Compedes olim

Утреннее солнце прилежно разогревало успевшую изрядно прозябнуть от первых морозов землю, лаская теплыми лучами бронзовую кожу Наранчи. Настроение у парня было понурое, а удрученное расположение духа выдавала его скособочившаяся спина и безэмоциональный взгляд. Единственное, что приводило в чувства и не давало окончательно раскиснуть — удачно стрельнутый номерок Аксидо, который вчера удалось узнать. Прочатившись всю ночь, парни пришли к договоренности встретиться с утра на перекрестке возле института. — А, блин, — Гирга смотрел в пол, когда приметил, что носок его левого ботинка, который с утра блестел от чистоты, перепачкан: на нем виднелась неприятно-выделяющаяся грязь. Мысленно Наранча уже получил нагоняй от Фуго, и машинально нагнулся, чтобы вытереть обувь предназначенным как раз для таких ситуаций платком. Гигра старательно выкристаллизовывал смутные мысли, огораживался от них, не давая заполнить голову тревогой и смятением, но как только он принялся за механические движения, как только концентрация на ходьбе и меняющимся окружении пропала, в подкорку полезли воспоминания вчерашнего вечера. Он кричал на Паннакотту не с мыслями о ненависти, но с негодованием, зачем было так глубоко лезть в его учебу, пока Фуго искренне не понимал, как тот сразу не догадался, чья это заслуга. К чести товарища, гангстер спокойно воспринял повышенную интонацию от Наранчи и пообещал больше не поступать так подло с другом. Доверять и верить в силы и способности оного. После быстро утихшей перипетии они уселись за сложные математические уравнения, за которыми Фуго скоро заклевал носом. Гирга почувствовал укол вины, осмыслив, что вновь никому из их шебушной пары не удалось справиться с бушующими эмоциями, и со счетом один-один оба в скором времени обессилили. Долгожданный перерыв сопровождался кружкой душистого черного чая с финиковыми печеньями на фаянсовой тарелке. Наранча, стараясь прожевывать каждый кусочек и не говорить с набитым ртом, уже вовсю находился в воспоминаниях о прошедшем дне. Фуго же выслушивал товарища с неподдельным интересом, вперемешку с гордостью за товарища в его, пусть и сомнительной, но довольно успешной социализации. Но когда Наранча, просто для поддержания разговора, просто шутки ради спросил у Фуго про латынь, тот моментально напрягся. Чашка в руках дрогнула и пару горячих капель попали на черновик, быстро впитываясь в бумагу. — Чего это ты резко заинтересовался подобным? Это не может находится в списке твоих предметов. — Ого, все же знаешь? — поразился Наранча. Паннакотта тогда неопределенно пожал плечами, замялся, и Гирга спросил: — А знаешь, как переводиться.... Э, кажется "compedes olim"? Гирга моргнул, понимая, что слишком долго рассматривает идеально чистый ботинок, продолжая неустанно тереть носок, а впереди него кто-то активно ждал, пока он поднимет голову. Чужие кожаные ботинки нетерпеливо стучались о землю, привлекая внимание парня к своей персоне. Наранча приподнял голову, встречаясь взглядом с одногруппником. Зеленые, болотные радужки искрились в лучах утреннего солнца и казались особенно выделяющимися на фоне спокойного лица. Аксидо был одет в голубой пиджак, поверх которого был намотан шерстяной красный шарф в клетку, и Наранча мысленно изумился, как тот еще не окоченел в эту осеннюю, промерзлую погоду. Наверное, дело в смешанной крови. — Доброе утро, — вдруг спокойно произнес Лемонэ и уселся на корточки, оторвав пятки от земли. Он добродушно улыбнулся Наранче и наклонил голову в бок, пряча от фиалковых глаз приподнятые уголки губ под тканью перевязанного шарфа. Гирга осторожно кивнул и ответил на улыбку своей, одновременно с собеседником выпрямляясь. — Доброе. Аксидо дернул рукой в сторону университета, безмолвно зазывая поторопиться, и пошел вперед. Наранча поправил куртку и поспешил следом, совсем скоро выравниваясь с собеседником. Что же там было дальше?.. Фуго вчера так разозлился, выгнал его из комнаты под вечер совсем внезапно, сказав, что хочет спать. И оставил внутри Гирги какой-то неприятный, сухой осадок. Да разве он был виновен? — Ты какой-то сегодня другой, не такой… Золотой, знаешь, без легкой непринужденности совсем. Не такой разговорчивый. Все в порядке? Наранча с удивлением, которое поспешно скрыл за маской безразличия, пожал плечами, медленно переведя взгляд на спешащих в гардероб студентов, боящихся встрять в приличную очередь. — Я немного поссорился с одним товарищем. Но это привычное дело, так что ничего страшного. — Привычное? Часто ссоришься с ним? — будничным тоном поинтересовался Аксидо, первым проходя университетские, массивные ворота. Гирга поспешил за ним, сворачивая к широкой, входной лестнице. — Да, — подтвердил Наранча, останавливаясь прямо возле застывшего Лемонэ, который резко развернулся на сто восемьдесят градусов, скользя пяткой по граниту. — Зачинщик ссор случайно не ты? — Нет, не… Не думаю, — Наранча нахмурился, раздраженно почесав затылок. — Ай, блин. Чаще я не понимаю, из-за чего происходит ссора. Но это особенность человека и…меня. Нас. — Я бы не стал поддерживать связь с человеком, который совсем меня не уважает, — широко раскрыв глаза, отчеканил Лемонэ, интонацией вкрадчиво выделяя последнее слово. Еще раз растянув губы в улыбке и обнажив белоснежные клычки, он, наконец, открыл дверь и прошел в стены старого университета. Кажется, мысли совершенно не здесь. Этот старый преподаватель плохо объяснял материал, вечно отвлекаясь на сторонние темы, и почти не углублялся в трактование практической части. Непривычно. Наранча раздраженно смотрел на список того, что он должен был изучить самостоятельно, дома, и натурально вскипал. С Фуго рядом было тоже самое, но более структурировано. Парень всегда объяснял и разжевывал, причем ему одному, персонально и с бо́льшим рвением, чем этот старик с круглой, блестящей залысиной. Видимо, заметив запредельно раздраженное выражение лица соседа по парте, Лемонэ воспринял это как сигнал действовать. Подперев щеку ладонью, он что-то быстро начиркал гелевой ручкой, оторвал кусочек бумаги в стандартную клетку, и скользящим движением по парте передал Наранче послание. Гирга медленно опустил взгляд на записку и не сдержал оживленного хмыка: на листочке было карикатурно-изображенное лицо преподавателя, а ниже расчерченное поле для игры в крестики-нолики. — За что будешь играть, crux или nol? — гласила приписка ниже. Наранча с непониманием уставился на лицо Аксидо, но он, будто предугадывая резонный вопрос, вручил еще одну маленькую записку. «Я заметил, тебя увлекла латынь. Хочешь помогу ее изучать? Crux — крест, а nol — ноль, ничего сложного, правда?» Шепотом повторив написанное, чтобы лучше отложилось в голове, Гирга сам себе кивнул и первым нарисовал перекрестие в центре. — Te elegit crucem. Ты выбрал крест. Надеюсь, без сокрытого смысла. С этого самого момента скучный, зябкий день заиграл новыми красками. Наранча не ожидал от себя, как быстро он будет изучать отдельные слова и предложения, и делал это, скорее, для веселья, чем со стойким желанием выучить латынь полностью. Это было просто хорошим способом отвлечься и не думать о плохом. Аксидо очень ласково, вкрадчиво и терпеливо объяснял ему все, что было непонятно, играючи и с помощью простейших аналогий, и это разительно отличалось от уроков, который преподавал ему Фуго. Без нервов и лишних криков Гирга, казалось, запоминал быстрее. Когда на обеде они уселись за один столик, Аксидо с тоской ощупал свои карманы и елейно пролепетал, что посидит на месте, не пойдет в буфет. — Не хочешь обедать? — изумленно переспросил Гирга, берущий всегда с собой ланч-бокс, но в ответ ему покачали головой. — Забыл кошелек, что же поделать. Гирга хлопнул фиалковыми глазами и, приложив палец к подбородку, задумчиво замычал. У него-то порция на одного, поделиться он мог, да только не хватит, чтобы наесться двоим. В голове тут же вспыхнул образ Буччеллати, который никогда не жалел лишней монеты на его хотелки. Дополнительная бутылка с лимонадом и пачка вредных чипсов были обычным делом, когда компания решалась куда-то выбраться по нужде разборок или простому желанию. И Наранча, вдохновленный примером старшего товарища, решил для себя, что нельзя оставлять одногруппника в беде, который, к тому же, так хорошо к нему относится. — Давай я сегодня угощу тебя, — осторожно предложил Наранча и встал из-за стола, — предпочитаешь чай или кофе? А как насчет ланча? Паста или суп? — Кофе. Без сахара и сливок, а остальное, пожалуйста, на свой вкус и средства, не траться сильно, — улыбчиво ответил Лемонэ, с признательностью кивая парню. Наранча еще раз проговорил вслух то, что от него требовалось, и, получив молчаливое одобрение от оживившегося Аксидо, направился к кассе буфета. Итальянские столовые, находящиеся в учебных заведениях, в самом деле впечатляли. Многочисленные витрины ярко подсвечивали свежие, дымящиеся блюда в металлических поддонах, которые разносили по залу аппетитный аромат. Находясь на улице, на грани жизни и смерти, Гирга часто задумывался, где найти провизию на завтрашний день, но даже понятия не имел, что в стенах университета можно так плотно и хорошо наесться. Если он смирит гордость, возможно, сможет попросить выделять на неделю фиксированную сумму у Буччеллати. Глаза разбегались от обилия вкусного, свежего, и аппетитного. Железные тары с горячей едой ожидаемо заполняли основы традиционной кухни: разнообразные пасты из пресного теста на пшеничной муке, лазанья, напоминающая слоеный пирог, пицца и добавки к ней в виде томатного соуса, зеленого горошка, чечевицы и других многообразий. Сезонный фрукт выдавали вместе с едой бесплатно, как и минеральную воду без газов. Скопище из разношерстных студентов толпились возле прилавка, что-то обсуждали, веселились, смеялись, и к чести собравшихся, по внятной последовательности произносили свои заказы, с которыми потом следовали на кассу. Гирга решил не нарушать негласных правил и протиснулся в самый конец очереди. Спокойно заняв место, он не сразу заметил, как медленно, но верно его облепили со всех сторон шумные подростки. Настроение в толпе резко изменилось, все стремились побыстрее отведать сегодняшней еды и отправится на пары. Столпотворение начало пугать в тот момент, когда шумные тинейджеры начали толкаться со всех сторон. Возмущенный Гирга принялся распихивать их локтями, пытаясь вырваться из тесного круга возбужденных учащихся, а заодно проверить средства, на которые ему предстояло рассчитывать. Однако, когда Наранча похлопал себя по карманам легких, приталенных брюк, он окаменел, переставая на мгновение дышать. Нахлынувший страх парализовал сознание. Сердце будто пропустило через себя двести двадцать вольт, и тело моментально покрылось каплями липкого, противного пота, сведя желудок в приступе рвоты. Кошелек пропал. Все экзальтированные голоса разом исчезли. Окружающие его люди открывали свои рты, но звуков он не слышал, только мерный шум, заглушающий даже собственные мысли. Не веря, Гирга предпринял еще одну попытку найти пропажу: пальцы пробежали по жесткой ткани. Невесомой внутри. Пустой. С осознанием этого в разум прорезались недовольное бурчание со стороны, будто он достал ушные затычки. Он задерживал очередь. Наранча отошел, сжимая и разжимая кулаки. Огорчение было такой силы, что становилось трудно дышать, трудно держаться прямо. Черт с деньгами, там было не так уж много, но ведь именно в кошельке он хранил первый и единственный подарок от Фуго. Разве Паннакотта сможет потратить свое время на подобное еще раз? Задержав дыхание, чтобы выровнять пульс, он резко выпрямился, с закипающей яростью начиная осматриваться по сторонам. — Кто-нибудь видел мой кошелек?.. Кто-нибудь? Эй! — кто глядел в сторону Гирги, качал головой, кто-то сочувственно, кто-то насмешливо, но никто или не признавался, или действительно не присваивал чужую вещь. Взбешенно рявкнув, Наранча сцапал первого попавшегося подростка напряженными пальцами, схватил за шкирку и заглянул тому в глаза, ощутимо встряхнув пару раз. — Признавайся, это был ты?! Щуплый незнакомец затрясся, будто бы готовый в любой момент отбросить коньки, и активно закачал головой. — Нет же, нет!.. Да я же только подошел! — Я же все равно найду вора! Лучше бы ему сразу признаться! — зашипел Гирга, еще раз одаряя каждого зеваку испепеляющим взглядом. Многие попятились от страха, только сейчас понимая и осознавая до конца, с кем они имеют дело. Слухи по университету расползались быстро. Кажется, теперь он получил славу бешеного бандита. Наранча не возвратился к Аксидо, забыв свой обед рядом с рыжеволосым любителем латыни, и теперь, без сил на дальнейшую учебу, слонялся по коридору. Он не знал, где находится директор и кто может ему помочь, не знал, куда обратиться и как правомерно действовать в подобной ситуации. Кошелек — не такая невосполнимая потеря, чтобы убиваться зазря, более того, он был уверен, что вор в лице подростка никогда не отдаст находку в руки хозяину. Но сердце болело за фотографию, которую Гирга сам для себя нарек талисманом-на-удачу. Потеря была невосполнимой только потому, что это был подарок от Фуго. Злобно шикнув, Гирга поплелся прочь, шаркая ногами по паркету. Наранча ушел из института ничего не сказав, никого не предупредив. Даже на мгновение не задумавшись о том, что поступает гадко по отношению ко всем стараниям, которые были заложены в обучение в этом престижном месте. Подросток просто прыгнул с окна первого этажа, кубарем прокатившись по голой земле, чтобы не встречаться взглядом с недоброжелательным охранником, и, чумазый и измятый, быстрым шагом вышел за пределы университета. Еще в тот момент Наранча твердо решил не признавать пропажу, а если спросят, почему он ушел пораньше, сослаться на плохое самочувствие. Так и было задумано, так и было проговорено миллион раз в уставшем от потрясения сознании, однако, как только Гирга открыл входную дверь, все мысли разом вылетели у него из головы. На полу были свежие, не успевшие остыть, капли крови, а с кухни кто-то, — кажется, Миста, — методично ойкал. Наранча небрежно кинул рюкзак в сторону, и побежал к шуму прямо в грязных ботинках, наплевав на все причитания соседей по жилплощади. Случай не тот. Схватившись за косяк открытой двери, тем самым притормаживая для резкого вписания в поворот, он застыл от жуткой картины. Миста лежал на кухонном столе, придерживаясь за живот, а над ним склонился Джованна, с чуть хмурыми бровями надавливая на раны своим Gold Experience. Хлопнув пару раз фиалковыми глазами, Наранча вошел в комнату в полной уверенности, что раз гангстером занялся сам дон, то жизни и здоровью Мисты точно ничего не угрожает. Джованна как раз перешел к ране в брюшной полости, когда тень Наранчи перекрыла теплые лучи потолочной люстры, освещающие поле работы. Джорно с видимым недовольством поднял голову, скосив светлые брови к переносице, но увидев без недели студента, на мгновение застыл. — Наранча, ты ушел сегодня пораньше? Миста, ведомый любопытством, так же приподнял голову. Рана на животе незамедлительно дала о себе знать, и Гвидо скривился, со страдальческим мычанием вновь стукаясь затылком о твердую, деревянную поверхность. Джованна цокнул языком на такое нетерпение покончить с болезненными процедурами, и вновь опустил холодный, расчетливый взгляд к открытым ранам, продолжая предельно собрано обрабатывать консильери. Гирга догадался отойти так, чтобы его тень ничего не перекрывала, и осторожно, боясь помешать операции, поинтересовался: — Что здесь произошло?.. — проигнорировав предшествовавший вопрос босса, бросил ответный Гирга и взволнованно сжал кулаки. — Кто посмел это сделать? Внезапная атака? Джованна явно был не в том положении, чтобы спокойно разглагольствовать о насущных проблемах, однако сделал Наранче одолжение, и пол своего драгоценного внимания переключил на студента, краем глаза все еще внимательно следя за собственными действиями при оказании первой помощи. — Нет, это… Вполне ожидаемое нападение. — Но от кого?! И почему я ничего не ожидал? — Мы… — подал слабый голос Миста, еще раз громко ойкнув на очередную растворившуюся пулю. — Решили тебе не говорить про новую угрозу. Ты все-таки пока занят учебой, и… Сиплое мычание прервало хилую речь Гвидо, и он закрыл глаза, застеленные холодным потом, который мелким бисером стекал со лба. Наранча сжал зубы до противного скрежета, почему-то чувствуя обиду и огорчение за неожиданные тайны со стороны семьи. Он тоже имел право знать о проблемах и конфликтах, о состоянии их шаткого, общего мира. — Где остальные?.. — пытаясь придать голосу сухости, Гирга все равно выдал взволнованность по блеску в глазах, и Джованна вновь согласился ответить на резонный вопрос. — Бруно и Леоне не пострадали, они пытаются проштудировать место нападения. Фуго повезло меньше, он был ранен во время битвы. Однако, не так сильно, как Миста, — на этих словах бирюзовые глаза Джованны как-то странно потускнели, а ресницы задрожали от тревожных воспоминаниях, и Гирга на интуитивном уровне моментально осознал, что Джорно винил в чужих ранах себя, — и мы обработали его, перебинтовали, и уложили на кровать. Наранча кивнул, мысленно благодаря Джованну за то, что тот не стал дальше расспрашивать его про прогул и негласно разрешил присутствовать дома и помочь. — Могу я что-то сделать, Джорно? Мне принести что-то? — Нет, нет… я думаю, я почти закончил, — кровь стекала по локтям неровными струйками, поверх застывшей, тонкой корки. Джорно поспешил вытереть теплую жидкость белым полотенцем, которое моментально пропиталось багровым оттенком, — однако… ты все еще можешь мне помочь. Пожалуйста, отнеси Фуго воды и проверь его состояние. Долго Наранчу уговаривать не надо было, он схватил бутылку в руки и молниеносно, словно пуля в воздухе, взвился через ступеньку по широкой лестнице на второй этаж, где располагались спальные комнаты. Он даже не стучал, позабыв про все правила приличия и упустив из виду, что сам неоднократно возмущался вторжением в личную жизнь. Но юноша отказывался заниматься самобичеванием по поводу обдуманного проступка: Гирга быстро для себя решил, что Фуго находился не в том состоянии, чтобы возмущаться. Странное дело, но стоя рядом с хладнокровным Джованной, который одним своим видом порождал ощущение необъяснимой уверенности, решимости, было легче принять факт нападения на его семью. Однако сейчас коленки Наранчи задрожали, стоило увидеть бледное, болезненно осунувшееся лицо Фуго. Взгляд упал на острое плечо: белоснежные, чистые бинты покрывали раны, вызывая желание как можно скорее спросить про серьезность травмы. Ресницы лежащего поддались, дрогнули, и верхние веки неспешно поднялись. Паннакотта перевел расфокусированный взгляд на вошедшего, сипло выдохнув. Казалось, он даже обрадовался неожиданному визиту Наранчи: уголки его губ слабо дрогнули, транслируя положительный настрой. Гирга сглотнул тяжелый ком в горле, давящий на гортань, и сделал пару неуверенных шагов вперед. Где-то в подкорке оставался страх, что Фуго будет готов потратить остаток сил на ругань по поводу его прогулов, но он готов был молча выслушать каждую претензию, не отвечая криком на крик. Не смотря на вчерашний осадочек. Однако Паннакотта, как ни странно, начал диалог с мирно брошенного вопроса: — Решил сегодня прийти домой пораньше? — проформы ради поинтересовался он. — Плохо себя… Почувствовал… — заготовленная фраза слетела с губ совсем безэмоционально, сухо и неубедительно. Но Наранчу не интересовало, как это можно услышать со стороны, как интерпретировать и как уяснить. Он с беспокойством уселся на край кровати и незамедлительно протянул Фуго бутылку с водой. Тот выгнул бровь, проскользив взглядом с бутылки на взволнованное лицо Наранчи, и жестом указал на прикроватную тумбочку. — Налей в стакан, будь другом, мне сложно держать литровую бутылку в руках. Гирга встрепенулся, пристыженный тем, что сразу не догадался подать Фуго кружку, заместо тяжелой емкости. Он налил в стеклянный стакан воды по ободок и передал в слабые руки Паннакотты. В комнате повисло молчание, прерываемое лишь скрипом кровати и шумными, жадными глотками. Когда воды в стакане не осталось, Фуго решился первым начать диалог, видя, как нервно Гирга мнется на простынях. — Как прошел день? Все хорошо? Наранчу будто облили холодной водой, прямо с открытой бутылки, которая стояла на тумбе и пропускала через себя слабые солнечные лучи, что лились из окна. Он нервно и очень громко сотряс воздух смехом и закивал головой, быстро решаясь вспомнить что-то интересное, чтобы замять горечь от потери кошелька. Гирга точно не хотел расстраивать Паннакотту в таком плачевном состоянии. — О, сегодня была скучная пара, хотя я действительно старался все запомнить! А! Да! А еще один мой друг, ну, тот, с которым я играл в приставку, меня латыни начал учить. Зацени, я даже что-то помню! — он прокашлялся, и попытался без акцента, правильно и четко произнести: — Te elegit crucem. Ты выбрал… —…Крест, — беззвучно, одними губами прошептал Фуго и широко открыл глаза, застеленные мутной пеленой, — oportet ferre hoc crucis. Наранча поддался вперед и глупо выпятил нижнюю губу, преисполненный искренним любопытством. — Ого! Ты все же знаешь латынь! Фуго, эй, повтори, хочу запомнить! Как это перевести? Вот я Аксидо удивлю… Но Паннакотта не ответил, полностью погрузившись в себя.