Alicks – Next to You
Ноги отзывались онемевшей щекоткой, стоило босым ногам коснуться прохладного от кондиционированного воздуха деревянного пола. Нож, что до этого с особым наслаждением оставлял на бамбуковой доске глубокие борозды, оказался отложен, а юноша, чьи руки покраснели от напряжения, поднялся с высокого стула, поправляя задравшуюся ткань шорт. Дом гудел включённой техникой, сплетаясь с редкими птичьими вскриками. Захлопнув с силой один из кухонных ящиков, Чимин прислушался к тишине, выкидывая в глубокую раковину несколько спелых томатов. Вода была приятно холодной, почти ледяной, и плясала на самых подушечках тонкими иглами, такими же, как пронзали собой омежье предплечьи, в то время как светлая голова все больше нагревалась. Чимин исчезал в собственных пустых мыслях, это было похоже на спасительную пустоту, где нет абсолютно ничего, кроме собственного дыхания. Но стоило громкому хлопку двери отразиться от стен, как ровные зубы омеги крепко сжались, и пальцы со вспыхнувшей злостью обняли собой красный мясистый плод слишком сильно, поглощая тот в кулаке, ощущая, как мякоть скатывается по коже, исчезая под струями воды. Стоило ударить ладонью по дну керамической раковины, как брызги тут же разлетелись вокруг, попадая даже в уголок глаза, а пальцы вновь и вновь пропускали между собой остатки некогда сочный мякоти, смешанной с кусочками алой кожуры.***
– Это произошло в школе? – Нет, – Тэхён завёл руки за спину, крепко сжимая свое правое запястье, – не совсем. На предложение присесть, юноша лишь отрицательно завертел головой, поджимая пальцы на ногах. Альфа, что сидел перед ним за большим рабочим столом, не торопил и не подгонял, терпеливо рассматривая перед собой тонкую, все ещё подростково острую фигурку. – Это произошло несколько дней назад, – почувствовав слабых щипок на коже, голос омеги дрогнул, срываясь далеко вверх. – В тот день у нас отменили дополнительные занятия, я поехал домой самостоятельно, мне не хотелось беспокоить вас раньше времени. Джун кивнул, сцепляя пальцы в крепкий замок и упорно сжимая губы, чтобы ни единое возмущение такой глупостью не сорвалось с губ. Иногда мысли тигрёнка переворачивались, вставая вверх ногами, и не позволяли своему хозяину попросить дополнительную тарелку риса, чтобы никого не утруждать, если у самого не было возможности. – Это произошло по пути домой? – Нет, пап, – тигрёнок замялся, ощущая, как в животе скручивается настоящий узел, – это произошло здесь. Густые брови мужчины сошлись на переносице, и тот поддался вперёд, упираясь локтями в стол. – Здесь это где, дорогой? Ущипнув себя, как можно сильнее, впиваясь ногтями в повреждённую кожу, Тэхён пошатнулся, выпуская на волю дрожащие губы, что оказались тут же мокрыми от пролитых крупных дорожек слёз. Юноша обхватил себя руками, словно обнимая и утопая в объятиях возникшего, как по щелчку пальцев, отца, намереваясь в них полностью исчезнуть. Разбивающееся о рёбра взволнованное сердце альфы Тэхён мог ощущать собственной щекой, стоило только прижаться к чужой груди чуть сильнее. Джун поистине боялся слёз только троих людей. – Когда я пришёл, – сбивчиво начал тигрёнок, проглатывая окончания и сжимая в пальцах одежду альфы, – Минни не оказалось дома. Я подумал, что он скоро вернётся, ведь он говорил про это и… И я решил подождать его. Поглаживания, что мягко собой касались тёмной взъерошенной макушки казались чем-то горячим, заставляющими узел скручивается всё более туго. В этих объятиях было безопасно и тепло, словно укрыться одеялом с головой. Тэхён икнул, сбиваясь со своей мысли и ладного рассказа. Чем больше ласки и любви осыпалось на омегу, тем сильнее слёзы становились настоящими и почти горькими. – Решил немного подремать в гостиной, мои глаза так сильно слипались. Но меня разбудил не звонок Минни, а чужие руки, они были под моим пледом, – юный омега рвано выдохнул, поднимая припухшие лазурные глаза на отца. – Я думал, мне это приснилось, но его руки… они были под моей одеждой. Везде. Джун выдохнул, укладывая ладони на узкие плечи омеги, с бурлящим волнением рассматривая покрытое красными пятнами от слёз лицо юноши. Некогда брошенный вскользь вопрос:«А ты убил бы за меня?»
мягко всплыл в сознании, отдаваясь эхом того хмурого солёного дня. Это было исключительной правдой, чистейшей и кристальной. Джун поистине любил только троих людей в своей жизни. Глупый вопрос о страшном сне едва не сорвался с губ и мужчина чуть сжал плечи, укрывая юношу в объятиях вновь. Никакая рациональность не могла встать в один ряд с любой возможностью опасности, даже если это было просто дурацким сном. Но это было намного страшнее, зарождая пламя в глубине тёмных чайных глаз. – Дорогой, – мягко произнёс Джун, – почему ты не рассказал нам об этом раньше? – Я боялся, – ровно выдавил из себя тигрёнок, потянувшись руками вверх так, чтобы обвить ими крепкую шею, прижавшись щекой к плечу. – Даже тогда я не закричал. Он выглядел так пугающе, папа, я боялся что он причинит всем нам вред, если сделаю что-то не так. Мне было так страшно, я едва мог пошевелиться и его руки… они были под поясом моих пижамных брюк и под футболкой, – раскрасневшиеся припухшие губы задрожали, – я не знал что делать, я был так напуган, папа. Солёные дорожки, что стремительно сбегали с румяных щёк, превращая ткань под ними мокрым пятном, от чего у мужчины вдоль позвоночника проносился табун мурашек, исчезая в поднявшейся температуре тела. – Тише, иди-ка сюда, – бережно подведя за собой юношу, Джун перегнулся через стол, чтобы подтянуть к себе полупустую коробку с салфетками, – хочешь я принесу тебе воды? Тигрёнок неловко кивнул, нехотя отстраняясь и забирая себе несколько салфеток. – Спасибо, – едва слышно просипел он. Едва за мужчиной щёлкнула дверь, юноша с силой растер своё лицо, оставляя на нём влажные красные полосы. Длинная чёлка неприятно падала на глаза, а небольшая заколка оказалась потеряна где-то в тёмном кудрявом ворохе, на что юный омега лишь недовольно фыркнул и глубоко вздохнул, цепляясь взглядом на жёлтый кончик папки. Здраво рассудив, что уже достаточно совершилось глупостей и ещё одна будет подобно капли в океане, Тэхён, покосившись на дверь, в одно мгновение подлетел к заветной стопке, выуживая злосчастную папку. Она была немного пухлой, словно хранила в себе небольшую коробку. Прощупав вещицу со всех сторон, юный омега заглянул внутрь, с любопытством рассматривая измятую копию городской карты с замысловатыми линиями и знаками точь в точь, как в фильмах, что так любит смотреть вечерами райский омега. По привычке заглянув на заднюю сторону листка, тигрёнок, громко шмыгнув и уколовшись острым краем скрепки, выронил из рук остальное содержимое, и многочисленные потрепанные фотографии разлетелись, опадая осенними листьями прямиком к ногам в белых носках. Писк сорвался с омежьих губ и, подгоняемый приближающимся шумом по ту сторону двери, Тэхён опустился на пол, чтобы судорожно собирать улики, пачкая вновь возникшими слезами, смутно проглядывая каждый снимок. Обустроив всё так, как было изначально, тигрёнок охнул, вновь падая на колени, чтобы подобрать из-под стола не замеченную ранее фотографию, пряча ту под пояс шорт, скрывая длинной белой футболкой. Когда омега поднялся на ноги, наполненный стакан опустился на столешницу, и юноша вздрогнул под строгим взглядом отца, виновато протягивая тому на ладони ловко выпутанную из волос заколку. – Я обронил, – потрескавшиеся уголки раскрасневшихся губ дрогнули, – прости. Увидев, как маска серьёзности исчезает с лица альфы, вновь превращаясь в взволнованность, юноша рухнул без сил в стоящее позади кресло, утопая в нём, как некогда в объятиях отца. Тэхён выглядел хуже маленького воробья после ожесточенной продолжительной драки. Джун вздохнул, подставляя к сыну мягкую и достаточно высокую подставку для ног, которая неизменно стояла у одного кресла, через подлокотник которого был перекинут мягкий плед. Аккуратно сев и забрав из рук заколку, мужчина со всей заботой подцепил мешающие кудрявые пряди, чтобы бережно заколоть ту и проверить, не тянут ли болезненно нечаянно схваченные волосы. Когда в руках юноши оказался стакан и сухая салфетка, Джун выпрямился, вновь коснувшись острого плеча. – Тигрёнок, ты хочешь ещё что-то мне рассказать? – Никто не знает об этом, – сделав глоток, юноша шмыгнул, промокая салфеткой уголок губ, – даже Минни. – Ты хочешь им рассказать? – Нет! – восклик оказался слишком громким и резким, юноша ровно сел, заговорив тише, – пожалуйста, я не хочу чтобы кто-то ещё знал об этом, – его слова сочились, почти падая каплями правды на колени отца. – Мне… мне так стыдно. Я чувствую себя грязным. – Мой хороший. Тэхён потупил взгляд, растирая ладонью живот от возникшей ноющей боли. Юный омега держал голову пустой, мысленно запирая себя только в этой комнате и делая всё точно так, как несколько тысяч раз до этого репетировал в собственных мыслях, только вот сам вид отца больно впивался когтями в и так израненную душу. Даже если Намджун был в ярости, сейчас он сидел перед собственным сыном, имея не только поникшие плечи, но и в миг осунувшееся лицо, пока в чайных глазах плескалась вина. Тэхён с трудом проглотил вязкий ком, едва находя хотя бы тень того зверя, что жил в душе мужчины. Точно такого же, какой иногда заволакивает собой медовую патоку родных глаз. Громко поставив стакан на стол, тигрёнок упал на шею мужчины, сжимая ту почти до боли, чувствуя, что едва может усидеть на кресле, чтобы не упасть на пол. Сжав в взмокшие кулаки мягкую ткань одежды, юноша крепко зажмурился, стоило ответным объятиями поглотить его, и звуки тихой колыбельной медленно вплетались в прохладный воздух комнаты, лаская собой слух. Тэхён чувствовал, как лёгкие покачивания успокаивают его, позволяя измученному разуму забыться. Влажная от слёз щека вновь оказалась прижата к крепкому плечу, и омежьи губы расплылись в улыбке, лелея мысль о той защите, за которой всегда прячется любовь.***
Если перегнуться через высокие перила, то можно было ухватить взглядом кусочек гостиной, в которой некоторое время назад исчез обладатель чёрной кудрявой макушки. Сегодня была пятница, поэтому первый этаж медленно наполнялся знакомыми звуками рекламной заставки предстоящих фильмов перед долгожданными сериями сериала, что так облюбовал Джин. Уютно располагаясь на диване, тот всегда был прижат с боков тёплыми птенцами, что ютились под мягким пледом, незаметно утаскивая из блюдца старшего ломтики очищенного яблока и груши. Обронив на дверное полотно костяшки пальцев, Джун, получив глухое согласие, проник внутрь гостевой, с щелчком закрывая за собой дверь. – Привет, – всё такой же глухой голос раздался из-под натянутой на голову кофты. Почему-то с этим элементом одежды Юнги никогда не находил общего языка, застревая в горловине чёрной макушкой. – Я сейчас спущусь, одну минуту. В два шага оказавшись у гостя, Джун придержал того от неминуемого падения из-за сваленных на пол элементов гардероба, рывком стягивая кофту на положенное ей место. Мужчина охнул, прижав руку к задетому воротом носу. – Спасибо, – Мин, раскрыв зажмуренные глаза, удивлённо моргнул, – ох, это ты. – Нам нужно поговорить. Одернув кофту и расправил ту ровно по плечами, Юнги ощутил неприятный холодок вдоль позвоночника, смазано вылавливая воспоминания из детства, на миг ощущая себя провинившимся подростком, который только что забрался по водостоку в свою комнату ранним утром. Джун находящийся за пределами границ дружелюбия казался словно ещё больше и выше, от чего младший альфа выпрямился, так же расправляя плечи, но всё же не доходя до их ширины. – Я слушаю тебя. Мы будем беседовать прямо здесь или мне пройти к тебе? – Ты прикасался к Тэхёну? – Ким никогда не отличался особым умением искусной игры. В особые моменты растрёпанных чувств, он был прямолинеен и груб, становясь острым на язык. – Что? – Юнги опешил, издав смешок. – Джунни, ты явно переработал. – Мой собственный ребёнок в слезах не был моей больной галлюцинацией, Мин Юнги. Глаза младшего альфы тут же расширились, и тот с трудом проглотил ставшую вязкой слюну, проследив, как челюсть мужчины перед ним напряглась и заострилась. Глупый, совершенно глупый отчаянный ребёнок. Аромат в прохладной комнате, в которой гулял лёгкий сквозняк, словно забрал весь кислород, расползаясь по всему пространству подобно плесени, оглушая своими терпкими и настолько сильными нотами, что казалось, они могли запросто вцепиться в горло, как острые клыки обезумевшего хищника. Юнги не отступил, делая шаг вперёд и сжимая кулаки. – Я не имею к этому отношения, – твёрдо произнёс альфа, заглядывая в чайную освирепевшую бездну глаз мужчины, – не думал, что после такого количества лет знакомства, ты предъявишь мне подобное, перед этим пригласив гостем в собственный дом. – До странного реалистичный сон получается, – Джун склонил голову, одаривая хмурого друга ямочками на щеках, – любопытно. – Какой ещё сон? Что за бред здесь творится? – Сегодня Тэхён пришёл ко мне весь в слезах, заявив что несколько дней назад днём после занятий он проснулся и почувствовал на себе твои руки, Мин. Мне рассказать дальше или, может быть, ты вспомнишь сам? – Мне даже не было в это время дома, – Юнги повысил голос от переизбытка эмоций, – я, чёрт возьми, всю эту неделю днём был у Хосока! Что за бред, Намджун?! Воздух исчез из лёгких, когда младший альфа оказался крепко прижат к дверце платяного шкафа, ударяясь о дерево макушкой. Плечо, что крепко сжимала собой большая ладонь, натужно отозвалось болью. – Почему бы не проверить камеры? – озлоблённо зашипел Юнги, не сводя глаз с наполненного яростным спокойствием взгляда Кима, прижимаясь макушкой к поверхности. – Обвинять без единого доказательства это далеко не в твоём духе. – Это удивительное совпадение, ведь система находится на ремонте. Всё складывается так интересно. – Твой сын – чёртов подросток. Неужели ты всё ещё находишься в той стадии, когда дети не научились пользоваться ложью и чувствами родителей? Густые брови мужчины удивлённо приподнялись, обнажая тонкую россыпь капилляров на веках. – Какая ему выгода с этого, Мин? Разрешение на сладкое перед основным блюдом? – Я не имею к этому никакого блядского отношения! Встряхнув своего старого друга ещё раз, Джун поддался вперёд, почти касаясь чужого лба своим. Его голос сочился умиротворением, будто это было лишь эмоциональным обсуждением прогноза погоды на выходные. – Он – мой сын, кем так же является и Чимин. Эти два ребёнка являются моей с истинным семьёй. Сколько процентов из ста есть вероятность, что ты бы обернул слова своего ребёнка ложью, Юнги? – альфа понизил голос. – Ты ведь знаешь правила, что случается, когда касаются семьи. – Нельзя слепо верить даже своему ребёнку, это воняет глупостями, Джун, ты сам должен это понимать. Ощутив ещё один удар макушкой о дерево, Юнги выдохнул сквозь плотно сжатые зубы. – Так докажи мне обратное. Злость вскипела в теле младшего альфы, и тот, сжав чужое запястье, извернулся из крепкой хватки, отбрасывая от себя руку, наступая вперёд. Фальшивое безразличие, что маской осело на лице Кима и его глухота выводили Мина из себя, и тот с силой оттолкнул от себя мужчину, обнажая заострившиеся клыки. – Иди к чёрту, Ким, со своей грёбанной защитой! Защитой кого? Ах да. Точно. Кровных уз, а не здравого смысла. Джун растянул пухлые губы в миролюбивой улыбке, поднимая ладони вверх. – Советую тебе заказать билет на ближайший утренний поезд, – всё так же спокойно говорил Джун, – как можно быстрее. Я слышал, что это является популярным направлением. Также сократи контакты с моей семьёй до момента отъезда и не кривь лицо перед Сокджином и детьми, они не должны ничего знать об этом. Будь обычным. Юнги не проронил ни слова, ощущая холодные прикосновения отчаяния, что медленно забирались по обнажённым ступням вверх, словно утягивая за собой в преисподнюю. – И да, – рука альфы оказалась на ручке двери, – соври что-нибудь. Скажи, что в твоём присутствии срочно нуждается Чонгук, но не переусердствуй. Я не хочу волновать свой райский сад ещё больше. Также я знаю, что вы с Чимин неплохо подружились, советую тебе по приезду не выходить на связь, допустим, из-за сильной загруженности. – Ты совершаешь большую глупость, Намджун. Старший альфа махнул рукой, словно отгоняя назойливую муху. – О, – протянул тот, – прошу, избавь меня от этого.***
Небо, что касалось собой верхушек высоких сосен, напоминало собой нечто, щедро пропитанное густыми и тёмными чернилами, грозясь пролиться прямиком на лобовое стекло несущейся машины, водитель которой громко выругался, стоило колесу пронестись по глубокой выбоине. – Сбавь, – со злостью выплюнул Чимин, поворачивая голову к едва не оскалённому Хосоку, крепче вцепившись в повреждённое кровоточащее плечо, стреляющее болью от каждого резкого движения. – Я сказал сбавь скорость, чёртов придурок! Трасса, длинной лентой выходящая за город, имела достаточно редкие дорожные фонари, и те неприятно ударяли по глазам световым вспышками. Редкие встречные машины превращались в размытые яркие кляксы всё сильнее, стоило яркой стрелке ползти всё больше вниз, где цифры становились для омеги по-настоящему пугающими. Но больше, чем это, пугал юношу только человек, давно ставший близкий другом, но имеющий такого же паразитарного монстра в своём разуме, как и сам Чимин, чьё дыхание участилось, а сердце загремело. Юноша, к своему удивлению, вскрикнул, когда звонкий гудок раздался слева, тут же исчезая в скорости. – Хосок! Светловолосый юноша с трудом выпустил из себя воздух в тщетной попытке успокоиться. Эти несколько часов, стоило Чимину покинуть территорию дома, казались температурным сном с примесью тошноты. Всё не только падало из омежьих рук, но и сам разум был словно затянут плёнкой. Ошибка тянула за собой следующую, превращаясь в большой склизкий ком, что придавливал своим весом юношу. Чимин так глупо зацепился тогда ботинком о порожек машины, преподнося дорогим подарком ту самую заминку, которой с удовольствием воспользовался недруг, вооружаясь небольшим складным ножиком. Салон машины пах слишком приторно и дёшево для того холеного альфы, что, судя по запонкам на грубой белоснежной рубашке, занимал не последнее место в своём потрёпанном офисе на верхнем этаже старой многоэтажки. Этот человек должен был стать очередным трупом, развлечением и отдыхом для одного юного беспечного омеги, что оказался придавлен к заднему сиденью автомобиля, которое было сальным на ощущение и безнадёжно прокуренным. Тогда Чимин лишь глупо улыбался, намереваясь проснуться, как от страшного сна, выпуская из ослабевших рук схваченную в спешке опустевшую стеклянную бутылку, даже не заботясь о упавшим из рук неподалёку собственном пистолете с потрёпанной наклейкой Хэллоу Китти на рукоятке. Необычное ощущение, собирающееся точкой в районе сердца, заставило омегу выпасть из происходящей реальности, будто бы упав в пропасть и не ощущая даже мазнувшего по плоти чужого лезвия, что с лёгкостью преодолело барьер из рукава растянутой тусклой толстовки. В груди жглось и стягивалось, как коркой. Юноша прижал ладонь к груди, стаскивая в кулак ткань. Там болезненно сжималось, не позволяя вдохнуть, и боль, словно набираясь сил, в одно мгновение обожгла собой сосуды, взрываясь фейерверком под кожей, заволакивая мутный медовый взгляд тёмной непроглядной пеленой. Тогда собственный крик показался Чимину до одури оглушающим, и мир, как по щелчку пальцев, возник вновь, стоило выстрелу раздаться где-то сверху. Переведя почти обезумевший взгляд на знакомую фигуру в проёме раскрытой двери, Чимин залепетал что-то нечленораздельное, едва чувствуя возможность дышать даже после того, как тело альфы, упавшее на него, исчезло, а самого омегу коснулись знакомые руки, как куклу, забирая к себе. Тогда мир приходил для юного омеги волнами. Не имея возможности твёрдо стоять на своих двоих, Чимин оказался взят на руки, а перед медовым взором то появлялись, то исчезали машины с распахнутыми настежь дверьми, которые казались сном. Сейчас Чимин понимал, что Хосок был действительно зеркалом для самого омеги. Узнавая себя в этом глупом поведении, юноша вспыхнул злостью и вцепился в чужую руку, запуская в ту когти в попытке обратить на себя внимание. Хосок, мельком глянув на детское поведение, только сильнее вдавил педаль газа, вызывая у юноши по правую руку от себя настоящую вспышку гнева. Альфа мог бы поклясться, что слышал настоящее разъярённое шипение, когда омежьи руки оказались, словно повсюду, причиняя вред не только машине, но и самому мужчине, а полученные удары в ответ, казалось, лишь разадорили беснующуюся кошку внутри юноши. Хосок вскричал, обволакивая каждое своё слово угрожающим рычанием, но встретил такое же сопротивление в виде шипения в ответ, что сочилось ядом, ловко врываясь в промежутки, когда грязные отборные ругательства Чона сходили на нет. Последовательность гудков от встречных машин заставила Чимина затихнуть и в одно мгновение замахнуться, чтобы обрушить слабый, но весомый неожиданный удар повреждённой рукой прямиком мужчине в лицо. Машина от резкого поворота руля собрала несколько впадин на встречной полосе, зашуршав прерывистой линией почти у обочины, вновь резко со скрипом шин въехала в нужную полосу и в одно мгновение увеличила вновь скорость под оглушающий омежий в крик и громкий возглас Чона. Та, зацепив колесом кромку придорожного оврага, зашелестела песком и мелким гравием, что отбивал дробь о защиту картера. Со злостью вдавив тормоз до упора, Хосок дёрнулся, стоило машине замереть. Поверхностное рваное дыхание разрезало собой тишину салона, и Чон убрал ослабевшие, чуть подрагивающие руки с руля и опустил те на колени, переводя взгляд на замершего юношу, чьи раскрасневшиеся глаза, казалось, метали молнии. Чимин дрожащими от случившегося руками отстегнул ремень и почти откинул тот от себя, ударяя дверь кусочком металла и развернулся к альфе, замахнувшись. Алые пухлые губы задрожали и изогнулись маленькой подковой, а глаза тут же налились слезами, что резво сбегали по бледным щекам. С силой стерев с лица слёзы страха, Чимин всё же обрушил ещё один удар на плечо альфы и отвернулся к окну, громко шмыгнув взмокшим носом. Маленькие мягкие руки омеги оказались спрятаны в манжеты, а покрасневшие кончики пальцев нервно стискивали друг друга. Хосок вздохнул и, не произнося ни слова, завёл заглохший автомобиль и растёр руками шею. Включённые аварийные огни мерно пощёлкивали в тишине салона. Чон не съезжал на гладкий асфальт, медленно плетясь по песку и гравию, выискивая взглядом любые огни, что могли бы оказаться заправкой. Тихие всхлипы раздавались всё реже, и Чон чуть увеличил тепло, краем глаза замечая усиливающуюся дрожь юноши. Припарковавшись на одинокой стоянке пустующей без ночных клиентов заправке, Чон отстегнул свой ремень чуть щурясь от излишней яркости освещения небольшого домика с плоской крышей и большой вывеской. – Подожди меня здесь, – мужчина осторожно коснулся омежьего локтя, который тут же отдернули, – ты закроешь двери сам или лучше это мне сделать? Тут пусто, а я на минуту. – Закрою, – буркнул Чимин. Такое приятное тепло салона разбивалось прохладным уличным воздухом и Чимин вздохнул, засмотревшись на собственное отражение в стекле двери, что только что закрыл собой альфа. Юноша вздрогнул, когда стук раздался чуть ли не в самой голове, и развернулся, чтобы увидеть в окне недовольного Чона, что указывал пальцем куда-то вниз. Блокировка дверей послушно отозвалась щелчком. Выудив откуда-то из беспорядка небольших отсеков полупустую измятую пачку жвачки, юноша закинул в рот длинную сладковатую пластинку, начиная вгрызаться в неё передними зубами, измельчая до маленьких кусочков. Серебристая обёртка, свернутая в маленький шарик, была отправлена в полёт по салону щелчком пальцев. Юноша прикрыл глаза, утопая в кресле, сложив руки на груди, что неудобно путались в длинных рукавах. Хосок казался взволнованным, но не так, как обычно. Что-то в мужчине не давало Чимину покоя. Альфа был излишне дёрганым, но в тоже время его движения были скованы, и глаза как-то странно беспокойно бегали. Это необычное зеркало давало больше вопросов, чем ответов для усталого разума. Когда вновь возникший щелчок заставил раскрыть сонные глаза, Чимин толкнул дверь, вываливаясь на ночной прохладный воздух, жадно наполняя им свои лёгкие. – Бери свой рюкзак. Густую ночную темноту нарушали только редкие проносящиеся по трассе автомобили, что рябили светом своих фар сквозь тонкие стволы сосен, и глухая, едва слышная ненавязчивая музыка, звучащая за стеклянными дверями небольшого домика. Чимин поёжился от разницы температур и забрал рюкзак, поспешно брошенный на задние сидения. От хлопка двери Хосок поморщился, словно проглотил добрый стакан лимонного сока с цельной мякотью, и открыл багажник, приглашающим жестом указывая на него. – Садись на край и снимай рукав. – А где «пожалуйста»? – Минни, солнце, будь так добр. – Индюк, – юноша фыркнул, но всё же послушно сел, умещая сумку на своих коленях. Выпутаться из рукава предстояло трудной задачей, рука противно ныла и кожа натягивалась, отдавая болью куда-то в кончики пальцев. – На самом деле, я не в курсе, какое животное мне подходит, никогда не задумывался. Но, мне кажется, бурундук подходит больше, чем индюк. Рюкзак оказался отложен и вместо него в омежьи руки был уложен шоколадный батончик, который являлся любимым лакомством капризного на еду юноши. Уголок пухлых губ дёрнулся от исправной памяти одного несносного Чон Хосока. – Это твоя попытка извиниться передо мной за своё поведение? – хмыкнул Чимин, но подарок принял, разворачивая обёртку, пока рукав футболки, что скрывалась под кофтой, аккуратно закатывали. Толстовка, собранная у самой шеи превращались в ком, поэтому Чимин перекинул мешающий пустующий рукав через другое плечо, словно шарф. – Ты бы сделал так же, – рюкзак звякнули молнией переднего кармашка, – опять у тебя сплошной бардак. – Не правда. – Правда, что ты в прошлый раз мне преподнёс? Припони. Чимин вытянул губы трубочкой, смотря на нетронутую соблазнительную шоколадку. Живот громко дал о себе знать, недовольный происходящим. В заботливо протянутую салфетку юноша послушно вложил свою жвачку, и ту скомкали, от чего Хосок даже не поморщился. – Большую пачку твоих любимых хлопьев. – Это была аукционная большая пачка, которая шла «1+1», и то, ты вручил мне только одну, несносный мальчишка! – в чувствах воскликнул Хосок без тени обиды. – Я думал, там будет ещё и игрушка! – Какая может быть игрушка в сахарных колечках? Диабет в пластиковом пакете? – Но тебе же понравилось! Они твои любимые! – голос омеги стал выше, и тот в чувствах стукнул ладонью по лбу мужчины. – И мне понравилось! – Значит, ту одну пачку ты всё же зажал себе? – прищурившись в подозрении, Хосок придвинулся ближе, заглядывая в медовые глаза, что так упорно отводил Чимин, и стукнул того по лбу в ответ, закрепляя своё действие щелбаном. Растерев лоб, юноша с долей обиды надул щёки, сводя над переносицей аккуратные брови. Повертев с минуту сладость в рукав, Чимин всё же выдохнув, едва зашипев от шипящей ватки на свежей ране. – Откуси, – омега протянул шоколадку мужчине, – только не половину, как обычно. Откусив следом за Чоном свой кусочек, Чимин вздохнул, устало сутуля спину и болтая ногами в воздухе. То необычное чувство в груди то возвращалось вновь, то исчезало, оставляя после себя неприятную скованность, но не покидало грудную клетку на совсем. Обратиться к врачу уже казалось не такой обременительной идей. С трудом выудив из кармана телефон, Чимин разблокировали тот, тут же расплываясь в улыбке, стоило пролистнуть череду уведомлений о новых сообщениях о разных глупостях. Ответить Юнги юноша постеснялся, боясь нарушить чуткий сон альфы. В последнее время всё стало чуточку лучше, сон крепче и появился аппетит, чему способствовал одним лишь своим видом Мин, вызывая на лице омеги мягкую улыбку. Чимин никогда не думал, что обычная дружба может вылечить бессонницу. Улыбнувшись, юноша быстро открыл интересующий диалог, и, зажав зубами шоколадку, принялся печатать сообщение для брата, долго выискивая подходящий сикер в форме сердечка. Этот засранец вряд ли спал, о чём и свидетельствовал тут же пришедший ответ. Отложив телефон, Чимин откусил ещё кусочек, довольно прикрывая глаза и начиная сильнее болтать ногами. – Ты что-то принимал сегодня? – вопрос растворился в ночной прохладе и последний разноцветный пластырь коснулся кожи, закрепляя повязку на ране. Хосок загладил его кончик и поднял взгляд на задумчивого поникшего юношу. – Ну? – Аспирин, голова утром просто раскалывалась. Собрав остатки бинта и пластыря, Чон помог омеге вновь одеться, перед этим поправив закатанный рукав футболки. – Ты ведь понял о чём я. Чимин закусил губу, накрывая место повязки ладонью, отрицательно покачав головой. Тепло под боком исчезло всего на мгновение, когда мужчина отошёл к домику и как можно быстрее вернулся, вновь усаживаясь рядом, прижимаясь боком к боку омеги. – Прости меня за моё поведение, я напугал тебя и рисковал за зря, – закончил свою мысль Хосок. – Спасибо за повязку, – Чимин улыбнулся, поворачивая голову, – и всё в порядке, я бы поступил так же. Альфа легко подтолкнул юношу в плечо. – Так что? – Я принимал что-либо один единственный раз, тогда… В отеле. Облокотившись сзади на руки и вытянув ноги, Хосок задумчиво покосился на кончики кроссовок, стукнув ими друг о друга и перевёл взгляд на тёмное небо с россыпью звёзд, что были намного ярче, чем из окна квартиры. – Я не знаю, что это было, – подал голос Чимин, – это началось, как приступ и так же закончилось. Резко. – Ты не сообщал про проблемы со здоровьем. – Это что-то другое, – юноша насупился, – не знаю. Никогда такого не чувствовал. Хосок глянул на юношу, с придиркой осмотрев того на предмет несостыковок с обычным его состоянием. – Но ты выглядишь лучше, Минни, – Чон кивнул, – надеюсь, сегодня просто не та фаза луны. Но, – мужчина пригрозил пальцем, – в случае твоих проблем со здоровьем мне придётся отстранить тебя на радость твоим родителям. – Обо мне знает только отец, – юноша сцепил руки, – и брат. Громкий заливистый смех заставил омегу вздрогнуть и повернуться к мужчине на чьих зажмуренных глазах выступили маленькие капли сёлез. Лицо Чона раскраснелось, и омега фыркнул, вновь ударяя того в плечо. – Я не сказал ничего смешного! – Ваш папа, – Хосок хохотнул, – как тот самый ребёнок, которому говорят, что его хомячок после грозовой ночи убежал в цирк к друзьям. Чимин насупился. – Ты дурак, – он фыркнул, вздёрнув аккуратный маленький нос, – а ещё болван. Не нужно было приносить тебе хлопья. Звёзды переливались белым светом, прячась за редкими облаками, которые могли коснуться собой острые верхушки спящих сосен. Казалось, стало ещё холоднее и маленькие мурашки легко прокрадывались под ткань одежды. Уютные минуты тишины текли медленно, позволяя напряжённому телу расслабиться, позволить приятной пустоте наполнить наконец-то опустошённую голову. Привалившись к плечу мужчины, юноша устроился уютнее, кутаясь в кофту и сонно хлопая длинными пушистыми ресницами, подавив очередной зевок. Светловолосый омега почти провалился в сладкую дрему, как его голову аккуратно приподняли, удерживая странно напряжёнными руками. Не успев задать вопрос, Чимин получил строгий взгляд альфы и тёплую ладонь на губы, что поддался вперёд, осматривая пространство пустующей заправки. Задержав дыхание, Хосок прищурился, привлекая омегу ближе к себе. – Бери свой рюкзак и перелезай назад, – раздалось шёпотом над самым ухом, – не высовывайся и не тряси машину. Юноша недовольно дёрнулся, извернувшись в чужих руках и, с негодованием смотря на альфу, чья ладонь всё так же крепко прикрывала тому рот. – Я так сказал, – строго произнёс Хосок, – у баков около заезда уже долгое время припаркован автомобиль. Никто не заходил в помещение, кроме меня. Убрав чужую ладонь, Чимин зашипел: – Почему он просто не может стоять здесь? Ты думаешь работники приезжают на автобусах в эту забытую всеми дыру? – Они паркуются сзади здания на специальной площадке. – Значит, там просто кто-то устал с дороги, перестань накручивать себя по пустякам. Это была трудная ночь и мы оба устали, поэто- – Быстро, – сквозь зубы процедил Хосок, – для таких умников, как ты, дальше по дороге в пятистах мастерах есть мотель, задрыпанный, но сносный. Думаешь он хуже, чем чёртова заправка? Поднявшись на ноги, Хосок вновь огляделся, поправляя задравшийся край джинсовой куртки. – Сокси. – Я всё сказал. Только раскрыв пухлые губы с шоколадной точкой для требовательного ответа, как багажник перед омежьим носом закрылся и через мгновением машина легко покачнулась от веса севшего на водительское место альфы. – Чем она тебе так не понравилась? – сетовал Чимин, перекидывая свой рюкзак на заданее сидение. – Глупости какие, Сокси. Нам просто нужно отдохнуть и расслабиться. Юноша пошатнулся от резкого поворота машины и плюхнулся на пол багажника, зашипев рассвирепевшим котом. Зацепившись за подголовник, омега подтянул себя, и, уловив момент прямой дороги, все же перелез, ударяя ногой по спинке водительского места, за что получил тот самый взгляд через зеркало заднего вида, что заставлял замереть испуганным крольчонком.***
Наспех накинутый рюкзак неприятно оттягивал собой капюшон кофты, тянул ворот назад, врезаясь в горло. Поудобнее перехватив ботинки за задники, Чимин, почти не дыша, пробрался по лестнице на второй этаж, замерев на последней ступеньке. Сильное желание потревожить сон гостя было почти непреодолимым, и юноша прикусил щёку изнутри, замявшись. Как бы светловолосый омега не отнекивался от этой мысли, но он действительно тосковал, затяжным ноющим чувством это разливалось где-то глубоко внутри. На носочках дойдя до нужной двери, светловолосый омега всё же опустил ладонь на ручку двери, но так и не решился повернуть ту, пойдя на поводу у своего глупого желания. В последнии дни мигрень была частым гостем у Юнги, беспокоя своим появлением не только самого мужчину, но и остальных, в особенности одного омегу, который ощущал себя сейчас престижным щенком. Пообещав себе проснуться как можно раньше, чтобы поскорее увидеться и рассказать о накопившихся приключениях за эту дурацкую ночь, Чимин направился в собственную спальню, едва слышно скрипя дверью. Когда Тэхёну приходилось ютиться на просторной кровати одному, он всегда засыпал калачиком где-то на самой середине, забирая одно из одеял в свои крепкие объятия. С возрастом омега не изменял своим привычкам, всё так же просыпаясь посреди ночи, растянувшись по диагонали, скинув подушку и одеяло с разных сторон кровати. Сейчас, с осторожностью облокотившись коленом о матрас, Чимин, предусмотрительно перед этим поставил свои вещи у самого входа, и оставил на открытом лбу младшего брата ласковый поцелуй сухих губ, от чего младший омега наморщил нос, выдыхая. Водные процедуры перед сном казались для Чимина одной из видов изощрённых пыток. Там, под горячими струями воды, вдоль чуть выпирающих позвонков пронеслась та самая холодная дрожь, что остужала собой пылкий нрав омеги, сменяя это ощущением абсолютной беззащитности. Ныряя в объятия растянутой футболки и проигнорировав небрежно накинутое на край раковины чистое белье вместе с пижамный низом, юноша потоптался на мягком коврике, чтобы окончательно высушить ступни, не обращая внимания на стоящие рядом тапочки. Юноше казалось, что, не окажись он сейчас в чьих-то руках, то попросту лишится чувств, поэтому, чуть не выбежав из ванной комнаты в ореоле клубов пара, юный омега направился к постели, забывая про всё на целом свете. Подобрав с пола брошенное одеяло и положив его на половину тигрёнка, Чимин аккуратно пробрался к брату, укладываясь на него сверху так, чтобы оказаться нос к носу, оставив на губах один из поцелуев и прижаться всем телом так тесно, насколько это было возможно. Светловолосый омега чувствовал себя изголодавшимся, словно до всего, поэтому, стоило рукам обвиться вокруг согревшегося горячим душем тела, Чимин разомлел и прильнул к брату так, чтобы оказаться у того под боком. Тэхён всегда просыпался медленно и трудно, но все действия были слишком трезвыми для сонного разума. Округлый кончик носа тигрёнка едва ощутимо прошёлся по доверчиво открытой подставленной под прикосновения шее, даря собой крупную дрожь усталому телу. Чимин шумно выдохнул, дразня своим дыханием сонного омегу, и повернулся больше на бок так, чтобы без труда закинуть ногу на омежьи ноги, привлекая того ближе к себе и запуская пятерню в спутанные, всё ещё влажные кудрявые пряди на самом затылке, и притягивая голову брата ближе к себе, ощущая тёплые, слегка липкие от количество бальзама губы на сгибе плеча. Чем сильнее чужое дыхание становилось осознанным и хватка рук становилась всё крепче, пробираясь под влажную ткань футболки вверх, задирая ту и оголяя рельеф рёбер, Чимин вздыхал, ощущая себя по настоящему слабым, послушно поддаваясь и отзываясь на любое прикосновение, чуть подрагивая от редких, но сильных дуновений ветра из приоткрытого окна.***
Когда луч света, пробивающийся между гардинами, становился непростительно ярким, рука коснулась ещё тёплой, но уже опустевшей второй половины постели. Проведя кончиками пальцев по измятой простыни, Чимин раскрыл глаза, с минуту разглядывая молочно-кофейный от полумрака в комнате потолок. Смутное чувство тревоги, появившись из ниоткуда, врезалось на своей огромной скорости в хрупкую клетку из рёбер, сокрушая всё на своём пути, переворачивая внутренности вверх дном. Приподнявшись на локтях, юноша сонно оглядел комнату, не заприметив ни форменного пиджака, ни рюкзака, что всегда стоял рядом с ещё одним, только цветным и пушистым. Пижамные шорты нашлись заботливо уложенными в кресле и, поспешив надеть те, юноша, перепутав между собой тапочки, выскользнул из спальни, с некоторой досадой, отмечая про себя все ещё закрытую дверь гостевой комнаты. В доме стояла тишина, только звон посуды раздавался совсем глухо и такой же голос райского омеги, обрывки фраз которого едва долетали до омежьего слуха. Первый этаж встретил омегу особой прохладой, заставляющую растирать предплечья, чтобы согреться после приятного тепла одеяла. Судя по звукам, в доме, кроме самого Чимина, находился лишь один человек, что нашёлся на кухне, достающим вчерашнюю посуду из посудомойки. – Доброе утро, мой цыплёнок, – тёплая улыбка словно могла согревать собой, и юный омега, ощутив мурашки от разницы температур, широко улыбнулся в ответ, приглаживая взлохмаченные волосы. Забрав со стола кусочек тоста, юноша в непонимании посмотрел на снующего туда сюда родителя, а едва проснувшуюся голову посетила странная мысль. Сверив время и убедившись в своей правоте, цыпленок ещё раз осмотрел переодетого из привычной по утрам пижамы райского омегу, с удивлением заприметив на том даже цветастые носки. – Когда ты успел приехать со школы, пап? – поинтересовался Чимин, хрустя последним кусочком тоста и подходя к райскому омеге ближе, сонно прижимаясь щекой к руке, обняв её. – Ох, дорогой, – одарив цыплёнка ласковым щелчком по носу, Джин вновь улыбнулся, откладывая на столешницу очередную тарелку, – я не ездил сегодня, вместо меня поехал отец. – Тогда почему ты одет? Комбинезон, кофта, да ещё и носки даже. Это совсем не твой вид в такое время. – Несколько часов назад я помогал Юнги с вещами, дорогой, а потом как-то совершенно не было пижамного настроения, – райский омега с нежностью поправил светлую чёлку, заправляя длинные локоны за ухо, – и его фикус вытащил из меня все силы. Мы не могли никак найти подходящую упаковку. Чимин отстранился, смотря широко распахнутыми медовыми глазами на мужчину. – Вещами? – Да, – райский омега изумился, – я думал, ты знал. – О чём ты говоришь? – Юнги срочно уехал, цыплёнок. – Что значит уехал? – юноша с трудом выговаривал слова. – Почему? – Не знаю, мой хороший. Думаю, что-то важное, Юнги очень спешил, благо кто-то отменил свою бронь и он успел выцепить билет на первый утренний поезд. Поэтому я был занят помощью, а отец отправился в школу вместо меня, я не мог собрать всех и сразу, тем более Юнги выглядел так подавлено, что я не мог его оставить, – брови мужчины сложились домиком и тот спохватился, вспомнив кое-что важное. – Дорогой, наш гость оставил для тебя что-то в своей комнате, я ещё не заходил туда, поэтому предлагаю тебе забрать вещицу. Юнги сказал, что там будет коробка. – Коробка, – оглушённо повторил Чимин, на негнущихся ногах сделав несколько шагов назад, чувствуя, как желудок грозился вывернуться наизнанку. Хлопнув себя по груди, Джин снял с плеча кухонное полотенце, цокнув. – Цыплёнок, и вот ещё, – омега вытащил из-за нагрудной части джинсового комбинезона знакомый блокнот, протягивая тот сыну, – представляешь, этот болван оставил его прямо в коридоре, так собирался в спешке, что вещи почти вываливались. Видимо, не заметил, а я нашёл только после того, как усадил Юнги в такси. Так что, раз вы так стали близки, пожалуй, я отдам эту вещицу тебе, как его близкому другу. Машинально взяв блокнот, Чимин прижал тот к себе и, сухо поблагодарив папу, развернулся на пятках, под обеспокоенный омежий понурый взгляд направился вверх, ступая на каждую ступень с большим усилием. Там, в опустевшей комнате, где ветер поднимал хлопковый тюль, на безукоризненно застелённой постели лежала тёмно-синяя коробока. Небольшая и прямоугольная, юноша в ней узнал упаковку от совместной покупки и захлопал ресницами, прогоняя непрошенную влагу. Постель натужно заскрипела, стоило юноше опуститься на её край и поставить коробку на колени прямо на блокнот, чтобы со всей осторожностью и трепетом открыть ту и выронить от удивления крышку на холодный пол. Все дно коробки и даже намного больше было усыпано маленькими бумажными фигурками бутонов шафрана*. Они были сделаны по-настоящему искусно, словно сотканные из любви. Некоторые имели на своих лепестках подходящие для них нежные оттенки розового и фиолетового цвета, другие же были сложены из исписанных листов блокнота. Чимин боялся слишком глубоко дышать, чтобы не потревожить хрупких созданий, до дрожи не решаясь прикоснуться к ним даже кончиками пальцев. Перепугавшись, юный омега едва не опрокинул с колен коробку, как только на бумагу упало несколько горячих капель, от чего хрупкие лепестки тут же намокли, прогибаясь и расплываясь кляксами от чернил, которыми были исписаны некогда чистые в клетку листы. _______________________ *Crocus (лат.) – Крокус или Шафран — это род многолетних луковичных травянистых растений, принадлежащих семейству Ирисовые. В литературе по декоративному цветоводству встречается заимствованное латинское название крокус. *На языке цветов Шафран – «Ты подарил мне незабываемые моменты». Является символом надежды и возрождения, так как большинство его видов цветут, пока земля все ещё покрыта снегом. *Существует одна легенда, связывающая между собой крокусы и любовь. В Древнем Риме Императору Клавдию II для войны ему нужны были верные солдаты, не обремененные семьей, и поэтому появился запрет – запрет на свадьбы. В том же неспокойно мире жил врач и священник Валентин. Он не только лечил разнообразные болезни, но и, вопреки императорскому запрету, тайно женил влюбленные пары. Однажды к нему привели слепую девушку. Валентин прекрасно понимал, что недуг девушки не мог быть излечим, но дал своё слово, что сделает все возможное, чтобы ей помочь, и назначил лечение. Прошло несколько недель, но лечение не дало своих плодов и зрение к девушке так и не вернулось. Однажды римские солдаты ворвались в дом Валентина, арестовав иб заточив того в тюрьму за нарушение императорского запрета на брак. Валентин знал, что его скоро казнят, поэтому он попросил у тюремщика бумагу, перо и чернила, чтобы написать той самой девушке, в которую безвозвратно влюбился, прощальное письмо, подписав «От твоего Валентина». Когда девушка открыла записку, она почувствовала нежные лепестки между листьями, что оказались желтым шафраном. Девушка взяла лепестки в руки, и его яркий свет осветил её лицо. Произошло чудо: к ней вернулось зрение и девушка исцелить, В тот же день, 14 февраля, Валентин был казнен. Сейчас этот день отмечается как День всех влюблённых.