Oshibana

Britney Spears – Everytime

      Потянувшись с шелестящим шорохом одеяла, омега наугад потянулся пальцами, щёлкая кнопкой на продолговатом будильнике, что стоял на прикроватной тумбочке. От нажатия циферблат озарился синеватым светом. Бледные утренние лучи робко пробивались через тяжёлые плотно задвинутые гардины. Ещё было слишком рано чтобы проснуться, но слишком поздно, чтобы комната всё ещё была наполнена ночной тьмой. Потеревшись лбом о мятый рукав пижамы, юноша вскинул голову и зажмурил один глаз, рассматривая время. Дом спал безмятежным сном, а тишина окутывала собой, заставляя омегу опуститься обратно на примятую подушку, сохранившую сонное тепло, и поглубже вдохнуть утренний свежий воздух, который тянулся холодным шлейфом по деревянном полу из приоткрытого на ночь окна.       – Ты спишь?       Тэхён поежился, забираясь с головой под одеяло и поворачиваясь на бок, чтобы высунуть замерший кончик носа и уткнуться им в спину спящего брата.       – Минни, – повторил свою попытку омега.       Если прикрыть глаза с простым обещанием «всего лишь на секунду», то сердце лишь на самую малость отпускало от себя тревогу, выравнивая пульс. В последние дни младший омега становился совершенно ручным и покладистым, словно мокрый от дождя щенок. Тэхён не знал причину своего поведения, но тревожно жался к родным бокам в поисках тепла. Оставаться одному не вызывало желания, зато получить нежные поглаживания по щекам хотелось, как никогда больше. Но самое главное – старший омега в одно утро стал сам не свой, устремляя на брата потухший взгляд.       Молчаливый и замкнутый по своей сути Чимин только прижимал колени к груди, пряча их в просторной толстовке, и несмело улыбался. Хрупкая надежда о зарождающемся счастье задрожала и зазвенела, отдаваясь в душе Тэхёна тянущей болью. На уроках, пропуская речь преподавателей мимо ушей, младший омега размышлял о том, что самый яркий пик необыкновенных эмоций, который только испытывали двое омег, вдруг оказался поворотом не туда. Чувство неправильности и ложности реальности впервые съедало юный разум. По-другому Тэхён не мог объяснить поведение старшего, сколько бы не сопел тому недовольно на ухо.       Как бы не было любопытно состояние брата, но Тэхён соскучился в разы сильнее, задвигая этим любые мысли на задворки сознания, когда родные небольшие ладони касались своих собственных. Признаться себе честно, тот вечер выдался необыкновенно странным, действительно походившим на сноведение, ведь открыв глаза после самой яркой вспышки, Тэхён лишь слепо хлопал ресницами, не в силах вспомнить имя без сил свалившегося на него омеги. Но это были мелочами, по сравнению с цыплёнком, что свистел от слишком быстрого дыхания. Младший омега никогда не видел такого взгляда у собственного брата, невольно прося прощения, утопая в объятиях Чимина. Такого потерянного и потухшего, словно не видящего.       Что я сделал на так?       Но прикосновения были всё так же наполнены любовью, а поцелуи лаской, так почему же в душе Тэхёна бушевала злая вьюга? Тогда, ранним утром, когда тёплые руки всё же спрятали в своих сонных объятьях сжавшегося омегу, а подбородок Чимин устроил в вихре тёмных локонов, тигрёнок всё же позволил скатиться горячей солёной капле, которая потонула в хлопке футболки брата, пропитывая ту насквозь.       Второе пробуждение всегда тяжелее предыдущего, Тэхён с болью в затёкших мышцах осторожно перевернулся на спину, нежась в прикосновениях старшего брата. Чимин уже не спал, а стакан на его тумбочке был наполовину опустошен, младший омега на эту деталь только потянулся и сладко зевнул, сразу же расплываясь в лучезарной улыбке, наблюдая за действиями юноши.       – Ты должен спать, – чуть слышно сказал Чимин сиплым от сна голосом, – мне не особо хочется спускаться вниз сейчас.       – Там никого нет?       – Наоборот шумно, – поморщился омега, поудобнее устраиваясь на подушках и укладывая лохматую смоляную макушку себе на грудь, где тревожным гулом билось сердце, – давай немного побудем здесь, не думаю, что из-за нас не убудет.       Тэхён выдохнул. Пальцы на ногах по ощущениям казались чертовски холодными, поэтому омега долго не раздумывая, протиснул свои продрогшие ноги между чужих, прижимаясь к телу плотнее в удовлетворении от чужих мурашек. Что-то было в поздних утрах, даже если давление на грудную клетку усиливалась с каждым вздохом.       – Твоя голова снова разболелась? Это всё твои свечи непонятные или палочки. Я не разбираюсь.       Старший омега громко фыркнул, словно недовольная лиса:       – Вообще-то также существует специальная бумага с благовониями, правда, не знаю, как это правильно называется, – юноша провёл кончиком языка по сухим губам, задумчиво поглаживая тёплой подушечкой пальца по нежной кожи за омежьим ухом, – но я обязательно хочу это. Знаешь, это как маленькая книжечка, а тебе необходимы только спички и блюдце.       – Я не умею пользоваться спичками.       – Главное угол правильный найти, а ты мажешь просто.       Потеревшись носом о смятую ткань футболки, Тэхён слегка прикусил через нее кожу на выступающих ребрах, обиженно сопя:       – Мои руки просто созданы не для этого.       – Ах, это, – Чимин бархатно рассмеялся, укладывая ладонь на мягкую щёку юноши, – ну конечно. Я не утверждаю обратного. В любом случае у тебя есть я, верно? Который всегда поможет тебе с твоими же спичками.       Некое тяжело чувство медленно осело в хрупких рёбрах, окутывая сердце. Младший омега чуть закрутил головой, пытаясь освободиться от неожиданно защипавших глаз. Проморгавшись, Тэхён прочистил горло, положив под щёку ладонь, скрывая любые подозрения.       – А как ими, – омега поёрзал, вкладываясь более удобно, – ну, пользоваться?       – Спичками?       – Твоей дурно пахнущей книжкой*.       – Ах это, – Чимин весело хмыкнул, – для этого некому тигрёнку понадобятся исключительно спички, моя помощь и блюдце. Он будет должен положить в него оторванный листок из этой книги и использовать, как свечку.       Любовное увлечение сладко пахнущими колбочками с фитилём приносило особое тайное удовольствие для Тэхёна, но самым прекрасным был не аромат или эстетическая сторона, а то, как загорались восхищением и детской радостью медовые глаза, то как собственные бабочки, что роились внутри бушующей стихией, буквально разрывало тело тигрёнка изнутри. Такие мелочи, из которых собраны люди, были поистине удивительными, словно идеально подходящие друг для друга детали дополняли собой образы и душу, создавая нечто завораживающее. Но эти мелочи в каждом человеке играли по-разному, будто имея множество граней. Тэхён любил их всех. Особенно в одном образе.       – Что ты использовал тем вечером? Это новые благовония, за которыми ты ходил без меня? Это чертовски нечестно.       – С чего ты взял? – искренне удивился старший омега, оглядывая комнату в поисках нужной вещицы.       Хоть спальня и находилась в беспорядке, но была до боли уютной, даже разбросанная одежда, что упала с широкого мягкого кресла смотрелась, как нельзя гармонично. Горизонтальные поверхности комнаты редко были в идеальном порядке, только в те моменты, когда в ком-то из братьев просыпался жгучий эстест или у главного омеги семейства было дурное настроение. Чимин не смог припомнить, когда видел их такими в последний раз, как и то, что же было использовано в тот странный вечер.       Так необходимые вещи, которые были хаотично разложены по всевозможным поверхностям никак не хотели дать хотя бы подсказку. Чимин крепко задумался, мягко убирая голову младшего омеги со своей груди и перекладывая на соседнюю подушку. Перед тем, как сесть, цыплёнок прижался губами в сухом поцелуе к спрятанному за чёрными прядями лбу.       – Пахло так необыкновенно, – подал голос Тэхён, зажмурившись на мгновение от лёгкой ласки, продолжая наблюдать за действиями задумчивого брата, – этот аромат не был похож на твою коллекцию. Он был словно чужой.       Чимин закусил губу, подтаскивая себя к краю постели, чтобы свесить голые ступни на холодный деревянный пол, от чего светлая кожа покрылась мурашками, смешно топорща тонкие светлые волосы, словно шерсть у обиженного кота.       – А чем пахло?       – Цветочной лавкой. Или Италией.       – Ты там никогда не был, тигрёнок, откуда ты можешь знать? – заглянув через плечо на розовощёкого брата, Чимин мягко улыбнулся, поднимаясь на ноги, чтобы задумчиво пройтись по спальне в непрекращающихся поисках, что уже раззадорили любопытство. – Италией…       – Я знаю, догадываюсь, уверен, – закивал тигрёнок, рассуждая. Вытянутые в воздух руки тот держал над головой то сжимая, то разжимая длинные пальцы, – тяжёлый запах, знаешь, он... если его вдохнуть, будет оставаться где-то глубоко внутри головы, словно я съел бутон цветка.       – Моего?       – Не принимай меня за дурака.       Чимин ухмыльнулся, пробегая кончиками пальцев по разнообразным свечами, что стояли тут и там. Всё оказывалось не тем.       – А может, папа? Может, у него, ну, – скулы старшего омеги слегка порозовели, – ты сам понимаешь.       – Это называется «течка», Чимин, – поучительным тоном произнёс Тэхён, – в последний раз ты говорил об этом, не краснея, когда рассказывал про это мне.       Чимин только охнул, прижимая ладони к лёгком румянцу.       – Но это же папа, это неловко.       – Это физиология. А у отца– гон, представляешь?       – Прекрати.       Тэхён весело рассмеялся, усаживаясь на постели, хватая себя за тонкие щиколотки.       – Прекращу, когда найдёшь, чем пахло, хочу услышать ещё раз. Мне кажется, мы никогда не встречали подобного, – тигрёнок кивнул своим словам, – а раз сегодня выходной и на кухне есть таблетки, то думаю, что это отличный день, чтобы прогуляться за твоей книжкой-вонючкой.       – Арома-книга.       – Прекрати, ты сам не знаешь, как это называется.       – Лучше бы по субботам ты посещал школу, – Чимин потёр виски, наигранно заламывая несчастно брови от приступа боли и морща аккуратный нос.       Одна заинтересовавшая омегу свечка стояла на стеклянном столике, среди длинных свечей с восковыми подтеками от пламени, что падали тяжёлыми каплями на плоский подсвечник с круглой ручкой на один палец. Вместе со свечами Чимин восхищался и деталями к ним, будь то глупая бессмысленная подставка, что занимает только место, или целые прекрасные подсвечники на длинной витиеватой ножке для нескольких длинных свеч, что так красиво и эстетично дрожали рыжими пятнами пламени в темноте. Взяв в руку большую свечу, которая походила на целую чашу, Чимин обернулся к затихшему брату, довольно втягивая носом слегка перечный аромат.       – Ирис.       – Что? – старший омега хлопнул ресницами, сдерживая резко поднявшуюся в теле тошноту. Юноша испуганно вцепился в край столика, сжимая тот до побелевших костяшек, чтобы удержаться на вмиг подкосившихся и ослабших ногах. Тело казалось наполненным свинцом. Надо наконец-то начать пить железо, так сказал Хосок.       – Тебе плохо? – обеспокоенно спросил Тэхён, собираясь в любой момент кинуться на помощь, но лишь возвращаясь послушно обратно, остановленный кивком головы. Засопев, юноша закусил губу, садясь на ноги, подбирая их под себя и укладывая сжатые в кулаки ладони на бёдра. Не выдержав волнения, омега обвиняюще воскликнул: – Ты врёшь! Разреши мне.       Ладони старшего омеги медленно становились влажными.       – Всё в порядке, – выдохнул Чимин, прикусывая край языка, – повтори, пожалуйста, что ты сказал. Из-за своей головы я не расслышал.       Помявшись, Тэхён всё же приоткрыл губы, чтобы ответить, но сжал их в тонкую недовольную линию. Иногда собственный брат пугал его до белоснежный седых волосы и дрожи в руках, может, тигрёнок и чувствовал всё слишком ярко, но он физически не мог переносить подобный вид. На веках старшего омеги уже пробивалась тонкая фиолетовая сеточка сосудов, что создавала образ нечто нереального, создавая образ фарфорового лица, как у самой изысканной куклы, что была украшена самыми дорогими красками с вкраплениями тончайшего золота. Папе. Надо сказать папе.       – Ирис, – выпалил Тэхён, – сжимая руки в кулаки сильнее, впиваясь короткими ногтями в нежные ладони, – так пахло в лавке, которая находится рядом с художественной. Те холсты оттуда.       От звука разбившегося стекла свечи, тигрёнок дернулся, как от сильного удара, тут же вскакивая на ноги, чтобы удержать словно взбесившегося омегу, чья грудь вздымалась так часто, что юноша был уверен, только от этого брату станет плохо.       – Чимин! – взволнованно воскликнул младший, что упустил из своих рук кого угодно, но не того, кто только несколько минут назад мягко одаривал глазами-полумесяцами заспанного, но уже уверенно просыпающегося юношу. Не того, кто был в объятьях этой ночи.       Словно по щелчку пальцев в кольце рук оказалась только пустота, а под чужими оголёнными ступнями противно скрипели осколки большой свечи с перечным ароматом, что была похожа на чашу.       Моя слабость причинила тебе боль.       Оглушенный бурлящей кровью в ушах, Чимин запнулся на пороге спальни о собственную ногу, зашипев от глубоко вонзившегося осколка около мизинца ноги. Обезумевшим взглядом посмотрев себе под ноги, омега отшатнулся, стряхивая со ступней кровь от глубоких порезов. Чимин не чувствовал себя здесь, но он чувствовал себя диким, тем, кто вонзается в яремную вену без задней мысли. Громко выругавшись на неостанавливающуюся кровь, юноша толкнув дверь, и, оставляя за собой багровые следы, быстрым шагом направился вниз. В голове гремело и взрывалось, кричало и звало, сливаясь в одно единое целое, что сводило с ума, лишая разума и ослепляя непонятными чужими чувствами. Омега не мог вдохнуть от боли, обхватила рёбра.       Спеша за единственной целью, Чимин метался по первому этажу дома, пачкая своими следами чистые блестящие полы и дорогие ковры, которые, как рассказывал отец, плели вручную где-нибудь на жарком острове. Заскулив, омега забежал на кухню, проводя ногтями по столешнице стола, потерянно осматриваясь. Юноша был готов свалиться на этом месте в долгожданную пустоту и тьму, лишь бы этот хаос закончился, только бы тот стал тише и яснее. Вздёрнув голову и зажмурившись до пятен под воспалёнными веками, Чимин втянул носом воздух, задрожав всем телом. Осколки противно цеплялись за ткань ковра, когда омега торопливо направлялся назад, чтобы встать у той самой двери на втором этаже, которую так упрямо избегал.       – Чимин? – медленно повернув голову на знакомый голос, раздавшийся с первого этажа, юноша на мгновение пришёл в себя, тут же подавившись собственными словами вперемешку с воздухом, выдавливая из себя лишь нечто похожее на фразу, что даже не будет услышана.       – Папа, я не хочу.       Обернув ладонью дверную ручку, Чимин взглянул через плечо на пустующуй коридор и предательски раскрытую дверь спальни в надежде увидеть хоть кого-то, кто мог остановить и одёрнуть, кого можно беспрекословно слушаться, кого-то, кто мог бы.       – Чимин, что случилось? – такой взволнованный и родной, но не тот.       Всё не то.       – Чимин!       Щёлкнув дверной ручкой, поток свежего воздуха лизнул по оголённым и израненным ногам на пороге комнаты. Юноша медленно прошёл внутрь, мягко ступая по ледяному полу опустевшей спальни, что не казалась больше чужой. Только покинутой. Звуки, похожие на громкие шаги, резко отрезало хлопком двери, одаривая Чимина звенящей тишиной. Резко выдохнув, омега перевёл затуманенный солёной пеленой взгляд на ровную, без единой складки заправленную постель, что казалась безнадёжно пустой. Упрямо стиснутые зубы мелко стучали друг о друга от неконтролируемой дрожи, что концентрировалась на губах, сводя собой скулы. Громкий рваный вздох заставил Чимина сделать шаг по направлению к изножью кровати, над которой мягко развивался тонкий хлопковый тюль подчиняясь движением ветра.       Каждый раз, когда я пытаюсь улетать.       Опустившись коленями на твёрдый пол, от чего те чуть слышно хрустнули, Чимин опустился лицом на ткань покрывала, размазывая по нему горячие слезы. Прохлада, что тянулась по полу, прошибала в разгорячённом теле, в котором будто бы поднимался самый сильный жар, крупную дрожь, оспасаясь от которой омега мог только обхватывать себя руками и прижиматься лицом сильнее к влажной ткани, скользя мокрыми от горячей крови с порезов ступнями об деревянный пол.       Я падаю без своих крыльев.       Пахло сложно, тяжело, сочетая в себе буквально всё, что только приходило на ум. Тяжело дыша и пропитывая слюной с дрожащих губ пропахшее насквозь тяжёлым запахом покрывало, Чимин задрожал сильнее, жмурясь настолько сильно, чтобы это могло причинить боль. Это было похоже на влажный асфальт после дождя, так пахли цветочные лавки, так пахла пудра, так пахли папины белые фиалки* на подоконнике в гостиной.       Я чувствую себя таким маленьким.       Так пах ирис, что был родом из Тосканы.       Чем сильнее сжималось в кулаках грубая ткань, тем сильнее ощущались волны, накатывающие вместе с неизведанными чувствами, что принадлежали другому, чужой тоской и новой судорогой, которая сводил горло.       – Папа, я не хочу, – тихий вой раздался в небольшой комнате, прорезая тишину, как острый нож. Ещё никогда не хотелось сделать самому себе настолько больно, чтобы лишиться чувств.       Жадно вдыхая новый аромат, что обещал подарить спокойствие, такое необходимое и желанное, юноша только сильнее жался к ткани, подбирая под себя ноги и прикрывая припухшие, дрожащие веки, которые собирали под собой жгучие слёзы.       Я представляю, что ты здесь.       Тяжело сглатывая, юноша начинал дышать все медленнее, лишь изредка содрогаясь от слишком сильных порывов ветра, раздувавшего тяжёлые гардины, которые были сдвинуты по краям окна. Чимин чувствовал себя единственным на этой маленькой планете. Это напоминало юноше ту самую книгу*, которую он так любил. Уголок губ дрогнул, как шумящего разума коснулось робко воспоминания о маленьком принце, сидящего на такой, казалось бы, необъятной планете, что мог любоваться россыпью золотых звезд.       Это единственное, что я вижу отчётливо.       Там была роза, та самая роза, хранившаяся под хрупким стеклянным колпаком. О, как она была прекрасна. Чимин всегда любил рассматривать иллюстрации, они заставляли воображения воспарять, как большекрылая птица среди пушистых облаков. Рассматривая их, он чувствовал себя иным, другим, таким незнакомым. Свободным.       Что я такого сделал?       Сошедшая волна, что захлестнула собой замолчавший разум, вырвала из горла громкий вой, заглушенного тканью покрывала. Чимин чувствовал себя обиженным и обделённым. Ещё никогда юноша не чувствовал себя настолько чужим.       – Минни! – почти снеся собой дверь, Тэхён, стуча босыми пятками, ринулся к омеге, сразу же хватая того в свои крепкие объятья, укачивая, как потревоженного ночным страхом ребёнка.       Настолько одиноким. _______________________ *Viola (лат.) – род растений семейства Фиалковые. Известно около пятисот видов, растущих преимущественно в Северном полушарии – в горах и в регионах с умеренным климатом. *Белая фиалка – искренность, «Давай рискнем«, «Давай попробуем быть счастливыми». *Чимин говорит о «Papier d’Armenie» (с фр. – «Армянская бумага»), курительная бумага – твёрдое парфюмерное изделие для ароматизации воздуха в помещении. Если вы пойдете в любую французскую аптеку и попросите «армянскую бумагу» или, как французы называют ее «Papier d'Armenie», вы получите пачку ароматной вырезанной бумаги, приятной на ощупь. Чтобы попробовать бумагу на практике, ее нужно поджечь в курильнице – она будет гореть без пламени. Эффект будет неожиданным: вы почувствуете легкий приятный аромат, к тому же обладающий дезинфицирующими свойствами. *Чимин думает о повести-сказке «Маленький принц»– наиболее известное произведение Антуана де Сент-Экзюпери. Сказка рассказывает о Маленьком принце, который посещает различные планеты в космосе, включая Землю. Книга обращается к темам одиночества, дружбы, любви и утраты. (любимая книга автора на протяжении многих лет).