним питомцем. В глубине души Мина играла детская радость от будущей реакции Чимина на такой простой подарок. Маленькие и большие мечты должны исполняться. Почему бы не побыть тем, кто это исполнит? – Почему ты меня кидаешь?! – подошедший Джин шутливо пихнул свободной рукой альфу в плечо. – Мне придётся рассказывать свою историю с самого начала. – У меня есть идея получше. – Что за идея? – глаза омеги блеснули игривым озорством – Прогулки на тебя плодотворно влияют, мой хороший. Выдавать свои честные мотивы такого приобретения Юнги не спешил, почему-то ревностно не хотелось делиться этим ни с единой душой, но так же будет достаточно странно выделять одного ребёнка таким подарком. Поэтому, пожевав сладкую от недавно вкусной выпечки нижнюю губу, Мин решил действовать более скрытно. – Смотри, – альфа указал на листок, – ещё один закрывается. Неужели они настолько не нужны людям, что не несут прибыли? – Может, они переезжают? – Нет-нет, именно закрывается, – Юнги вздохнул. – Наверняка на этом месте будет очередной бред. Омега слишком сильно втянул трубочкой свой напиток, из-за чего тот издал неприятный звук. Джин свёл густые брови, буравя взглядом несчастный листок. – Ты не задумывался взять себе кого-то? – продолжил альфа. – Здесь всё такое маленькое, даже щенков нет. Кто знает, куда их расфасуют после закрытия. – Думаешь, дети не будут против? – Я думаю, даже Джун не будет против. – Предлагаю взять тебе тоже одного, а потом заберёшь, перевозят же как-то из дома в дом этих рыбёшек? – У меня ничего не живёт, Джин. С лёгкостью согласившись, райский только отмахнулся на глупую фразу мужчины, толкая плечом дверь в зоомагазин. – Захлопнись, Юнги, потому что мы спешим творить добрые дела. Весь обратный путь до дома, альфа, сидя на пассажирском сидении под омежье щебетание, прижимал к груди под курткой два пакета наполненных водой с новыми жильцами большого семейства. Получилось даже больше ожидаемого, но это ничуть не расстроило Юнги, который лично, пихаясь плечами с райским, с энтузиазмом выбирал грунт для двух круглых аквариумов. Когда пакеты всё же коснулись собой кухонного стола и ключи оказались брошены в нетерпении мимо тарелочки на комоде, омега воодушевлённо притоптывал на месте, вытаскивая из своей холщовой сумки аквариумные мелочи. Мин подал голос, водя ногтем по стенке стеклянного дома: – Я не люблю прямоугольные аквариумы. Которые с крышкой, светом и фильтром. Они как будто пустые. – Ты имел ввиду, что у них нет души? Альфа кивнул. – Наконец-то ты начинаешь впитывать наш дух, – райский мягко рассмеялся, – начинаешь думать, как мы. Но я соглашусь, мне тоже кажется, что у них нет души. – Почему ты так думаешь? Про рыбий дом. – Потому что это обособленная громадина в доме с кучей живности и журчащим фильтром. Ты чувствуешь себя лишним рядом с ним. Ты знал, что рыбка-петушок, который у тебя, имеет социальные задатки? Он любит наблюдать за твоими действиями и любит, чтобы разговаривали. Он живой. – Поэтому круглый аквариум ближе нашему восприятию? – Точно. – Маленький домик для маленького малыша, ведь у каждого малыша должно быть своё гнездышко, – Джин подмигнул альфе, скидывая с плеч пальто на спинку дивана. Не выдавая своё нетерпение ни малейшей эмоций, Юнги подхватил один из наполненных аквариумов с цветной лазурной галькой и небольшим, воткнутых в середину грунта, кустиком водорослей, за которым так же, как и при первой встречи, притаилась золотая рыбка. Не чувствуя тяжести, альфа буквально забежал на второй этаж направляясь в пустую, пахнущую розовым садом, спальню младших омег. Там, раздвинув аккуратно лежащие на столе бумаги, альфа водрузил ношу в центр письменного стола и вытащил из кармана широкую красную атласную ленту. Лента же была идеей Джина, который из любой мелочи с лёгкостью делал целое представление, что, безусловно, вызывало восхищение. Но сейчас, стоя один на один со своим подарком и держа в руках ленту, Юнги чувство интимность момента, странное и, казалось бы, совершенно неподходящее сейчас чувство. Руки мелко дрожали, завязывая на круглом аквариуме алый бант. – Привет, – чуть слышно сказал Мин, касаясь подушечкой пальца стекла рядом с золотистым боком нового жильца, – принеси своему новому хозяину немножко счастья, договорились? На что рыбка только выпустила пузырёк воздуха. Было уже около шести вечера, когда блаженную тишину поверхностного сна разрезал высокий писк и топот вперемешку с плохо расслышаемыми возгласами. Юнги резко сел в ворохе одеяла, растирая сонное лицо руками и, смахнув с глаз волосы, альфа потянулся за телефоном, чтобы посмотреть на время. – Ох, блять. Подхватив валяющуюся кофту на второй половине постели и на ходу натягивая её, Мин недовольно замычал, когда спросонья неправильно натянул ворот, из-за чего тот зацепился за уши, надавливая на переносицу. «Уснуть в ожидании» – одна из самых глупых вещей, на которые только способен человеческий организм. И Мин Юнги тому живое доказательство. Мучаясь от детского трепещущего восторга, как только дверь за спиной омежьей спальни закрылась, альфа без сил повалился на собственную постель, укладывая ладони на последние рёбра, где всё дрожало в глупом предвкушении. Желание увидеть реакцию на подобный подарок буквально щекотало горло. Альфа дёрнулся, когда на дверь обрушились оглушительные удары. Кое-как продёв голову через ворот и расправив на себе кофту, альфа потянулся, чтобы открыть дверь и замер, увидя на пороге светловолосого омегу со сложенными на груди руками. – Чего? – спросил мужчина. – Мне не нравится. – Врёшь. Уголок омежьего рта дёрнулся, но брови нахмурились только сильнее. – Ужасная расцветка рыбы. – Это чешуя. – И аквариум глупый. – Лента от него у тебя на запястье. – Ну допустим, – светловолосый деловито вздёрнул нос. – В остальном, конечно же, фе. – Хоть что-то, – мужчина прикрыл дверь, оставляя щель исключительно для своего лица, – тогда я пойду. – До свидания. Как только дверь щёлкнула замком, на неё обрушился град из ударов. В этот раз Юнги точно расслышал возмущённый голос главного омеги семейства. – Чего? – раздался голос из приоткрытой щели. Но в ответ альфа лишь получил касание ленточки по лицу. – Открывайте. – Расцветка же ужасная. – Терпимая, открывайте. Дверь тихо скрипнула, являя на пороге всё ещё сонного Юнги, который без сопротивления принял возню юноши, что протянув ленту под подбородком альфы на манер подвязывания шляпки и закрепил ту на макушке ровным пышным бантом. Приподнявшись на носочки и обхватив ладонями лицо мужчины, чтобы притянуть ближе к себе, Чимин прижался яркими губами к чёлке, оставляя звонкий поцелуй на лбу. – Я всегда мечтал о такой, – доверительно зашептал омега, расплываясь в светлой улыбке, – она такая милая, оранжевая-оранжевая! – Всё-таки, лучше чем терпимая? – Восхитительная! – пискнул Чимин. Юнги улыбнулся, смахивая с глаз юноши мешающиеся волосы и ловя себя на непривычном чувстве нежности. – Как ты её назвал? – спросил альфа. – Круассан! Потому что такая же золотистая. Здорово, правда? – Восхитительно. Помявшись ещё с секунду, Чимин обернулся на пустующий коридор, чтобы приподняться на носочки ещё раз, оставляя ещё один поцелуй на мягкий волосах. – Спасибо, – чуть слышно сказал омега, искрясь от счастья, – я так и знал, что это были Вы. Шлейф грасской розы опьянял настолько сильно, что ленту, которую с такой нежностью завязывали бантом, Юнги заприметил лишь в зеркале ванной комнаты. Она пахла им так же ярко, как пахла полоска кожи над высоким воротом вязаного свитера из мягкой пряжи. Забывшись всего на мгновение, альфа очнулся лишь тогда, когда руки, обвивающие его собственную шею, пропали, как и тепло тела, потому что Чимин отступил, но улыбаясь самой светлой улыбкой, что видел Юнги.***
Fousheé – Deep End
6 лет назад.
– Я же говорил, блять, никаких общих занятий! – голос альфы громом разнёсся по помещению, освещаемого десятком мониторов. – А может, наконец-то прислушаться к тому, о чём тебе говорят? – О чём мне только не говорят. Зал, разделённый на несколько частей, что находился на этаж выше, источал тишину, которую прерывали только звук кипящей воды и два тяжёлых дыхания: одно из них – сиплое, другое – с прорезавшимся рычанием в глубине глотки. Остальные в точно такой же форме, как и эти двое омег, обступили их полукругом, выходя из-за своих рабочих мест и боясь сказать даже слово, а что ещё страшнее – остановить. По зимнему яркое дневное солнце струилось через большие окна почти что в пол, освещая спину сплевывающего омеги и другого с залитым кровью лицом. Это не было обычной потасовкой или задиристым отношением, Чимин – неконфликтный омега, спокойный и рассудительный, не имеющий привычку вступать в разговор первым, всегда держится отстранённо. Его уважали ровно настолько, насколько боялись. Но всегда есть исключения. – Бешеная сука! Чем громче начинал звучать голос, давящийся кровью, тем быстрее становились шаги двух альф, что, срываясь на бег, преодолевали свой путь от камер наблюдения до необходимого зала. Минутами ранее на одном из мониторов красовалась нечёткая картинка без звука, где мелькало лишь лезвие ножа Сантоку*. – И? – скучающе произнёс Чимин, опуская свою ногу на рёбра лежащего омеги, куда пришёлся последний удар. – Ты такой же грязный, как твой папочка, Чимин, – выплюнул юноша. – Он доволен твоим рабочим ротиком? Омега только вздохнул, растирая ноющие виски. Здесь даже не было его вины, первый удар пришёлся в спину, прямо между лопаток на верхний отдел позвоночника, что разом выбило весь воздух из лёгких. Начать действовать за спиной – худшая тактика. Но ещё хуже будить тихого зверя. Лин – омега на голову выше, с сучьим лицом и отвратительным характером, а ещё со слишком высоким для такого возраста голосом. По каким причинам этот юноша затесался здесь – Чимин мог только догадываться. Место в рейтинге болтается в конце у самых ног, а язык не имел костей. – Плохо флиртуешь. – Поэтому ты здесь? Потому что твоя попка всегда прикрыта? – А ты? Чимин любил тайком посещать групповые занятия, потому что они обладали настоящей ламповой атмосферой. Но одними из самых любимых были занятия, связанные с кулинарией, которая имела некоторые специфические дополнения. Нельзя сказать то, что здесь выращивали скот. Здесь развивали и занимались, обучали и дисциплинировали, отсеивали и взращивали. Здесь омега обрёл друга и хороших знакомых, как бы странно это не прозвучало, но группа из шести омег имела между собой больше любви и симпатии, чем обычные люди за пределами этих стен. Но радость от приятной атмосферы, что царила в дни таких занятий, в последнее время перебивалась проскальзывающими фразами в адрес единственного светловолосого омеги в этой небольшой группе. В очень редких случаях здесь появлялись новенькие, что буквально были вытащены с улиц и имели отличительные задатки, но почти всегда это заканчивалось одинаково – предательством. Один из таких случаев и пришёлся на время обучения Чимина, которого Лин, будучи новеньким, не взлюбил с первой ноты омежьего аромата. Почему? Потому что люди не видят дальше своего носа. – Таких, как ты, не учат тому, что руку, которая тебя кормит, нельзя кусать? – добавил Чимин, на что второй омега только оскалился, как самый дикий пёс. – Здесь, как я вижу, слишком тесные связи. – Закрой свою пасть. Пах Лин целиком и полностью единственным ароматом – цветком гортензией*, который сейчас в покрытом кафелем отделе просторного зала производил удушающий эффект. Хоть аромат был тихий и почти прозрачный, но в моменты ярости становился влажным, подобно утреннему туману. – Я слышал как Господин Ким использует своё свободное время. Ему нравится, когда его течные шестёрки умеют держать в руках оружие, так более горячо? А может, опаснее? – Лин зашептал сквозь смех: – Ведь это беспроигрышный вариант, использовать омег, как расходный материал, ведь они всегда пригодятся. Откинув к своим ногам испачканный нож, что со звоном ударился об пол, Чимин переступил тело лежащего юноши одной ногой, чтобы сесть тому на грудную клетку, которая точно обзавелась парочкой трещин. – А твой папочка любит твоего братика тоже? – Лин самодовольно улыбнулся. – Наверное, он будет получше тебя, раз твою задницу не держат под боком, а пустили на убой. – Я слышал, ты ходил под себя, когда тебя нашли люди Господина Ким. Говорят, ты визжал, словно резаная свинья. – Тебе лгут, шавка, – со звуком, вызывающим тошноту, по лицу Чимина расползалось пятно из смеси чужой слюны, крови и чего-то ещё. _______________________ *Hydrangea (лат.) – Гортензия – многолетний декоративный кустарник. Этот цветок не имеет запаха. Исключение – дуболистный вид, но он растет в садах, в цветочных магазинах не продается. Холодность, скромность, бессердечие. По поверьям гортензия отгоняет болезни и несчастья. *Нож Сантоку – универсальный японский кухонный нож. При сравнении с западными ножами, сантоку наиболее похож на шеф-нож, хотя он легче и меньше. Santoku переводится как «три добродетели», японцами имеется в виду его универсальность. Ножи Сантоку хороши как для нарезки овощей, так и мяса.