Gentrify – Da Vosk Docta
Двадцатью четырьмя часами ранее до
Этот день был соткан из душераздирающего спокойствия и света. Тогда всё казалось каким-то белым, светящимся откуда-то изнутри. Густой аромат горячего шоколада всё ещё висел в воздухе, ложился теплом на порозовевшие щёки и расслабленный вязкий разум. Проснувшись сегодня непозволительно поздно ни один из троих омег не покидал этот уютный кокон, который позволял уйти от реальности хотя бы на несколько часов. С любовью приготовленный на троих ленивый поздний завтрак, мягкость тёплой пижамной ткани, и только какая-то особая нежность, пробирающая до костей. Так ощущались дом и любовь. После второй кружки горячего шоколада с трудом, но всё же диван в гостиной оказался разобран, а камин включён, пропуская в комнату приятные волны нагретого воздуха, что оседал в самой глубине тела, суша губы и нос. Закутавшись в одно большое белое одеяло, все трое омег приютились в своём просторном гнезде, ни на миг не отпуская друг друга. Это случилось лишь один раз, когда райский омега, шурша подошвами тапочек, возвращался в спальню за очками, без которых книга превращались в размытый кусочек холодной реальности. Только потом, устроившись на подушках и обзаведясь двумя птенцами, что тесно жались по бокам, Сокджин позволил себе протяжный и шумный вздох облегчения, тут же забывая про книгу, чтобы зарыться пальцами в взлохмаченные волосы омег. У каждого из птенцов имелась своя особенная точка, позволяющая расслабить тех за считанные минуты. Раньше это работало безукоризненно, но с возрастом всё чаще давало осечки. Коснувшись тёплыми подушечками пальцев аккуратных бровей цыплёнка и нежной кожи за ушами тигрёнка, райский омега возобновил свои невесомые поглаживания, то меняя направление, то надавливая чуть сильнее, с улыбкой улавливая едва слышное сопение. Сокджин никогда не понимал эту магию, сколько бы ни пробовал сам на себе, но вот в чужих руках это работало просто чудесным образом восхитительно. Только когда собственные глаза стали наливаться свинцом, райский омега спохватился, аккуратно убирая руки и возвращая всё своё внимание книге, опустив очки на узкую спинку носа. Страницы, что иногда приходилось перечитывать по нескольку раз, складывались возрастающей стопкой под большим пальцем левой руки. Но чем больше тех становилось, тем сильнее разум старшего омеги уплывал, а тепло горячего воздуха убаюкивало не хуже, чем мерное дыхание юных омег. Подавив зевок, Сокджин едва не выронил книгу из рук, что была ловко подхвачена длинными пальцами, возникшими словно из ниоткуда. – Ты так рано сегодня, – хриплым и ломким от долгого молчания голосом пролепетал омега, поднимая взгляд вверх, – всё хорошо? – Более чем.Sauve moi, je t'en prie*
Одарив омегу ямочками от ласковой улыбки, Намджун исчез всего на минуту, чтобы появиться вновь в более подходящем виде – в пижаме от комплекта из четырёх штук, подаренным на Рождество руками Чон Хосока, что был горячо любим, хоть и был чертовски глуп. Сейчас все четверо больше напоминали собой единое клетчатое полотно, чем четыре разные фигуры. Перегнувшись через невысокую спинку дивана, альфа оставил на каждой макушке невесомый поцелуй и выпрямился снова, чтобы на этот раз, обойдя, опуститься в гнездо из одеяла, устраиваясь между ног истинного, ложась мягкой щекой тому на впалый живот. Но перед этим, не устояв, обязательно коснуться пухлых губ целомудренным поцелуем с тихим звуком на конце, после чего Намджун лёг обратно на своё место, счастливо улыбаясь. Совсем как райский омега, прямо как раньше. Спрятав лёгкий румянец от приятной тяжести за раскрытой книгой, Сокджин, потянувшись, легко потрепал альфу по волосам. Только потом, стоило страницами неловко упасть омеге на лицо из-за ослабевших рук, ударяясь об очки, как Сокджин вздрогнул. Сопротивляться больше не было сил и, взглянув на номер страницы, мужчина отложил свои вещи на лопатки супруга, позволяя себе, утопая в подушках и тепле, погрузиться в долгожданную и сладкую дрему, раскинув руки навстречу горячему потоку воздуха. Всё было настолько правильно, что затмевало собой любое прошлое и с лёгкостью давало надежду на светлое желанное будущее. Гнездо вселяло собой безмятежность, от которой сон становился глубок и сладок. Даже всегда беспокойный тигрёнок спал лишь глубоко дыша, только единожды закинув ногу на мерно вздымающиеся поясницу альфы, которую тот даже не заметил. Это ощущалось медовой патокой, что тягучим вязким нектаром, покрывающий собой реальность. Дышалось намного легче, проще и свободнее. Тупая боль в груди отступила, словно её не было вовсе. Когда сон почти превратился в чёрную беззвучную бездну, Сокджин приоткрыли глаза, сонно моргнув несколько раз. В районе плеча мягкая ткань стремительно промокала, в то время как тишина не была потревожена и единым всхлипом, прежде чем тихо сказать: – Мой малыш. Аккуратно выпутав свою руку из-под омежьего тела, мужчина легко подтянул цыплёнка выше к себе, мазнув поцелуем по красной и мокрой щеке. Юноша беспокойно завозился, но благодарно устроился носом в изгибе шеи, обхватывая ту свободной рукой и шумно сопя. Было ужасно неудобно и чужое плечо неприятно врезалось в подрагивающее от слёз тело, но даже это не смогло отвлечь Чимина от расцветающего благоговейного фруктового аромата с щедрой примесью цветов, от чего слёзы лишь сильнее задушили собой цыплёнка. – Тише, милый, тише. Я рядом, – едва уловимые всхлипы медленно таяли от нежного проговаривания и ласки, что была наполнена до краёв любовью. Пальцы райского омеги оказались вплетены в пшеничные пряди, поглаживая те и даря собой приятную тяжесть. – Всё хорошо, Минни, я здесь. Я всегда буду рядом.Минни так любил.
***
Если прикрыть глаза и позволить своей фантазии раскручивать шестерёнки, то образ начнёт искажаться, чтобы превратиться в искривлённую реальность. Чимин запрокинул голову, стоило маленьким, но острым клыкам коснуться шеи. Юнги. – У тебя мурашки, – лукаво отозвался тигрёнок, потираясь кончиком носа о заострившуюся скулу, – это так мило. Цыплёнок мягко улыбнулся, съезжая по спинке дивана вниз, прямиком на извечную гору подушек, принимая в объятия Тэхёна, на чьих губам остались душистые точки соуса лазаньи. – Мне казалось, ты уже достаточно взрослый, – утерев остатки ужина с улыбающихся губ большим пальцем, Чимин наигранно возмутился, – чтобы аккуратно есть, не имея вокруг себя и на себе миллион крошек. – Тогда будет не вкусно. – Как это? Перекатившись, тигрёнок устроился между братом и спинкой дивана, задумчиво вскинув руку вверх, сосредоточенно рассматривая широко разведенные пальцы, но вновь опустил ту обратно, чтобы намотать на худые пальцы тёмную прядь волос. – Это работает так, что чем больше крошек я оставлю, тем более вкусным было для меня. Это было так прекрасно, что я совершенно не следил за тем, как я ел. Цыплёнок насупился, повернув голову к брату. – Чем больше беспорядка и хаоса, тем лучше? – А разве я не прав? – одарив старшего омегу квадратной улыбкой, Тэхён растянулся, укладывая ногу на чужое бедро. – Иначе почему от десертов всегда так много крошек и шоколада на лице? – Потому что у них такая консистенция. – Нет. Потому что они доставляют удовольствием своим вкусом. Ресницы старшего омеги опустились, затрепетав. Чимин задумался. Этот несносный мальчишка перед ним сейчас сверкал переливчатой лазурью, и грозился разразиться весёлым смехом. Чимин скучал по нему, как скучают по дому в затяжных поездках. И видеть счастье на этом красивом, поцелованным солнцем, лице было настоящим блаженством. Мысленно цыплёнок часто возвращался в то самое лето, когда в этом доме было лишь четверо и небольшой цветущий сад. То время было особенным, неспешным и сладковатым, сейчас же Чимин ощущал горечь, как если бы организм выбросил рвотой желчь. Но это чувство хранилось только в одном юном сердце и цыпленок был рад избавить всех вокруг от этой ноши, водружая весь груз на свои узкие плечи. Чимин тосковал по отцу, что так часто раньше проводил с семьёй время, с каждым месяцем приходя все позже, едва оставаясь дома позже восьми утра. Чимин нуждался в нём. В его улыбке, похвале и аромате. Чимин тосковал по папе. По его любви, что пропитывает до самых кончиков пальцев. По ранним завтракам с румяными тостами, по спонтанным, организованным Сокджином, поездкам. По папиным рукам, в которых мог уместиться целый маленьких мир и целая душа Чимина, по колыбельным, по райскому аромату, наполняющего лёгкие. Чимин тосковал по Тэхёну. По их жизни. Старший омега быстро захлопал ресницами, поспешно убирая с них влагу, пока один любопытный тигрёнок не смог увидеть такую глупую мелочь. Положив кудрявую голову на вытянутую руку, младший омега лукаво блеснул глубокой лазурью искрящихся весельем глаз. – Минни. – Я не плачу, это линзы. – О, – омега широко улыбнулся, – безусловно. Коснувшись округлого подбородка брата, Тэхён потянул того на себя, заставляя не только повернуть голову, но и придвинуться ближе, получая в вознаграждение ласковое поглаживание самыми кончиками пальцев. – Ты такой красивый, – на выдохе произнёс тигрёнок, не прекращая своё незамысловатое действие, – этим ты покорил своего истинного, любовью, что строится на красоте? Чимин тяжело вздохнул. – Так не строится любовь, тебе ли это не знать. – А как? – брови юного омеги приподнялись и его глаза на мгновение стали абсолютно пустыми. – Неужели она строится на том самом мокром, даже не из-за воды, полу? Там было так холодно, где нас держали, помнишь это чувство? Отвратительно. Небольшие порозовевшие пальцы накрыли собой карамельную узкую кисть, чуть сжав. – Ты просто хочешь, чтобы тебя любили, – улыбка на лица Тэхёна потонула в нежности, – не так, как любят любимую книгу, ты ведь хочешь быть уничтожен этим чувством. Хочешь захлебнуться им? А если это действительно так… неужели моей любви для тебя недостаточно?Juste que tu m'aimes*
– Её так много, тигрёнок, чертовски много. – И этого для тебя всё ещё мало, именно поэтому ты ищешь её где-то ещё? – брови Тэхёна словно надломились. – Ищешь грёбанного спасения у лживой истинности. – Я ищу людей, – Чимин придвинулся ближе едва касаясь чужого кончика носа своим, – тех, для кого я буду дорог. Почему я должен искать именно любви? – Потому что здесь тебе её недостаточно! – Ложь! – Чёрт, нет! Я знаю, что мучает тебя ещё с того самого времени, тогда, когда мы были ещё детьми. Я помню, где ты был и почему твоя цена была именно таковой, знаю, почему тебя никогда не водили на показ, никогда не приводили к нам. Почему тебя никогда не учили. – Я был вторым сортом и признаю это. Я принял это. – Только дело не только в этом, правда? Ты собираешь тех, кто будет воспринимать тебя тем самым первым сортом, золотым ребёнком, дорогим ребёнком. Тех, кто будет восхищаться тобой от одного только взгляда. Как ты всегда и хотел. Попытавшись отстраниться, старший омега оказался вновь схвачен за подбородок. – Только ты уже не он, – продолжил Тэхён, – на нас нет ценника. Или ты всё ещё видишь в людях покупателей, Минни? – Ты хочешь вытащить из меня остатки души? – О, – квадратная улыбка, исчезла в тёплом смешке, – она давно уже полностью моя, не правда ли? Рёбра оказались слишком маленькой клеткой, чтобы в ней поместился весь такой нужный сейчас воздух, Чимин едва проглотил накопившуюся слюну, поддаваясь вперёд, где юношу уже ждали мягкие ягодные приглашающе приоткрытые губы. Но каким бы мягким и трепетным ни был поцелуй, протянутая кисть цыплёнка оказалась крепко схвачена, а слова разорвали собой приятную ласку. Поймав расфокусированным взглядом яростную лазурь, Чимин едва не заскулил. – Не надо, – голос старшего омеги разом задрожали и ослаб, Чимин завозился на своём месте, чуть прогибаясь, чтобы уйти от холодного, пугающе пустого взгляда, что странным образом смотрел куда-то намного глубже, чем просто в душу, – пожалуйста. – Минни, посмотри на меня. – Не надо. – Минни, – ощутив на пылающем лице чужое обжигающее дыхание, Чимин всё же всхлипнул, всё так же послушно раскрывая медовые глаза, – мой Минни. – Пожалуйста. – Ты хочешь, чтобы это оказалось нашим последним разом? До безумия, что вспыхнуло в разуме цыплёнка ослепительной вспышкой, выбивая несчастные остатки воздуха, оставались лишь несколько жалких сантиметров. Припав к родным губам, старший омега побито заскулил, не то от удара зубами, не то от ладони, что так ловко легла на тонкую шею, с силой прижимаясь боком большого пальца к выступающий от напряжения вене.***
Семнадцатью с половиной часами ранее до
Шаркая подошвами тапочек по деревянному полу, юный омега сонно потирал ладонью всё ещё закрытый от сна глаз. Его светлые волосы были смешно взлохмаченны из-за позднего душа, после которого юноша поспешил занять свою половину постели, не расчесываясь. Прищурившись, чтобы рассмотреть в рассветном свете стрелки на настенных часах, Чимин громко охнул. – Минни, аккуратнее, – юноша оказался пойман в крепкие объятия и тут же отпущен, спасая стакан от падения в небольших ладонях, – ты ведь за водой, да? Бегло осмотрев отца, Чимин свёл домиком брови, крепко цепляясь за его предплечье. В последнее время они виделись непозволительно мало, альфа исчезал совсем ранним утром и появлялся на пороге лишь с закатным солнцем. Цыплёнок чувствовал не только тоску, но и всепоглощающую вину, на все робкие речи о которой Намджун встречал с тёплой улыбкой, тут же переводя тему. – Почему ты уже уходишь? – взволновано прошелестел Чимин, так и не выпуская чужую руку. – Ещё так рано, совсем рано! – Мне нужно уехать на работу, – большая ладонь легла на пшеничный беспорядок, нежно приглаживая тот. – Но я обязательно вернусь пораньше, договорились? – Ты всегда это говоришь и никогда не выполняешь! – Юноша нахмурился, глубоко дыша от собственного негодования. – Почему тут нет папы? Он ведь всегда здесь с тобой. – Он приболел, но всё хорошо. Почему бы мне не справиться самостоятельно? – Приболел? – медовые глаза расширились, и приоткрытый рот выпустил из себя необдуманную глупость. – Папа никогда не болеет. – Минни, – Намджун вздохнул, вновь привлекая напряжённого птенца к себе, – всё в порядке, просто выдались действительно трудные недели, которые требуют моего внимания. Я же делаю всё для вашего благополучия. Цыплёнок поднял глаза, всё же выпуская мягкую ткань из сжатых пальцев. – Вы снова поссорились? – спросил он тихо. – А вы? Чимин потупился, поджимая пухлые губы. – Всё трудно, папа. – Но всё непременно наладится, – Намджун легко похлопал по острому плечу, – и это нормально, когда что-то идёт не так. – Но мне это не нравится. – Это никому не нравится, как и посещение дантиста, но мы же должны проходить через него, верно? Уголки ягодных губ дрогнули и юный омега усмехнулся, прижав к себе стакан. – Это очень глупое сравнение, пап. Альфа только пожал плечами, улыбнувшись, аккуратно забирая пустую посуду из омежьих рук и уводя цыплёнка на тусклую кухню, освещенная желтоватым светом от лампы вытяжки. Это напоминало Намджуну те ранние года, что казались такими лёгкими, словно воздушными, становясь тем эпизодом, в которые хотелось возвращаться. Даже распустившись, подобно многочисленным бутонам дельфиниума, и обзаведясь безопасностью дома и семьи, птенцы часто испытывали тревогу, когда приходило время остаться одним. Первый год выдался самым тяжёлым для семьи Ким, когда маленькие омеги были особенно уязвимы, как бы тем ни хотелось доказать обратное. Стремясь укутать птенцов в тёплое одеяло заботы, что им так не хватало, время отсутствия старших Кимов занимали собой близкие семье друзья. Маленькие омеги не оставались без присмотра, что создавало им особое чувство безопасности. Иногда Намджун задумывался о щенке, но быстро отмёл такую идею, увидев настоящий животный страх в огромных глазах маленького цыплёнка перед добродушными псами. – Давай я сделаю тебе чай, – спохватившись, Чимин кивнул собственным мыслям, усаживая альфу на стул, – наверняка ты выпил только воду, чтобы уйти на целый день, я уверен в этом. И не стыдно? В первый год расставания всегда были по-особенному трудными, из-за чего приходилось заводить будильник на десяток минут раньше привычного. Дело бы в маленьких омегах, что стоя на пороге в цветастых тапочках, не смели выпустить из своих крепких отчаянных объятий старших Кимов, которые потом обязательно опускались на потрепанный пуф спиной к друг другу, бесстыдно опаздывая, но так и разрывая прикосновения. – Стыдно. – Я знаю, – сложив губы красным бантиком, юный омега нахмурился, не находя сахарницу, – но я не расскажу папе. Отрезав аккуратный ломтик лимона, юноша опустил тот в напиток, ловко стирая брызнувшие на столешницу капли бумажным полотенцем. Когда большая кружка на таком же большом блюдце оказалась беззвучно поставлена перед альфой, Чимин, взглянул из-под длинной чёлки, не теряя надежду на последний шанс. – Останься.***
Четырнадцатью часами ранее до
Лёгкое короткое пальто райского омеги было самую малость колючим, от чего Чимин недовольно насупился, потираясь щекой о чужое плечо. Сегодня было достаточно дождливо, чтобы отражение перевернутого города плясало на мокром асфальте и разлеталось каплями от колёс вездесущих машин. Юноша прошелестел курткой, сжимая локоть мужчины сильнее, словно обнимая. – Ну что с моим цыплёнком? – оторвав заинтересованный взгляд от яркой витрины, Сокджин тепло улыбнулся, щелкая омегу по кончику носа. – Нет причин для грусти, ты отлично прошёл весь осмотр. Чимин кивнул, вздыхая. В уютной витрине с приглушенным светом удобно расположились разнообразные книги, казалось бы, на любой вкус. Зацепившись взглядом за знакомую обложку лилового оттенка, цыплёнок поспешил отвернуться к дороге, потянув за собой и охнувшего от неожиданности Сокджина. Юнги. – Ты так хочешь уже возвращаться? – поинтересовался мужчина, пытаясь заглянуть в лицо омеги. – Но погода только-только наладилась, разве это не ты хотел прогуляться? – Я замёрз, – выдавил из себя Чимин, – у врача оказалось действительно холодно. – Конечно тебе будет холодно, если так волноваться, милый. – Все волнуются у дантиста, – буркнул цыплёнок, перекатываясь с пятки на носок, – эти звуки просто ужасающие. Сокджин тепло рассмеялся, забирая насупленного омегу в свои объятия, что громко засопел, тесно прижимаясь, приютившись. – Я очень горжусь тобой, Минни. И если уж ты так хочешь вернуться, то могу я предложить заехать за чем‐нибудь вкусным? Как вознаграждение. Цыплёнок лукаво прищурился, поднимая голову. – Очень сладким? – Таким сладким, что один альфа даже откажется и нам достанется больше. – Это будет обидно для папы. – Думаю, – улыбка Сокджин сменилась доброй усмешкой, – папа будет больше рад чему-то острому и этого уж точно достанется ему в избытке. Увидев на лице цыплёнка отчаянную печаль от одного только упоминания подобного вкуса, райский омега вновь рассмеялся, взлахмачивая пшеничные волосы и оставляя поцелуй на самой макушке. Ни один из трёх омег недолюбливал острые вещи, с долей каприза водя от них носом. В этом гнезде было исключительно идеальное соотношение сладкоежек к одному Намджуну, что был очень даже счастлив. Объятия оборвались, когда во внутреннем кармане пальто раздалась вибрация, оповещать о входящем звонке. Чимин отстранился. – Да? Как назло все доступные свободные парковочные места не располагались близко к клинике, из-за чего было необходимо пройти ещё достаточное количество шагов. Юноша поёжился, послушно следуя за поманившим его пальцем райским омегой, который, стоило Чимину на секунду вновь отвлечься на витрину, исчез в толпе людей, появившихся у светофора словно из ниоткуда. Направившись вперёд, светловолосый юноша занервничал, лавируя между людьми по длинному и широкому тротуару, натыкаясь на частые парочки, что только сильнее поднимали омежью нервозность. Юнги. Образ альфы всё чаще всплывал в сознании Чимина, даже сейчас маленькие и едва различимые детали заставляли сердце юноши сжиматься. Толпа, подобная волне, захлёстывала его с головой. Знакомые нотки густого насыщенного аромата, отголоски чужого, словно знакомого, смеха и лисий взгляд, и голос, который всё никак не хотел выходить из головы. Такую же лиловую обложку Чимин когда-то видел на тумбочке в гостевой спальне, такая же обувь была у альфы, как у проходящей мимо беты, такие же слова всегда говорил Мин, что долетали до омеги из открытого окна очередного дома. Это была любимая погода Юнги. Чимин застопорился, натыкаясь взглядом на спину райского омеги, что улыбался, как никогда ярко, по‐особенному, продолжая свой разговор. Интересно, как много улыбался Мин, покинув дом Кимов? Чимин готов был поклясться, что бесчисленное количество раз. Потоптавшись, юноша поник, не смея шагнул вперёд. Иногда юному омеге приходили в голову поистине глупые мысли, которые со временем приобретали какой-то свой особенный смысл, становились весомыми и абсолютно правильными. Чимин хлопнул ресницами. В центре всех своих печалей юный омега находил исключительно себя, каждый раз оказываясь главным персонажем. Почему даже папа, который сейчас далеко, улыбается так ярко, а тигрёнок находится в безопасности? Почему отец подвергается опасности, когда главная её причина стоит посреди улицы? Почему Юнги должен был испытать то, чего он абсолютно не хотел? Почему в центре всего хаоса стоит единственный виновник в лице одного омеги, чьи волосы цвета согретой солнцем золотистой пшеницы, а глаза слаще цветочного мёда. Чимин сжал кулаки, твёрдо зашагав вперёд. Так почему бы попросту не вычеркнуть этот элемент, и не спасать то, что должно разрушиться? Если не можешь победить, присоединись. Чимину кажется так проще и легче, не имея возможности спасти всех, необходимо пожертвовать собой. Это было истинной, в которую юноша поверил в долю секунды, почти не сомневаясь. Все эти люди заслужили иметь своё собственное счастье. Охота диких псов, что были выпущены за одной единственной маленькой душой, непременно обещали ту кровь, что Чимин попросту не мог позволить иметь себе на своих собственных руках. На бледном лице расползлась широкая улыбка, и юноша ступил на полосатый пешеходный переход, стремясь скорее нагнать заждавшегося папу. Это было тем самым выходом, что Чимин искал так долго. Взглянув на свои подрагивающие ладони, омега хмыкнул. Вот был тот самый выход из множества жертв, он был у самой поверхности, светясь яркой упавшей звездой. Чтобы вычеркнуть себя из этой цепочки и разорвать череду последствий, требовалась лишь одна жизнь. Её не должны были лишиться самостоятельно, её не должны отдавать. Она должна быть взята. Как плата. Юноша сжал и разжал кулаки. Неразорванная истинными связь позволит Юнги продолжать наслаждаться жизнью, не считая остатки дней, и собственная семья останется в целости, ведь ей больше ничего не будет угрожать. Она будет свободна и счастлива. Чимин резко дёрнулся, стоило громкому звуку клаксона разрезать собой уличный хаос. Горел красный, юноша едва заметил, как родная рука, сжав его собственную, быстро потянула ватное тело вперёд, пока омега едва мог вернуться в прохладную реальность. – Минни, – взволновано воскликнул Сокджин, сжимая маленькую ладонь, – пожалуйста, будь внимательнее и не отставай, я думал, что лишусь чувств, когда не увидел тебя рядом!***
Восемью с половиной часами ранее до
Пасмурный день укладывался голубо-серым тяжёлым одеялом из облаков прямиком на плечи, пригвождая собой к земле. Светловолосый омега придирчиво крутился перед зеркалом в прихожей, хмурясь и кусая и без этого истерзанные губы. Что-то не устраивало Чимина и это мучило его. Оглядев себя ещё раз, юноша взглянул на свои высокие ботинки, что крепко обхватывали собой узкие лодыжки. На тёмной коже не было и пятнышка, как и на зауженных в тон брюках, пояс которых прятался под тяжёлой тканью пиджака, под которой не скрывалось ничего, кроме молочной кожи. Затянув на нём ремень на одно деление туже, омега отдёрнул полы, расправляя некрасивые складки. Чимин хмыкнул. Когда уведомление о скором прибытии такси мигнуло на одном из экранов, юноша все же отправился в соседнюю спальню, чтобы аккуратно на носочках пробраться до заветной двери, что вела в гардеробную. Там, включив свет, омега раскрыл один из раздвижных ящиков, в котором хранились с одной стороны аккуратно сложенные разнообразные галстуки, с другой же свернутое, словно коричная булочка, множество шёлковых платков. Сокджин отдавал предпочтение лишь этой ткани в данной детали и только иногда хлопку, когда рисунок был слишком прекрасен собой. В задумчивости постучав пухлым пальцем по покрытым тонким слоем гигиенической помады губам, Чимин всё же определился, вытаскивая иссиня‐чёрную полоску ткани, чтобы накинуть ту себе на шею, завязав на тройной узел. После тёплого салона такси погода показалась юноше непозволительно неприятной. Здесь не было моросящего дождя или же холода, всё дело было в пронизывающих порывах ветра, что пробирались прямиком под пиджак, тревожа кожу омеги. Сунув озябшие руки в карманы брюк, светловолосый юноша прибавил шаг, лавируя между одинокими пешеходами. Каждое утро Чимин доставал из глубины тумбочки телефон с неизменной белой кошкой на задней стороне, чтобы, нажимая на злосчастный рисунок персика, вновь погрузиться в изнанку этого мира. Чимин считал непозволительной роскошью отсиживаться за спинами других людей, это было… глупо? Глупо притворяться беспомощным, когда это совершенно не так. Та ниша, что занимали собой люди, подобные юному омеге, всегда была и будет богата на полезные знакомства. Так, например, круг общения Намджуна шире, чем может показаться на первый взгляд, как и его приближённых. Погрязшие в своих и чужих грехах люди скапливались в их жизнях подобно чекам в карманах куртки, некоторые становились чем-то полезным, когда другие оказывались погребены. Ещё со времен своего обучения Чимин собирал в свои знакомства множество людей, которые со временем становились настоящей живой цепочкой, что вела прямиком к цели. Взаимопомощь была приоритетом в этой грязной работе, в любом случае, везде и всегда люди делились на своих и чужих. Рабочие чаты содержали лишь сухие сообщения, кроме одного, которое заставило омегу широко улыбнуться. Он слишком хорошо помнил этого омегу, этот юноша был близким другом, пока тому не пришлось уехать слишком далеко, чтобы поддерживать постоянную связь. Во всяком случае, они оставались друзьями, не раз спасавшие друг другу шкуры. Чимин ненавидел, когда Старший Господин Ким, что для семьи был просто любимым дедушкой, принимался за распределение, объясняя это тем, что птенцы не могут всегда находиться под родительским крылом. Выращивая новое безукоризненно обученное поколение Старший Ким, ловко закрывал ими свои слепые пятна за пределами этой страны. Чимин ненавидел, когда Старший Господин Ким с некоторой издевкой однажды протянул небольшой конверт с одним единственным билетом до Чунцин*. Чимин никогда не слышал, чтобы отец так разговаривал с кем-либо. Сейчас, остановившись перед пешеходным переходом, омега поспешно вытащил телефон из внутреннего кармана пиджака, взволнованно заправляя выбившуюся светлую прядь за ухо. Осталось лишь пересечь дорогу и пройти пару зданий, чтобы наконец-то спокойно вздохнуть. Чимин мягко улыбнулся, стоило раздаться длинным гудкам. Омега не питал наивной надежды услышать после возвращения этот голос вновь, если, конечно, такое должно было случиться. Светловолосый омега не надеялся вернуться, закрывая дверь дома на три поворота ключа, а не на два, как обычно, бросив ключи в горшок цветка, что стоял неподалёку. – Да? – голос потонул, казалось, в сотне также же, затих и вернулся вновь с тенью эха. – Привет, – Чимин замялся, разом теряя любые слова, пока секунды на светофоре медленно сменяли друг друга, – твоя голова уже лучше? – Немного, – Тэхён, судя по звуку, плюхнулся на скамью в школьном коридоре, – но я взял с собой таблетки, всё в порядке. Почему ты позвонил? – Я беспокоился. – Я знаю, просто ты всегда пишешь, поэтому я подумал, может, что-то случилось… – Нет, всё в порядке, – светловолосый омега с силой прикусил кончик языка, пытаясь сохранить своё звучание ровным, – просто у меня выдалась свободная минута, да и у тебя перерыв, так что. – Я счастлив слышать тебя. Ты сейчас на работе? – с звенящим любопытством поинтересовался тигрёнок. – Я знаю, что да. Но тебя ведь отстранили, Минни. – Я быстро, тут ничего трудного. Это ты, пожалуйста, будь осторожен, если голова сильнее заболит, лучше отпроситься с занятий, ладно? Чимин мог поклясться собственной головой, что на губах Тэхёна сейчас играла улыбка. – Хорошо, – с нежностью протянул тот, – ты успеешь вернуться, когда у меня закончатся уроки? – Я постараюсь, тигрёнок. – Обещание на мизинчиках? – дальним шумом раздался звонок, от чего омега охнул. – Пообещай! – Обещаю, – Чимин улыбнулся, ступая на белую полосу перехода, – только будь осторожен! – Мне нужно бежать, Минни. – Будь умницей, ладно? Тэхён рассмеялся, вновь вплетаясь своим звучанием в чужие голоса. – Ты так говоришь, как будто прощаешься, – тигрёнок хмыкнул, запричитав, – не делай так больше! Я побежал, а ты чтобы был дома, когда я вернусь, понял? Люблю тебя, пока-пока! – Пока-пока, – Чимин ускорил шаг, срываясь на бег, – я люблю тебя, так сильно. Когда омега ступил на бетонную лестницу уже начинал накрапывать дождь, неприятно падая каплями прямиком за ворот чёрного пиджака. Это были один из тех самых чёрных кварталов, которые были почти что в каждом районе города. Сюда не направляли путеводители, здесь не бывали местные жители. Эти точки в городе были созданы для особых целей и особой касты. Люди боялись этих мест. Квартал выглядел достаточно прилично и опрятно, только старые, слегка потрёпанные невысокие дома могли ввести случайного посетителя в заблуждение. Яркие мигающие вывески, настоящие работающие магазинчики, дворовые кошки, газетные киоски, припаркованные автомобили. Если ничего не знать, то можно легко угодить в ловушку. Это был белый дом, тесно прижатый по бокам точно такими же, он пестрел разнообразными вывесками, и имел мутные припыленные окна. Здание делилось на несколько этажей, и одну общую лестницу посередине, что вела прямиком до открытого выхода на крышу. Свободно поднявшись на второй этаж, Чимин осмотрелся по сторонам. Было похоже на безумный муравейник с множеством комнат за железными дверьми, на каждой из которой была своя прямоугольная табличка.«Ремонт»
«Мотель»
«Караоке-бар»
«Аренда помещений»
«Клуб»
Из-за звонкого голоса птицы, что села на ограждение лоджии, на которую вела лестница, Чимин передёрнулся, взвившись. – Чёртова птица, – прошипел юный омега, выдыхая сквозь стены сжатые челюсти. Понимая, что больше медлить не имело смысла, Чимин ровным шагом направился по одному из длинных коридоров, стены которого были щедро обклеены разнообразными объявлениями. Здесь было достаточно тускло и даже сыро, проникая не только затхлым, но и более резким запахом прямо в нос, оставляя после себя странное послевкусие. Повернув за угол, омега замер.«Wild Banana»
Нервозность пробиралась юноше под кожу и тот вновь достал телефон, чтобы сверить название, и, на всякий случай, адрес места. Всё было верно. Спрятав телефон обратно в карман, Чимин аккуратно закрыл его изнутри вторым слоем плотной подкладки, что повторил и со вторым рабочим. Ткань пиджака сама по себе была тяжёлая и плотная, с определёнными твердыми нашивками, что с долей вероятности могла кого-то спасти. Юноша не понимал смысла своих действий, действуя неосознанно и автоматически, страшась гнева Сокси, как бы это не было смешно в подобной ситуации. Игнорируя любые начинания мыслей о семье, Чимин со злостью ударил себя по щеке ладонью, стремясь выбросить подобное из головы. Кожу словно ошпарило и та загудела огнём. Юноша выпрямился, тут же берясь за ручку тяжёлой двери. Чимин был безоружен. Протиснувшись внутрь светловолосый омега подобрался и озадаченно замер. Он оказался в небольшой комнате с двух сторон которой тянулись всё дальше бесконечные коридоры. Прямо перед юношей, у дальней стены стоял обычный офисный стол и стул, на котором, как ни странно, никого не оказавшись. Позади стола висел календарь из трех частей на каждый месяц сезона. Чимин поднял голову. Там у самого потолка, ровно посередине, медленно, словно через силу, крутил лопасти потолочный вентилятор с лампой в центре, именно он давал неприятные отблески на стоящую на самом краю столешницы пузатую стеклянную вазу наполненную леденцами. По воздуху тягуче развивался аромат дешёвого табака. Юноша, взяв одну конфету и раскрыв ту, закинул в рот, сразу же выкидывая обертку под ноги и брезгливо поворачивая лежащую на столе потрепанную тетрадь к себе. Списки гостей. – Что за чушь? – Чимин наморщил нос и взял ручку, повертев ту в пальцах. «2 из 10», – гласила размашистая надпись на чистом листе, которую венчало маленькое сердечко. Стены, вдоль которых широко шагал светловолосый омега, казались засаленными, а следы от упавших кусков штукатурки и вовсе не прибавляли этому месту лоска. Это было странно, если посмотреть на контингент. Хотя, с другой стороны, мокрые жёлтые углы найдутся в любом обществе. Чимин остановился, обхватывая дверную ручку и сразу дёргая ту на себя, чтобы оказаться почти сбитым с ног из-за сильной волны крепкого смешения ароматов и низкой громкой музыки. Толпа была повсюду, она была тесной и горячей, словно обладал физическим жаром. Юноша едва мог разглядеть свой путь, это было не только из-за омерзительно мигающего света фиолетового спектра, но и смешение ароматов было удушающе тошнотворно, так пахли синтетические запахи. Это работает довольно просто, всё заключается в особом веществе-активаторе, которое усиливает и искажает природный аромат, превращая его в более привлекательный, сильный и маслянистый. Он будет сливаться с чужим, заставлять чужой разум полюбить себя и почувствовать яркое отсутствие хоть какого-либо насыщения им. Он вызывает голод.Car moi*
Стоило юноше оказаться в центре, как ему казалось, бесконечного помещения, как свет погас и появился вновь. Чимин ощутил лёгкую панику, когда некогда плотная толпа послушно расступилась, сжимая гостя в круг. Обернувшись, омега с удивлением обнаружил абсолютно пустые взгляды, направленные точно на него.J'aurai peur de te le dire le première*
Музыка исчезала и юноша шумно выдохнул, дёрнув плечом. Медовые глаза заслезились от яркого луча света.J'aurai trop peur que tu crois que c'est un jeu*
– Ты довольно рано, мы ожидали тебя намного позже, – мелодичный высокий голос разливался по помещению, не позволяя найти свой источник, – но мы рады твоему появлению. – Я испортил праздник? – Чимин прищурился. – Напомни, малыш, своё имя. Свет погас, останавливаясь на комфортной яркости. Толпа отступала всё дальше, омега не смел сдвинуться с места. – Ким. – Ох, крошка, – томно протянул голос, – я говорю о твоём настоящем имени, данное тебе при рождении. Чимин с трудом проглотил слюну, заводя подрагивающие руки за спину, чтобы сжать пальцами ткань пиджака. Омежий подбородок был гордо поднят. – Ну же, малыш, – вторил голос, – не заставляй меня ждать. – Я – Ким Чимин. – Боже, – чужой, на удивление скрипучий, смех больно резал слух, – хорошо. Ты, малыш, совсем не изменился, я помню тебя ещё совсем крошкой. Тебя сложно было не приметить. Юноша осмелел, выступая за пределы световой точки. – Меня ожидает Чан Исин. Могу ли я увидеть его? – Крошка Пак Чимин, – прозвучало елейно, притворно нежно, превращаясь в звонкий смешок. Чимин попятился, стоило из самой глубины темноты появиться женской невысокой фигуре, облаченную в тёмный костюм тройку. Иссиня-чёрные волосы волнами лежали на узких плечах, сплетаясь с тонкой струйкой дыма, идущего откуда-то снизу. В изящных женских пальцах был зажат деревянный, искусно сделанный мундштук. Это – омега, доминантная. Юноша ощутил неприятный ледяной холодок от волны свежего почти морозного сладковатого аромата. – Его здесь нет. – Где я могу найти его? – Ох, – омега перед юношей всплеснула руками, медленно спускаясь с небольшого подъёма в три ступени, на котором расположились несколько кожаных диванчиков и столько же столиков к ним, пока охрана, едва различимая из-за тени, стояла по периметру. – Думаю, Вы скоро встретитесь, крошка. Аккуратные брови омеги насупились. Чимин замешкался, теряясь в собственных вопросах и страхах. – Я не понимаю, о чём Вы говорите, кто Вы? – Чанг Чунг, – женщина вежливо протянула светловолосому юноше ладонь в знак приветствия, – его жена. Точнее, вдова. Рада снова тебя видеть, малыш. Мне уже казалось, что ты действительно глупец, а оказалось, мой муж был не прав на твой счёт. Чимин раскрыл рот, но не выдавил из себя и звука, ощущая на своих губах чужой, пахнущий табаком, палец. – Я не буду просить своих людей обыскать тебя, – юноша ощущал кожей как толпа растворилась и вместо неё за спиной возникли, возвышаясь, несколько крупных фигур альф, – ведь ты сюда пришёл не за этим, верно? Ты пришёл повеселиться. Зажав зубами деревянный мундштук, женщина охватила омежье лицо ладонями, придирчиво осмотрев то со всех сторон, и с какой-то нежностью огладилила мягкую кожу, скользя подушечками пальцев по спинке носа, бровям и с усилием нажимая на закрытые веки, едва царапая кончиком ногтя. Стоило прикосновению исчезнуть, как в помещении раздался громкий звук. Чимин едва удержался на ногах, сжимая кулаки сильнее. Его голова резко дёрнулась от оглушающей пощёчины.Sauve moi, je t'en prie*
– Ты – чёртов кусок дерьма, – омега озлобленно зашипела, резко выхватывая из рта мундштук, – всё это время ты был гноящейся занозой в заднице, Пак, сколько я знаю тебя, столько ты и приносишь одни несчастья. Сколько одного дерьма было от тебя только в нашем приюте, а на аукционах?! – женщина сорвалась на крик. – Десять блядских лет ты не мог найти для себя и своей никчемной душонки покой, который нужно было обеспечить тебе ещё в первый сорванный показ, отстрелить как брак. Помнишь, как принято поступать с браком? Чимин слабо кивнул. – Но что было, то было, – омега вдруг улыбнулась, – ты одумался и сделал правильный шаг. Но, крошка, этого будет мне мало, но ты ведь любишь веселье, верно? Я знаю, что твой отец без ума от подобных методов. – Щёлкнув языком, женщина весело подмигнула на изумленный взгляд юноши. – Думаешь, мы не знали, что с вашими двумя жизнями случилось после? – Нет, нет… нет… – тихо затараторил Чимин, мотнув головой. – Крошка, твой братец вырос просто изумительным, не думаешь? Да и твой… папа. Ты ведь называешь его папой, верно? Будто вы семья, – смешок сорвался с женских губ. – Он, наверное, очень гордится вами, ему несказанно повезло найти такой дорогой подарок. Думаю, он стоит намного больше его жалкой жизни. Как думаешь, мы могли бы с ним повеселиться тоже? Долги нужно возвращать, клиенты всегда найдутся. – Это звучит чертовски жалко, – растянув губы в добродушной улыбке, юноша вдруг раскрыл рот, с густым комком собранной слюны вытаскивая розовый блестящий язык и демонстрируя тот, Чимин чуть наклонился, чтобы сплюнуть пеной на лакированный носок туфли, – и вы – жалкая. Неужели я для Вас уже не в цене? Или Вы жадная сука, какой всегда и были. Вам нужно больше. Омега шумно выдохнула небольшим облачком сероватый дым, что тут же окрасился, стоило попасть под лучи синего света. – Ваши… родители почти всегда забирают твоего брата с любых занятий, особенно в позднее время. Как думаешь, какова вероятность того, что это сыграет нам на руку? – Это так невероятно глупо. – Какова вероятность, что вы с братом встретитесь чуть позже, например, в соседних боксах? Думаю, он не забыл всё то, чему мы его учили. Всё меняется, Чимин, как и желание клиентов. Для каждого есть и будет своя цена. Тебе ли это не знать? Я слышала о тебе много хвалебных отзывов, ты не боишься заходить с козырей, – омега вновь рассмеялась, – золотой мальчик твоего отца полнейший идиот. – Закрой свой поганый грязный рот! – Брось, одумайся, – мундштук с зажжённой сигаретой оказался направлен точно на юношу, – может быть, тебе прельщает другая игра. Хочешь увидеть своего отца в безумстве? Или твоему папе, – лицо женщины исказилось в жгучей неприязни, – это пойдёт больше? Или же Тэхён… мой мальчик. Быть может, твой новый любимец, тот самый ручной альфа. Боже, его хвост был так поджат, просто отвратительно. Как зовут этого человека, Чимин? Юноша едва не дёрнулся вперёд, сохраняя своё молчание. – Плевать, мы и начнём с этого ублюдка в нашей яме, Чимин, надеюсь, твоей семье понравится такое воссоединение.Sauve moi*
Юноша едва осознал, как кинулся раненым зверем, сбивая веселящуюся, почти захлёбывающуюся в собственном смехе омегу, с ног. Он был готов своими же зубами разорвать это мерзкое клокочущее звуками горло. Чимин громко и болезненно вскрикнул, когда несколько пар рук легко подняли его, ставя на ноги в тот самый ослепительный круг, он брыкался в крепкой хватке, отчаянно желая зацепить омегу хотя бы так. Ему хотелось причинить боль. – Посадите его. Ладони больно ушиблись о холодный бетонный пол и загудели, Чимин повалился, не имея возможности разогнуть ноги после крепкого удара, что пришёлся прямиком под колени. Тот самый голос вновь раздавался откуда-то сверху, омеге поспешили помочь подняться. Юноша замычал, позволяя нескольким пар рук коснуться вновь тела, чтобы посадить в центре круга света и проникнуть под ткань одежды. Чужие пальцы ловко распустили узел шёлкового платка, медленно стягивая тот с молочной шеи, отчего по телу омеги прошла крупная дрожь. – Можете оставить так, пусть мои малыши порезвятся. Когда руки оказались связаны за спиной, Чимин грузно сутулился, концентрируясь на боли, и не замечая как из тени продолжали выходить по одиночке высокие альфы жуткого потрёпанного вида, тела которых были покрыты замысловатыми рисунками и шрамами разных калибров. У последнего не хватало нескольких пальцев. Омежью голову с силой оттянули за светлые волосы назад, больно запрокидывая и обнажая чистую непомеченную шею, от чего у женщины вырвался ядовитый самодовольный смешок. Глаза вновь обожгло ярким светом. – В последний раз я позволю тебе побывать в шкуре первого класса, ты заслужил это, – надев любезно преподнесённые перчатки, омега поднесла мундштук с алым отпечатком к губам, – можешь представить, что вся эта сцена принадлежит тебе, мой прекрасный чёрный лебедь*.***
Тридцатью тремя минутами ранее до
Взлохмаченный и недавно проснувшийся мужчина, наступал пятками на собственные длинные пижамные штаны, пытаясь полностью пробудиться. Целый день Юнги докучала отвратительная сонливость, работа валилась из рук и зевки больно резали собой уголки рта. Но как бы альфу ни тянуло в царство Морфея, сны больше походили на настоящий бред, не позволяя полностью расслабиться. Сейчас в груди мужчины растекалась странная тяжесть и тот потёр рёбра, проходя на кухню. – Конечно-конечно, – без капли злости пробурчал Юнги, забирая со стола опустевшую тарелку и столовые приборы, накрыв крышками контейнеры с ужином, – дядя ведь всё уберёт, дядя ведь молодец. Смахнув крошки со стола в ладонь, альфа поставил аккуратно стул на прежнее место. Казалось, один кролик всегда куда-то спешил. – Какой хороший у тебя дядя, Гу, – Мин фыркнул, хлопая ладонью о ладонь над раковиной, – тебе можно только позавидовать. Растирая всё ещё сонные глаза, альфа широко зевнул, щёлкая кнопкой электрического чайника. Где-то в многочисленных шкафчиках пряталась деревянная коробка, что бережно хранила в себе множество разнообразного чая. Юнги не был большим любителем этого напитка, но после появления в доме одного кролика всё чуточку изменилось. Чонгук упрямо и долго приучал старшего альфу к чайным листьям, заинтересовывая того разными вкусами и ароматами, но Чон приятно удивился, узнав, что дядю больше привлёк сам процесс приготовления душистого напитка. Иногда старший альфа напоминал собой большого, хмурого и сосредоточенного кота, что всегда был готов смахнуть лапой баночку чая со стола. – Да где же она, – приподнявшись на носочках, Юнги заглянул на верхнюю полку очередного шкафчика, – этот маленький паршивец никогда не поставит ничего на место. Юнги хлопнул себя по лбу обнаружив необходимую вещицу на столе, рядом с пустой кружкой. – Ну конечно. Чайник издал щелчок, и альфа, закинув в кружку пакетик травяного чая, обрушил на тот поток обжигающей воды. Пар закрутился и вскинулся вверх, обдавая бледное лицо приятным сладковатым ароматом. Только стоило пальцам сомкнуться на маленькой прозрачной сахарнице, как те мелко задрожали, проникая дрожью всё дальше, стремительно доходя настоящим ранением в солнечное сплетение. Посуда громко звякнула, и мужчина выпустил ту из рук, сгибаясь так сильно, что уткнулся лбом, покрытым испариной, в прохладную столешницу. Юнги не слышал ни единого звука, только странный писк, он возрастал и давил на перепонки, не позволяя расслышать даже собственное шумное дыхание. Попытавшись вновь выпрямится, мужчина лишь почувствовал острую боль от одно только вдоха, вновь сгибаясь, крепко сжимая кулаки до красных полумесяцев на ладони. В мгновение, когда все звуки и тихие, подобно фону, голоса исчезли, наступила оглушающая тишина. Раскрыв зажмуренные глаза, альфа охнул, вцепившись до боли в край столешницы. Юнги видел лишь тьму, без единого намёка на луч света. Она была плотной, словно зимняя ночь и абсолютно пугающей. Быстро заморгав, альфа неловко дёрнулся, сбивая к ногам полную кружку чая, что превращаясь в осколки, заставила длинные штанины мужчины стремительно промокать, пропитываясь травяным душистым ароматом. – Дядя? Приглушенный взволнованный голос остался для Юнги совершенно незамеченным. Мужчина едва начал дышать вновь, когда резкая боль пронзила солнечное сплетение, выходя резким толчком со стороны позвоночника. Несколько взмахов ресницами и картинка появилась перед тёмными глазами снова, только более алая. Тряхнув головой, Юнги осмотрел свои дрожащие руки, тут же дёргаясь назад и упираясь в край столешницы. Вся белая, едва не прозрачная кожа, была щедро украшена кровяными подтёками, жидкость скапливалась в ладонях, крупными каплями падая на пол, пачкая осколки и растворяясь в чайных лужицах. Юнги опешил, стоило посмотреть на собственное тело, чётко ощущая неприятное липкое чувство. Ткань некогда мягкой пижамы неприятно липла к телу, пропитанная свежей тёмной кровью. Она была повсюду, альфа был уверен что тонул в ней, захлебываясь. – Дядя, что случилось? Глухое поспешное шарканье напугало мужчину, и тот, едва замечая под шагами осколки, на негнущихся ногах подошёл к столу ближе, чтобы вынуть из подставки большой разделочный нож. Он дрожал в пальцах альфы, что тщетно пытался рассмотреть собственное отражение. Но нож оказался в испуге откинут, с громким лязгом попадая по краю раковины. Юнги ошарашенно коснулся своего лица, пробираясь пальцами к коротким белым волосам на висках, чтобы с силой оттянуть те, сжимая в кулаки. Ровно из уголков широкими линиями из почерневших глаз текли настоящие тёмные багровые реки, окрашивая белок глаза нежным розовым оттенком. Шаги затихли, и Юнги медленно обернулся, едва пытаясь скрыть своё лицо в испуге замерзшего племянника. – Почему… – мужчина заикнулся, переводя отчаянный взгляд на юношу перед собой. – Почему её так много, Гукки? Когда чужие руки коснулись Мина, тот едва не рухнул вниз, больно скользкая ногой по осколкам. – Кого так много, дядя? – Крови. Почему её так много, крольчонок? Только младший альфа не смел произнести и слово, с осторожностью поглаживая бледную чистую кожу дяди, поджимая губы.***
Заполучив в свои холодные руки кружку горячего шоколада, Тэхён почти мурлыкнул, словно настоящий домашний кот. Под вечер дождь усилился, обещая промозглую, но уютную, ночь. Только вот состояние здоровья омегу изрядно пугало, но тот не решался беспокоить этим и без того взволнованного папу, что уже третий раз рассеянно мыл руки. – Пап, присядь. У нас так не останется мыла. Уши мужчины слегка покраснели, стоило тому встрепенуться от родного голоса, как от крепкого сна. Стянув полотенце с плеча, Сокджин повесил то на спинку стула, садясь рядом с птенцом. Тэхён рвано зашипел, стоило очередной резкой боли вонзиться куда-то между рёбер слева, и тот сжал кружку сильнее, хмуря брови. Это повторялось вновь и вновь, что сбивало омегу с толку. – Ты чего? – мужчина поддался ближе к тигрёнку. – Что случилось? – Просто оказалось слишком горячо, – на лице омеги расцвела робкая улыбка, он потёр место боли, – но всё в порядке. – Прости, малыш, сегодня я чертовски невнимательный. – Шоколад чудесный, пап, спасибо. Ответная улыбка коснулась пухлых губ мужчины, и омеге стало чуточку легче. Дождь совсем не хотел прекращаться, словно сгущаясь, он становился только сильнее, затапливая дорожки из камня в саду. Сокджин обеспокоенно всматривался в большое, украшенное цветами, окно, что располагалось ровно над белоснежной раковиной, не находя и отблеска таких нужных фар. Райский омега поник. – Пап. Насупленно спустившись со своего места, Тэхён придвинул стул вплотную к мужчине, чтобы забраться снова, прильнув к родному теплу коалой, забывая про собственное желанное лакомство. Тигрёнок будто физически мог ощущать чужую нервозность, его кожа горела, словно получила сильный ядовитый ожог, и собственное о твратительное состояние только усугубляло это. Тэхён прижался в объятиях сильнее, пытаясь утешить вновь возрастающую боль у самого сердца. – У нас часто бывает такая погода, в этом абсолютно нет ничего страшного, – подал тихий голос тигрёнок, пытаясь успокоить взволнованного мужчину, как тот всегда делал для птенцов, – они совсем скоро вернутся. Сокджин помялся, прежде чем всё же поделиться своим волнением. Он посмотрел на птенца, покрепче обняв того. – Меня всегда сильно беспокоит, когда кто-то опаздывает, ты ведь знаешь, да и сегодня они задерживаются намного сильнее, тигрёнок, я уже не могу сдержать своё волнение. Это совсем не характерно для них, я чувствую, как внутри меня всё переворачивается, такое необычное чувство, оно пугает меня. – Но они приезжали и после полуночи, – Тэхён коснулся тёмных волос омеги, с лаской поглаживая те, не обделив прикосновениями и аккуратные брови мужчины, проведя по ним самыми кончиками пальцев. – Я знаю, но такой дождь… В любом случае их ждёт серьёзный разговор. Очень серьёзный. Тэхён ободряюще улыбнулся. – Тебе кто-то из них звонил? – Только отец, – Сокджин неловко потёр плечо, – сказал, что скоро будет. – Отлично, значит, он поехал за Минни, и мы не помешаем им ещё одним звонком, – тигрёнок протянул раскрытую ладонь, – давай свой телефон. Глаза мужчины округлились. – Он где-то в доме, – Сокджин похлопал по карманам мягких штанов и большому карману на самой кофте, охнув, – наверное, я оставил его в спальне, когда читал. – Почему ты так делаешь? – запричитал темноволосый омега, вытаскивая из нагрудного кармана комбинезона свой собственный телефон, – пап, так нельзя. Ты всегда фырчишь на нас, как лиса, когда мы долго не отвечаем на звонки по такой причине, хотя сам спокойно оставляешь свой телефон, где угодно в этом большом доме. Как я должен дозвониться до тебя, если что-то случится? Густые брови мужчины насупились, тот наморщил недовольно нос. Тэхён вновь ласково растрепал омежьи волосы чуть спутанные на самых кончиках, оставляя на макушке поцелуй. Ровные и длинные гудки казались бесконечными, они монотонно давили на и без того расшатанные нервы. Юноша закусил губу, щёлкая по красной кнопке, стоило старшему омеге сделать резкий порыв подняться. – Я принесу, – Тэхён кивнул, с возрастающей тревогой разрывая объятия, из-за чего райский омега, который всегда был ярче июльского солнца, показался юноше намного более серым и безжизненным. Это пугало омегу. Сжав на секунду ободряюще прохладную ладонь, Тэхён квадратно улыбнулся, направляясь на поиски вещицы, – напиши им с моего, а я пока поищу твой телефон, хорошо? Я быстро. Если говорить честно, тигрёнок и сам едва находил себе место, и чем сильнее становилась тревога, тем сильнее боль пронзала собой юное тело. Твёрдо пообещав себе провести ещё более серьёзный разговор с цыплёнком, Тэхён чуть ли не бегом направился в главную спальню, с каждым шагом наполняясь каким-то странным предчувствием. Всё было странно. Пространство вокруг больше не казалось чем-то действительно реальным, чем дальше юноша отдалялся от единственного источника семьи, тем сильнее всего вокруг искажалось, превращаясь в цветной ночной кошмар. Ущипнув себя на пробу, Тэхён тряхнул волосами от острой боли и зашипел, приседая на корточки от пронзающего чувства где-то в середине живота. – Ох, – просипел тигрёнок, чётко ощущая в безумии бьющееся собственное сердце в самом горле. Подобного не было даже в то время, которое осталось размытым и нечётким в сознании омеги, юноша терялся, забывая, как дышать. Всего несколько нетвёрдых шагов, и тигрёнок рухнул на край безукоризненно заправленной постели, подтягивая к себе необходимую вещицу, что уютно устроилась в брошенном в спешке пледе. Экран осветил побледневшее лицо, и голубые глаза в обрамлении длинных ресниц широко раскрылись. Ни одного звонка. Только несколько сообщений, которые попросту не должны были быть тут. От кого: bigbro 22:34 Сокджин? От кого: bigbro 22:54 Сокджин, перезвони мне как только будет возможность. От кого: bigbro 23:04 Я принял под собственную ответственность только одну подпись в соглашении. Оно действительно. От кого: bigbro 23:10 Я не верю ни единому его слову. Подорвавшись с места, омега со всех ног кинулся на кухню, прекрасно зная, что длинные гудки всё ещё продолжают разноситься в вязкой тишине кухни, нарушаемой только сильными ударами капель о карниз, выбивая из Сокджина последние остатки спокойствия. Иногда ты просто знаешь.Настоящее время
Тэхён не помнил ни одного момента подобного этому, когда глаза райского омеги словно подсвечивались изнутри ярким пугающим светом и его аромат… Удушал. Светофоры быстро сменяли друг друга, превращаясь в однообразное пятно. Сжав крепче ремень безопасности на своей груди, юноша попытался вжаться в спинку кресла, большими остекленевшими глазами смотря на мир вокруг себя, который будто замер по мановению волшебной палочки. – Всё будет хорошо, милый, всё будет хорошо, – когда красный свет осветил лицо мужчины, чьи костяшки побелели от прилагаемой омегой силы. Его челюсть была напряжена, а тошнота скручивала собой внутренности. Сокджин постучал по рулю, с улыбкой поворачивая голову к сыну. – Тигрёнок, всё будет хорошо. – Пап, – голос омеги дрогнул, и тот прочистил горло, ощущая врезающейся край ремня на своей шее. – Всё хорошо, милый. Тэхён очнулся лишь тогда, когда в нос ударил сильный запах обеззараживающих средств, он сильнее вцепился в крепкую хватку папиной руки, чтобы ни на миг не отстать, стараясь двигать ногами настолько быстро, насколько двигался Сокджин. Тигрёнок едва пришёл в себя, когда от неожиданности и лабиринта бесчисленных коридоров, налетел на спину замершего райского омеги, громко охнув. Он чётко слышал жужжание ламп и зарождающееся омежье рычание, грудная клетка мужчины словно вибрировала, и тигрёнок отстранился, щурясь от яркого света. Небольшая больница в отдалении города была слишком пустая для такого ночного времени, это давило. Он помнил это больничное здание, здесь неизменно работал дядя Мингю. Выйдя из-за спины Сокджина, Тэхён опешил. – Ты. Сокджин знал. В несколько быстрых громогласных шагов преодолев расстояние до рядов железных мест для ожидания, райский омега широко замахнувшись, оставил на потрёпанной ссадинами скуле замершего альфы пылающую большую пощёчину, от чего голова мужчины безвольно мотнулась в бок. Прижав к горящей коже руку, Намджун на смел поднять взгляд на своего супруга, чьи глаза отчаянно блестели в этом ослепляющем свете. Лицо Сокджина раскраснелось и тот тяжело дышал, даже не ощутив осадок от удара. – Это всё твоих рук дело, Намджун, я знаю, что это твоя блядская вина, почему мы здесь! Ты не мог не причинить нам боль, – вскричал омега, но тут же, успокаиваясь, словно по щелчку пальцев. Мужчина стёр влагу с кончика носа, выдыхая и продолжая уже более спокойно. Его ощутимо потряхивало. – Где мой сын? Я хочу его немедленно увидеть. Тяжело дыша, уголок обветренных после холодной улицы губ омеги дёрнулся, и тот отстранился от хранившего молчания истинного, который пах так горько и кисло. Отступив, скрипя подошвами кроссовок, Сокджин посмотрел на второго потрепанного альфу, что грузно поднялся со своего места. Из-под мягких штанов омеги торчали разноцветные носки с весёлым рисунком, шнурки обуви болтались, завязанные узлом. – И ты здесь, – с издевкой выплюнул Сокджин, – давно не виделись, Хосок. – Джин, послушай, всё совсем не так, как ты мог подумать, – Чон показал раскрытые ладони в безоружном жесте, – пожалуйста, успокойся, и мы всё можем обсудить. – Я задал конкретный вопрос вам. Где мой сын? Хосок потупился, переведя взгляд на альфу, который, казалось, стал в несколько раз меньше. Тишина была физически невыносима. Сокджин, издав смешок, схватил истинного за перепачканную на груди кофту, крепко сжимая ту в кулаки и встряхивая каждый раз, стоило Намджуну отвести взгляд. Альфа был не в силах произнести и звук, готовый вот-вот рухнуть перед этим человеком на колени. – Ты… – громкий голос Сокджина, пропитанный отчаянием в этих стенах, был особенно ужасающим. У Тэхёна заболело сердце, когда он всё же оторвал отчаянный взгляд от спины райского омеги не в силах вытерпеть это, и вперился немой яростью в изумленного Хосока. Тигрёнок не заметил, что его в спешке накинутая куртка была криво застёгнута и длинные штанины комбинезона волочились по полу. – Я не мог не догадаться, каким же я был идиотом, чёрт. Это ведь всё ты, верно, это случилось по твоей вине? Вы два блядских ублюдка, – разъярённый Сокджин указал в сторону Хосока. – Где мой сын, чёрт возьми?! Почему вы стоите здесь, а не он?! Где мой Минни!? Намджун издал тихий скулёж, покорно опуская голову перед истинным, всё так же не смея подать голос и принимая все слова до последнего хриплого звука. Тяжёлое и сиплое дыхание омеги после высокого крика обжигало его. Намджун сцепил подрагивающие руки. – Он здесь, – всё же сказал Хосок, нарушая звенящую тишину. – Здесь? В этих стенах? – Да. – Я хочу увидеть его. В такие моменты абсолютной накалённой до предела нервозности Хосок становился совсем другим, диким уличным псом, которому необходимо вымыть пасть с мылом. Чон осознавал это, но часто не подбирал слова, ударяя пылким нравов собеседнику в лицо. Альфу раздражало здесь всё до мельчайших деталей: глухие всхлипы мальчишки, глупое трусливые молчание Намджуна, неопределённость, повисшая над всем этим и собственная вина. Но больше всегда мужчину нервировал Сокджин, что не переставал лепетать проклятия и бесконечные вопросы, на которые Джун просто не имел права дать ответ, даже если бы ему позволили. Намджун упрямо молчал, и Чон понимал, что его голос предательски сорвётся, стоило только открыть блядский рот. Он не мог винить его в этом, они все едва держались. Сокджин вновь разразился криком. – Замолчи! – утробный вибрирующий звук вырвался из горла Чона, и тот подступил вперёд, прямиком на ошеломлённого Сокджина. – Хватит пускать свои сопли на то, что не можешь изменить. Чёрт, да он даже не твой настоящий сын, Джин, что за блядский цирк ты тут устраиваешь? Хосок едва моргнул, перед тем как ощутить яркой болью в затылке холодный больничный пол, окрашивая плитку розовыми мутными мазками. Мир вокруг поплыл, собираясь в точку. Высокий вскрик впитался в сознание. – Папа, нет! – голос Тэхёна почти не доходил до альфы сквозь звенящий шум в ушах, когда сильные удары обрушилась на измученное тело, украшая кровоподтеками лицо, и Чон никогда не понимал, почему этот мальчишка всегда был для Кимов своим тигрёнком. – Папа! Он был до странного лёгким, чужой взбешённый Сокджин сидевший на бёдрах, сбивая костяшки в кровь, был тем самым настоящим воплощением гнева. На секунду Хосок испытал настоящее чувство зависти к своему другу, раскинув руки и не смея даже дёрнуться. Сокджин пылал алым пламенем под серым и пустым взглядом Намджуна, что словно когтями вцепился в разум Чона. – Хватит, пожалуйста, хватит! – Тэхён навалился сзади, щебеча без умолку и пытался перехватить руки райского омеги, что едва моргал, пока злые слёзы жгли глаза. – Отец, сделай что-нибудь, чёрт! Тэхён пискнул, когда, оказавшись на ногах, ощутил, как хватка сзади исчезает, и его плеча коснулся пошатнувшийся Сокджин, его ноги сильно дрожали. Тот, рывком вырвавшись из рук альфы, отстранился, зло вытирая мокрое лицо рукавами куртки. – Иди к чёрту, Намджун! Если пройти чуть вперёд, то по левую руку окажется несколько дверей, которые, судя по табличкам, предположительно вели в палаты. Сокджин, не задумавшись, приоткрыл каждую из них, заглядывая внутрь и проходя, отчаянно осматриваясь. Здесь никогда не было достаточного много пациентов, в большинстве случаев места здесь пустовали. Зайдя в последнее помещение, Сокджин тяжело привалился спиной к двери, зажимая рот ладонью. Ему отчаянно не хватало воздуха. Где-то глубоко внутри робкий голос разума подсказывал мужчине, что если здесь пробыть ещё хоть несколько минут, то можно попросту сойти с ума или самому оказаться на одном из этих пустых мест. Омега едва мог двигаться, отдышавшись, тот дрожащими руками убрал влажные волосы с лица и прижал ладонь к груди. Если они находились здесь, это значит... Сокджин закашлялся, сгибаясь пополам. Омега был слишком взволнован, чтобы оставаться на одном месте. Приняв решение, Сокджин вновь вышел в ослепляющий коридор, как только стало чуточку лучше. Три пары измождённых глаз были направлены на него, что ничуть не смутило омегу. Мужчина подошёл к Намджуну, забирая дрожащую влажную ладонь рядом стоящего тигрёнку в свою. – Мингю сообщил мне, – ровно начал райский омега, вперив взгляд в остекленевшие глаза супруга. – Что ты явился сюда не один. Также он добавил, что ты просил не сообщать мне о своём прибытии сюда. Чего ты ждал, Намджун? – Сокджин, дрогнув от приглушенного голоса из старых динамиков, который почти сразу со скрежетом исчез, оставид после себя глухое эхо. – Ещё… ещё он сказал какую-то абсолютную глупость, в которую я никак не мог поверить, ведь это ты, Намджун, тот самый человек, от которого пострадал мой сын, иначе зачем всё это? Ты думаешь, я не знаю, что делает мой собственный ребёнок, когда падает с велосипеда? – Джинни, – от подобного тона дрожь прошлась по телу Хосока и тот вжал голову в плечи. – Солнышко, – повернувшись к затихшему Тэхёну, Сокджин ласково улыбнулся, погладив большим пальцем по костяшками юноши, – скажи мне, чтобы тебе сейчас больше всего хотелось, поехать со мной или остаться с отцом? Тигрёнок сжал губы, чувствуя, как ладони начали стремительно потеть. Краем трезвого сознания, омега понимал, что ближайшие несколько часов будут совершенно монотонными и он попросту готов лишиться собственной жизни. Отступив за папину спину, Тэхён сжал руку, пытаясь не смотреть на двух бессильных и полностью разбитых альф перед собой. Их лица мало походили на нечто живое. Горечь аромата вспыхнула, заставляя старшего омегу поморщиться, тошнота забирать внутри тела с новой силой.Почему, папа?
– Я заберу свои ключи и часть необходимых вещей, дальше с тобой свяжутся, – Сокджин посмотрел на циферблат, приподняв руку, от чего рукав чуть опустился, – я вернусь через несколько часов, будь добр сообщить о своём уходе моему брату. Он мне позвонит. _______________________ *Delphinium (лат.) – Дельфиниум — это травянистое растение, красивоцветущий кустарник, принадлежащий роду растений сем. Лютиковые (Ranunculaceae). Побеги данно цветка ядовиты, но ещё более ядовиты его семена. *На языке цветов Дельфиниум – «Я готов быть твоей тенью», «позови меня». *Sauve moi, je t'en prie – Gentrify – Da Vosk Docta – спасибо меня, пожалуйста. *Juste que tu m'aimes – Gentrify – Da Vosk Docta – просто ты любишь меня *Чунцин – один из крупнейших по площади городов центральной части Китая. *Car moi – Gentrify – Da Vosk Docta – потому что я *J'aurai peur de te le dire le première – Gentrify – Da Vosk Docta – я побоюсь сказать тебе первое *J'aurai trop peur que tu crois que c'est un jeu – Gentrify – Da Vosk Docta – я буду слишком напуган, что ты подумаешь, что это игра *Sauve moi, je t'en prie – Gentrify – Da Vosk Docta – спаси меня, пожалуйста *Sauve moi – Gentrify – Da Vosk Docta – спаси меня *Чёрный лебедь – это теория, в которой рассматриваются непредсказуемые события, дающие импульс истории и меняющие жизнь каждого человека с сильными, даже глобальным последствиями, хочет он того или нет, Данную концепцию в 2004 году выдвинул в своей книге «Одураченные случайностью» Нассим Николас Талеб.