Lana Del Rey – West Coast
Когда ноги несли омегу вверх по лестнице, перепрыгивая через ступени, Чимин никак не мог отстранить свой взгляд от красной атласной ленты, тугим кольцом оборачивающаяся вокруг небольшой тёмной пряди, что была почти на самой макушке младшего брата. Гладкие края ленты смешивались с переливающимися локонами, упругими пружинками покачивающиеся от каждого шага. Плечо, которым юный омега задел гостя по своей же неаккуратности, противно ныло, уходя короткими вспышками боли в самую кисть. Звуки и голоса, наполненные тревогой, стихли, исчезая вовсе, стоило замку громко щёлкнуть. Чимин дёрнул на себя дверную ручку, вслушиваясь в загнанное дыхание младшего омеги и отголоски дребезга стекол, что висели в рамах, защищая драгоценные воспоминания от натиска времени. – Открой. – Ты оборачиваешь мои слова ложью. – Чимин! – Ты оборачиваешь мою любовь ложью! – воскликнул старший омега, чьи брови словно надломились. – Мою! Нашу! Тэхён, в нерешительности стоявший около высокого зеркала в пол, короткими ногтями вгрызался в его массивную раму, заведя руки за спину и не решаясь сделать такой желанный шаг вперёд, лишь продолжая кусать щеки изнутри. – А что она, Минни? – тигрёнок улыбнулся, разглядывая собственные ноги, что прятались в наспех зашнурованных красных потрёпанных кедах, следы от которых тянулись по деревянном полу, пачкая уголок белого мягкого ковра. – Расскажи мне, каково это быть одним для двоих? Чимин раскрыл сухие губы и тут же закрыл, давясь несказанными словами, что обещали перерасти в крик. – Это больно? – юноша поднял блестящие лазурные глаза, которые словно светились в обрамление из алых капилляров, делавших их подобно водной прозрачной глади. – А может, горько или наоборот сладко? Расскажи мне, я изнываю от любопытства. – Почему ты так уверен, что моя любовь к тебе прошла? – сипло спросил старший омега, обессиленно выпуская из пальцев дверную ручку. – Ты воняешь грёбанными ирисами, как настоящая проклятая цветочная лавка! – Но я не хотел этого! С силой закусив губу, юноша вжался спиной в раму. – Ударь меня, – сочащимся спокойствием голосом сказал Чимин, – я позволяю тебе это сделать. – Наши силы не равны, не находишь? – Ударь. Опустившись на колени, чтобы завязать длинные кончики шнурков в ещё один бантик, Тэхён бросил взгляд на брата из-под густой чёлки. Просьба была слишком заманчивой, с игривой лёгкостью взбудоражившая спящих внутренних демонов, поэтому, стоило юноше оказаться снова на ногах, как тот, громко стуча пятками, направился к брату, оставляя на мягкой щеке звонкий алеющий след, что растворился звоном в прохладном воздухе спальни. Всё внутри младшего омеги затрепетало и взревело, от чего Тэхён шумно втянул расширившимися ноздрями воздух, с силой сжимая руки в кулаки. – Так лучше? – с улыбкой поинтересовался цыплёнок, касаясь кончиками пальцев горящего следа. – Ты можешь сделать это ещё раз. – Нет, – твёрдо произнёс Тэхён, качнув головой так резко, что кудрявое чёрное облако взметнулось и вновь опало, обрамляя собой. Момент, когда крепкая хватка обвилась удавкой вокруг тонкого запястья, закручивая руки за спину, чтобы обрушить юношу грудной клеткой на дрогнувшую от удара дверь, за которой медленно нарастали голоса, на мгновение оглушил Тэхёна собой. Воздух лениво превращался в тягучую липкую субстанцию, сделать вдох которой казалось невозможным. Он застревал в глотке подобно рыбьей кости. Сладкий цветочный аромат начинал свой дикий танец, переплетаясь сочащимися соком нотами и забираясь под кожу, проникал всё глубже, коснувшись самой души. Отстранившись лишь на секунду, чтобы скинуть с плеч испорченный светлый кардиган, Чимин ногой заправил тот в щелью между дверью и полом, вновь возвращая своё внимание к тяжело дышащему брату. Иногда такая связь дарила непозволительные роскошные подарки, свои собственные преимущества, такие как возможность чувствовать человека настолько близко, словно ты существуешь под его кожей. Уткнувшись носом в тёмные локоны, Чимин широко улыбнулся, навалившись на омегу сзади, вжимаясь так сильно, что в миг ослабевший юноша почти ткнулся лицом в белую дверь. – Расстегни его, – тоном, подходящим на молитву, протянул Тэхён, – пожалуйста, расстегни. Ни единая тщетная просьба не была услышана, растворяясь приторным дымом в воздухе, и тигрёнок застонал, с силой вырываясь из чужой хватки, в тщетных попытках подрагивающих рук расстегнуть высокий воротник белоснежной худи, чувствуя, как горячая влага окропила собой тонкие пальцы, скатываясь крупными каплями с подбородка и падая на пол, украшая кляксами чистую ткань. Густой аромат, стоявший в прохладной спальне, нарастал так стремительно, становясь оглушительно звонким, что алые капли лишь набирали свою силу, скатываясь по задней стенке горла от слишком глубоко вдоха. Когда с воротником было покончено, тигрёнок в спешке потянул ворот в сторону, обнажая острое плечо с маленькой ямочкой с задней стороны, оттягивая ткань одежды и обессилено упираясь лбом в дверное полотно, то и дело касаясь кончиком языка верхней губы, чтобы собрать собирающиеся капли. Прикосновение влажных кончиков пальцев к задней стороне шеи заставило младшего омегу рвано выдохнуть сквозь крепко сжатые зубы, приподнимаясь на носочках так, чтобы подставиться под ласку всё больше, в доверии открывая тонкую шею. С переполняющей душу нежностью убрав мешающие иссиня-чёрные локоны, цыплёнок одарил чувствительную кожу за покрасневшим ухом горячим дыханием, оставляя невесомый, словно эфирный, поцелуй. Кровь, что разметалась от каждого движения, становилась липкой и смешивалась, превращаясь в багровые бесчисленные мазки. Когда давление на спину стало только болезненнее, тигрёнок почувствовал, как колени предательски ослабели, пока небольшие омежьи клыки только едва коснулись бьющейся на шее жилки. Одурманенные опьяняющим цветочным букетом мысли превращались в спутанный клубок, и лазурные глаза почти полностью закатились, когда влажные мягкие пальцы переплелись с его собственными, крепко прижимая к светлому дверном полотну, оставляя после себя яркий отпечаток. Но чем больше становилось прикосновений, тем сильнее сгорала жаром чувствительная кожа, отзываясь тенью боли после каждой блаженной ласки. Из сжатого спазмами омежьего горла срывались тихие жалобные стоны, что вибрировали от каждой дрожи, превращаясь лишь в тяжелое дыхание или же робкие протяжные фразы. – Ответь им. – Что? – Просто ответь. Стоило голосу цыплёнка утихнуть, оставляя после себя только обжигающее дыхание у самого уха, как шаги по ту сторону двери стали громче и исчезли лишь тогда, когда те стали слишком громкими. Попытку зажать раскрытие припухшие губы ладонью провалилась, сжатое в крепкой хватке карамельное запястье оказалось заведено назад, оставляя юного омегу один на один с тихим протяжный стоном. Стук, громом раздавшийся в спальне, заставил Чимина дёрнутся. – У вас всё в порядке? В расширившихся от удивления и страха голубых глазах озарилось зарождающейся паникой, и Тэхён посмотрел на брата, пытаясь повернуться в чужих руках. – Ответь, папе, – с улыбкой протянул Чимин, оставляя ласковый поцелуй на кончике носа брата, прямиком рядом с маленькой очаровательной родинкой, – он ведь волнуется, ээ. А ты ведь не хочешь волновать его ещё больше? Тэхён отрицательно затряс головой, от чего смоляные пряди разлетелись из вороха, прилипая кончиками к ещё не успевшей засохнуть крови, и украшая отчаянно румяную щёку концом атласной ленты. – Птенцы? – вновь встревоженно прошелестел голос, сменяясь ещё одним стуком. – Отвечай. Шумно выдохнув, Тэхён крепко сжал губы, ощущая, как острия небольших омежьих клыков вновь и вновь касались местечка между плечом и шеей, от чего юное тело крупно содрогалось, не слушаясь своего хозяина. – Всё в порядке, пап, – тигрёнок прочистил горло, – я просто был в ванной комнате, не слышал тебя. Там так шумела вода. – Хорошо, моё солнце, а Минни с тобой? Тэхён тихо всхлипнул, из всех сил стараясь держаться на ногах и не издать лишнего звука. – У него разболелась голова, Минни дремлет. Фразы, сказанные беспокойным родным голосом, едва могли достигнуть омежьего слуха, оглушённого яростным дыханием в унисон. Было обжигающе жарко, и выступившая влага на висках переливалась в тусклом свете, путая короткие кудрявые пряди. Пахло тошнотворно насыщенно, и кожа на щеке неприятно стягивалась от тёмной корки с несколькими прядками волос. Некогда нежные руки ловко забирались под ткань одежды, крепко сжимая пальцами узкую талию так сильно, что кожа на рёбрах начинала натягиваться, с силой обнажая рельеф. Поцелуи, которые до этого казались одним горячим потоком, исчезли, сменяясь порывистым укусом у основания шеи, что вырвал из горла младшего омеги звонкий и болезненный крик. Тэхён крепко прижимал ладонь к собственным губами, заглушая, всеми силами пытаясь сделать себя хоть немного тише, но ослепляющая боль казалась невыносимой, вызывая свежие капли крови, смешиваясь с мокрыми дорожками, что тянулись из с силой зажмуренных лазурных глаз. Когда укус стал глубже, вызывая солёный привкус на корне языка цыплёнка, ослепительно горячая волна в миг обрушилась на юное тело, сводя тигрёнка с ума, что всем телом вжимался в брата, задрожав так крупно, что кончик языка оказался прикушен, а на брюках медленно растекалось влажное пятно. Стоило припухшим губам исчезнуть с яркого обрамлённого подтёками крови следа от зубов, Тэхён резко развернулся в крепкой хватке, чтобы, ударяясь о чужие губы, впиться в них абсолютно мокрым и солоноватым поцелуем, в следующее мгновение слабым мазком одарить нежную щёку смазанной пощёчиной. – Ублюдок, – слова потонувшие в несдержанном стоне, достигали Чимина словно через толщу воды. – Мы два настоящих ублюдка, мой любимый тигрёнок. С силой оттолкнув старшего брата в плечи, Тэхён с минуту глубоко дышал, со свистом выпуская из себя воздух и наблюдая, как тонкая струйка вновь стекает по уже высохшему кровяному следу под аккуратным маленьким носом Чимина. В несколько шагов преодолев расстояние, тигрёнок обвил руками чужую шею, утягивая с собой на деревянный пол, рядом с белым уголком ковра с отпечатком подошвы. Поток поцелуев, наполненных особым трепещущим жаром, которыми одаривал юное тело Чимин, на миг прекратились лишь тогда, когда темноволосый омега, опустившись на бёдра обтянутые светлой тканью джинс, распустил из своих волос ленту, чтобы до боли крепко связать между собой два запястья. Осоловелая улыбка Чимина, наблюдавшего за таким простым действием, медленно превращалась в небольшую букву «о» приоткрытых губ с нетерпеливым стоном на них. Затянув зубами узелок, юноша вновь припал к приглашающе раскрытому горячему рту, чтобы едва насытившись его влажной лаской, уткнуться в то же местечко, наполненную распустившимися нотами обильной розовой патоки, где некоторое время назад на собственном плече расцветала яркая боль. Слова и мысли Чимина путались, едва складываясь в предложения, что вновь и вновь тонули в стонах, высоких и коротких. Юный омега громко зашипел, ощущая, как в зализанный, наливаюшийся цветом укус, медленно входят острия клыков, вызывая сильную дрожь в ослабевших ногах и руках, концентрируясь под коленками. С силой сжав небольшую руку в своей ладони, тигрёнок прижал ту к чужому рту, заглушая громкий вскрик, что прервался в конце лишь всхлипом. Юное тело, изгнувшись навстречу, вмиг обмякло, и Чимин запрокинул голову, разметав пшеничные волосы ореолом, устремляя слепой взгляд широко распахнутых медовых глаз в белоснежный потолок. – Слабак, – усмехнулся Тэхён, усаживаясь удобнее на бёдрах, что всё ещё била крупная дрожь, и нажимая подушечкой пальца на расцветающее мокрое пятно так, чтобы слегка проступила желанная влага. Яркая квадратная улыбка была украшена багровыми подтёками и маленькие клыки сверкали слишком ярко в полумраке спальни, от чего Чимин с трудом проглотил комок вязкой слюны. Руки двигались слишком резко и грубо, за что тут же молили просьбы о прощении в трепетных поцелуях. Когда ткань одежды оказалось сдёрнута с бёдер вниз, рука, обхваченная алой лентой, обвила влажными от обильной душистой смазки пальцами два ствола, крепко прижимая те друг другу и даря особое сладкое наслаждение цыплёнку в виде блаженного родного стона. Пробравшись второй рукой под ткань кофты, Чимин приподнял ту, оголяя мягкий живот младшего омеги, обласкав горячую карамельную кожу, следуя кончиком пальца вверх, дразня собой. Придерживая непослушной рукой край задранной одежды над покрасневшими от ласки налившимися блестящими от капли смазки сосками, тигрёнок томно вздыхал, срываясь на протяжный нетерпеливый скулёж. Но стоило прикосновениям подняться ваше, задев короткими ногтями тёмные ореолы, как Тэхён запрокинул голову, чувствуя как крепко сжимают шею, надавливая большим пальцев на гулко бьющуюся венку. Это не могло длиться слишком долго, желание пожирало собой так стремило, норовя поглотить собой, захлестывая пенистой волной над самой макушкой. Крупная дрожь стремительно настегала собой юных омег и стоны становились всё выше, плаксивее. Подгибая непослушные ноги, Чимин вскинул руку, обхваченную алой лентой и сменяя ту другой, что легла поверх карамельных родных пальцев, ловко дразнящих налитые спелые головки. Светловолосый омега проникал в мокрый, приглашающе раскрытый, блестящий рот сразу несколькими пальцами, чтобы с усилием провести подушечками по языку, что тут же забрал всю ласку себе, с удовольствием отдавая её с удвоенной силой. Яркие синяки, что красовались на сгибах изящных тонких шей, горели так сильно, напоминая собой нечто сродни адского пламени. Чимин задыхался, чувствуя нарастающую крупную дрожь мягких бёдер и аккуратного небольшого члена с сочной ягодной головкой. Каждый раз когда алые атласные ленты острым уголками касались собой горячей твёрдой плоти, что отчаянно тесно жалась к точно такой же с яркой дразнящей белесой точкой на самом кончике, Тэхён выгибался особенно сильно, до боли впиваясь кромкой зубов в обхваченные губами пальцы. Дыхание становилось всё более резким, рваным, не позволяя вдохнуть такой желанный глоток воздуха. Выпустив из горячего плена губ пальцы с тонкой ниточкой слюны, Тэхён крепко обнял небольшую мягкую ладонь своей, оставляя связанные руки до боли сжатыми. Неловко опустившись на вздымающуюся грудь брата, тигрёнок приник в приоткрытым губам младшего омеги, с упоением и жадно ловя каждый слетающий с них звуку, прижимаясь к юному телу так тесно, что сердце, бьющееся в узкой клетке из рёбер, эхом раздавались в его собственном теле.***
– Ты сможешь надеть перчатки самостоятельно? – осторожно поинтересовался Чимин, вытаскивая из кармашка на цветастом переднике нужную вещицу. – После занятий ты стал пить слишком много обезболивающих. Так ведь нельзя. Мужчина, что стоял на пороге в зимний сад, замялся, бережно пряча за спиной маленькую фигурку цветка, пытаясь не сжать ту пальцами слишком сильно. – Это ерунда, всё в порядке. Тут не о чём волноваться. – Когда ты лжешь, то у тебя краснеют уши. Юнги, прижав ладонь к предательскому уху, громко охнул, когда маленькое оригами выпало из рук, легко приземляясь на пол. Стоило мужчине поднять незамысловатый подарок и выпрямиться, как альфа почти подпрыгнул, увидев перед собой хитрые медовые глаза. – Что это? – лукаво спросил омега, растягивая гласные. – Это мне? – Это ерунда, ничего важного. – Твои уши! – со смехом воскликнул юноша, указывая гостю маленьким мягким пальцем с розовой подушечкой. – Посмотри сам, ты такой никудышный лжец, хуже отца. Воспользовавшись замешательство со стороны альфы, юный омега ловко забрал из чужих рук маленькое оригами цветка малины*, восторг от которого осветил собой округлившиеся тёмные глубокие глаза. – Оно потрясающее, – на выдохе произнёс юноша, с упоением рассматривая аккуратные мельчайшие детали, сделанные с явным трепетом и упорством, вызывая в груди омеги горячую болезненную волну. – Как долго ты это делал? Я бы никогда не справился. – Полчаса, – насупленно выдал Юнги. Бросив подозрительный прищур из-под пушистых ресниц, юный омега хмыкнул, расплываясь в яркой и абсолютно счастливой улыбке. Эта мелочь была поистине изумительной, поэтому, решив оставить донельзя смущённого мужчину в покое, подтвердив свою маленькую трепетную надежду. Это была явная ложь, которую Чимин не хотел опровергать, лишь подыграть во благо. Ведь так будет одному альфе намного спокойнее, ведь он будет уверен, что его раннее утро, проведённое за серьёзным просмотром уроков оригами, останется тайной, которую будет знать лишь он сам. Идея, пришедшая в пробуждении, вцепилась в разум мужчины цепкими когтями, не выпуская из своей хватки ни на секунду, подначивая светлой улыбкой, что жила в мыслях Мина. Лист сменялся новым чистым листом исхудавшего блокнота, превращаясь под упрямыми руками в нечто прекрасное, доведенное до совершенства. Этот подарок предназначался только для одного человека, при виде которого, все намерения пугливо исчезали, сменяясь смущением. – Так это всё-таки не мне, да? – впуская в свой вопрос наигранно расстроенный нотки, поинтересовался Чимин, не выпуская из рук маленький подарок, что неосознанно поглаживая подушечками пальцев по хрупким лепестками, прикасаясь к ним щекой. С осторожностью забрав из мягких пальцев бумажную фигурку, Юнги, сведя на переносице брови, поправил ножку бутона, чтобы почти не дыша, расположить цветок в пшеничных волосах юноши, укладывая чуть сбоку между переплетённых прядей. Задержавшись на мгновение, мужчина пропустил сквозь пальцы светлый локон, задумчиво наблюдая, как тот исчез в ворохе таких же. – Тебе идёт, Чимин. Юный омега просиял, улыбаясь так широко, что глаза, до этого округлые и блестящие, превратились в полумесяцы с тонкими нитями, схожими с лучами, что тянулись от внешних уголков века к самым вискам. – Спасибо, – юноша протянул яркие перчатки с маленькими точками цветочного узора гостю, – это очень дорого мне. – А теперь за работу? – Точно, – осторожно заправив светлую прядь за ухо, юный омега закусил губу, поникнув плечами, – я чувствую себя странно, но одновременно прекрасно. Странно, потому что я чувствую себя виноватым. Выпутав мизинец из неправильного перчаточного пальца, Юнги удивлённо вскинул брови. – О чём ты говоришь? – Моё поведение в последнее время немного… дёрганное? Это не только в последнее время, я хочу сказать, что это бывает довольно часто, и в последнее дни особенно, я могу доставлять дискомфорт для других. – Выдохни. Взволнованный омега тут же затих, с непониманием смотря на мужчину перед собой, что со вздохом усталости водрузил на стол, окружённый различными садовыми вещами, стопку из нескольких керамических горшков, слегка пошатнувшуюся на бок. Проследив за тем, как грудь омеги поднялась от глубокого вдоха и опустилась, альфа удовлетворённо кивнул, жестом разрешая продолжить. – А ты мне даришь подарки. – Дарю. – Я чувствую, что не заслуживаю этого из-за своего поведения, поэтому надо мной висит чувство вины. – И что в своём поведении ты считаешь неправильным? – попытавшись бережно вытащить маленький фикус из своего горшка, Юнги бросил эту затею, как только тот вывалился на стол подозрительно легко, оставив свой дом почти чистым. Проследив за омегой, что рассматривал свои тапочки, мужчина наспех поставил растение обратно, отодвинув от себя его керамический дом на безопасное расстояние, и упёрся локтями в стол, обращая всё внимание на юношу. – Я не знаю, как объяснить, – от волнения потерев ладонями собственные бока, собирая кофту под фартуком складками, Чимин недовольно фыркнул, опускаясь локтями на стол прямо напротив альфы, – иногда получается так, что я не могу найти выход из своей головы. Получается так, как будто я заперт изнутри, как в клетке. Не то чтобы это выбивало меня из моей же жизни… Просто я чувствую, что делаю всем вокруг больно. – Я не видел, чтобы ты размахивая кулаками, Минни. – Ты ведь понял о чём я, – юный омега улыбнулся, – я говорю о причинении другой боли. Это как у животных, когда они чувствуют боль и тревогу, они скалятся от любого прикосновения, верно? Они понимают, что могут принести вред и предупреждают об этом рыком. Но они не хотят делать больно. Так и здесь, только моё больное рычание воспринимается по-другому. Иначе. – Немые просьбы о помощи работают очень редко. – Я и не надеюсь. Повисшая задумчивая тишина рассекалась тяжёлыми капли дождя, что всё ещё робко ударял по стеклянной крыше сада, словно спрашивая разрешения. – Мы все люди, которые испытывают множества эмоций, поэтому мы тоже имеем свойство переполняться, как наполненный до краёв кувшин. Это прозвучит странно, но твои глаза скажут больше, чем твоё же рычание, разве не так? В нём плещется тот самый страх или может быть даже отчаяние. Разве так выглядит тот, кто делает это из своих побуждений, а не под силой боли? – Эти слова означают, что я не виноват? – юноша горько усмехнулся. – Или же оправдывают моё глупое поведение? – Разве у тебя нет предела? – Юнги поддался чуть ближе. – Нам всем нужно обновляться, я так считаю. – Почему тогда я чувствую, что не заслуживаю ничего хорошего? – Этот вопрос уже к тебе. Скажем так, значит, ваш папа тоже не заслуживает вас, если испытывает схожие эмоции с тобой? Звучит чертовски глупо. Слабости есть у всех, но это не значит, что ты слабак, Чимин. Всё проходит и это пройдёт, после того, как твоя боль и вина утихнут, ты совершишь что-то хорошее. Равновесие, понимаешь? Сколько ты причинил, столько вернёшь чем-то хорошим. Юный омега вновь с силой закусил губу, от чего та побелела у самой кромки зубов. – Иногда, – сипло выдавил из себя юноша, – мне очень хочется рассказать о своей бури и попросить помощи, но ни одно слово не хочет вылезать из горла. – И плачешь тоже только когда никто не видит? – получив в ответ робкий кивок, Юнги вздохнул. – Ты ведь понимаешь, что это как смеяться только ночью одному в определённое время? – Ты как, – Чимин вдруг резко рассмеялся, пряча улыбку в ладонях, – как лучший друг! Ты говоришь, как лучший друг, которого у меня никогда не было. Как в сериалах или в кино, это так мило. – Почему я не могу быть им? – искренно изумился мужчина. – Почему я слышу возрастные ограничения. Светлое лицо юноши разом расцвело персиковым румянцем и прояснившиеся глаза наполнились блеском, от чего пухлые губы на миг превратились в удивлённо «о». – А это легально? – понизив голос, поинтересовался юноша. – Между истинными, это не будет считаться отказом? – Минни, – Юнги протянул омеге раскрытые ладони, которые тот почти невесомо коснулся своими покрасневши и слегка влажными от волнения, – мир не всем своим весом стоит на этом, хорошо? Есть человеческие отношения. Или ты думаешь, все ходят со свадебными клятвами в кармане на всякий случай? – Может, у меня такая есть, – гордо вздёрнул нос Чимин, глухо топнув ногой в мягком тапочке. – Прямо тут в садовом фартуке? – альфа мягко улыбнулся. – Может быть, ты тогда её прочтёшь? Могу сделать ставку на цитаты из различных сказок, у вас достаточно обширная коллекция, как я посмотрю. – Нет, – ощутив горячую волну смущения, омега, переступив с ноги на ногу, легко похлопал по большим ладоня, защебетав на одном дыхании, – никто не читает подобное в таких местах. Ты должен услышать это в другом месте. И вообще-то я не держу подобное в фартуке, это глупо, я храню это в коробке из-под печенья, как папа, но отец был против и они изменили место на более официальное – в гостиной на каминной полке. Почему-то этот юный светловолосый омега занимал особенное место в душе мужчины, место, где живёт тот самый тёплый и особенный смех, вырывающийся наружу настолько редко, что про него можно просто напросто забыть. Легко сжав розовые кончики пальцев, Юнги широко улыбнулся, обнажая дёсна. – Да тебе нельзя доверить ни одного секрета, Минни. – Может быть, самую малость, – одарив гостя светлой улыбкой, Чимин в стеснении забрал в руки многострадальный фикус, поглаживая бока керамического горшка, – мне теперь намного легче, спасибо. Почувствовав, как кончики ушей медленно окрашивались жаром смущения, Юнги спрятал взмокшие ладони под фартук, чтобы растереть ими бёдра и спрятать за спину. Сказать хотелось слишком многое, глупая истинность творила с разумом мужчины удивительные вещи. Юнги всегда казалось, что чтобы сблизиться с человеком достаточно сильно, нужен не один год и действительно тесная связь, но здесь и сейчас в эти мягкие маленькие ладони он был готов вложить свою собственную жизнь. Это пугало Мина до первых серебристых волосков. – Я не хочу вешать ярлыки на наши отношения, – подал голос мужчина. – Я просто хотел сказать, что если благодаря истинности можно чувствовать тебя, а тебе меня, то мне хотелось бы помочь тебе справиться со всем, знаешь, играми в разуме. – Играми в разуме? – голос омеги на миг стал непривычно высоким. – Что ты имеешь в виду? Юнги прочистил горло, переступая с ноги на ногу. – Если мы можем ощущать друг друга, то почему бы не сделать так, чтобы это играло нам на руку? Я хотел сказать, что это в какой-то степени может помочь нам спасти друг друга, – уголок рта альфа дернулся в улыбке, – так делают лучшие друзья, разве нет? Если, конечно же, говорить ярлыками. Молчание, окутывающее собой альфу, заставило того резко выдохнуть и прикусить кончик языка. Ирисы, густо парящие громкими нотами, казалось, могли зазвенеть, словно колокольчики. – Ты прав, – юный омега хлопнул ресницами, царапая керамический бок аккуратным ногтем, – ярлыки абсолютно глупая вещь. Плыть по течению намного интереснее, правда? – Это сарказм? Чимин мягко рассмеялся. – Я не люблю планы. Не люблю ярлыки. Не люблю правила. Это глупо. Я просто хочу жить и плыть по своему течению. Мне не важно, куда оно меня приведёт, я хочу просто наслаждаться. – Прозвучало достаточно безнравственно. – Но я говорил не об этом, ты ведь понимаешь? Юнги кивнул, потупив взгляд. Маленький фикус в омежьих руках мерно покачивался из стороны в сторону, зарождая в душе альфы смутное беспокойство. – Я хочу тебя обнять, – прошелестел омега, – ты позволишь мне это сделать? Отставив горшок, юноша преодолел разделяющее расстояние всего за пару шагов, чтобы рухнуть в чужие раскрытые руки с затапливающим сердце доверием. Дождь, роняющий свои тяжёлые капли о стекло потолка, набирал силу, превращаясь в грозный ливень, что накрывал своей серостью некогда солнечный день. Жёлтый свет небольших ламп, расставленных по всему саду, тёплыми облаками окутывали собой, словно согревая. Мир сужался стремительно, почти выбивая землю из-под омежьих ног. Тесно прижавшись к ставшему родному телу, Чимин на мгновение почувствовал, как колени и руки ослабели, заставляя цепляться пальцами за ткань одежды, чувствуя терпкий аромат на самом корне языка. Даже если все чувства делились поровну, юный омега никак не мог уложить в голове всю ту искренность и нежность, которыми так трепетно сейчас окутывали его. Точно так же, когда зимними холодными вечерами папа укрывал пуховым одеялом. Прикосновения, что были подарены юному омеге, заставляли густые длинные ресницы трепетать, с мелкой дрожью вдыхая густой, ставший родным, но всё ещё чужой аромат тосканских ирисов. Отстранившись, Чимин чуть запрокинул голову, сверкая медовой патокой полуприкрытых глаз. – Я хочу, – начал тот, – чтобы ты поцеловал меня. Едва уловимое прикосновение, что коснулось собой пшеничных волос совсем рядом с бумажным бутоном, оставило после себя поцелуй, от которого холодная дрожь вдоль позвонков сменилась глупой улыбкой, что растянула ягодные губы. – Не так, – мягко, едва слышно, добавил Чимин, запрокидывая голову в раскрытые ладони, что легли на заднюю сторону шеи, – я хочу чтобы ты поиграл со мной. – Что, если моё мнение всё же останется при мне? – Целуй. Местечко под дёрнувшимся кадыком, где кожа казалась особенно тонкой, оказалось окрашено ярким округлым следом укуса с двумя с яркими точками клыков, что обещали исчезнуть, не оставив после себя и следа, почти касаясь края высокого ворота тонкой кофты, спрятавшейся под тканью толстовки. Вздох, сорвавшийся с омежьих губ, резко превратился в удивлённый восклик, стоило чужим рукам исчезнуть, позволяя юному телу пошатнуться на ослабевших ногах. Медовая сладкая патока, что, казалось, стекла по телу, словно вода крупными переливающимися золотистыми каплями, тягуче медленно окрашивалась пряными нотами сладковатой сухой зелени, с лёгкостью превращая обман невинности в нечто более порочное, бесами играющее в тёплых глазах. Небольшие мягкие пальцы крепко сжали собой руку, что крепко удерживала светловолосого омегу за одежду, не позволяя упасть. Твёрдо встав на ноги, Чимин с силой скинул с себя чужую руку, за мгновение сокращая расстояние и ударяясь о чужие рёбра своими, чтобы охватить ладонями бледное лицо альфы. Приподнявшись на носочках, юный омега шумно выдохнул, раскрываясь пухлые губы и с нажимом проходясь широким влажным мазком по щеке мужчины до колючей боли около уздечки языка. Поймав мелкую дрожь от чужого внезапного сдавленного стона, юный омега оттолкнул альфу от себя, ударяя по плечами и отходя на несколько шагов назад, глубоко втягивая носом густой сочный воздух, с удовольствием наблюдая за потемневшей дымкой в глазах напротив, что обещала лучшее острие любимого ножа. – Твой малыш ждёт тебя, Юнни, – лицо Чимина озарила широкая улыбка, от которой медовые глаза заблестели только сильнее, позволяя бесам стать ещё ярче, – вернёмся к нашей прерванной работе?***
Кабинет встретил Хосока разбросанными бумагами, которые альфа с лёгкостью переступил, широкими шагами направляясь к рабочему столу, что больше напоминал собой дрейфующий бумажный айсберг. Со злостью скинув куртку на одно из стоявших перед столом кресел, Чон рухнул на своё, что жалобно скрипнуло под весом мужчины. Обожженный кончик языка от принесённого в картонном стаканчике горячего шоколада, заставил альфу громко фыркнуть, зажмурившись, тот затряс головой. – Дерьмо, а не день, – помахав ладонью на высунутый кончик языка, выпалил Хосок. С самого утра, только выпутавшись из пустой постели, альфа ощущал стойкое чувство усталости не только от очередной ночи поверхностного сна, но и словно от жизни в целом. Дни, о которых альфа хотел бы забыть навсегда, ещё едва уловимо давали о себе знать, как лёгкий ветерок в знойный летний день. Это тяготило плечи и разум, заставляя расчесывать руки в нервном зуде, проводя большее количество часов в сутках вне стен безопасности собственного дома, Хосок начинал бояться не сколько происходящего, а сколько гнева Господина Кима. Приподнявшись, мужчина зацепил куртку за манжеты, подтаскивая ту ближе к себе, чтобы вытащить из внутреннего кармана с прямоугольной этикеткой сверху тонкую пачку матовых картинок, изображениям на которых были местами перепачкано тёмно-бордовыми пятнами, походившие на отпечатки пальцев. Обмотав канцелярской резинкой на два оборота, Хосок спрятал их в бумажный пухлый конверт, что до этого прятался в верхнем ящике стола. Отложенный на одну из стопок жёлтый прямоугольник тяготил сердце альфы, от чего тот нервно и быстро стучал кончиками пальцев по небольшому участку стола, где ещё можно было разглядеть материал дерева. Природа тягуче медленно набирала свои краски, сменяя серость и грязь робким и зеленоватыми пятнами и всё чаще разражаясь сильными дождями, которые смывали собой остатки пыльного дня. Нехотя поднявшись, Хосок рвано выдохнул, опуская плечи. Нестерпимо хотелось хорошего ужина, тёплой постели и, желательно, что-то такого же тёплого под боком. Закрыв железную звонко пикнущую дверцу, скрывающую за собой в стене нечто не большее, чем простой сейф с различными мелочами, которые были увесисты, холодны и опасны, мужчина подхватил со стола жёлтый прямоугольник, прижимая его локтем к боку. Осветивший бледное лицо мужчины мягким светом экран телефона мигнул блокировкой, являя светлую заглавную заставку с небольшой плетёной корзиной, из которой в любопытстве смотрели большие жёлтые глаза, напоминающие альфе полную луну. Корзинка была уютно устроена в объятиях знакомых рук, спрятанных в рукавах серой теплой ткани. А этот золотистый бубенчик… Проверив уведомления, Хосок медленно перекатывался с пятки на носок, с улыбкой стуча короткими ногтями по экрану очередной ответ владельцу тех самых рук, которые мужчина любил прижимать к своему лицу точно так же, как дети подкладывают ладони под щеку во сне. Ещё раз сокрушённо вздохнув, Чон сверил время на экране и на циферблате наручных часов, щёлкнув блокировкой, и вышел из кабинета под громкий стук низких каблуков. С оглушающим биением сердца где-то в самой середине горла в местечке около кадыка, Хосок обрушил удар костяшек пальцев на полотно двери кабинета, мысленно прося быть его владельца где угодно, лишь бы не в нескольких метрах от него самого. Приглушённый голос, раздавшийся почти в тоже мгновение, подарил альфе целый табун колючих мурашек, что исчез за поясом брюк. Пригладив тёмные волосы, Чон толкнул дверь, сглатывая крупный ком. – Господин Ким, – альфа перед Джуном слегка поклонился, закрыв за собой дверь. Выпрямившись, Хосок удивлённо округлил глаза от увиденной картины, быстро хлопая ресницами и убирая любую тень любопытства. Сколько бы раз Чон не сталкивался с разнообразными корзинами и коробками, что были тесно наполнены различными душистыми бутонами в кабинете этого человека, альфа никак не мог привыкнуть к этому, ощущая укол какого-то странного чувства, которое было противнее горькой микстуры. Всегда прохладный кабинет наполнился цветочным нотами, густыми и достаточно тяжёлыми, чтобы оседать при разговоре на языке. Альфа, на чьи плечи было накинуто тёмное кашемировое пальто, обернулся на вошедшего гостя, опуская очки ниже по переносице. – В чём дело, Сокси? – Вы уже уходите? – Как видишь, я всё ещё перед тобой, – закрыв небольшую квадратную открытку, альфа поместил её в белоснежный конверт, запечатав который, Джун оставил на том размашистую подпись, чтобы потом уронить её в цветочную пучину, что с удовольствием поглотила в себя такой подарок, – в чём дело? Подойдя ближе, Хосок с силой укусил себя за внутреннюю сторону щеки. – Сокси? – повторил Ким, с волнением в чайных глазах рассматривая перед собой измождённого альфу. – Очень красивые цветы, – Хосок из всех сил широко улыбнулся, обнажая полоску десны, – у Вас свидание сегодня? – Не думаю, что после стольких лет для свидания достаточно букета, – Джун хмыкнул, прочистив горло, – я бы назвал это традицией. – С Вашим супругом теперь всё в порядке? Вы говорили, что в последние время он стал слишком замкнутым. – Странным образом Юнги действует на него, как терапевтическая собака, – мужчина мягко улыбнулся, облокотившись бедром о край стола, – я рад, что Сокджин наконец-то обзавёлся другом, даже если этот друг был давно ему знаком. Трудности сближают, не так ли? Кивнув, Хосок замялся, опуская взгляд на носы своих ботинок. – Наверное, тебе хотелось спросить по поводу Юнги? – заприметив слабый кивок, Ким одарил смущённого друга яркими ямочками, снимая очки, – вы что, поссорились? – Нет! – резко выпалил Чон, алея скулами. – Вовсе нет. Просто много работы, я совершенно ничего не успеваю. – Конечно. Он в порядке, я бы сказал, что они с Сокджином отлично помогают друг другу. – Господин Ким. Джун вскинул брови. – Вы ведь не испытываете чувство ревности из-за этого? – спросил Хосок. Альфа в кашемировое пальто искренне рассмеялся и его чайные глаза ярко заблестели искрами в тусклом свете кабинета. – Сокси, ты пришёл сюда, чтобы поинтересоваться у меня об этом? – Нет, – мужчина почти икнул от волнения, – вовсе нет. – Вовсе нет, – тепло повторил Джун, – с чего бы? Ты думаешь, за всё это время нашего знакомства я так и не изучил вас, паршивцев? Твой Юнги нагрузил себя работой и редко выходит даже на свежий воздух, на что Сокджин отреагировал удвоенной заботой. Так они и занимают друг друга, создают общий комфорт, да и музыку, которую играет Мин, нельзя назвать творением человека, который находится в разгаре супружеских измен. – Ему больно? – тихо спросил Хосок. – Вот об этом я хотел поговорить с тобой, – бросив очки во внутренний карман пальто, Джун подхватил корзинку за плетёную ручку, – как ты знаешь, Юнги – упёртый до нельзя и он не хочет воспринимать наши слова. Поговори с ним, Сокси, в боли нет ничего постыдного. – Думаю, Юнги всегда считал по-другому. – Знаешь, какое у них новое хобби? Хосок пожал плечами, с любопытством сверкая тёмными глазами из-под тёмных прядей. – Помнишь я упоминал, что мой райский сад любит сушить разнообразные растения? Так вот, недавно очень воодушевлённый цыплёнок преподнёс им потрясающую идею – картины из растений, а если одним словом, то просто ошибана. Теперь почти каждый вечер, они сидят в гостиной претворяя свои шедевры в жизнь. Все трое, ещё никогда мне не было так спокойно. – Чем бы дитя не тешилось? – Чон по-доброму усмехнулся, следуя за альфой, что направлялся из кабинета. – Верно, – Джун кивнул. – Ты участвуешь в этом? – Честно говоря, я боюсь рядом с ними даже дышать, когда там идёт процесс спокойствия и умиротворения. Живое воображение всегда было отличительной чертой Чона, которой тот с удовольствием пользовался и сейчас, представляя описанную альфой картину, Хосок чувствовал, как пространство за рёбрами наполняется тёплым ощущением, будто всё заполнилось согретый медовым молоком. Это было странно, но чертовски приятно, лишь самую малость горько. Чон дёрнулся плечом, выбираясь из собственных мыслей и ловя мужчину перед собой только тогда, когда тот уже скрылся за дверью. – Господин Ким! – встрепенулся мужчина, широким шагом направляясь за альфой. – Подождите одну минуту! Почти влетев в чужое крепкое плечо, Хосок насупился, слушая писк замка и направляясь шаг в шаг со спешащим Кимом, в чьих руках легко покачивалась корзинка. Жёлтый прямоугольник неприятно сжигал собой бок. – Сокси, быстрее, – брови альфы сошлись на переносице после очередного писка двери за спиной. Взяв мужчину за локоть, Чон заставил того застыть, в спешке пряча конверт под свободной рукой альфы. – Это для Вас, Господин Ким, – затараторил Чон, чувствуя, как виски стремительно взмокли, – пожалуйста, просмотрите это, как только будет возможность. – Что это? – Некоторые документы, с которыми Вы должны ознакомиться. Джун вскинул бровь. – И которые я получаю только сейчас? – Да, – выдохнул Чон, смахивая с глаз упавшие пряди, – простите, Господин Ким. Вытянув жёлтый конверт, Джун осмотрел его и вздохнул, снова прижимая тот локтем к себе. – Тебя подвезти?***
Светлое помещение, наполненное оживлённым щебетом учеников, медленно согревалось вышедшим после затяжного утреннего дождя солнечным теплом, от чего темноволосый омега, что занимал место у окна, довольно подставлял лицо ласковым лучам. – Ты будешь? – поинтересовался высокий омежий голос. – Ну же, Тэ-Тэ! Не открывая глаз, тигрёнок отодвинул от себя пластиковую баночку с ванильным пудингом, отдавая ту на растерзание в миг повеселевшему юноше. – Спасибо, – искренне поблагодарил омега. – Пожалуйста. – Тэ-Тэ. Лениво раскрыв лазурные глаза, юноша захлопал ресницами, прогоняя чересчур резкие от долгого солнца цвета, и развернулся к другу, послушно приняв ложку пудинга. – Почему сегодня из тебя не вытянуть и слово? – губы омеги сложились бантиком. – С самого утра, как воды в рот набрал. Только обед свой поклевал и всё. Потянувшись, светловолосый омега подхватил бумажный пакет, деловито заглядывая в него. – Твой папа даже клубнику тебе положил, – в негодования воскликнул он, – да как у тебя рука поднялась не съесть её? – Ты имел в виду – не поднялась, Ханни. – Ну допустим, – юноша отодвинул пакет, – и мне это не нравится, что произошло? – Я просто не голоден, – тигрёнок уронил голову на сложенные руки, – всё в порядке. Ханни, сощурив тёмные глаза, указал на друга ложкой, в которой секундой назад была горстка ванильного лакомства. – Тогда я съем? – легко спросил юноша. Это был тот самый запрещённый приём, который в ста случаях из ста работал безотказно. Успех заключался в самой простой истине – Тэхён был без ума от клубники. Не от подобных ароматизаторов или же вкуса, а именно ягод, спелых, сочных и сладких. Ханни, зная своего лучшего друга слишком давно, мог безошибочно определить случившееся, стоило заглянуть лишь в бумажный обеденный пакет, на котором каждый день красовался новый, с любовью обведённый маркером, рисунок. Всё было просто. Если в маленьком квадратном контейнере лежали красные ягоды, значит Тэхён был в том состоянии, когда райский омега всегда подкладывал тому любимую сладость, лишь бы на долю секунды вновь появилась квадратная и любимая улыбка. Взъерошенный, слово воробей после драки, Тэхён подтянул к себе пакет, хмуро вытаскивая стеклянный контейнер, являя на свет краснобокие ягоды. – Выглядит потрясно, – цокнул языком Ханни, поддевая одну из ягод за зеленую шляпку, за что тут же получил несильный шлепок по руке, – ау! – У тебя никогда нет терпения? – наигранно изумился темноволосый омега. – Я даже не успел толком открыть! Показательно потерев ушибленную руку, юноша, чьи волосы отливали золотистым отблеском в лучах солнца, надул бантиком розовые губы. Не было сомнений в том, что ягоды, как и всегда, будут разделены пополам, так же, как и любое лакомство Ханни. Прошло слишком много времени, чтобы друзья допускали возможность чем-то не поделиться, будь то клубника или же внутренние сомнения. – И откуда твой дедушка только берёт эту сладость, – со вздохом спросил юноша, отправляя целую ягоду в рот, подперев голову кулаком, – ягодные мафиози, сейчас даже не лето. – Как-то раз дедушка прислал папе несколько больших коробок, потому что тот только упомянул «сегодня что-то так захотелось». Иногда мне кажется, что дедушка уверен в наличии у своего сына двадцати детей, иначе количество привезенного не объяснить. – Я думал тогда, – Ханни издал звонкий смешок, – что у меня точно появится аллергия. Тигрёнок рассмеялся, пряча улыбку в ладонях. – Мне кажется, отец иногда относится с большим подозрением к семье своего истинного. Когда смех растворился в воздухе, а последняя ягода исчезла, оставляя за собой лишь несколько капель на дне стеклянного контейнера, Ханни придвинулся чуть ближе к другу. – Спасибо, – сказал тот, – и я слушаю тебя. – Я не знаю, – тигрёнок поёжился, оттянув пальцем тугой высокий ворот, спрятал ладони между коленей, – всё в порядке. – Да ладно тебе, Тэ-Тэ, неужели ты думаешь, что можешь меня обмануть? Это что-то в школе, о чём я не знаю? – С таким другом ко мне боятся подходить, мне кажется. – Вот именно! – гордо воскликнул светловолосый омега, хлопнув себя по груди. – Я тот самый страшный пёс для вечерних прогулок. – Ты – хуже, – тигрёнок улыбнулся. – Я сочту это за комплимент. Что-то с братом? А может быть, в твоём мелководье появилась хищная рыба? – О чём ты? – Я говорю о альфе. – Нет! – возмущённо воскликнул Тэхён. – Мне не до альф. Ханни хмыкнул, рассматривая друга из-под густых длинных ресниц, наблюдая, как лёгкий румянец исчез с карамельных скул, сменяясь бледностью. Лазурные глаза то вспыхивали красками, то гасли, превращаясь в спокойную водную гладь. – Знаешь, если продолжать быть умницей, то ничего не выйдет. Густые брови тигрёнка сошлись на переносице, и тот в непонимании поднял взгляд на друга. – Я правда не понимаю. – Ты пахнешь сомнениями и какой-то безнадежностью, это совсем на тебя похоже. Как там было… – закинув ногу на ногу, Ханни указал на омегу пальцем, покачивая им в воздухе. – Те, кто приличен, не делают историю. – Приличные женщины редко творят историю. – Так почему бы и тебе не прислушаться к этому? Сомнения никогда не приводят к результату, действуй, – омега понизил голос, подмигнув юноше, – а потом мне обязательно расскажешь. – Ты даже не знаешь, что у меня в голове, – фыркнул тигрёнок, – а советы громче крика. – Но они ведь верные, разве нет? – Ханни кивнул на собственные слова. – Вот именно. И вообще, знаешь, я могу дать ещё один совет. Если дело касается чего-то такого, – юноша изобразил в воздухе нечто витиеватое, – воспользуйся своим преимуществом. Многие люди падки на сладкую внешность, а ты как раз то, что нужно. Пока есть люди дающие спрос, нужно этим воспользоваться, верно? Твои глаза, Тэ-Тэ! Ты можешь свернуть не только горы, но и шеи. Воспользуйся возможностями, послушай опытного человека. – Ты просто болтун, – в тон другу ответил тёмноволосый омега, – заговариваешь бедных людей, не используя даже свои глаза. – В цене даже сладкие разговоры, ты не представляешь, как много одиноких людей. Но ты, мой дорогой, – юноша широко улыбнулся, – будешь моим лучшим учеником. Тот вечер, когда небо было достаточно синим, чтобы тёмные, почти чёрные, верхушки деревьев впивались в него словно иглами, был наполнен чем-то необычным, будто усталость вмиг исчезла, сменяясь призрачным счастьем. Выпитое какао оставляло после себя ощутимую сладость на мягких губах, которую Тэхён легко прищипывал ногтями в задумчивости. В этот вечер ощущалось то расслабленное спокойствие, которое наполняло каждого, почти переливаясь через край. Это было удивительно приятно ощущать родные прикосновения вновь, лелея мысль о том, что всё было просто глупым сном. Люди, окружавшие улыбающегося тигрёнка в тепле вечерней гостиной ощущались настоящим гнездом, родным домом, которого так не хватало. В тот момент, когда лазурные глаза вдруг стали больше, сверкая любопытством в приглушенном свете, Тэхён смотрел из-за плеча райского омеги на гостя, обнажающего в широкой улыбке линию десны. Это ощущалось до странного правильно и словно чужим одновременно. В тот вечер, растерянно хлопая ресницами, темноволосый омега впервые ущипнул себя за щеки, чтобы убедиться в собственном теле, оставляя на коже след. Когда под боком ощутилось копошение, тигрёнок аккуратно приподнялся, позволяя вытащить из-под себя подол тёплого халата. По стенам спальни, погруженную в уютную темноту, играли отблески горячего огонька свечи, что примостилась на тумбочке со стороны светловолосого омеги. Шумный вечер, наполненный не только вкусным сытным ужином, приготовленным верующими супругами, но и играми, от которых на щеках расцветал румянец, наполняя искрящиеся глаза отблесками счастья, вымотал не только самого цыплёнка, но и каждого из жителей одного дома с белыми стенами, что укрывали собой высокие раскидистые сосны. Принятие горячей ванны далось юному омеге особенно тяжело, и тот, едва коснувшись постели, забрался в чужие руки, ощущая, как под спину подкладывают несколько подушек, превращая объятия в небольшое подобие гнезда. – Холодно, – выбравшись из уютного вороха, Чимин упал на грудь брата, широко зевая в небольшую ладонь, – я согрелся лишь вечером, это так нечестно. Я постоянно мёрзну. – Подожди. Подцепив лежащее в ногах стеганное покрывало, младший омега подтянул то к себе, укрывая себя и брата, а после обхватывая того в крепкие в объятия, утыкаясь кончиком носа во все ещё влажную душистую макушку, пахнущую душистым хмелем. – Спасибо, – прошелестел цыплёнок, закрывая тяжёлые веки и глубоко вздыхая, – в последнее время я чувствую себя ужасно измотанным. – Удивительно. – Помолчи, – громко фыркнул Чимин, клюнув поцелуем выглядывающую из-под воротника пижамы ключицу, – но если говорить серьёзно, это немного пугает меня. Мне постоянно не достает сна и я не могу ничем заняться, словно меня хватает только на несколько минут. И я знаю, что ты прибиваешься ко мне, я просыпаюсь раньше тебя, даже когда дремлю. – Сегодня ты был большим Молодцом, Минни, – Тэхён сонно улыбнулся, поглаживая влажные волосы брата. – Почему нам так плохо? – Потому что ты не доедаешь папины приготовления, он всегда так говорит. Глубоко вздохнув, Чимин уложил ногу поверх чужих бёдер, укладываясь удобнее и ощущая, как возможность вновь открыть глаза и переодеться в любимую пижаму равняется нулю. – Как будто глаза закатываются сами собой, – на выдохе произнёс младший омега, – это немного пугает. – Совсем чуть-чуть. Голос цыплёнка становился всё более приглушенным и тягучим, Чимин лениво тянул гласные, сонно проглатывая окончания. – Мне так часто стало сниться лето, – начал он, с трудом двигая языком, – я так сильно тоскую по этому времени, даже если от жары ладони становились слишком влажными, чтобы браться за руки. Но мы всё равно это делали. Тогда всё было так хорошо, я так тоскую по свободе своего разума, он измучен и мной, и всем остальным. – Я помню фотографию шпица в панаме. Она у меня все ещё есть. – Точно, – пухлые губы растянулись в улыбке, – я так тоскую. – Мне так часто снится лето. В тот вечер был сильный дождь. Спрятавшись за подставкой, уставленной различными цветами, тигрёнок опустился на колени, чтобы дождаться, когда тень райского омеги в коридоре исчезнет, наблюдая за той из-за широких листьев. В темноволосой голове была только прямая уверенность, смятения и ни одной мысли, что могла бы остановить юношу ещё на пороге отцовского кабинета. Растерев покрасневшие от грубого плетения ковра ноющие колени над краем шорт, Тэхён тихо постучал в дверь и, не дожидаясь ответа, нажал на ручку двери, заглядывая в прохладную комнату. – Я могу зайти, пожалуйста? – робко поинтересовался тигрёнок, переступая одетыми в белые короткие носки ногами. Юный омега послушно просочился в кабинет, мягко прикрывая за собой дверь и вышагивая точно туда, где перед аккуратным чистым рабочим столом с ровной стопкой бумаг стояло одно мягкое кресло, через подлокотник которого был перекинут плюшевый персиковый плед. С вспыхнувшим любопытством наблюдая за кончиком жёлтой папки, что дразняще мелькала в больших руках за экраном ноутбука, Тэхён тряхнул чёрной копной волос, поджимая губы. – А что это? – поинтересовался тигрёнок, от волнения сцепляя за спиной ладони вместе. – Это, – альфа указал на папку, устало потирая ноющую от очков переносицу, – моя бессонница, а вот что произошло у тебя? Захлопывая жёлтый прямоугольник, Джун с толикой злой положил её под высокую стопку бумаг, украшая ту сверху опустевшей кружкой, что оставила после себя на испещрённым печатным шрифтом листе щедрое кофейне пятно. – Если я не вовремя, то я могу подождать. – Что хотел мой тигрёнок? – Разговор, – едва слышно пролепетал юноша, – я хотел поговорить с тобой. Джун кивнул, снимая очки и складывая перед собой руки, отдавая всё своё внимание на растерзание сыну. Тэхён покачнулся, попытавшись сделать шаг, но так и замер, стремительно набирающимися влагой яркими глазами, смотря перед собой точно в центр квадратного тёмного ковра с коротким жёстким ворсом. Его голос дрогнул, стоило губам раскрыться. – Меня касались. – Касались, милый? – Там, где я совершенно не хотел этого. _______________________ *Rubus idaeus (лат.) – Малина обыкновенная — раскидистый кустарник. В данном случае белые цветки малины. *На языке цветов цветки малины – покаяние. *Фраза «Приличные женщины редко творят историю» принадлежит Лорел Тэтчер Ульрих, сказанное ей в 1976 году.