Taylor Swift – exile (feat. Bon Iver)
– Минни! Чимин смахнул прядку, которая наглым образом падала на глаза, выбившись из маленького белого хвостика на затылке. Оставшаяся в гордом одиночестве троица единогласно приняла решение о возвращении уюта в эти стены, ведь как часто бывает, уборка – лучший способ всё обдумать и расставить все мысли по полочкам. Расредоточившись по полю действий, каждый из омег погрузился в себя настолько, что пробегающие мимо часы стали совершенно незаметными, даже усталость превращалась всё больше в нечто приятное. Обдумать и правда было что. Стоя в фартуке для уборки, наспех повязанного лентами за спиной, Чимин оттирал со дна чаши присохший рис, чтобы потом со спокойной душой переложить дальнейшую работу посудомойке. Думалось светловолосому юноше только об одном, как бы далеко он не забредал в тёмном и страшном лесу тревог и волнений. Но проще не становилось вовсе, ведь все пути сводились только к тупикам, из которых никогда не было выхода. – Иду! – крикнул омега, встрепенувшись. Быстро выключив воду и отбросив щётку на розовой ручке, Чимин широкими шагами, громко стуча пятками, направился к лестнице, откуда и доносился голос. Юноше всё чаще казалось, что он не способен достать до земли даже кончиками пальцев, что-то не отпускало и не давало снова почувствовать под собой твёрдую почву, чтобы уверенно сделать шаг вперёд. Понятие реальности медленно уплывало. Иногда задумываясь при размешивании кубиков сахара в чашке, Чимин ловил себя на мысли, что недавние сны совершенно невозможно отличить от реальности, если такая, конечно же, существует. Ловко забежав на второй этаж, перепрыгивая через ступеньку, юноша лишь на секунду замер, пытаясь найти источник звука. – Минни, я не молодею. – Ох, пап! – юноша, вытерев мокрые по локоть руки об фартук, буквально ворвался в спальню, от чего дверь ударилась о стену, громко задребезжав петлями. – Спасибо тигрёнку за идею о смягчении твоих ударов о стенку, – Джин мягко улыбнулся, поманив к себе юношу пальцем, – будешь выбирать себе дом или квартиру, обязательно обрати внимание на то, из чего сделаны стены. Гипсокартон не твой друг, дорогой. – Я не собираюсь никуда съезжать, пожалуйста, не надо! – Чимин обиженно сложил руки на груди. – Извини. – Но ты же когда-нибудь захочешь собственное гнездо, дорогой, – мужчина аккуратно вытаскивал подушки омег из наволочек. – Это путь взросления. – Но не сейчас! – Ах, не сейчас, – райский с тенью прежних искр в некогда тёплых чайных глазах, указал на птенца пальцем, пожурив, – я в роли пожилого человека крайне ужасен, запомни это. – Пап, – Чимин наморщил нос, – я бы сказал безумно крайне ужасен. Метко кинутая наволочка прилетела прямиком в искажённое странной гримасой лицо, что походило на смесь крайнего недоразумения с абсолютной уверенностью. – Выметайся отсюда, неблагодарный птенец, – беззлобно выпалил мужчина. – Ну это же шутка, – омега снова надул губы, конюча. – Ты будешь прекрасным старым человеком. – Засранец, я сказал уходи отсюда, – замахнувшись, райский докинул к наволочке и голубую пижамную футболку тигрёнка, всеми силами сдерживая рвущийся искренний смех. В этой ситуации только серьёзность, исключительно. – Самый красивый старый человек! – гордо провозгласил Чимин, от чувств хлопая себя ладонью по груди. – Естественно, с этого и нужно было начинать! – подхватив с пола охапку постельного белья, Джин, всё же разулыбавшись, аккуратно вложил ту в омежьи руки. – Держи, цыплёнок. Это в корзину, а потом стащи бельё и с постели в комнате Юнги, а то оно уже, наверное, может стоять у стенки. Чимин вздрогнул, испуганно выпалив первую мысль, от которой так сильно забилось сердце: – Зачем? – Зачем что? – Ну, – уголок рта юноши чуть заметно дернулся, – он всё-таки уезжает, да? – Никто никуда не уезжает, не нервничай так, – большая ладонь взлохматила пшеничные волосы, – кто тебя напугал, Минни? Я помню такое только в детстве, что-то сейчас изменилось? Отступив на пару шагов, юноша покачал головой, почти выбегая из спальни, наступая на длинный край простыни, что падал под ноги. Затормозив, Чимин развернулся на пятках к мужчине, что хлопал пушистыми ресницами в абсолютном непонимании. Чимин всегда был сложным ребёнком. – А отец вернётся? Джин моргнул. – Он может куда-то деться? – Он очень любит тебя, пап. – Тебя он тоже очень любит, Минни. Чимин покачал головой. – Не любит? – искренно изумился райский, от чего юноша с охапкой белья хихикнул. – А ты меня? – начинал улыбаться Чимин, перекатываясь с пятки на носок. – Перед тем, как ответить, вспомни о моём секрете. – Конечно, мы оба любим тебя, цыплёнок, безумно. – Ты должен был сказать, что я твой любимый ребёнок, пап! Под рукой у Джина, к сожалению, не осталось вещей, которые можно было бы отправить в полёт, поэтому мужчина упёр руки в бока, возмущённо сдвинув брови на переносице. – Чимин, в этом доме так не делают, – строго произнёс райский, он всегда считал, что подобное деление абсолютно омерзительно. Омега рассмеялся громче, сверкая белоснежной улыбкой с очаровательными слегка неровными передними зубами. Джин всем сердцем обожал эту особенность своих птенцов. – А отца любишь? – Может быть. Театрально раскрыв в изумление пухлые ягодные губы, Чимин прикрыл ладонью рот, чтобы тут же сорваться с места на выполнение поручения, но на секунду вернулся, заглядывая в спальню к папе. – Я ему всё расскажу, – прошелестел Чимин, играя бровями, – может быть. Цыплёнок по имени Чимин считал, что на этот раз он чувствовал себя слишком хорошо, затолковав всё беспокойство куда-то далеко на задний фон. Да, всё ещё не касаясь земли, в одни мгновения омега находил гармонию с самим собой, будто кроме него никого в мире не существовало. В другие – выть раненым волком. Но Чимин знал одно - он больше ни в чём не был уверен. Как бы эгоистично это не звучало, но юноша испытывал усталость от всего, даже родных рук и стен, словно ему было необходимо забиться в норку, чтобы пережить бурю в собственной голове. Но Чимин – плохой тушканчик, поэтому, засыпая прижатым к чужой горячей груди, он думает о том, что необходимо было оставить окно открытым, потому что становится дико душно. Сбежав по лестнице, чтобы унестись к большой плетёной корзине, на лету оставляя на карамельный щеке невесомый поцелуй и один щипок за спрятанный под футболкой бок, Чимин остановился только после удара мизинцем в той самой комнате, где от от распахнутого настежь окна хлопнула белая, на тон светлее, чем стены, дверь. Юноша старался держать своё дыхание поверхностным, концентрируясь на шлейфе из пудры, что тянулся тонким невидимым следом. Устало упав на кровать, омега подхватил в руки стеклянный опустевший стакан, где стоял уже почти взрослый листок, с тонкой полупрозрачной паутинкой корешков. – Малыш уже достаточно большой, чтобы покинуть свой маленький стакан? – губы юноши тронула трепетная улыбка. – Совсем скоро я пойду выбирать для тебя новый дом, он будет самым красивым и самым прекрасным. Чимин коснулся подушечкой пальца край листа, слегка поглаживая. – Надеюсь, твой родитель возьмёт себя в руки, и вернется обратно. Ведь своих малышей не бросают, я верно говорю? – вопросительно подняв брови, омега с минуту всматривался в молчаливый листок, что лишь перекатывался по краю от движений стакана. Утвердительно кивнув на явный ответ, Чимин поставил стакан обратно на его законное место, чтобы сразу же рухнуть спиной на постель, всматриваясь в белизну потолка, на середине которого красовалась люстра с мягким тёплым светом и плетёным абажуром. Юнги никогда не использовал верхний свет, он ему попросту не нравился. – А если я не малыш? – спросил Чимин в пустоту, сжимая холодную ткань покрывала. Быстрые шаги были почти не слышны во внезапной тишине дома. Райский омега, придерживаясь за деревянную отделку перил, в спешке спускался вниз, почти пропуская одну ступенек, но вовремя сжимая дерево до побелевших костяшек. Эта лестница всегда была странно скользкой, сколько бы Джун не колдовал над этим элементом интерьера, один очень шустрый тигрёнок обязательно приземлялся раз в пару месяцев пятой точкой на ступени. Вдохновившись фильмами и являя собой очень сентиментальную натуру, Джин всё же украсил стену, по которой и скользит лестница, различными рамками и глянцевыми воспоминаниями, с особым трепетом развешивая своё прошлое, то далекое прошлое, когда школьная форма неприятно врезалась в подросшие после жаркого лета плечи. Когда за спиной в розовой толстовке закрылась дверь, Джин облегчённо выдохнул, присаживаясь на край постели со своей стороны. Омега никогда не считал правильным заводить тайники от собственного истинного, ящики на замках, коробки под половыми досками. Он никогда не считал правильным не доверять человеку, который видел тебя не только с жаром и мокротой от кашля в три часа ночи, но и утирающим слёзы от рождественской рекламы со сказочными героями. Джин не знал только то, каким его не видел один единственный человек. Кажется, такого состояния просто не существовало. За дверью тумбочки на одной из небольших полочек лежала одинокая, но красочная и красивая коробка, о которой Джун не только знал, но и тайно пользовался, подкладывая в неё маленькие круглые леденцы для одного единственного сладкоежки. Поэтому, открыв крышку своего тайника, Джин расплылся в улыбке, чуть розовея щеками, забывая про любую злость и обиду, что копилась в нём в последнее время. Спохватившись, омега вытащил из переднего кармашка фартука в несколько раз согнутый листок, напоминающий собой подобие веера. Каждую подобную вещь Джин обязательно прятал в свою маленькую, пахнущую корицей, коробку, под которой лежала потрепанная временем папка, хранившая в себе те воспоминания, на которые не поднималась рука, чтобы выбросить. Эта потрепанная папка появилась неосознанно, когда дом принял к себе двух маленьких птенцов, а первой вещью, что появилась там, были бумажные цветочные короны с первых дней рождений маленьких омег в кругу этой семьи. На свете не существовало столько коробок из-под печенья и рамок, чтобы Джин смог сполна насытиться своими воспоминаниями. Листок, что задумчиво поглаживал омега, был всего-лишь некогда частью блокнота для бесчисленных рисунков юноши, что носил красный шерстяной берет. Но сейчас на нём были лишь очаровательные рисунки котов (?) и пара фраз. Джин не был уверен в виде данного зверя, но буквы, выведенные аккуратным размашистым почерком были более чем понятны. Эти листки появились почти в одно и тоже время с появлением папки и коробки из-под печенья. Тэхён любил это, а мужчина не мог ему возвратить. Это происходило в моменты переломов в большом и добром сердце Джина, когда глаза начинало щипать, а в груди болезненно сжиматься. Тогда омега рвался из окружения хаоса, врываясь в защиту своей спальни и обещая себе несколько минут отдыха. Это не была усталость от нового дома, что соорудили птенцы из всевозможных одеял с подушками и не от джема на белом мягком ковре, а нечто далеко внутри большого и доброго сердца. Джин чувствовал, как что-то происходило в самых тёмных уголках души, будто на него направляли прожектор, заставляя жмурить глаза. В такие моменты под дверь спальни всегда проползала бумажка, сопровождаемая урчанием или обеспокоенный шёпотом. Джин не мог устоять перед этой простой искренностью, сразу забирая этот листок в руки и прижимая к груди. Даже со всей детской непосредственностью и незнанием взрослой души, Тэхён запросто собирал осколки, которыми осыпал свой путь один человек. «Папа, сколько пальцев я сейчас показываю?» Джин глубоко вздохнул, укладывая исписанный лист под ключи с брелоком в виде ламы, то ли альпаки. В любом случае это существо было мягким и очаровательным, а на его шее красовался совсем маленький красный платочек. Закрыв крышку и хлопнув дверцей тумбочки, омега оглянулся на вторую половину постели. Один альфа всегда забывал закрывать колпачком свои капли. Такие маленькие мелочи больно кололи между рёбер. Упав на спиной на постель, омега повернулся на бок, чтобы подтянуть себя ближе к тумбочке и взять с неё флакончик и крышку, звонко щёлкнув ею, закрывая нужное лекарство. – Дурак, – фыркнул мужчина, оставляя капли обратно на место и беря в руки очки, что лежали рядом. Джин всегда находил их красивыми, а ещё находил очарование своего человека в них. Этого аксессуара было в жизни Джуна достаточно много, о чём заботился Джин, ведь варёные морковки не смотрят, куда ложатся, садятся и куда наступают коленом, чтобы протянуть своему омеге пульт от телевизора. Джин не находил этого человека тем, кто мог бы передать эту функцию кому-то другому. Джин не находил такого варианта событий, где какой-то другой человек из любой другой Вселенной будет без усталости со всей пылкой душой выбирать в сотый раз новые очки для одной варёной морковки. Покрутив вещицу в руках и хмыкнув, Джин аккуратно раскрыл её, чтобы водрузить очки себе на нос, поправляя пальцем и садясь. До рези в глазах всё выглядело словно из другого измерения, но даже в этом было нечто приятное и успокаивающее. Выделив себе ещё несколько минут, омега, сняв чужой аксессуар, перебрался на сторону постели истинного, растягиваясь в полный рост и глубоко вдыхая родной сладковатый тяжелый аромат. Джин бы скучал по этому.***
В тот день Чимин почти повредил ногу, кубарем сбегая вниз по лестнице, на ходу натягивая забытую ещё с утра тигрёнком кофту, усыпанную рисунками белых крошечных цветов земляники*. Поливая бесчисленные растения, омега случайно заприметил в окне жёлтую, даже больше жёлто-рыжую крышу автомобиля, что стремилась к одному дому по укрытой снегом дороге. Устремившись за своим любопытством, чтобы встретить незваного гостя, с каждым шагом в душе Чимина расцветала горячая надежда, отключая все чувства и растягивая улыбку на губах всё сильнее, вызывая клокочущий в горле смех. Оставшись в доме один, юноша хотел быть лишь гостеприимным хозяином, а не одним из тех, кто замирает с раскрытым ртом на пороге, складывая пухлые губы в маленькое очаровательное и удивлённо «о». Выдохнув, Чимин босыми ногами бросился вперёд, угрожающе сжимая руки в кулаки. Ступни жгло от ощутимого мороза, а обнажённые участки кожи сразу покрывались толпами мурашек. Рёбра мужчины резко пронзило болью, словно в него врезался буйвол. Машина чуть двинулась и тут же резко замерла, раздавшийся звук опускающегося стекла заставил Юнги повернуть голову, вопросительно вскинув брови. – Я могу уже ехать? – усталый и глухой голос проникал из тёмного искусственно пахнущего салона автомобиля. Юнги почти подпрыгнул, тут же отпрянув от жёлтого бока, к которому его буквально припечатало маленькое тельце в своём полете, выбивая этим ударом весь воздух из груди мужчины. – Конечно, прошу прощения. Отступив на несколько шагов, чтобы желтобокий автомобиль наконец-то покинул подъездную дорогу, Юнги замер, расставляя руки в стороны, больше ожидая у себя дырочки в правом боку. – Нет, – сказал Чимин, опускаясь на снег, чтобы запрыгнуть заново, только теперь крепко обвивая ногами и пряча лицо в тёплом вязаном шарфе кофейного цвета. – «Нет» это что? – Отрицание. Неси. Мин потёр переносицу, зашуршав курткой. – Я ничего и не говорил, чтобы это отрицать. – Громкое думаешь. Я не слезу, я об этом. – Ты слишком тяжёлый, Чимин. – Папа говорит, что я тощий, неси. _______________________ *Fragaria (лат.) – Земляника, род многолетних травянистых растений семейства розовые. *Цветы земляники – это совершенное превосходство, намек, «Обрати внимание: твое счастье рядом!». Символ достатка и изобилия.