SYML – Where's My Love
Чистое ясное небо радовало не только отсутствием пушистых облаков, но и ярким солнцем, что решило порадовать собой впервые за последние, наполненные серостью, дни. Сидящий на скамье омега, подставляя тёплым ласкающим лучам бледное лицо, щурился подобно кошке, вытянув свои длинные ноги, облачённые в мягкие штаны с заплаткой в виде маленького плюшевого мишки на правом колене. – Давай меняться. Из-под пушистых ресниц на Джуна сверкнули игривым блеском два глаза цвета солёной карамели на вечернем солнце. – Я подумаю, – веско ответил райский омега, вздёрнув нос. – Хорошо. Мужчина со вздохом опустился на свободное место рядом, бегло скользнув взглядом по обкусанным пухлым губам. Так удачно выпавший выходной подарил Джуну возможность привести райского омегу если не в полное равновесие, то хотя бы в нечто относительно похожее на это. Это всё ощущалось зеркально и не менее слабо, но только лишь с одним отличием. Что-то в голове альфы не могло щёлкнуть до конца, не давая превратиться в тень. Смотря на этого человека перед собой, Джун, как бы банально это ни звучало, хотел оставаться для него силой и опорой, позволяя выплеснуть всё, что потребуется. Ким никогда не ставил себя на первое место, часто получая за это недоуменные взгляды друга. – Я могу отнести твои цветы в машину, и ты спокойно поешь, пойдёт? – мужчина легко коснулся своим плечом омежьего плеча. – Давай. – Им там будет одиноко, – с едва заметной улыбкой, огладив сочные раскидистые листья, с нежностью проговорил райский омега, насупив аккуратный нос, – пусть погреются на солнце, им ведь это нравится. Всё в порядке, Джунни. Ничего не было в порядке. Возвращаясь изо дня в день в свой райский сад, Джун видел и чувствовал то, чего бы никогда не хотел. Дом был тихим, беззвучным и будто выцветшим, лишённым красок. Даже тонкий аромат сладкой выпечки был блеклым, почти пустым. Альфа хотел бы вывернуться наизнанку, лишь бы всё исправить и помочь, но ощущал безысходность, опуская руки. Ещё в начале отношений, когда райский омега был очаровательным, но всё ещё неловким подростком, Джун подмечал для себя некоторые черты, которые сам юноша и вовсе не замечал. Одной из таких была — выпечка, что помогала Джину отстраниться от реальности, вдыхая аромат корицы, ванили и свежеиспечённых булочек. Но он никогда не притрагивался к ней за некоторым исключением, словно всё это было не для него, томясь на многоярусной стеклянной подставке. Джун же, нередко получая картонную коробочку из рук омеги, любил лакомиться полученными сладостями, успокаиваясь, стоило увидеть, как уголки пухлых губ медленно ползут вверх. Но годы шли и увлечений у райского омеги становилось больше, например, ставший целой любовью сад. Джин никогда не упускал возможности порадовать себя ещё одним растением – ребёнком, особенно любя тайно от грозного взгляда супруга приносить домой под краем куртки того или иного зелёного гостя, которого оставили на полке для никому не нужных цветов. Омега подходил к этому делу со всей любовью, ухаживая и даря новый дом, свою безграничную заботу. Джин любил живые срезанные цветы. Существует мнение, что любить данное не за что, ведь это всего лишь нечто мёртвое, которому был причинён вред ценой в жизнь. Но Джин видел в них красоту и вторую жизнь, которую тот с удовольствием преподносил цветам, превращая в прекрасные в своей красоте сухоцветы. Будь то шляпные коробки наполненные сочными розами, пушистый букет ромашек обернутый в простую крафтовую бумагу или же деревянная коробка, что служила домом для эухариса*, который был так же красив, насколько ядовит. Райский омега любил каждую мелочь и каждый цветок, находя прекрасное. Главный альфа семейства Ким сразу же приметил эту любовь своего истинного, преподнося тому в подарок такую простую мелочь и упиваясь искренней улыбкой. Счастье скрывается в мелочах, и Джун не мог с этим поспорить, наблюдая, как счастливые птенцы незаметно вытаскивали из пышных букетов сочные бутоны для своей растущей коллекции. Дом Кимов нельзя было представить без единого цветка, да и альфа не хотел этого делать. И сейчас, решение отвести истинного в обитель зелёного буйства, чтобы омега расцвёл так же, как спатифиллум в его руках, где Джун, благосклонно кивая, как болванчик, на любой цветок, что оказывался в корзинке, было явно правильным. Альфа никогда не умел отказывать своим птенцам и истинному. Да и не хотел. Как и ожидал Ким, райский омега словно расправил крылья, но это продолжалось так мало, что альфа не успел хлопнуть глазами, как серая густая туча вновь повисла над тёмной макушкой, хозяин которой трепетно прижимал к себе бумажный пакет, из которого торчали кончики листьев и несколько белых головок бутонов. – Давай, – игнорируя любые возмущённые звуки, Джун ловко забрал из омежьих рук цветок и вложил в них бумажное подобие креманки, с горкой наполненной сливочной сладостью, покрытой клубничным сиропом. От одного вида этого лакомства у альфы сводило зубы, в то время как у супруга появлялся в карамельных глазах воодушевленный блеск. – Держи. – А ложечка? – И ложечка, – мужчина заботливо воткнул деревянную ложечку в самый кончик мороженого, – приятного аппетита, только не простудись. Райский омега зафырчал и надул губы, закидывая ногу на ногу преувеличенно по-деловому, пока Джун, устало откинувшись на спинку скамьи, расположил цветок на собственных коленях, чуть морщась от неприятной боли от усталости в спине и ногах. Но это было такой мелочью по сравнению с раздирающим чувством щемящей тоски и бескрайней нежности, словно все эти ощущения попросту не помещались в сердце альфы. В последние дни до боли родной аромат казался совершенно незнакомым и новым, его хотелось узнать и расслышать заново, Джун не мог этого объяснить, лишь из раза в раз утыкаясь кончиком носа в заветное местечко с потускневшей от времени меткой. И сейчас это простое желание казалось невозможно преодолеть. Отставив цветок на свободное место рядом с собой, альфа подсел чуть ближе, чтобы забрать в свои объятия занятого своими мыслями райского омегу и подарить невесомый поцелуй в мягкую щёку, за что был вознагражден ложкой лакомства. – Давай, – с хитрицой проворковал Джин, – открывай свой умный рот. – Куда ты поставишь своих новый детей? – Открывай и не смей меня заговаривать глупостями. Лакомство, как и думал мужчина, оставило после себя сладкий осадок на зубах, от чего тот сжал омегу в своих руках крепче, укладывая подбородок тому на плечо. – А ложечку за птенцов? – Но ставить и правда некуда. – Чепуха, что-нибудь придумаем, – лицо райского омеги на миг озарилось мечтательной улыбкой, – знаешь, я хочу порадовать Гу какой-нибудь мелочью. Юнги сказал, что у его крольчонка скоро будет несколько свободных дней и, может, он согласится приехать навестить своего дядю. – И что ты хочешь ему преподнести? – Маленького малыша, – омежья улыбка стала шире, – может быть, маленького суккулента в стеклянном домике, за ними не требуется такой уж специальный уход, да и на первый раз самое то. Я так надеюсь, что ему понравится. Джун задумчиво хмыкнул, поглаживая большим пальцем бедро омеги. Этот человек любил говорить, в то время как его тишина становилась страхом Кима. – Он ведь живёт не в трёх автобусных остановках, как же он заберёт твой подарок? – Я что-нибудь обязательно придумаю, – кивнул на собственные слова Джин, – и ты мне в этом поможешь. – Безусловно. Приютившись в тёплых объятиях своего истинного, омега вонзал деревянную ложечку в мягкое лакомство, только несколько раз уговорив альфу раскрыть свои пухлые губы и послушно принять предложенную сладость. Насупленный и недовольный Джун занимал отдельное место в омежьем сердце, почему-то именно такие моменты были одни из тех, когда желание поцелуя казалось сравнимо с глотком воды после длительной жажды даже после стольких лет. – Ты заговорил меня, – раздалось нам омежьим ухом, – не стыдно для такого взрослого человека? – Возраст психологический не имеет никакой связи с возрастом в документах, – ягодные губы звонко причмокнули, а кончик языка ловко собрал каплю сливочного мороженого, – и еще я вспомнил, что цыплёнок преподнёс Юнги тот лист, помнишь? В начале знакомства, когда он только приехал. – Это было давно. – А у тебя есть память, мой хороший, – Джин нежно погладил мужчину по щеке, – я к тому, что Юнги тоже придётся как-то вести своего малыша домой, а он будет совсем не маленьким. Так что перевозка растений звучит, как их проблема. Бархатистый низкий смех коснулся омежьего слуха и мужчина изобразил серьёзный вид, лишь один смешок не удержав в себе. Бумажная креманка опустела, и Джин полностью утонул в родных руках, откидываясь макушкой на сильное плечо, снова белея на глазах. – Вдруг я им больше не нужен? – едва слышно сказал омега, забирая широкую ладонь в свои замёрзшие руки. – Что за чепуха, мой рай? – Вдруг они выросли. Джун глубоко вздохнул, прижимаясь щекой к блендому виску супруга. – Они никогда не вырастут из твоей любви, это просто невозможно. – Может, это было сказано только чтобы успокоить меня, – мужчина насупился, цепляя ногтем кольцо на безымянном пальце истинного. – Это чистая правда, – голос альфы стал тише, словно убаюкивал собой, – птенцы любят тебя так же, как и ты их, может, даже сильнее. Но я точно знаю, что моей любви хватит на всех вас, но и ещё останется. На ваш сад, например, когда-нибудь я точно смогу втереться в доверие ваших цветов. – Я видел, как ты с ними говоришь. – С нашими птенцами? – Нет, – райский омега прикрыл глаза, – с нашим садом. Лёгкий румянец коснулся скул Джуна, и тот смутился, вызывая тихий смешок. – Я считаю это чертовски очаровательным, – признался Джин, прижав к себе широкую ладонь, – делай так почаще, мне это так нравится. Ласковое тепло солнца медленно исчезло за тусклыми тучами, превращая порывы ветра в хлёсткие пощёчины. – Я так люблю вас, – на выдохе проговорил райский омега, чьи ресницы предательски задрожали, – это так глупо звучит, но я не представляю самого себя без вас, будто вы делаете меня цельным и живым. Молчи! – мужчина накрыл ладонью приоткрытые губы супруга. – Я знаю, что мы связаны, но то, что я чувствую, это нечто другое. Это не привычка. Я чувствую, как моя душа разделилась на три части, и она цела только благодаря вам. Я просто хочу, чтобы ты пообещал мне кое-что, – мужчина извернулся в руках так, чтобы оказаться лицом к лицу к Джуну. – Я знаю, что наши птенцы когда-нибудь улетят из гнезда, это неизбежно, и я знаю, что их любовь всё так же останется в них, но, пожалуйста, не оставляй меня. Аккуратно убрав чужие пальцы, мужчина с тревогой посмотрел в сахарные глаза напротив, сразу же трепетно обхватывая лицо истинного ладонями. – Кто сказал, что я могу оставить тебя, Джинни? – Кто-то внутри меня. Только здесь оставалось всё так же, что под руками, что в глубине души, только время украсило россыпью маленьких морщинок именно там, где карамельные глаза расцветали улыбкой. Джун всегда считал, что так только лучше. – Честно, – аккуратно заправив тёмные пряди за покрасневших от усиливающегося ветра уши, альфа одарил лаской нежную кожу за ними, улыбаясь так мягко, как никогда прежде, – я верил всем сердцем, что ты лучше запомнил наши клятвы. Не хочешь перечитать их вместе со мной? На досуге. – Пообещай, что не оставишь меня, чтобы не случилось со мной, с этой и тысячи остальных вселенных. Освободив мягкое лицо истинного от плена рук, мужчина, одарив райского омегу ямочками на щеках от нежной улыбки, осторожно, словно боясь причинить хоть каплю боли, обхватил своим мизинцем омежий, чуть сжимая. – Это значит «да»? – Конечно же. Уткнувшись своим лбом в чужой, что скрывался за растрёпанной от ветра тёмной чёлкой, Джун отстранился лишь на мгновение, чтобы подарить невесомый поцелуй подрагивающим векам, спинке слегка покрасневшего носа, и замереть губами там, где касался палец ангела, шепча о забвении*.***
– Им можно воду с пузырьками? Краснобокое яблоко с хрустом разломилось пополам, рассыпав на разделочную доску несколько чёрных семечек. Отложив нож, альфа потёр щекочущий кончик носа запястьем, фыркнув так громко, что пушистый комок, уютно устроившийся в капюшоне перевернутой задом наперёд серой толстовки передёрнул ушками. – Он котёнок, какие пузырьки? Хосок упёр руки в худощавые бока, нахмурив брови. – Ну да, – сказал он, цокнув языком, – я не подготовился. Спрятав расцветающую улыбку в приподнятом плече, Мин, вооружившись чайной ложечкой и одной половиной яблока, принялся слишком увлечённо избавлять то от сердцевины. – Почему ты не делаешь это ножом? – Потому что у тебя только большие ножи, мне это не очень… Удобно. – Ты всегда можешь попросить моей помощи, – гордо указав на себя пальцем, сказал Чон, – у меня волшебные руки. – Я знаю, – легко прошелестело в ответ, и гордый альфа смутился, покрываясь румянцем от слов друга, – было бы неплохо, если бы вода всё же нашлась. – Конечно. Как можно быстрее ретировавшись из кухни, Хосок почти нырнул в бумажные пакеты, что стояли в прихожей, в поисках одной нужной вещи, которая нашлась почти сразу же. Негодуя на свою же невнимательность, мужчина пересмотрел остатки содержимого пакетов ещё раз, и со звуком умиления вытащил из одного вытянутую картонную упаковку. Ринувшись обратно, Хосок почти запнулся за свой же тапок, вваливаясь обратно в ароматную суету. – Что это у тебя? – отложив ломтик яблока с вырезанными ушками и придержав капюшон, спросил Юнги. – Кое-что очень важное, и тебе не понравится, – на ходу распаковывая коробку, щебетал Хосок, – сегодня, когда мы заходили в тот магазинчик для пушистого комка, я через башни всяких лежанок и подстилок заприметил, как ты мило ворковал с котёнком, когда выбирал ошейник, – наслаждаясь отчаянным смущением друга, Чон самодовольно продолжил, – ты так ему разрекламировал тот блестящий, переливающийся с большим бубенцом, ты бы видел его глаза! Но нет, твой выбор пал на обычный чёрный, как будто удавка. И я подумал, что я не буду расстраиваться своих котят, поэтому… – Хосок. – Т-дам, – явив на свет тот самый ошейник, Чон ослепительно улыбнулся, – не ожидал? Прикрыв сонные кошачьи глаза ладонью, Юнги попытался спрятать капюшон от вездесущих рук друга, что громогласно гремел бубенчиком. – А вода? – Скоро будет в самой красивой миске. Развернув к себе лицом обречённо вздыхающего альфу, Хосок аккуратно отстранил чужие руки от капюшона, и, чуть приподняв пушистую голову, надел на котёнка ошейник, несколько раз проверив, правильно ли тот застёгнут. Оставшись удовлетворённым от вида сонного комка с прекрасным дополнением, мужчина склонился и легонько поцеловал того в нос, пригладив шёрстку между ушами. – Ты доволен? – буркнул на друга Юнги. – Сколько бы ты не рычал сейчас, я знаю, что тебе нравится. – Самую малость. – Лжец, – щёлкнув альфу по носу, Хосок мягко рассмеялся, обхватывая ладонями румяное от смущения лицо, – посмотри на себя, ты – врунишка. Смех Хосока всегда был и оставался подобным щекотке, Юнги не смог бы описать это чувство, просто так было. Он был заразительнее, чем простуда в холодную зимнюю неделю, теплее, чем только что заваренный чай. Ослепительнее, чем солнце в полдень. Мысли альфы зашумели, выбивая того из реальности, лишь тёмные глаза продолжали внимательно рассматривать растянутые в улыбке губы, что напоминали мужчине то, как рисуют сердца. Юнги не заметил, как стало достаточно тихо, чтобы собственное дыхание казалось слишком громким, прерываемое только мерным мурчанием из капюшона. Кончик острого носа коснулся бледной скулы и преодолел путь по мягкой щеке к внешнему уголку глаза, что трепетно почти невесомо коснулись губы. Веки альфы в миг стали тяжёлыми, закрываясь, они позволяли ощутить всё острее и ярче, поэтому касание губ почти у самого уха заставило табун мурашек пройтись по телу мужчины и исчезнуть за поясом мягких штанов. Ресницы задрожали, когда чужое дыхание оказалось совсем рядом, опаляя собой местечко около приоткрытых губ и сменяясь едва уловимым прикосновением. Слепо потянувшись за лаской Юнги поймал лишь пустоту, распахивая глаза и щурясь от яркого дневного света. – Раз мои котята счастливы, – звонкий поцелуй был подарен холодному кончику носа Юнги, что в непонимании хлопал ресницами, – то и я счастлив. – Хо. – Нужно найти место для лежанки этого комка. Когда фигура мужчины в растянутой футболке исчезла за поворотом в гостиную, шумя пакетами, Мин, уронив лицо в ладони, тихо рассмеялся, прикусывая край потрёпанного манжета. Смех щекотал собой горло, вызывая на ресницах маленькие солёные капли. Хлопнув себя по щекам, альфа тихо икнул, плотно сжимая губы, чтобы ни один звук не смог вырваться. Поглаживая мягкую шёрстку, Юнги с силой закусил губу, падая на стул, чтобы вперить невидящий взгляд на верхушки зданий и бесконечный поток машин с такими же нескончаемыми волнами спешащих людей. Неимоверно хотелось домой. Только где существует этот дом, мужчина не представлял. Хотелось дождливого летнего дня, когда море настолько беспокойно, что поглощает собой мокрый песок и босые ноги, утягивая за собой туда, где беспокойно вьются густые водоросли, где солёный воздух и где раздирают свои глотки чайки. Хотелось осени. Холодной и промозглой, с редкими пятнами листьев для голых деревьях, с промокшими ногами от сильного ливня, с ароматом лимона и мёда. Хотелось зимнего утра, раннего, когда город ещё тёмный и спящий, а простыни рядом на ощупь ледяные и даже колючие. Хотелось убежать туда, где дом. Просто вернуться домой. Но вот странность. У всего есть иллюзия, а разум устроен так, что его с лёгкостью можно обмануть. Но только с самого начала это получается с большим успехом, а дальше только хуже. Собирая по мелочи вещи, события и мечты, их выстраивают в ту самую иллюзию, создавая образ своего места там, где есть идиллия и покой, только это настолько хрупкое и обманчивое, что картонные стены готовы рухнуть от любого дуновения ветра. Такими мелочами были и любимая сладость, вещь, о которой так долго мечтал, долгожданная поездка и даже кот, тот самый, что ютился в капюшоне, надетой задом наперёд. Сколько бы ты не бежал, везде будет та самая иллюзия, которая поедает душу изнутри, словно паразит. Это давит на виски, на душу, на разум. Юнги редко задумывался об этом, но сейчас эта мысль никак не хотела покидать взлохмаченную голову. Хотелось раствориться в себе, в воздухе, в ком-то. С этим с игривой лёгкостью и простотой справлялся алкоголь. Это было до смешного просто, только альфе было достаточно всего немного, чтобы со вздохом облегчения уронить тяжёлую, но такую лёгкую, голову на подушку. В алкоголе не было никакого спасения, только лишь временное баловство, когда мысли сплетались в плотный клубок. Но Юнги никогда не позволял себе сделать это одному, только разделяя с кем-то, например, с тем, кому явно было больнее. – Ты придумал ему имя? – как можно более складно сказал альфа, перекладывая себя с нагретого местечка на плечо Чона, на постель рядом, где под головой тут же оказалась чужая рука, притягивая обратно. Юнги чувствовал, как от выпитого алкоголя лицо наливалось румянцем. В чужих руках было тепло, даже слишком, альфа таял. – Я думал назвать его Лепестком, – после долго молчания хрипло отозвался Чон. Юнги медленно хлопнул ресницами, опуская уголки губ. – Это, – альфа попытался кивнуть, сглатывая ниоткуда взявшуюся горечь, – красиво. – Мне тоже так кажется. Мне нравилось так его называть. – Они похожи. – Верно. Тишина была тягучая и приторная, совершенно не давящая, под стать мыслям, что с трудом ворочались в головах. – Тебе не будет, ну, – Мин попытался взмахнуть рукой, из-за чего просто ударил костяшками мужчину по щеке, – ох. Разве тебе не будет больно? – С чего бы? – Это ведь его имя. Ты так его называл. Знаешь, ассоциации и всякое такое. – Ты такой дурак, – горячая ладонь легла на чужой лоб, – я никогда не забывал его. Так получается, понимаешь? Так же, как и существует множество мелочей, которые служат мне напоминанием. Когда я вчера увидел это странное лохматое существо, то почему-то увидел в нём его. Я не могу это объяснить, просто так это работает. Как бы эгоистично это ни было, но теперь мне легче. Легче видеть знакомые глаза так близко. Я просто чувствую это. Вот тут. Положив ладонь на грудь друга, Чон слегка растер её, продолжая поглаживать широкими прикосновениями. – Расскажи нам с Лепестком, что чувствуешь ты, мой котёнок? – добавил тот. – Я чувствую, – севшим голосом начал Юнги, слегка запрокидывая голову, но ни на мгновение не отстраняясь от незамысловатой ласки, – что было бы намного легче ничего не чувствовать. – Тогда это будет для слабаков. Расскажи нам, что ты чувствуешь, когда его руки касаются тебя? – Я чувствую то, что не хотел бы никогда в своей жизни. – Ты говоришь о прекрасной любви, мой ? – Она ведь ничего нам не даёт, кроме каких-то нелепых страданий. – Это и есть любовь, – Хосок нежно улыбнулся, слегка надавив на грудную клетку, – это и есть. Скажи нам. – Да. – Да? – У меня не получается сопротивляться этому. Я не понимаю. Может, это и не мои желания, может, это просто голод, но я не могу. С каждым днём, он всё сильнее проникает под кожу, словно убивает меня изнутри. Я хочу убить его так же сильно, как взять за руку. – Ты стал так вкусно пахнуть, мой котёнок. – Я так не хочу этого, – из горла альфы вырвался сдавленный всхлип, – совершенно. Никогда в жизни. – Ты такой молодец, только посмотри на себя, – длинные пальцы с осторожностью убрали с лица Юнги мешающие пряди, проведя подушечкой по спинке носа, – ты скоро будешь любим, разве это не замечательно? Самая малость и ты утонешь в любви. Разве это не так? – Для меня никогда не найдётся места. – Мой котёнок, посмотри же на меня, – приподняв голову мужчины за подбородок, Хосок склонился ближе, нависая сверху, – здесь для тебя всегда найдётся место. Но это не та любовь, которую ты действительно заслуживаешь. Трепетно собрав кончиками пальцев скатившиеся по вискам мужчины капли, Хосок снова поймал отрицательно покачивающуюся голову того за подбородок, крепко удерживая, чуть встряхнув. – Будь слабым, если ты хочешь этого. Это нормально. В этом мире устроено так, что ты не можешь быть сильным для всех, как и абсолютно счастливым. Всегда будет кто-то, для кого ты можешь быть слабым. Например, для меня. А для тебя я буду сильным. Ты будешь сильным для него. На губах Чона медленно расцвела улыбка, до краёв наполненная нежностью от вида широко раскрытых глаз, что смотрели на него с особой преданностью. Юнги вслушивался в каждое слово. – Закрой глаза, мой котёнок, – едва слышно прошептал Хосок. Скользнув лаской выше, Чон, оглядев светлую шею, задержался прикосновениями у дёрнувшегося кадыка, чтобы слегка надавить на него, наблюдая за его движениями. Бледная кожа требовала ласки, только внимание мужчины были приковано лишь к доверчиво приоткрытым розовым губам, где за кромкой зубов мелькал блестящий кончик языка. Коснувшись сухим поцелуем ямочки над верхней губой, Чон лишь улыбнулся, опуская руку на вновь дёрнувшийся кадык, чтобы сжать подушечками пальцев шею, не позволяя двинуться и поддаться ближе. В такие моменты Юнги будто становился меньше, тоньше, слабее. Такой альфа был для Хосока особым сокровищем, даже спустя столько лет он всё ещё удивлял и не позволял насытиться, сколько бы Чон жадно не впитывал этот образ. Но это был далеко не образ, а нечто совсем другое, нечто чистое и невинное, скрывающееся за тёмной радужкой, слоями давно сошедшей крови и под линиями шрамов. Это было только для него. – Не открывай. Шёпот, что сменился звуком разорванного поцелуя, заставил Юнги резко выдохнуть и раскрыть влажные губы в послушной просьбе. Тонкие пальцы, едва коснувшись губ, с осторожностью очертили припухшую нижнюю, собирая на подушечку влагу, заставляющую Хосока с трудом проглотить свою слюну. Гулкое низкое рычание зарождалось в глубине горла и утопало в поцелуе, что сменялся другим, более грубым, вызывающим тихий стон и жалобно заломленные домиком брови. Юнги был очарователен в своей мольбе, на которую Чон был не в силах не ответить, утоляя голод мокрыми глубокими поцелуями с одним лишь укусом в истерзанную верхнюю губу.***
Резко подняв голову с подушки, омега по началу прижал ладонь ко лбу, пытаясь унять головокружение и сфокусироваться. Часы, что стояли рядом на тумбочке, показывали давно за полночь, поэтому, когда странный шум повторился, Чимин рывком сел и огляделся по сторонам. Но всё было точно так же, когда юноша проваливался в сон, только в этот раз под боком свернулся калачиком тигрёнок, который спал так крепко, что не почувствовал поцелуй, оставленный старшим братом, перед тем как выскочить из постели. Потоптавшись в поисках тапочек, Чимин, решая не включать свет, чтобы не потревожить брата, всё же выскользнул босыми ногами за дверь, чтобы сбежать с лестницы, ударяя пятками по полу. Оказавшись ногами на первом этаже, юноша бегом направился к спальне родителей, чтобы убедиться в их безопасности. Но шум разом стал громче и резко затих. – Отец! – Минни, – не успев полностью открыть дверь, Джун был отправлен небольшой ладонью обратно в спальню, что упёрлась ему в грудь, – папа только уснул, что происходит? – Всё хорошо, – омега закивал, переходя на шёпот, – это я споткнулся, когда ходил за водой, всё в порядке. – Ты ушибся? – Целый и невредимый, – юноша широко улыбнулся и снова кивнул, упираясь ладонью в грудь надвигающегося отца всё сильнее, – всё в порядке, правда, возвращайся спать. Смерив подозрительным взглядом лохматого после сна птенца, альфа выдохнул, принимая своё поражение. – Хорошо, – сказал он, привлекая юношу ближе, чтобы оставить на светлой макушке поцелуй и поправить измятый воротник пижамной кофты, – будь аккуратнее, цыплёнок. Когда дверь за мужчиной с щелчком закрылась, омега, развернувшись на пятках, широким шагом направился в прихожую, откуда доносился приглушенный шёпот, смешанный с ругательствами. Замерев за углом, Чимин позволил себе несколько минут наслаждаться разворачивающейся картиной, широко улыбаясь. – Эй, – тихо позвал взъерошенный цыплёнок, – как ты сумел добраться домой? Мужчина, оставшись в одном носке, аккуратно поставил свою обувь на низкую полку, свалив на пол несколько пар обуви рядом, и выпрямился, слегка покачнувшись. – Меня оставили здесь у порога, – проговорил тот себе под нос. – Прямо у порога? – не в силах унять улыбку, поинтересовался Чимин. – Как лукошко? Юнги кивнул, поглаживая ладонями собственную куртку, в попытках найти злосчастную молнию. – Сокси привёл меня сюда сам и оставил. – Ох, какой Сокси хороший мальчик. Я обязательно отблагодарю его. – Мне тоже нравится, – разочарованно протянул Мин. Юный омега хмыкнул, всё же выходя из своего укрытия и с интересом подкрадываясь к задумчивому мужчине, что забавно дул бантиком губы. – Давай я помогу тебе, – юноша с осторожностью положил свои тёплые ладони поверх чужих, прохладных после улицы с россыпью мелких царапин, – и отведу в твою комнату, согласен? Получив немое согласие, Чимин принялся выполнять своё маленькое обещание, сразу насупившись. – Я не могу найти молнию, – озвучил мысли омеги Мин, – вдруг я никогда больше её не найду? Маленькая лампа в виде прозрачного шара вспыхнула на комоде, даря двум фигурам тусклый тёплый свет. – Потому что её у тебя попросту нет, глупый, – юноша щёлкнул мужчину по носу и как можно тише расстегнул несколько липучек на воротнике, – мне всегда было интересно, какой смысл в таких вещах*? – Мне тепло. – Конечно, – омега тихо рассмеялся, – это ведь главное. Поднимай руки. Когда куртка оказалась точно на крючке, а исцарапанная ладонь была крепко сжата, Чимин осторожно и как можно тише провёл гостя до тёмной комнаты, придержав на нескольких ступенях от неловкого падения. Осмотревшись по сторонам и убедившись, что дверь в собственную спальню всё так же закрыта, Чимин зашёл в гостевую комнату, потянув за собой альфу, что всё так же бормотал себе под нос, затихнув лишь тогда, когда был с силой усажен на край постели. – Ты помнишь, где твой второй носок? – со смешком спросил цыплёнок, делая нижний свет чуть ярче так, чтобы было комфортно сонным глазам. – Юнни? Альфа пожал плечами, громко и сокрушённо вздыхая, рассматривая свои вытянутые ноги. – Я голодный. – Ты не голодный, ты — сонный. Хочешь, я отведу тебя умыться? Получив отрицательный кивок головы, Чимин деловито сложил на груди руки, смерив альфу недовольным взглядом. – Ты должен сказать мне спасибо, что именно я нашёл тебя, – сокрушался юный омега, выудив из комода свежее полотенце и направившись в ванную комнату, – если бы это был папа, то вряд ли бы ты сейчас так просто сидел. Ванная комната, почти ничем не отличающаяся от остальных в доме, была светлой и просторной, даже уютной. По наставлению райского омеги даже здесь на небольших полках в плетёных кашпо стояли разнообразные растения, что были вполне довольны своей жизнью. Отжав полотенце, юноша поднял взгляд на своё отражение, недовольно насупившись. Попытки пригладить непослушные пшеничные пряди оказались такими же тщетными, как и привести любимую пижаму в нечто подобающее, только воротник так и продолжал топорщиться, как и несколько локонов на самой макушке. Аккуратно сложив полотенце, омега похлопал себя по щекам влажными ладонями и направился обратно, шлёпая босыми ногами. Гость, что был оставлен юношей, не сдвинулся ни на миллиметр, лишь ссутулился, дыша глубоко и размеренно, словно провалился в сон. Потоптавшись в нерешительности на месте, цыплёнок с силой сжал мокрую ткань, закусывая губу. Тряхнув волосами и резко выдохнув, Чимин, крадучись, всё же подошёл в альфе, двигаясь почти бесшумно, чтобы не потревожить хрупкое чужое спокойствие. Встав совсем близко, юноша трепетно провёл кончиками пальцев по тёмным волосам, борясь с желанием пропустить меж пальцев слегка спутанные на кончиках пряди. – Просыпайся, – уголки пухлых губ будто приподнимаясь сами, превращая блестящие медовые глаза в полумесяцы, – покажи мне свои прекрасные глаза, дорогой. С лаской обхватив бледное в тусклом свете лицо мужчины тёплыми ладонями, омега слегка приподнял то, ощущая, как альфа ластится к прикосновениям, доверчиво потираясь щекой о мягкие пальцы. С осторожностью освободив одну руку, юноша вновь вооружился полотенцем, что прижимал локтем сбоку, оставляя на рубашке мокрый след. – Расскажешь мне, с кем ты успел ввязаться в драку? – коснувшись влажной тканью закрытых век, Чимин слегка подул на них, заставляя тёмные ресницы дрогнуть. – Из-за яблочных кроликов, – Юнги в миг выпрямился, не отстраняясь от прикосновения и распахивая сонные глаза, чтобы поймать взглядом улыбающееся омежье лицо, – ох, как же мои кролики, – искреннее волнение гостя забавляло юношу, и тот, усадив мужчину обратно, обвил руками шею, чтобы прижать тёмную макушку к себе. – От тебя сбежали яблочные кролики? – Один. – Один? Альфа активно закивал, и омега прижал чуть крепче, склоняясь так, чтобы коснуться тёмных волос губами. – Расскажи мне об этом, и я обязательно помогу тебе его найти. – Я очень хотел, чтобы ты их увидел, – приглушенно и сбивчито начал Юнги, жась к расцветающему сочными бутонами телу. Дышалось так легко, что на мгновение мужчина потерял ту тонкую связь, что связывала его с реальностью. Может, мир перед глазами медленно растворялся во сне или же так было на самом деле, но нежные прикосновения ощущались реальнее всего, и Мин цеплялся за них, словно за спасательный круг, с возрастающим трудом вытаскивая из себя связанные предложения, – Я отвлёкся только на секунду, как он исчез. Лепесток забрал кролика, того самого, которого я хотел принести для тебя, Минни. Чуть отстранившись, Мин поднял голову вверх, широко распахнутыми глазами смотря на юношу перед собой и протягивая тому свою раскрытую ладонь. Едва слышно продолжил альфа, второй рукой пытаясь изобразить на ладони того самого кролика: – Он был совсем маленький, вот тут помещался. Минни, он был так красив, Минни. С трепетом взяв чужие пальцы в свои ладони, чтобы рассмотреть царапины лучше, Чимин скинул полотенце к ногам, склоняясь ближе к мужчине. – Садись, – не громче Юнги сказал юноша, – и подожди меня, хорошо? Не засыпай, мой дорогой. Разноцветные пластыри нашлись ровно там же, где их когда-то заботливо оставлял Чимин — в коробочке, что всегда была на комоде, держа на себе горшок с небольшим фикусом. Не без труда усадив альфу на середину постели, юноша разложил перед собой всё необходимое, принимаясь за своё незамысловатое дело, за которым Юнги наблюдал с сонным любопытством. – А кто такой Лепесток? – между делом поинтересовался Чимин. – Как же я найду его, если я не знаю кто это? – Он мягкий. – Ох, хорошо. Но я думаю, этого немного маловато, дорогой. – Он, – альфа охнул, зажмурившись на один глаз, но руку отдёрнуть не смел, позволяя юноше выплеснуть ещё больше заботы, – принадлежит не мне. Аккуратные брови омеги сошлись на переносице, и тот чуть сильнее надавил влажной ваткой на едва воспалённую царапину. Ночь медленно сокращалась, позволяя утру наступать всё раньше, прокрадываясь лучами света в сонный город. В это время всегда наступала та самая кристальная тишина, которую разрезали лишь певчие ранние птицы, переливаясь звонами тонких голосов. Всё становилось будто бы чище, спокойнее и намного свободнее. В эти несколько часов, что отделяли ночь от бурлящего утра, Чимин чувствовал себя в настоящей безопасности. Небо медленно начинало набирать свой цвет, становясь размытыми бутонами фиалок, оно пахло пьяными ирисами, что с каждой минутой пьянили разум юноши, укрывая усталостью и позволяя забыть о том, что находится за хрупкой спиной. – А кому? – коробочка захлопнулась, и юный омега сжал остатки от бумажной обёртки пластыря в кулаке. Сонно моргнув, Юнги перевёл взгляд на свою руку, что находилась в плену мягких пальцев с короткими, но достаточно острыми, ногтями, шумно вздыхая. – Я понял, – продолжил омега, – давай я уложу тебя спать? Честно говоря, рассказчик из тебя не очень. Но я с удовольствием выслушаю тебя утром и обязательно верну твоего кролика, договорились? Прошелестев благодарность, Мин поджал к себе ноги, обхватывая те под коленями и наблюдая из-под ресниц за размеренными действиями омеги, от которых становилось до странного тоскливо и уютно. Утренний свет, что лился из неприкрытого гардинами окна, создавал свой особенный мир, который мог поместиться всего-лишь на ладони. Юнги с трудом проглотил вязкий комок. – Ты хочешь переодеться, дорогой? – складывая большое серо-голубое покрывало аккуратной стопкой на кресло, поинтересовался Чимин, подмечая малейшие детали, что до этого момента оставались незамеченными. Например, альфа имел привычку складывать из листов блокнота различные фигурки, оставляя их тут и там в своей спальне. Так омега тайком спрятал в свой карман уже несколько, последнюю выудив из самой постели. – Я могу отвернуться, чтобы не смущать тебя. Альфа покачал головой, ощущая, что сил осталось намного меньше, чем просто на самом дне. Тяжёлая усталость ложилась на плечи, не позволяя сдвинуться. Как бы лёгок ни был опьянённый разум, когда волшебство забытья сходило на нет, он становился невозможным и чрезвычайно трезвым. Это происходило постепенно, позволяя привыкнуть, но это делало лишь хуже, запутывая сознание. – Твой тигрёнок уже скучает по тебе, возвращайся в постель. – Слишком трезвые слова для того, кто всё ещё сидит в одном чёртовом носке, – юноша опустился на постель слишком легко, от чего матрас едва прогнулся, – Юнни. С трудом повернувшись, Юнги рухнул на бок, зарываясь носом меж двух подушек и замерзшими ступнями под край откинутого в ноги одеяла. Свет начинал больно резать по глазам, заставляя найти спасительную каплю темноты. Язык неприятно прилипал к нёбу, не позволяя произнести и слово. Оставшись в своей собственной тишине за спиной мужчины, юный омега поник плечами, поджимая пухлые губы. Электронные часы светились совсем ранним утром. – Прости меня, я не хотел быть грубым, – отдёрнув в нерешительности несколько раз руку, Чимин, неловко потерев локоть, всё же положил ладонь на мерно вздымающийся бок альфы, – ты не заслуживаешь грубости. Секунды переливалась в минуты, и небо всё больше наполнялось оттенками фиолетовой палитры. Цыплёнок не сводил медовых глаз с фигуры перед собой, не решаясь уйти. Свет, падающий на постель, оставлял другую часть комнаты всё ещё в ночном мраке, в который Чимин почему-то не хотел возвращаться. Оглядываясь по сторонам, юношу не покидала мысль об самой обычной фантазии. А что, если просто поддаться и просто представить? Просто напросто представить. Попробовать, пока каждый погружён в свой сладкий сон, когда единственными звуками были пение птиц и размеренное дыхание, когда никто не узнает. Аккуратно пробравшись на другую сторону постели, юношу устроился рядом, укрывая обоих тёплым пушистым одеялом. У Чимина были те несколько часов, когда любая тайна остаётся тайной. Когда было свободнее дышать. Осторожно взяв вторую подушку, омега положил ту чуть выше, чтобы лечь на неё, с осторожностью перекладывая тёмную макушку на себя и укрывая теплом с головой, погладив подушечкой пальца по холодному носу. Ощущение от сжатой в кулак ткани пижамы на груди вызвало лёгкую улыбку на омежьих губах, от чего юноша сжал альфу в своих объятиях крепче, укладывая ладонь на чужой затылок. – Пока у тебя есть я, – шептал юноша, – ни один Лепесток не причинит тебе боли. Это ощущалось не нежной влюбленностью, а кое-чем иным, чем-то совершенно родным и близким, давно знакомым. Но это чувство никак не хотело приходить на ум Чимину, только чувства бились крыльями в грудной клетке, не находя себе выхода. Юноша совершенно не имел понятия, как усмирить и укротить их, подчиняя собственной воли. Но это казалось слишком правильным, настолько, что коленки предательски становились слабыми. Когда-то давно, ещё будучи любопытным ребёнком, юный омега услышал одну занимательную фразу, значение которой, до этого холодного утра, не мог понять: «Любовь может идти от головы, а может идти от сердца» Тот человек, который с горящим диким желанием обещал покончить с жизнью Чимина, сейчас был схож с тем самым промокшими от ливня брошенным щенком. Щенком, который доверительно открывал перед омегой оголённую шею, позволяя мягким ладоням делать всё то, что требуется. Сейчас под пьяной дымкой скрывался тот, кто был обезоружен своей же беззащитностью. Горло юноши мелко покалывало, заставляя сглатывать слюну снова и снова, впитывая каждый сантиметр этого образа и утра, стараясь запомнить и спрятать в самый дальний уголок воспоминаний, чтобы смаковать позже, когда сердце не будет оглушительно биться в самых ушах. Только в одной гостевой спальне были десятки вариантов покончить с природной глупостью раз и навсегда, без сопротивления и, может, с каплей боли. Это было бы так просто, что дыхание юного омеги даже не сбилось бы. Меньше, чем одна минута. Чимин, осмотревшись по сторонам, лишь вскользь пересчитал предметы и варианты, которые бы могли спасти двоих людей от них самих же. Только горячие обещания, данные в тот день, оставались только приятными словами и чуточку мечтами, когда на самом деле Чимин не мог причинить человеку перед собой и самую маленькую боль, чувствуя вину за то, что влажная ватка слишком сильно ущипнула воспалённые края царапины на руках альфы. Это не потому, что природа изворачивала мысли юноши на свой лад, не потому, что этот человек, как насмешка судьбы, имел алую нить вокруг безымянного пальца, не потому что тому поцелую и нечто большему было суждено случиться. Чимин чувствовал, что это живой человек, который просто обязан быть счастлив. Который обязан научиться быть таковым с ним или без него, как и юный омега – с ним или без него. – Я люблю тебя. Юношу не покидала мысль, которая заученной фразой часто оседала на языке, гласящая о том, что всю боль, тот заберёт себе, какая бы она ни была. Светловолосый омега чувствовал всю правильность этих мыслей, даже не думая о том, взаимно ли это и как много лет это безвозвратно заберёт собой. – Нет, – покачал головой цыплёнок, чувствуя горечь на корне языка, – не любишь. Чимин чувствовал себя потерянным и измождённым, сколько бы ни спал и ни был в объятиях, сколько бы ни получал ласки, наполненной любовью, сколько бы кровь каплями ни оседала на одежде. Он тосковал по дивному у тёплому лету, по пикникам у лаванды и раскидистых кустов роз, по той самой встрече на клетчатом пледе, когда румянец на скулах ещё незнакомого альфы был слишком яркий, схожий с лепестком слой розы на первом снеге. Этот Юнги был другим, тем, кто сразу же исчезнет, как только часы покажут около полудня и ресницы, задрожав, распахнутся.***
Тэхён устал. Тигрёнок чувствовал себя лишённым сил из-за внутренней ежедневной борьбы, которая, как иногда казалось юноше, была только в его голове. Тигрёнок устал каждую ночь упёрто опускаться на расстеленное на полу одеяло, чтобы вновь и вновь возвращаться под родной бок. Опустошенность, шедшая с юным омегой рука об руку, быстро завладела им, позволяя смотреть на мир через пелену безразличия и тоски. Ведь родные руки всё так же раскрывались объятиями навстречу, принимая его внсе так же, как прежде. Но если ничего не изменилось, почему сердце так болезненно тянет обидой, почему взгляд замечает то, что совершенно не должен, почему злость послушно закипает в теле? Тэхён запутался, скрываясь в объятиях старшего омеги за очередной книгой, строчки которой никогда не укладывались в голове. У тигрёнка всегда была эта черта — он должен всегда получать подтверждение своим чувствам, быть уверенным, что он всё ещё любим. Но чем сильнее юноша тонул в своей темноте, не желая выплескивать её, крепко держа в себе, тем сильнее замыкался, нежно лелея мысль о том, что кто-то первым протянет руку для его спасения. Стеклянная дверь мягко отъехала на место, выпуская в робкое тепло улицы светловолосого юношу, что, наспех накинув взятый у отца кардиган из сливочной шерсти, прижимал к себе деревянную мисочку, до краёв наполненную ломтиками красного яблока. Заприметив свою цель, которая в задумчивости болтала ногами на скамье, Чимин широким шагом направился к ней, почти подскакивая от переполняющей тело нежности. – Можно? – робко спросил омега, указывая на пустующее место рядом. – Я пойму, если нет, всё в порядке. Стоило фигуре появиться рядом, как брови тигрёнка насупились, пока юноша с силой прикусил щеку изнутри. Бегать от самого себя это глупо и мучительно, поэтому младший омега кивнул на просьбу брата, чуть подвинувшись. Чимин, опустившийся рядом, покрепче запахнул кардиган, слегка краснея. – Спасибо, что проснулся сегодня со мной, – с улыбкой сказал цыплёнок, осторожно накрывая карамельные руки своей ладонью, слегка сжав, – это было чудесное утро. Юный омега тосковал, тосковал так сильно, что сейчас, отчаянно покрываясь румянцем от вмиг сошедшего с ума сердца, готов был закричать. – Мне тоже было приятно, – признал тигрёнок, всё же закрывая книгу и кладя её к себе на колени, – не знаю, что на меня нашло. – Любовь? – не переставая счастливо улыбаться с хитрецой поинтересовался у брата Чимин, откладывая миску рядом с собой. Бегло посмотрев на юношу, Тэхён, поведя плечом, поджал губы, с силой сдерживая свои переливающиеся через край эмоции. Хотелось сказать так много, что тигрёнок, путаясь, попросту не знал с чего начать. Конечно, любовь. – Эй, – светловолосый омега издал смешок, легонько толкнув брата плечом, – я тебя люблю, а ты меня? Конечно, да. – Не любишь. – Что за глупости ты говоришь? Резко развернувшись к брату, омега почти столкнулся с ним нос к носу. – Не любишь, – повторил громче тигрёнок, трясясь в страхе от собственных слов, глупость которых тот прекрасно осознавал. Но ничего не мог сделать. – Тигрёнок. – Не любишь. Вскочив на ноги, Тэхён даже не заметил упавшей книги, сжимая кулаки до белых полумесяцев на коже, тот, почти срываясь на бег, направился к дому, скрывая наполненные до краев солёной влагой лазурные глаза под густой длинной чёлкой. Но омега резко замер, стоило чужой ладони с силой сжать плечо, рывком разворачивая к себе. – Не трогай меня! – воскликнул младший омега, сбрасывая чужую руку. – На прикасайся. – Ты хоть слышишь себя? – дрогнувшим голосом воскликнул Чимин. – Да что на тебя только нашло! Не сделав и несколько шагов, как пальцы коснулись локтя, и тигрёнок снова замер, почти зарычав от нахлынувшей волной обиды перемешанной со злостью. Юноша развернулся на пятках, с силой отталкивая брата в грудь так, что тот, потеряв равновесие, рухнул на землю. – Не трогай. Тэхён был пойман почти сразу же, чувствуя себя в пасти хищника, тот словно разом растерял весь свой пыл. С силой зажмурившись, младший омега ощутил на своём лице подрагивающие испачканные ладони, что оставляли за собой на коже грязные следы. Громко всхлипнув, тигрёнок извернулся в родных прикосновениях, слепо отталкивая от себя, только следующая попытка оказалась такой же тщетной. Едва сделав шаг, как младший омега был вновь развернут за плечи, чье лицо вновь обхватывали небольшие ладони, пачкая лишь больше. Чимин дышал быстро и надрывно, как после тяжелого бега. Сухие медовые глаза были спокойными и ясными, чертовски трезвыми. Омега, с силой притянув к себе брата, принимая любое сопротивление и слабый удар, с дрожащим трепетом накрыл мокрые от слёз губы своими, сминая их так нежно, как никогда прежде, ловая каждый едва слышный шепот, что тонул в сдавленных всхлипах. – Нас могут увидеть, – почти задыхаясь, выдавил из себя тигрёнок. – Мне абсолютно плевать. Раскрыв ясные голубые глаза, что были ослепительно яркими с алой россыпью лопнувших капилляров, младший омега вырвался из чужих рук так стремительно, что, не видя дороги кинулся в дом, проносясь между взрослых, чтобы лишь быстрее взбежать по лестнице вверх, задевая гостя плечом и не чувствуя, как руки позади скользят по взмокшей спине. – Малыш! – изумленно воскликнул Джин, пропуская спешащего цыплёнка между собой и гостем, виновато смотря на того. – Прости их, Юнни, они забываются, когда дело касается кого-то из них. _______________________ *Eucharis (лат.) – Эухарис или Амазонская лилия — это вид цветковых растений семейства Amaryllidaceae, произрастающих в Перу. Он выращивается как декоративное растение во многих странах и натурализован в Венесуэле, Мексике, Вест-Индии, на острове Вознесения, на Шри-Ланке, Фиджи *На языке цветов Эухарис – «Любовь опасна» *Ямочка над верхней губой – Существует легенда, что ямочка над верхней губой у каждого человека - это след от прикосновения ангела. Выпуская ребенка на Землю, ангел прикладывает палец к губам и шепчет: «Молчи о том, что знаешь ...» Дети рождаются немыми. Но в то же время они понятны и искренни, как никто другой в мире. * Чимин говорит об одежде Юнги. Здесь на Юнги куртка – анора`к. Это лёгкая ветрозащитная куртка из плотной ткани с капюшоном, надеваемая через голову и не имеющая обычного разреза с застёжкой спереди.