Oshibana

      

Я сорвал этот вереск лиловый, Осень кончилась, значит - в путь! На земле нам не встретиться снова… Запах времени, вереск лиловый, Но я жду тебя. Не забудь. Г.Аполлинер «Прощание» Billie Eilish – i love you

      – Только аккуратно, хорошо? – опустившийся картонный стаканчик в небольшие ладони заставил омегу вскинуть голову, хлопая ресницах так быстро, чтобы ни единая капля не смогла перелиться через край. – Это мятный чай.       – Там нет кофеина, – кивнул Хосок, присаживаясь рядом и вкладывая в омежьи руки маленький злаковый батончик в раскрытой упаковке, – кусай.       Потерявшись на мгновение, Чимин лишь глубоко вздохнул, неловко потирая мокрый нос запястьем.       – Спасибо, – тихо выдавил тот из себя, – но не стоило, правда.       – Минни, – ласковый голос альфы щёлкнул юношу по носу, от чего медовые глаза защипало с удвоенной силой, и омега поспешил звёрзать, чтобы скрыть эту глупость, – там есть мёд, ты ведь любишь его, верно?       – И молоко.       – Люблю, – кивнул Чимин.       Два усталых вздоха раздались с обеих сторон от омеги.       – Один кусочек, – тихо попросил Юнги, – это же совсем маленькое лакомство.       Погладив костяшками пальцев омежий бок, Хосок бросил тусклый взгляд на мужчину, снова переводя тот на светлую макушку юноши, что ловил покрасневшим носом горячий пар ароматного чайного напитка.       – Хоть ты застегнись, не раздражай, – протянутая рука за спиной омеги звякнула молнией на куртке альфы, почти щипая за подбородок.       – У меня свитер, – буркнул Юнги.       – Тряпка, а не свитер.       Не слушая возражений, Чон взял друга за запястье, сжимая до боли и притягивая к себе так, чтобы замереть в нескольких сантиметрах от омежьего тела.       – Нет, – одними губами сказал Мин, вперившись взглядом в друга.       Получив в ответ красноречивую картину длинного и ровного среднего пальца за спиной юноши, мужчина всё же поджал губы, не предпринимая ни единой попытки ответить тем же, не потревожив вздыхающего омегу. Широкая ладонь послушно легла на бок светловолосого юноши под напором другой, чуть больше и теплее, что обвила тонкими пальцами воспалённое запястье. Чимин вмиг напрягся и растаял, поддаваясь назад в объятие ладони.       – Пожалуйста, – сказал Хосок, – один кусочек, хорошо?       – Но мне совершенно не хочется, – чуть завалившись в бок, Чимин машинально прижался плечом к плечу Юнги, – я не голоден.       – Ты голоден, – веско раздалось около омежьего уха, – или ты настолько бесстрашен, что не боишься собственного папу, что сейчас беспокойней хомяка без колеса?       – Почему он должен волноваться?       – Потому что этот человек явно чувствует своей чистой прекрасной душой, что один из его птенцов не брал в рот и крошки уже второй день.       – Бегает по стенам, потолку и супругу, – мягко согласился Хосок.       – Твой папа найдёт тебя по запаху, – голос альфы стал ниже, словно пугая затерянного в густом лесу зайчонка, – и тут уже никто не сможет пойти против его.       Насупленные и сведённые к переносице тонкие брови заставили сердце в груди Юнги сжаться в отчаянный комок. Посидев с минуту в задумчивости, Чимин обречённо вздохнул, издавая тихий стон и откусывая половину злакового батончика, пряча тот недовольно за щеку. Юноша заёрзал, садясь на скамью между альфами глубже, так, чтобы ноги не касались земли. Чимин имел одну зеркальную привычку своего тигрёнка, что беспокоила родителей, но позволяя успокоиться самому и словно попасть в свой мир пустых мыслей. Юный омега любил качать в воздухе ногами и укачивать себя, точно так же, как и брат за чисткой зубов. Покачиваясь из стороны в сторону, птенцы чувствовали, как тревога отступала и становилось легче, убаюкивая себя мерными движениями. И сейчас омежьи ноги едва касались носкаими земли, покачиваясь в воздухе.       – Вкусно? – поинтересовался Хосок, чувствуя удовлетворение и спокойствие от каждого последующего укуса и глотка горячего чая.       Кивнув, юноша вдруг громко шмыгнул, от чего Юнги под боком засуетился, пытаясь свободной рукой достать потерявшуюся в карманах куртки пачку салфеток.       – Держи, – передав нужную вещь другу, альфа взлохматил светлые волосы омеги, наблюдая за тем, как салфетка оказывается уже сжата в маленьких омежьих руках.       День выдался хмурым и пасмурным, делая серый цвет ещё более тёмным и тоскливым, смешиваясь с грязью под подошвами ботинок. Тяжёлые капли, что обрушивали на плечи редких прохожих грозные тёмные тучи, казались Хосоку почему-то запоздалыми снежинками. Проследив взглядом исчезнувшую в кармане руку юноши с покрасневшими костяшками, что сжалась там в кулак, захрустев фантиком, альфа прикусил щеку изнутри. Здесь и сейчас Чон полностью понимал весь смысл и значение, что выкладывали Кимы в простое, но особенное слово «птенцы» Можно сказать, что омега по правую руку от Хосока был для него таким же птенцом, смешным, милым и невероятно смышленым. Но всё это сейчас скрывалось за горькой медовой плёнкой тёплой карамельной радужки.       Только его птенец был особенным. Громким, ярким и словно состоял из множества бесконечно мерцающих блесток, похожих на крошку из ярких звёзд. Таких яркий, что невольно начинало тянуть болью виски.       – Хочешь, я выкину его?       – Что?       – Фантик, – плавно повторил Юнги, указывая на сжатый кулак юноши в кармане, – он тебе мешает, разве нет?       Чимин подобрался, словно распушив свои боевые пушистые крылья.       – Нет! – уже более спокойнее сказал омега. – Вовсе нет. Всё в порядке.       Только птенец умел заговаривать зубы, переводить стрелки и изменять ход действия. А ещё птенец лгал. Много, часто и совершенно бессмысленно, но касалось это всегда только самого Чимина, во всех других случаях перед Хосоком был тот самый честный и правильный в мире птенец, что никогда не подумает поднять заманчиво хрустящую купюру с травы, даже если бы тот оказался один в огромном поле, накрытом ослепляюще страшной грозой.       Иногда Хосок эгоистично надеялся, что этот человек станет для одного друга тоже тем самым птенцом.       – Всё хорошо, – Чон аккуратно сжал хрупкое поникшее плечо. – Мы не будем ничего трогать.       Но всё шло своим чередом.       Хосок лишь покачал головой на непонимающий взгляд альфы.       С этим фантиком юный омега вряд ли расстанется в ближайшее время, если не целые года.       Юнги чувствовал себя расколотым, словно грецкий орех, и таким же пустым, стоило очнуться в кольце рук, от которых он бежал, как от самого страшного кошмара, чувствуя, как земля под ногами рушится, утягивая за собой в тёмную холодную бездну. Это было обманчиво тепло. Когда больно настолько, что это чувство просто исчезает, растворяясь и забываясь. Из раза в раз эти грабли били всё сильнее, так успешно даря забытье. Принимая, как должное, волшебство пропадало, а Чимин исчезал, меняясь в лице и мыслях, становясь тем, чей взгляд сменяется тоской.       Почему-то в этой тоске Юнги не находил себе места, послушно и преданно позволяя тёплой маленькой ладони накрывать собственные губы в немой просьбе.       – Я хочу пить, – вымученно выдохнул мальчик, поглаживая ладонью себя по животу, – очень много.       – А что я могу тебе предложить?       Хитрый прищур бездонных огромных глаз показался Юнги чертовски знакомым, на озадаченный взгляд взрослого альфы ребёнок заулыбался шире, хватаясь за больную ладонь, чтобы провернуться под ней, словно в танце.       – Фокус?       Мужчина наморщил нос под высокий громкий смешок.       – Фокус был в том, что не нужно съедать пачку конфет.       – Я был не один, мне помогали.       – А отказать? Завтрак был достаточно сытным.       Хватаясь за длинные пальцы, мальчик деловито топнул ногой и так знакомо надул губы.       – А ты смог бы ему отказать? – дёрнув за горячий палец, маленький альфа поднял на мужчину полные серьёзности глаза. – Никогда в жизни не поверю.       – Ты просто ещё маленький.       Холл казался устрашающе пустым, со стенами, которые создавали впечатление таких высоких стен, что кружилась голова. Хотелось сбежать, как бы это место ни воняло безопасностью и счастливым будущем. Хосок всегда спешил. Этот человек имел привычку делать запланированные дела заранее, приходить раньше и съедать свой обед быстрее всех. Это пасмурное утро не стало исключением. Юнги никогда не видел, чтобы обычная овсянка готовилась настолько быстро.       Но чем быстрее был Чон, тем мрачнее становился юный омега, что добрых десять минут смотрел на одну из пачек зубных щёток, которые прятались в шкафчике ванной комнаты. Он пытался искать и щётку, и пасту, но даже свежее полотенце предательски находилось сразу, не позволяя и лишней минуты тяжести на собственной груди.       Уплетающий яблочного кролика из контейнера, что был с горкой наполнен сладкими яблочными дольками, мальчик слишком по-домашнему приютился на чужих руках, облокотившись локтем на крепкое плечо и не теряя попытки угостить сонного альфу ломтиком другим. Но Юнги был не преступен, лишь один раз позволяя накормить себя предложенным лакомством, то и дело бросая взгляды на препирающуюся между собой парочку, что даже не могла выйти за порог квартиры. Чимин был громким, но альфа Чон Хосок был громче.       Сейчас, аккуратно перекладывая купленные вещи в нескольких бумажных пакетах в поисках бутылки с водой, Юнги отметил, что сопротивлялся Хосок омежьей просьбе покупок слишком долго и упорно.       Сам бы Юнги сдался намного быстрее.       – Держи, – протянув бутылку в пустоту, мужчина затряс ею, не получив ответа, и вскинулся, с испугом заозиравшись по сторонам. – Эй! Меня же съедят заживо, вернись немедленно!       Чувствуя, как учащается бег сердца, альфа замер, выдыхая с безграничным облегчением лишь тогда, когда из-за поворота раздался быстрый топот, оповещая о несущимся навстречу мальчишке.       – Я здесь! – аккуратно забрав бутылку из рук и сумбурно проговорив благодарность, ребёнок фыркнул от слишком большого глотка, почти роняя крышку на кафельный пол.       Хаос, что происходил в чужом маленьком человеке, был нестерпимо знакомым, просто словно давно забытым. Юнги запросто терялся, щипая себя за запястье, чтобы убедиться в реальности происходящего. Оставшись один на один, альфа казался самому себе таким же вторым ребёнком.       – Куда ты бегал? – поинтересовался Мин.       – Проверять почему так долго.       – Кого ты уже заждался?       – Ну, – протянул маленький альфа, промачивая рукавом воду с губ и отдавая опустевшую наполовину бутылку обратно, – их так долго нет. Может, омега тоже хочет воды, он ведь съел больше меня! Я просто волнуюсь и немного скучаю. Они весёлые, эти альфа и омега.       – А я? – как-то само собой слетело с губ мужчины.       – Тёплый, – кивнул мальчик, – и делаешь красивых кроликов, я никогда не видел таких!       Улыбка коснулась губ альфы, слегка приподнимая уголки. Юнги послушно склонился к мальчику, когда тот потянул за рукав.       – У меня больше нет кроликов, – тихо признался Мин, на что ребёнок затряс головой.       – Сделай их для этого омеги, – детский шепоток коснулся слуха альфы, – сделай обязательно.       – Омеги?       – Да, для омеги Чимина, у него так громко бьётся сердце! Такое чувство, что я могу чувствовать это своей щекой. Это так… Здорово, – мальчик закусил в задумчивости губу, не выпуская широкую ладонь из своих рук, осторожно трогая длинные, чуть неровные в суставах пальцы. – Когда после завтрака он забрал меня к себе, когда… Когда вот эти руки нарезали дольки яблока, я слышал, как он вздыхал. Чимин пах так тоскливо, мне кажется, он очень хотел яблочных кроликов.       – Хорошо, – прошелестел Юнги, с нежной лаской взъерошив тёмные волосы маленького альфы.       – И приходи ко мне играть, – более робко, почти неслышно, сказал мальчик, смущённо отпуская чужую ладонь, – это ведь можно, правда? Альфа Хо сказал, что можно!       Тогда Юнги не решался подойти ближе, утащённый за руку за поворот альфа, не выдержав усталого шипения и просьб друга, всё же осторожно выглядывал из-за стены, силясь запомнить каждое маленькое мгновение и всё до единой детали. Там, в пустом холле напротив большого окна, уставленного нелепыми цветочными горшками, на скамье приютился Чимин, к боку которого ютился мальчик, болтая ногами и шурша конфетными фантиками. Их голоса лишь эхом долетали до мужчины, щёлкая по любопытному кончику носа обрывками фраз. Это было необъяснимо уютно, собираясь резким и сильным желанием почувствовать то самое прикосновение. Посмотрев на свою ладонь, Юнги закусил губу, отступая обратно за поворот, шурша курткой. Горло словно пронзил миллион острых тонких игл, от чего альфа засуетился, не зная куда деть сжатый до побелевших костяшек кулак.       Прикосновение чужих пальцев к собственной шее отзывалось в теле глухой ноющей болью, заставляя сжаться, дёргая плечами.       Тогда, шагая так быстро, что почти срываясь на бег, Мин с большим трудом дождался открытия автоматических дверей, чтобы выбежать в серость дня, глубоко до колющих ощущений в лёгких вдыхая прохладный воздух, что обжигал собой горло.       Сбежать — всегда легче.       А вот убежать — сложнее.       Пугаясь вмиг разбушевавшейся бури внутри себя, Юнги сбежал, стоило выпустить маленького альфу из объятий, незаметно роняя тому в карман небольшую игрушку. Плюшевый мишка, маленький, мягкий, с бархатных носом, с которого юный омега не сводил медовых печальных глаз скрытых за мокрой пеленой.       – Пожалуйста, – тогда попросил Чимин, чуть дрогнувшим голосом, цепляясь мягкими пальцами за локти альф, стоило коснуться ногами мокрого асфальта, – давайте прогуляемся, хорошо?       Только прогулка была завершена у первой же скамьи, на которую юноша рухнул на подкосившихся ногах, не расцепляя своей хватки и отпуская лишь для обещанного мятного чая и запоздалого завтрака, который дома не хотел лезть в глотку ни под каким предлогом.       Чимин с силой кусал всё сильнее дрожащие губы, пытаясь завалить разум разнообразными мыслями, отвлечь себя и унести в любую уютную тёплую фантазию. Юный омега думал о тигрёнке и о доме, о вкусных уютных ужинах, разбросанных с вечера на столе в спальне засушенных цветах, о лазурных глазах с едва заметным рыжим пятнышком на одном из них, родинке-точке на кончике носа и о прикосновениях сухих губ, от чего омегу словно ударило током и тот раскрыл губы, пытаясь сделать хоть вдох и сдержать рвущиеся градом непрошенные слёзы. Чимин искренне не понимал новой привязанности своего разума, необъяснимых желаний. В испуге обернувшись налево, юный омега заскулил, хлопая ресницами часто-часто, силясь рассмотреть хоть что-то, но не находя ничего, кроме пустоты. Юноша, потерявшись в хаосе из мыслей и эмоций, пропустил момент, когда его трепетно скрыли в больших горячих объятия, пряча от всего мира даже чуточку больше.       –Всё хорошо, – раздавались обещания над самым покрасневших кончиком холодного уха, – всё в порядке, Минни.       Вытащив из кармана истерзанную салфетку, светловолосый юноша прижал ту к лицу, остервенело стирая мокрые дорожки с щёк и надавливая на припухшие веки.       – Мы же придём сюда ещё, – заикаясь проговорил Чимин, – это ведь правда, да? Это ведь обязательно?       – Когда только захочешь.       – Я… – юноша выдохнул, хлюпая носом. Это ли была истинная причина слёз или же она была одной из многих? Чимин ощущал стыд за своё поведение, но ещё и усталость и кое-что ещё, над чем совершенно не хотелось думать. Поддаться из отсутствия сил, – Ох, прости меня, я не должен был так себя вести.       – Ты устал, всё в порядке, – ласковые поглаживания вдоль позвоночника оставляли после себя почти незаметную дрожь под слоями одежды, – сейчас вернётся Хо, и мы наконец-то поедем домой.       – Домой? – испуганно спросил юный омега, поворачиваясь к альфе и смотря на того широко распахнутыми покрасневшими глазами, обрамленных слипшимися от влаги длинными ресницами. – Нет, пожалуйста, только не туда!       – Домой к Хо, Минни, – Юнги ласково улыбнулся, – хорошо?       Вдыхая, Чимин пытался смахнуть с лица мешающие волосы, ощущая, как резкая вспышка медленно сходит на нет, сменяясь дикой усталостью, такой, что ноги подрагивали от напряжения.       – Я не могу контролировать свои слёзы, – сипло произнёс юноша, – я не истерик, просто не могу.       – Всё в порядке.       – Если бы, – едва слышно проговорил Чимин, со злостью ударяя пяткой по земле и впиваясь пальцами в край деревянной скамьи, чтобы силой удержать внутреннего зверя.       Когда с опустевшим бумажным стаканчиком было покончено, а ремень безопасности звонко защёлкнулся, светловолосый омега прижался ноющим виском к стеклу, чувствуя, как то вибрирует от каждой неровности на дороге. Во внешних уголках медовых глаз образовались тонкие корочки высохшей влаги, что неприятно стягивали собой кожу. Мысли вялым ленивым комом кое-как ворочались в черепной коробке, издавая натужные невнятные звуки. Единственное желание, что было самым ярким, затмевая остальные – съесть сочный спелый и до одури кислый апельсин.       Благодарность, с которой Чимин смотрел на мужчину с противоположной стороны, словно лопнула мыльным пузырем, стоило горячей ладонью накрыть омежью руку, которую юноша поспешил выпутать, пристраивая ту на своих коленях и отводя бегающий взгляд куда угодно, например, на стремительно уносящиеся деревья.       Чимин тосковал.       И бежал всё дальше к краю.       Задремав всего на немного, к юному омеге пришла совершенно глупая мысль, от которой тот издал смешок, получив взволнованный взгляд в зеркале заднего вида. Если всё можно обмануть, почему же нельзя обвести вокруг пальца и собственного зверя, чтобы увидеть вместо тёмных глаз светлые, цвета спокойного чистого океана? Представить ту самую родинку на кончике носа. Усмирить то, с чем нет сил справиться.       Да и не существовало человека, у которого они были.       Иногда Чимин думал о том, чтобы трусливо убежать с цветастым лохматым рюкзаком за спиной и пустой головой на усталых плечах. Но чем дальше воображаемый юноша убегал, с силой ударяя пятками по земле, тем сильнее невидимые нити на его пальцах, запястьях и тонких щиколотках натягивались, впиваясь в кожу до робких капель крови. Это было похоже на ту историю про двух лошадей, которая не имела счастливого конца. Из раза в раз падая на землю, омега опустошенно вглядывался в ясное голубое безоблачное небо, на котором не было солнца. Чимин ощущал, как нити словно оживали, натягиваясь, вели его, как марионетку.       А кукол Чимин не любил.       – Идите, а я немного позже принесу пакеты и прочую ерунду, – щёлкнув блокировкой замков, Хосок обернулся к другу, что уже приоткрыл дверь.       – Я могу помочь ведь.       – Я смогу донести этот тяжеленный багет самостоятельно.       – Почему нельзя просто что-то заказать? – буркнул Юнги. – От твоей чьябатты этот день не изменится.       – Все эти поездки вызвали во мне желание французской кухни, и я говорил о французском багете, а ты приплел сюда Италию.       Издав звонкий смешок от вида разъяренного кота в человеческий рост, Хосок хлопнул себя по губам.       – Не буди его, – уже тише сказал он, указывая на подозрительно затихшего, явно крепко задремавшего к концу пути омегу, – пусть спит сколько потребуется. Ты сможешь поднять его, Юнни, или мне сначала помочь донести?       Сжав кулаки, альфа неосознанно спрятал руки в длинные рукава куртки, поспешно выбираясь из машины, почти цепляясь ботинком на порожек.       – Юнни! Какой же дурак, – обречённо застонав, Хосок выбрался следом, хлопая дверью как можно тише, – прекрати, я же не имел в виду ничего такого. Мы просто все устали.       – Разве я что-то сказал? – мужчина удивленно вскинул брови, обходя машину.       – Я не хотел тебя обидеть.       – Здесь нет никакой обиды, Хо, – Мин в ответ лишь пожал плечами, потянув за ручку двери, которая тут же мягко захлопнулась обратно под весом чужой ладони.       – Это просто моё волнение, понимаешь?       – Мне кажется или я не инвалид? – альфа хмыкнул, поднимая ладони перед лицом, двигая горячими ноющими пальцами. – Пока точно нет.       – Юнни, – выдохнул Чон, – не будь упёртым бараном, ты ведь прекрасно это понимаешь. В помощи нет ничего зазорного. Сколько ты был у меня? Несколько дней? Только сегодня утром выкинул пустой блистер. Блистер, Юнги, сколько в нём таблеток?       – Они слабые.       – Ты обманываешь не того человека.       Мужчина прикусил кончик языка, во избежании колкого острого ответа от переизбытка глупой обиды.       – Можно мы просто пойдём домой, хорошо? Все устали.       Хосок как-то разом сдулся, словно воздушный шарик, выглядя старше и печальнее. Забрав поднятые в воздух ладони в собственные руки, Чон трепетно одарил их лаской, потирая кончики пальцев, как мягкие подушечки на кошачьих лапах.       – Даже кактусы однажды цветут, Юнни, – прижав руки к своей щеке, мужчина выпустил их, привлекая в раскрытые объятия, – иди сюда.       Дёрвнушись только единожды, Мин обмяк в чужих объятиях, как кусочек хлеба в молоке, обвивая крепкую шею и пряча нос в шуршащем воротнике. Поглаживания легко ласкали собой спину, а тёплое чуть влажное дыхание оказывалось где-то у самого уха, куда и уткнулся кончик острого носа.       – Я хочу апельсинов, – едва слышно проговорил Юнги, сжимая чужую шею в объятиях чуть крепче.       Губы Хосока дрогнули в улыбке и тот накрыл тёмную макушку ладонью, поглаживая ту с щемящей нежностью.       – Сок или целый фрукт?       – Второе.       – Хорошо, только если мы почистим их вместе, договорились?       Утвердительно кивнув, мужчина на мгновение почти сжался, превращаясь в шуршащий тёмный клубок.       –Я принесу тебе другие таблетки, – распутывая объятия, Хосок коснулся горячих рук снова, проводя большими пальцами по запястьям, – будь осторожнее.       Длинные ресницы омеги затрепетали и Чимин крепко зажмурился, с усилием выравнивая своё дыхание так, чтобы альфа, к телу которого тот был крепко прижат, не подумал даже взглянуть вниз. Юный омега не имел привычку подсматривать или же подслушивать, но дверь машины хлопнула слишком сильно, чтобы юноша рывком выбрался из сна, обращая свой сонный осоловелый взгляд на пару по ту сторону тонированного стекла. Сейчас Чимин бы отдал свою руку, чтобы оказаться в собственной постели, как в детстве, после того, как уснул по пути домой. Такое бывало часто, да и юный омега частенько ловил на этом тигрёнка, который был тем ещё соней, с легкостью укачиваясь от поездки длиной даже в полчаса или же засыпая от начала фильма, что так хотелось посмотреть.       Но это было так тепло, что внутренний зверь утробно заурчал, зарываясь в своё гнездо глубже. Маленький дом, уютный небольшой мир, который служил для зверя гнездом, был сейчас для юного омеги больше, чем затапливающее всё тело спокойствие, оно больше походило на умиротворение. За короткий путь от машины до входной двери Чимин успел не только съесть себя изнутри, но и поддаться нежным волнам дремы, что укутывали его, накрывая с головой. Медовые заспанные глаза распахнулись лишь тогда, когда ноги в высоких ботинках коснулись пола.       – Просыпайся, – осторожно смахнув светлые пряди, что падали юноше на глаза, Юнги, придерживая сонного омегу за талию, легонько сжал тонкое предплечье, – ты сможешь постоять самостоятельно несколько минут? Мне нужно снять твою обувь.       Получив на свою просьбу запоздалый кивок, мужчина слабо улыбнулся, наблюдая, как омега было потянулся вниз, чтобы расправиться с ботинками самостоятельно, но пошатнулся, утыкаясь альфе в плечо.       – Минни, стой хорошо.       Убедившись, что юноша твёрдо стоит на ногах, Мин опустился на колени, хмуро смотря на крепкий маленький узел шнурков. Каким бы упёртым ни был Мин, он не мог, скрипя сердцем, не согласиться с Чоном и собственной болью, которая, казалось, уже стало неотъемлемой частью самого жалкого тела.       Почувствовав чужие несмелые прикосновения к собственным плечами, альфа свёл брови на переносице, подцепляя узелок. Лёгкое простое действие давалось с горсткой трудностей, которые мужчина, до боли закусив губу, прятал в самый дальний уголок сознания. Распуская тугие шнурки, Юнги со всей осторожностью приподнимал омежьи ноги, стягивая тяжёлую обувь и отставляя ту в сторону, облегченно вздохнув. Спустившиеся разноцветные носки, каждый из которых имел разный рисунок и явно не был парой другой друга, заставили сердце альфы сжаться, и мужчина, едва дыша, огладил подушечкой пальца сочную красную полоску на коже, что осталась от тугой резинки. Омега поджал пальцы ног и Юнги отстранился, поднимая голову, легко коснувшись волосами чужой руки.       – Спасибо, – одними губами произнёс омега, словно причмокивая во сне, – они ведь сильно болят, верно?       Мужчина слабо кивнул, не имея ни малейшей мысль сказать давно привычную маленькую ложь.       – Я могу тебе помочь.       – Помочь?       – Да, – омежий сиплый голос потонул в тишине квартиры, – а ты поможешь мне.       – Давай я приготовлю тебе постель, ты выглядишь измученным, – попытавшись подняться на ноги, мужчина опустился обратно под напором омежьи рук, что мягкими ладонями легки на осунувшиеся бледные щеки, – Минни.       – Почему ты пахнешь им?       – Потому что мы целое утро были все вместе и делили одну постель.       Чимин склонил голову набок, как любопытный щенок.       – Ты ведь малая часть правды, верно?       Попытка подняться на ноги снова потерпела неудачу, громко скрипнув подошвами о гладкий пол.       – Я могу убить тебя, – плавно продолжил омега, не переставая одаривать лаской светлое лицо с бутонами фиалок под тусклыми лисьими глазами, – я часто думаю об этом, чаще всего перед сном. Я могу спрятать тебя в любой из рабочих квартир. Сделать тебя работой клининговой службы. Даже Сокси не заметит. Насколько ты дорог ему, Юнни? – Чимин склонился к лицу мужчины. – Дороже, чем для меня, как думаешь? – с усмешкой спросил тот.       – Ты отвратительно ревнуешь.       – А ты отвратительно воняешь им. Или есть кто-то ещё?       Занесённая для хлесткой пощёчины рука резко оказалась в захвате длинных сильных пальцев, от чего омега, извернулся, уходя от вспышки боли.       – Твой рот становится чертовски грязным, когда ты напуган, Чимин. Это не делает тебе выгоды. Это никого не пугает.       Юноша охнул, чувствуя, как пальцы сжимаются всё крепче.       – Юнги!       – Почему ты стоишь, как истукан? – наигранно удивлённо вскинул брови мужчина, поддаваясь чуть ближе. – Давай же. Мой маленький смелый цыплёнок. Убей себя через меня, говорят, это потрясающе непередаваемое чувство.       Чимин крепко прижал измученную руку к груди, разом становясь не страшнее вылупившегося птенца. Напускной страх спал, растворяясь дымкой, и юный омега рухнул на колени, большими круглыми глазами рассматривая мужчину перед собой.       – Я сейчас уйду, – спокойно начал Юнги, – Хосок вернётся чуть позже. Дай знать своему папе, что ты в порядке, он звонил мне.       – Нет, пожалуйста, – быстро зашептал Чимин, быстро хлопая ресницами и чувствуя, как ткань чужой одежды скользит между пальцев, стоило мужчине подняться на ноги, – пожалуйста, не уходи!       – Отпусти.       – Юнги, пожалуйста!       – Ты слышишь себя? – с трудом вырывая из себя слова, проговорил альфа. – Думаешь мы не в одной лодке, ребёнок?       Побледнев лицом, юноша вскочил на ноги.       – Почему у нас только одна жизнь? – тихо, почти беззвучно. задал вопрос Чимин. – Почему я не встретил тебя в следующей?       – Ты думаешь, что любовь меняется из жизни в жизнь? – издал громкий смешок Юнги, что ударил по ушам. – На каждую своя?       Юный омега крепко сжал челюсть, почти скрипя зубами.       – Ты ведь понимаешь, что нити не меняются? Они не изменяют своё направление, только лишь время. Она одна, и будет тянуться до бесконечности, пересекая все вселенные и жизни.       – Но истинные нити это не есть любовь.       – Скажешь это брату в лицо? – улыбнулся мужчина. – Папа будет рад услышать это. Играться с этим ещё большая глупость, Минни. Наши чувства зеркальны, я чувствую то, что у тебя в душе и наоборот. У нас есть только два варианта развития, один из которых мы уже упустили.       – Так поступил Хо.       – Все действия имеют последствия, запомни это, ребёнок. Хосок пожертвовал большую часть себя для отказа. Стоило ли оно того? – Юнги пожал плечами. – Или же мы должны были никогда не встречаться. Связь была бы слабой и не болезненной. Но судьба имеет плохое чувство юмора.       – Что с его истинным? – едва слышно спросил Чимин, захлебываясь стуком собственного сердца.       – Как песок сквозь пальцы.       – Что это значит?       Губы мужчины вновь коснулась измученная улыбка.       – Твой брат говорил мне, что ты умный мальчик.       Юный омега рвано вздохнул, в волнении заламывая пальцы. Его пугало каждое слово и звук, словно тьма поглотила его и оглушила, забирая зрение и возможность дышать. Это было похоже на удар от падения с высоты.       – Ты готов отказаться от меня? – спросил Мин.       Это не был страх за собственную жизнь или же боль, всё было намного глубже и сложнее. Стоило лишь слегка подуть на карточный домик. Чимин чувствовал себя опустошённым и потерянным, почти ощущая, как в грудной клетке завывает ураган. Переведя взгляд на тусклый вид из окна, где кипела чья-то жизнь, юноша заломил пальцы слишком сильно, громко щёлкая ими.       – Я пойду.       Бесшумно подойдя к мужчине, юноша осторожно отстранил его руку от ключей в замочной скважине, робко сжимая больные пальцы. Простояв так с минуту, наслаждаясь чужим дыханием, Чимин поднял взгляд от ставших родными рук и поднял уголки губ, одаривая альфу глазами полумесяцами.       Со всей осторожностью прижав ладонь к своей щеке, юноша на мгновение прикрыл глаза, наслаждаясь теплом и лёгким поцелуем, что пришёлся куда-то в взлохмаченную пшеничную чёлку. Словно безмолвно прося разрешения, губы коснулись мягкой чуть румяной щеки, подарив короткий поцелуй в уголок пухлых губ. Длинные и чуть завивающиеся на кончиках ресницы трепетали от пронзающей от каждого прикосновения нежности. Приподнимаясь на носочки из раза в раз, стоило поцелую упархнуть с ягодных губ, Чимин слепо тянулся за лаской, щедро получая её и отчаянно возвращая ту взамен, с каждым разом всё более отчаянную и с такой необходимой ноткой боли, которая заставляя острый холод спуститься вдоль позвоночника.       – Я что-нибудь обязательно придумаю, – почти задыхаясь, с трудом шептал юноша в раскрасневшиеся губы напротив, – я обязательно смогу что-то сделать.       Мы сможем.       Только дрожь, что собиралась где-то под ослабшими коленками, тянула юное сердце далеко от этого места, где яркими пудровыми бутонами расцветали алые розы, переплетаясь с густым мясистыми ирисами.       Кое-как повесив куртку, Чимин, громко топая по деревянном полу, а после заглянув в гостиную, замер. На журнальном столике были разбросаны многочисленные газетные и крафт листы, что должны были обязательно стать новый красивым гербарием, который юный омега с удовольствием бы рассматривал часами. Подбадриваемый такой сменой настроения поникшего тигрёнка, которого с трудом удавалось уговорить поесть в последние дни, Чимин кинулся вверх по лестнице не предпринимая никаких попыток скрыть свою широкую улыбку.       Он так скучал.       Это было сравнимо с настоящим безумием.       Время пожирало собой Тэхёна не хуже, чем самого цыплёнка, что грозился вот-вот исчезнуть. Тигрёнок оставлял на месте омеги тусклую тень, которая лишь ночью дарила долгожданное объятие, заставляя Чимина просыпаться каждый раз, боясь вдохнуть. Только музыка, что рождала собой карамельные родные пальцы, становилась всё более прекрасной, словно соединяясь с юношей воедино и в превращаясь в нечто немыслимое и неземное, лучшее, что когда-либо слышал Чимин. Юный омега, часто находил себе место за входом в гостиную, не решаясь потревожить брата, задумываясь и наслаждаясь льющейся мелодией, о том, что вряд ли творчество можно сотворить из счастья, каким бы искусством оно ни было. А если и можно, то тронет ли это душу?       Помявшись у двери, светловолосый юноша всё же робко постучал костяшками по двери, заглядывая в светлую, наполненную непривычной свежестью спальню.       – Можно?       Не получив в ответ ни единого звука, юноша с усилием воли заставил уголки губ подняться в улыбке, собираясь в единое целое для одного единственного человека. Проскользнув в комнату, аккуратно прикрывая за собой дверь, Чимин нахмурился, оглядывая до странного аккуратную спальню, в которой ещё утром царило совершенно другое. Решив подарить тигрёнку больше личного пространства и времени, в этот день Чимин отправился на помощь к одному альфе, который без посторонней помощи боялся лишний раз притронуться к собственным цветочным горшкам. Возвращаясь ближе к вечеру, юноша почти срывался на бег, ощущая до боли острую потребность увидеть одного омегу, который вновь и вновь возвращался со своего спального места на полу в тёплую родную постель. Тэхён словно исчезал, замыкаясь в себе, только успокаивая папу и отца, ссылаясь на сильный учебный стресс.       Чимин скучал не только по теплу родного тела и нежным прикосновениям, он скучал по щебетанию тигрёнка, по бесчисленным рассказам и заливистому смеху. Иногда юному омеге казалось, что он разучился говорить. Жить.       Низкий деревянный стол, стоявший напротив окна с трепещущими лёгкими гардинами, был так же усыплен различными листами и целой стопкой растений, множеством маленьких кусочком липучего скотча. С одной стороны стола лицом к окну сидел сгорбленный над своим занятием Тэхён, что нарезал грубую нить на ровные отрезки. Тот, будто не замечая присутствия, даже не поднял на цыплёнка голову, смахивая упавшую на глаза волнистую тёмную прядь.       Аккуратно зайдя с другой стороны, Чимин опустился на небольшую мягкую подушку, поджимая ноги под себя и не решаясь произнести слово или хотя бы звук, что бы не спугнуть тревожного тигрёнка в своём хрупком покое.       Чимин скучал, захлебываясь своей же любовью и чувством вины, видя в отражении лазурных глаз собственное измученное лицо.       – Ты… – прочистив горло, юноша схватил со стола веточку сухого вереска, принимаясь в волнении теребить её в руках, бегая взглядом перед собой, – ты ел? Знаешь, дома всё ещё никого нет, и если хочешь, мы можем спуститься.       Тэхён только покачал головой, откладывая в сторону моток ниток и подтягивая ближе порезанные листы плотного картона, что должны были стать домом для хрупких сухоцветов.       – Тигрёнок, пожалуйста, – обессиленно опустил плечи Чимин, – ты ведь поспал после того, как я ушёл? Ты смог выспаться?       Юноша дёрнул плечом, завязывая один из нескольких узелков.       – Давай поговорим, пожалуйста. Хотя бы сегодня.       – Отличная погода сегодня.       Чимин дёрнулся, как от удара, поднимая на младшего брата глаза.       – Сегодня холодно, тигрёнок.       – Мне нравится.       Юный омега вздохнул. Здесь не было того, кому было лучше. Здесь двое одинаково разбитых существ.       – Я так скучаю, – ломающимся голосом признался цыплёнок, наблюдая, как омега медленно отложил ножницы, глубоко вздыхая.       – Я понимаю, что тебе больно, Минни. Ты понимаешь, что больно мне, – Тэхён говорил монотонно, будто заученный наизусть текст, – но в любом случае это должно было случиться.       – Ты тоскуешь по мне, как я по тебе?       На миг квадратная улыбка озарила собой тусклое лицо младшего омеги и тут же пропала, вызывая у Чимина острую боль в горле.       – Это будет эгоистично звучать, но когда-нибудь, когда я всё же встречу истинность лицом к лицу, я посмотрю в твои глаза так же, как ты в мои сейчас.       – Истинность — не любовь, тигрёнок.       – Это сейчас должно сделать меня самым счастливым на свете?       Старший омега сжал под столом веточку вереска так, что та жалобно треснула.       – Я не хотел этого, я никогда не стремился найти истинного, не делал из подобной любви лживых сказок. Ты знаешь меня лучше меня самого, не так ли? Разве не я всё ношу твою метку на своём теле?       – Моя метка пропитана ирисами, Минни. Ты пропитан Ирисами.       – Это не меняет моих чувств! – вдруг громко воскликнул Чимин, срываясь на крик, – Я не могу стереть этот аромат! Я не хочу его! Как ты не понимаешь моих слов, Тэ-Тэ. Почему пройдя через всё дерьмо, мы споткнулись именно на этом? Чёрт, – юноша слабо ударил ладонью по столу, – как ты не понимаешь, что то, что в моём сердце, важнее всего другого.       – Я понимаю только то, – усмехнулся Тэхён, – что благими намерениями выложена дорога в Ад. _______________________ *Calluna vulgaris (лат.) – Вереск — монотипный род цветковых растений семейства Вересковые. Единственный вид — Ве́реск обыкновенный. *На языке цветов Петуния – защита, желания сбудутся. На языке цветов вереск является символом одиночества и безнадежности. Из вереска и первоцвета плели венок разлуки. Он мог быть дополнен вербой. Верба – символ правдивости, барвинок в сочетании с астрами означал немую мольбу: «Прости, но я люблю другого!»