Compedes olim

— Это ты… ты о чем? — Наранча улыбнулся и нервно засмеялся, будто пытаясь перевести все в неудачную шутку. Такой непонимающий простых истин, такой глупый, простодушный человек как он, не мог понять все с первого раза. Но Фуго не поддержал веселье, не рассмеялся следом, не продолжил юморной сценкой, и Гирга поспешил добавить: — Ну, ты мой друг, мой напарник! Конечно же, чувствую к тебе уважение и, э… призвание. — Признание? — Ага, точно… Фуго закинул ногу на ногу и уперся локтем о бедро. Подперев щеку ладонью, он искривил губы в жесткой усмешке, казалось, перестав дышать. Зрачки его красноватых глаз сузились до крапинок, а тонкие ниточки бровей хмуро искривились. — А если бы я тебя поцеловал, тебе было бы противно? — в лоб спросил он, и ошарашенный внезапно поднятой темой Гирга онемел. Парень почесал кончик носа и пару раз косо посмотрел на дверь, будто жаждя, что с минуты на минуту из коридора выскочит Миста со звонкими криками «мы тебя разыграли!» и они все вместе зальются раскатистым смехом с абсурдности ситуации. Наранча упрямо молчал, сжимая губы со смущенно опущенными вниз ресницами. Им двигали сейчас несколько сильных чувств, перемешивались и бурлили внутри, заставляя почувствовать то ли смятение, то ли непонимание как трактовать слова Фуго. Сам Паннакотта куксился так, словно жалел о сказанном, а на деле же просто пытался не показывать смущения. И тоже был нем, как рыба в воде. «Неужели он серьезен?» — думал Наранча, сглатывая ком в горле. Или подтрунивал над ним? Гирга резко выпрямился, широко распахнутым ртом сипло втягивая воздух. Неожиданно в голове появился ответ на бестактный и смущающий вопрос, но его смысл Гирга не сразу осознал, и озвучил быстрее, чем успел поразмыслить над внезапным откровением. — А если я скажу, что нет?! — вдруг резковато рявкнул Гирга и сам опешил от неправильной, нервной интонации в голосе. Фуго вздрогнул от неожиданного признания, отпрянул от Наранчи и почти болезненно, хрипло попросил: — Пожалуйста, не ври, чтобы меня подбодрить… — Не вру! — повысил голос Наранча, для убедительности запрыгнув с ногами на кровать. — Доказать тебе? Голос Гирги в полной мере выражал уверенность в собственной правоте и желание всеми возможными методами доказать человеку напротив, что не блефует. Гангстер в пиджаке, заполненном отверстиями, широко раскрыл глаза, в которых заискрились, заплясали красноватые огоньки, и уголки его губ дрогнули. Фуго верил, действительно верил той горячей, светящейся энергии, что неконтролируемо вырывалась сильнейшими потоками изнутри Наранчи. Губы растянулись в ласковой улыбке, стоило для себя осознать что-то важное, и он, причмокнув, выставил указательный палец, тыкая аккуратным ногтем в чужую грудь. — Да! Докажи! Не поверю без доказательств, сейчас это пустой звук! — провокационно-громко воскликнул Фуго в ответ, и Наранча тут же насупился. Гангстер схватил плечи напарника, крепко их сжал и приблизился к лицу Паннакотты, который с замиранием сердца наблюдал за чужими действиями. Гирга же, напротив, дышал тяжело, волнительно. Его ладони предательски вспотели, а на висках выступила холодная испарина. Они будто боялись брать ответственность и действовать первыми, желая, чтобы это сделали за них. Нетипично нервно глядели друг другу в глаза, краснея, словно школьники рядом с объектом сильнейшего обожания. — Ну… — Гирга выдохнул, облизал губы и скосил брови к переносице. — Ну? — Да подожди ты! Я не целовался никогда! — гаркнул Наранча на попытки поторопить и выпалил на одном дыхании чистосердечное признание: — Не знаю с чего начать… мне что, тебе язык засунуть в…! В губы парня врезалась чужая ладонь, затыкая его и не давая произнести фразу до конца. Гирга глупо хлопнул пару раз длинными ресницами, пытаясь понять, что сделал не так. Студент мотнул головой, как бычок и, фыркнув, покорно замолчал. При внимательном, детальном рассмотрении можно было заметить, как сильно покраснела белесая кожа Фуго, как мелкая сеточка вен покрыла щеки смущенного парня, и это вселяло в Наранчу уверенность и даже некое подобие гордости. Никогда еще Гирга не видел Паннакотту таким. Ни разу за все их знакомство никто не мог заставить гангстера смутиться. Внутри что-то звучно екнуло и Наранча резко расслабился, чмокнув внутреннюю строну кисти руки. Панни поежился, но в его ужимках не было ни капли отвращения или презрения, только смущение и плохо скрываемая радость от взаимности. Эмоции наполняют жизнь яркими красками, вырисовывают на линиях пути причудливые узоры и навсегда остаются в мыслях разноцветными воспоминаниями с различными оттенками настроения. И видеть в Фуго человеческие эмоции было… приятным зрелищем. Гирга схватил чужую ладонь, отодвинул ее от собственных губ, и поцеловал запястье. Он и сам удивился тому, какой поступок совершил, но когда глаз зацепился за искреннее, неподдельное изумление товарища, то Наранча не выдержал: подался вперед, хватаясь за щеки Паннакотты. Сердце то сжималось, то начинало стучать как бешеное, а руки и ноги в момент стали ватными. Гирга ни разу ни с кем не испытывал настолько сильных эмоций, такой разнообразный их спектр. И ему действительно хотелось большего. Он задумчиво тронул чужой подбородок, приподнял двумя пальцами, и резко притянул Фуго к себе. Поцелуй был неумелый, но крепкий и старательный. Наранча буквально протаранил его полость рта и повалил обоих на кровать, проскрипев металлическими пружинками под тяжестью их тел. Фуго замычал, не в силах выдержать такого стремительного напора: сначала стучал ладонями по чужой спине, прося сбавить пыл, а затем расслабился, позволяя продлиться этому страстному поцелую еще пару лишних секунд. — Наранча, что ты… — Панни самолично оттащил увлекшегося парня за плечи. Без особого желания прекращать, но с большой долей ответственности к той ситуации, зачинщиком которого он стал. Гирга не противился, напоследок протестующе замычав, он медленно сполз с друга. Наранча смотрел в потолок, тяжело дыша, немигающе рассматривал черно-золотой светильник, и натяжную холодным способом ткань. Он бы и дальше продолжал молча ждать развязки столь неровной ситуации, но вдруг вспомнил важную деталь, о которой не мог смолчать. Гирга приподнялся на локтях и перевел взгляд, полной искренней заботы, на Паннакотту: — Фуго… ты… я тебе больно не сделал? Ну, не надавил нигде? У тебя же лицо помятое все! — Немного, — растянул губы в улыбке Фуго, аналогично Наранче разглядывая блики от закатного солнца, которые косыми лучами светились на потолке. — Вот черт! В следующий раз буду аккуратнее, ага… «В следующий раз?.. Ты уже знаешь, что он будет? Какой же ты стремительный и честный. Я не поспеваю за тобой. Как много вопросов в голове, как мало на них ответов. Мы встречаемся? Мы все еще друзья? Как жаль, что мне труднее спросить это вслух.» — Фуго закрыл глаза и позволил Гирге беспрепятственно говорить все, что тому вздумается. Его внезапно умилила та непосредственность, с которой Гирга интересовался состоянием друга. Не смущался факту поцелуя между парнями, а искренне переживал, не переусердствовал ли с напором. Усталость вновь навалилась на плечи тяжким грузом, заставляя закрыть глаза и погрузиться в сон. С Наранчей все хорошо, разве это не главное? Об остальном он подумает завтра. И все решит. — Эй? Витаешь в облаках? — в затылок ткнули шариковой ручкой со стороны кнопки, и звучный щелчок заставил Наранчу открыть глаза. Он пару раз хлопнул ресницами, чтобы дать возможность зрачкам привыкнуть к яркому свету, и перевел взгляд в сторону Аксидо. Кажется, Наранча действительно уснул посреди лекции, загруженный мыслями про сторонние вещи. Например… Про поцелуй с Фуго. В голове тут же вырисовывался образ гангстера, а в памяти возрождались некоторые наиболее четкие, сочные картинки. Раскрасневшиеся щеки, хмельной блеск во взгляде, тяжелое дыхание. Он мотнул головой, как только почувствовал, как живот стягивает, и как мурашки пробегают по позвоночнику. Выходные были тяжелые, его не посвящали в дела семьи, старались не обговаривать детали плана при парне, и это безумно бесило бедного студента, который все больше копил обиду внутри себя на такое поведение. Да и Фуго будто специально избегал его все воскресенье! Наранча не мог сидеть сложа руки, когда семье грозила беда, не мог позволить себе роскошь быть непредусмотрительным. К черту слова Паннакотты о том, что им нужно быть готовыми ко всему без него, он — ключ к спасению, и эта аксиома не исчезнет по воле случая. Надо было попытаться самому разобраться с врагами, не прятаться за спинами товарищей, которые, возможно, считали его недостаточно находчивым для разгадки кружащей над головой тайны. Придется по крупицам собирать информацию, зацепки, улики и незамедлительно действовать, как во всех этих навороченных детективах, которые любил смотреть Гирга по вечерам. Но с чего начать? Он-то в университете, где-то далеко, там, где уж точно нет никаких следов враждебной банды. Где протекает рутина, где живут ни в чем неповинные люди, гражданские. В то же мгновение одна мысль особенно ярко озарила его сознание, ударяя в голову: «Банды, или одного человека?» — он вздрогнул от мысленно произнесенных слов, вспомнив слова Мисты про неопределенное количество людей, замешанных в саботаже. И совсем поник, нахмурился, тесно сомкнув губы. — Эй? — еще раз попытался привлечь внимание к себе Аксидо, выгибая бровь. — Что-то случилось? Обычно, ты внимательно слушаешь преподавателя, что не так сегодня? — голос Аксидо стал тише, вкрадчивее, и он с ехидной ухмылкой нагнулся ниже, шепча на ухо: — Опять поссорился с Фуго? — Почти… — без лишней мысли пробурчал Наранча, даже не задумываясь ни над ответом, ни над смыслом вопроса. — Пф, будет тебе, грустить из-за оскорбления кого-то помладше, — театрально закатил глаза Лемонэ, отворачиваясь к окну так, будто был обижен таким вялым настроением соседа по парте. Гангстер вздохнул, не имея ни малейшего желания на увлекательный диалог, ведь на устах все еще чувствовалось то тяжелое, чужое дыхание, а каждое лишнее слово будто вытесняло то окрыляющее чувство, ту тяжесть на губах, которую Гирга все еще улавливал, закрывая глаза… Наранча еще долго думал над произошедшим, посвящая все воскресенье активным думам. Даже за совместным ужином он продолжал молчать, пытаясь не встречаться взглядом с Фуго, который в свою очередь старательно делал вид, что ничего экстраординарного не произошло, и вечер со своим учеником закончился приятной беседой по душам. Юноша не был согласен с Аксидо: один год погоды не делал, да и кроме биологического возраста, во всем остальном Фуго был, есть и будет намного умнее, ответственнее, и взрослее чем он, Наранча. Может, компания верных друзей была права, и ему не стоило заниматься бессмысленным копанием в той ситуации, в которой он не только не разбирался, но и никогда не догадается связать все ниточки воедино. Может… Гирга щелкнул ручкой, остановил взгляд на помятом листке в ровную клетку, и широко раскрыл глаза, постепенно наполняющиеся фиалковыми, пугающими огоньками. «Откуда ты знаешь, что я старше?» — мысленно спросил Гирга у самого себя, чувствуя, как лоб покрывается испариной. Если как следует прогнать все то, что с ним было, разве… Разве Аксидо уже не упоминал о разнице в возрасте с Панни в самом начале? Но тогда Наранча пропустил это мимо ушей, не особо задумываясь о брошенных вскользь словах. Тяжелый ком застрял в горле, не желая дальше скатываться по гортани, сколько бы раз он не пытался сглотнуть. Нога начала нервно дергаться под партой в попытке развить эту идею дальше, как-то придти к какому-то умозаключению. Не спроста же это! Не мог он знать про возраст человека в мафии, данных о котором нигде не сыщешь! Гирга не был самым смышленым в команде, но уж точно не являлся абсолютно безмозглым кретином. Если так внимательно подумать, пораскинуть мозгами, и вернуться в самое начало… Черт, может, ему стоило еще тогда узнать подробности про загадочный инцидент, который он тоже пропустил мимо ушей! Возможно, вот что имеют в виду его друзья, когда называют его невнимательным… Он медленно повернул голову в сторону Аксидо, который размеренно, не торопясь, записывал что-то в тетрадь. Неужели, он… мог ли он быть обладателем станда, или же Гирга копает уж слишком глубоко, не имея на этого никаких оснований? Неужели вся череда случайных событий были далеко не случайны и складывались во вполне объяснимую цепочку не просто так? Кошелек, нападение подростков, странным образом пропущенные звонки, пугающая, скрытая от всех история университета… Нужно было проверить эту невероятную на первый взгляд теорию. И Гирге придется действовать самостоятельно, в пределах университета. Круглый корпус никогда не пустовал, тут всегда собирались компании студентов разных факультетов и направлений, обсуждали новости университета и просто весело проводили время в компании друзей и единомышленников. Картины с религиозными подтекстами воззрились на них будто бы осуждая, и проходя мимо очередной реконструкции с изображением девы Марии, Наранча почувствовал, как спина покрывается мурашками. Он замер, задрал голову, и нахмурился, зачем-то вспоминая за раз все то, что он успел пройти в стенах старинного учебного заведения. — Compedes olim… Что же это значит… — А? Знаете латынь? — тихо, с удивлением спросили где-то за спиной, и Гирга вздрогнул, понимая, что бубнил вслух. Наранча повернул голову в сторону подошедшего длинного мужчины и сузил глаза. Преподаватель, которого он встретил еще в первый день обучения, сейчас внимательно глядел вверх, в прикрытые глаза святой девы, и с приподнятыми уголками губ явно думал о чем-то своем. — Нет… Тут подтянул немного, просто от нечего делать, — хрипло буркнул юноша, не имея желания держать в тоне нотки того уважения, которое обычно проявляют к старшим. Сальсичча Ди Манзо, преподаватель точных наук, понимающе улыбнулся, и с тихим хмыком пару раз кивнул себе под нос. Его взгляд четко направлялся на Сикстинскую Мадонну, известного Рафаэля. Гирга поднял глаза к объекту чужого внимания, скучающе окинув взором полотно. К своему стыду, Наранча не был ни католиком, ни любителем родной живописи, ни знатоком собственной истории. Ни патриотические, ни духовно-возвышенные чувства эта картина у него не вызывала, лишь скуку и желание поскорее перестать лицезреть непонятное. Едва касаясь стопами воздушных облаков, Мария держала младенца, кажется, Иисуса?.. Наранча нахмурился, не зная даже, что чувствовать за свое невежество: стыд или гордость за чистый ум? В любом случае, он был достаточно тактичен хотя бы для того, чтобы не оскорблять никого в доме своими колкими сомнениями. — Смирение и покорность в ее лице поражает воображение, не правда ли?.. — шепотом произнес Сальсичча, сжимая губы в тонкую ниточку. — Она не хочет отдавать своего сына, но не может этого не сделать, ведь он — Спаситель наш. Наранча промолчал, безразлично взглянув на репродукцию. Пусть его богохульные мысли останутся при нем, ведь эту ситуацию, так удачно подвернувшуюся на его пути, можно было выгодно использовать в своих целях: — Это место всегда было таким, — Гирга причмокнул, закатывая глаза во время попыток правильно перефразировать желаемое, — таким священным для вас? — О, как сказать… Еще во времена Савойской династии это место построила католическая церковь с целью обучения прихожан. Когда, после второй мировой войны, страна перешла от монархического строя к республиканскому, университет открыл свои стены всем желающим. Наранча что-то прикинул в голове, почесав затылок. — Но эти картины выглядят достаточно… свежими? Ну, не выцветшими. Как будто, их недавно повесили, лет пять назад, кажется. Преподаватель кивнул, поглаживая подбородок жилистыми, сморщенными от временных невзгод, пальцами. — Да, мы освещали это место не так давно. Относительно, разумеется, — важно добавил Сальсичча, вскидывая указательный палец кверху, — время летит так быстро, когда ты стар. — А в связи с чем? — Гирга держался молодцом. Он сам себя хвалил за ровный тон, за правильные вопросы. Еще немного, и Наранча был готов самодовольно загоготать, убегая домой хвастаться Бруно тем, что все же смог перенять какие-то профессиональные навыки у капореджиме в допросе и выведывании информации. Между тем, профессор подвоха не заметил, считая такое любопытство вполне уместным для нового ученика: — В то время университет переживал не лучшие времена… — преподаватель помрачнел, скользя взглядом с картины вниз, себе под ноги, без интереса рассматривая дорогие лакированные туфли. — Я был дома, когда случилось ужасное: один из наших преподавателей… — он вздохнул, повертел головой, и указал себе за спину. — Вы, случайно, не хотите выпить чашечку чая? Вроде бы, у вас большая перемена? Каморка выглядела старой: полки были завалены пыльными стопками с работами студентов по годам, и датировались начиная с 1990 года. Из-за нагромождения бумажных башен, помещение казалось еще меньше чем было. В узкий квадрат вместился небольшой стол и тумбочка с электрическим чайником. Наранча не имел представления, зачем синьору Сальсичче столько макулатуры и что он с ней делает, но вопросы не задавал, сидел смирно, пока преподаватель доставал из миниатюрной тумбочки две чистые, старые чашки. — Так вот, Гирга, верно? — на стол с характерным звоном поставили две стеклянные кружки с кипятком и заваркой. Преподаватель уселся напротив, дернув пакетик за ниточку пару раз, явно задумавшись, как точнее затронуть важную и сложную тему. Наранча не торопил, давал собраться с мыслями, решаясь пока промочить горло, но быстро зашипел от горячего напитка, высовывая язык. Преподаватель от подобной непосредственности впереди сидящего расслабился, а вот Гирга задумался: знает ли он, кто перед ним сидит, или Фуго поставил в известность ограниченный круг преподавателей? — Я помню этот вечер очень хорошо. У меня не было никаких дополнительных занятий и я уходил пораньше. Ничего, абсолютно ничего не предвещало беды. Я пропустил звонок в семь вечера, беседовал с внучкой, а с утра, когда я привычно шел на работу, по родной тропе, здание было оцеплено. Столько полиции в одном месте я еще никогда не видел, по крайней мере, вживую и собственными глазами. Только тогда меня поставили в известность, что наш коллега был убит, и не просто убит, а одним из своих учеников! Забит. Книгой. Гирга сощурился, максимально напрягая слух, чтобы уловить каждое слово, каждую нервную нотку в исповеди преподавателя. У того горели глаза так, будто информация была под строжайшим запретом и рассекречивание информации грозило расстрелом. Но Сальсичча точно был заинтересован выговориться, посплетничать о секрете, окутанном слухами и тайнами. Наранча стукнул чайной ложкой об ободок кружки и выдохнул, пытаясь придать голосу типичное подростковое любопытство: — А из-за чего он так?.. Преподаватель вздрогнул и переменил выражение лица на испуганное, смущенное и брезгливое. Видимо, не знал, как рассказать о чем-то гадком. — Я не думаю, что это важно… — покрывшись потом, проговорить преподаватель, пытаясь ровно дышать, но то, как нервно он облизывал губы, выдавало его с потрохами. — То было ужасно и мерзко, но самое страшное, что он был отцом… — Отцом? — Наранча наклонился вперед, ощущая то напряжение которое било по ушам. Старые, настенные часы только усугубляли ситуацию: каждый новый тик проходил сквозь сердце, заставлял вздрагивать и покрываться мурашками, а тело бить ознобом. — Твоего одноклассника, Аксидо, — хрипло вымолвил он и замер. Наранча сидел открыв рот, и в темных глазах изумление медленно сменялось хмурым непониманием. Взгляд парня заволокло туманом. Губы задрожали, словно он хотел что-то сказать, что-то еще спросить и уточнить, но не решался. Дверь скрипнула, медленно открылась. Сквозняк прошелся по голени, поднялся выше, к самому затылку, и встрепенул смолистые волосы Наранчи. Он вздрогнул, раскрыл глаза, видя, как в узкую щель вглядывается бледное, нарочито-отрешенное лицо, и как болотные радужки горят незримой, но ощутимой злобой. Гирга задержал дыхание, готовясь к худшему, но Аксидо зашел в комнату плавно, спокойно и невероятно холодно вскидывая руку. — Простите, не хотел вам мешать. Сальсичча, синьор, вы обещали мне сказать результаты моей работы, помните? О, вы тут чаи распиваете? — Лемонэ натянул хитрую улыбку, прищурив глаза. Наранча подавил гул в сердце и с удивлением взглянул в чужое, беспристрастное лицо. Неужели, показалось? Неужели, тот на самом деле ничего не слышал? Нет, вряд ли. Подобные совпадения давно перестали быть просто совпадениями в жизни Гирги. Наученный горьким опытом, он попросту перестал верить в них, опираясь на себя и свою интуицию. Пока преподаватель, встрепенувшись, принялся неловко перебирать бумаги с целью найти нужную работу студента, Аксидо вновь повернулся к Наранче и приподнял брови. — Прогулять решил, м? И ни о чем не предупредил своего друга? Скоро пара начинается, давай быстрее собирайся. Наранча кивнул, а для себя в голове отметил: кажется, он ненароком приблизился к тому, о чем даже не догадывался. Как так получилось, что он опять стал частью каких-то страстей?