Compedes olim

Молчание затянулось. Мерное тиканье часов ударяло в голову, с невыносимым упорством напоминая про утекающие секунды. Гирга смотрел в глаза Фуго, Фуго в свою очередь глядел, кажется, на все и сразу, метая взгляд туда и обратно, будто догадываясь о чем-то неприятном. — Затыкать меня подобным образом — не очень красиво, Гирга. Хочешь так внимание переключить? Не в первый раз. Наранча поджал губы, нехотя отводя взгляд под давлением того, кто безвольно лежал под ним, не смея лишний раз шевельнуться. Тот смиренно ждал ответа, больше не вскипая, не позволяя гневу взять контроль. Но Наранча молчал, и Паннакотта, не дождавшись слов от провинившегося, продолжил сам: — Ты… используешь мои чувства, Гирга? — от этих слов юношу будто шарахнуло током. Разряды моментально прошлись по каждой клеточке в теле, оплавляя и раздрабливая косточку за косточкой. — Когда я сказал тебе то, что ты мне нравишься, когда мы впервые поцеловались, и ты доказал мне, что… Ты сам можешь быть инициатором, что, возможно, чувствуешь ко мне что-то, ты начал этим пользоваться, чтобы отводить внимание? Наранча хотел крикнуть «Нет, ничего такого!», но прекрасно понимал, что тогда из его уст польется наглая ложь. Ведь он уже два раза делает то, на чем его только что поймали, за что застыдили. Правда, Гирга никогда не преследовал цели попользоваться чувствами Фуго, такие совпадения были случайны и вытекали из-за необдуманности парня. Сердце будто сжали костлявыми пальцами, стоило еще раз вспомнить про то, что он узнал в доме Аксидо. Теперь, когда Гирга поднимал взгляд на Паннакотту, он видел того ребенка, измазанного застывшей коркой крови. Для мафии — ничего сверхординарного, обычное дело, для неподготовленного человека, тем более для ребенка с неокрепшей психикой, большой удар. Было ли это спонтанное убийство, несчастный случай, или помешательство на фоне вспышки ярости, Гирга не знал, но догадывался, что дело было нечисто. Он тоскливо покачал головой, предпринимая попытку честно признаться обо всем, что копилось внутри: — Мне не неприятно тебя целовать, или, как сейчас, лежать в одной кровати. Я не испытываю стыда или омерзения, и, ну… Правда, Фуго! Мне даже нравится это делать, но, кажется… — слова совсем не вязались, язык отказывался слушаться, и те громкие, искренние мысли были не озвучены. До щеки Наранчи дотронулись с тихим вздохом, поглаживая нежно, почти мимолетно касаясь кожи подушечками пальцев. — Ладно. Давай я тебя внимательно послушаю с утра. Сформулируешь мысль и не будешь мямлить, — сжалился Паннакотта, опуская руки с чужих щек на кровать, — знаю ведь, что это что-то не злобное, не кровожадное. Но, скорее всего, непродуманное и глупое. Можешь идти. — Идти? — Гирга сам удивился, насколько разочарованно звучал его голос. — Да. Мне кажется, ты можешь пожалеть, если я позволю тебе и дальше рассиживаться на моих коленях. Наранча положил ладонь на чужую грудь, чувствуя, как биение чужого сердца проходит сквозь руку, смешиваясь с его собственным, и, облизнув губы, повел плечом в сторону. — Не пожалею! Не хочу уходить, — громко воскликнул Гирга, понимая, что слишком усердствует, чтобы донести свое нежелание скрываться в собственной комнате. Паннакотта, как показалось молодому гангстеру, вздохнул с плохо скрываемым облегчением. — Хорошо. Сам принял это решение, потом не жалуйся. И если что, я бы...тоже расстроился, — честно признался он, за талию притягивая Наранчу к себе. И Гирга не мог, не хотел противиться, подставляя губы для очередного поцелуя. Градус повышался, возрастал и накал страстей. В пальцах чувствовался легкий зуд — все тело прошибло электрическим током, когда Наранча навис и по собственной инициативе продолжил поцелуй. Гирга отвечал уверенно и твердо, будто силясь доказать Паннакотте всю серьезность их спонтанной связи. Несмотря на сильное желание, на сплетенные языки, и на сердце, которое необузданно стучало в висках, во рту пересохло от осознания, куда ведет путь, на который внезапно встали они с другом. Задержав дыхание, Фуго за плечи отстранил Наранчу от себя, и под удивленный взгляд, поменялся с ним местами, уже самостоятельно прижимая старшего товарища к мягким подушкам. — Фуго?.. — с беспокойством в голосе попытался что-то спросить Гирга, но гангстер лишь качнул головой, заставляя белесые пряди качнутся в воздухе. — Я ведь и не спросил тебя прямо. Ты точно уверен, что хочешь продолжения? — он с беспокойством погладил чужие щеки, и Гирга быстро смекнул, что длинные пальцы Фуго мелко, нервно подрагивают. Кажется, Гиргу разозлили эти слова: он сжал бедрами чужие колени, еще ощутимее сокращая дистанцию. И сощурился, кидая вопрос с хрипотцой в голосе: — В смысле? — В том самом. Наранча пару раз хлопнул фиалковыми глазами, в которых плясали дрожащие огоньки, фыркнул, и скрестил руки на груди, будто кидая смертельную обиду на внезапную смену настроения. Казалось, он не готов был так легко смириться, что его даже сейчас продолжают опекать. Считать младше. Неопытнее. И пусть в каком-то смысле это было истиной. — Это что, я недостаточно хорош для тебя? Или ты боишься, а? На очевидную провокацию Паннакотта закатил глаза и нагнулся к отвлеченному собственными колкостями Гирге, проводя языком по контуру губ и вырывая из груди лежачего воздух и сдавленный стон. Да, эти непосредственность, легкость и честность заставляли сходить с ума, опьяняли здравый рассудок. Вынуждали приходить в смятение и хмурить тонкие брови, а сердце колотиться так, словно внутри него поместили барабан и только один человек имел к нему доступ. Даже после зубцов вилки в собственной щеке, Гирга считал Фуго другом, товарищем, и готов был защищать ценой своей жизни. А теперь этот друг и товарищ лежал под ним и чего-то ждал, смотрел то на вырисовывающуюся в темноте фигуру Фуго, то на белесый потолок. Нервничал? Готовился к неизбежному? Истина заключалась в том, что младший гангстер всем сердцем желал, всей душой надеялся хотя бы единожды почувствовать каково это, когда во время секса чувство отвращения не захватывает с головой, а в мыслях лишь желание и жгучая страсть по отношению к партнеру… Но голос в голове безустанно повторял волнующий вопрос: а так ли это правильно, так ли честно по отношению к неопытному Гирге? Нет, у Фуго никогда не было настоящих отношений. Даже несмотря на то, что от этой близости было нестерпимо жарко и вело голову, он не был готов так просто воспользоваться простотой Наранчи. Придумав такую отговорку, он так же быстро признался самому себе, что дело было, скорее, в себе самом в том числе. — Все в порядке? — Гиргу успело изрядно взволновать странное поведение Паннакотты: он застыл, словно окаменел от нежелания продолжать. — Эй, что, тебе неприятно касаться меня? — Не в этом дело… — после секундного размышления, покачал головой Фуго. —Я думаю, насколько это обязательно или нужно. Всегда представлял секс неизменным дополнением к отношениям, во всех массмедиа это и пропагандируется, но когда дошел до дела, теперь ощущаю, что не слишком готов так быстро и не хочу чего-то… Такого, масштабного, — честно признался Фуго, выдохнув в чужую шею поток теплого воздуха, от чего кожа Наранчи покрылась мурашками. — Ну, если что, в крайнем случае, можем друг другу подрочить и лечь спать, — рассмеялся Гирга, ни сколько не удивившись и не разозлившись. Фуго еще раз убедился, что наивный юноша просто не осознавал всего груза ответственности, и сам себе улыбнулся, радуясь тому, что они могли без проблем общаться на подобные темы, не устраивая сцен. Еще через секунду глаза Наранчи широко раскрылись, длинные ресницы затрепетали, а губы легонько задрожали. — А? Погоди, Фуго, ты сказал… отношения? Паннакотта почувствовал, как руки Гирги легли на его плечи, стягивая одежду, и сам вздрогнул от подобной реакции на откровение, в ответ крепко ухватив растроганного парня под лопатки. — Подумаем об этом позже? Они вдвоем хмыкнули в темноту, приглушенно и тихо, мимолетно потираясь кончиком носа об нос. И когда затишье затянулось, когда шторы еще раз колыхнулись, зашуршали, напоминая о том, что время не застыло, что продолжает беззвучно утекать, Гирга продолжил уже серьезнее, обдуманнее: — Я хочу, чтобы… ну, тебе было хорошо. — А как же ты? — Думаю, ты тоже не хочешь делать ничего такого, от чего мне было бы не хорошо, правда? Если честно, я был бы не против… Начать с малого! — Наранча запнулся, нервно засмеялся, и поспешил добавить: — О, ну, если ты не против и все такое… — Вот так номер, что мы с тобой оказались настолько учтивые друг к другу в постели, да? Ирония какая-то, — вздохнул Фуго, прикидывая что-то у себя в голове, пока Наранча ерзал под ним в каком-то нетерпении. — Но это же хорошо, да? Думать о чувствах друг друга. Гангстер не ответил, медленно втискивая ладонь между их тесно прижатыми телами. Его пальцы, длинные и тонкие, ловко расстегнули ширинку на джинсах Гирги, разнося в ночи характерный звук собачки, бегущей по зубъям. Припустив вниз белье, ладонь мягко легла на еще расслабленную, но явно заинтересованную в спонтанных выходках плоть, и Фуго перевел взгляд на Наранчу, удостовериться в правильности своих действий. Гирга тут же шумно выдохнул, неловко качнулся бедрами вперед. Студент так неровно дышал, так доверял рукам младшего товарища, что вскоре Фуго почувствовал, что чувства, хранившиеся глубоко внутри, вот-вот вырвутся наружу. Его губы мазнули по бешено пульсирующей жилке, одаривая Наранчу мимолетным поцелуем в шею. Тонкие руки обвили талию Гирги. Паннакотта не сдержался, подарил поцелуй в острые скулы, поднялся выше, провел языком по мочке уха и, наконец, переместился к расслабленным губам, которые безропотно раскрылись под чужим напором. В глазах Наранчи бушевал настоящий океан, блестел в лучах полной луны фиолетовым отливом. Хотелось отдаться во власть неприрученным волнам, даже если они захлестнут с головой, даже если Фуго не сможет вынырнуть и пойдет на коралловое дно, лежать с морскими звездами в облипку. Он поймал ладонь Гирги свободной рукой, и нежно поцеловал каждую костяшку, радуясь ответному трепету, который чувствовался в пульсации вен и дребезжанию каждого кончика пальца. Сейчас в голове прослеживалась лишь одно четкое желание: одарить парня той заботой, которой сам был лишен. Которой ненароком лишал и Наранчу, грубя и высказывая без стеснения любую из претензий, вертящихся на языке. До поступления Гирги в университет он больше взрывался, чаще горел ярким пламенем, плевался в сторону товарища ядовитыми каплями. А сейчас… Разве не стал он лучше, сдержаннее, и все из-за тесного общения с Наранчей? Гирга был необычайно отзывчивым и честным в выражении чувств и эмоций, не сдерживал ничего, что рвалось наружу. Стоило сильнее надавить ладонью на пах, как он начинал тяжелее дышать и выгибаться дугой. Фуго подавил собственный стон, когда почувствовал, как чужая ладонь повторила его действия и крепко сжала пульсирующий в тесноте брючной ткани член. Шумно дыша, Гирга решил не отставать в ласках и не принимать пассивную роль окончательно, — по правде говоря, юноше только предстояло задуматься о роли в постели, — он повел носом по шее Панни, взмокшей то ли от волнения, то ли от возбуждения, прикусил пульсирующую венку и вздохнул остатки аромата мерзлой улицы. Словно котята, эти шумные, раздражительные и эмоционально нестабильные подростки сейчас ластились под покровом луны, одаривая друг друга нежными прикосновениями и горячими поцелуями. Сиюминутно Фуго вовлекли в безумство очередного страстного поцелуя. Член парня болезненно ныл, прося своей доли ласки, и Наранча не мог позволить себе игнорировать те слабые попытки гангстера потереться о чужое бедро. Холодные пальцы опередили просьбу Фуго, которую бы тот вряд ли смог озвучить напрямую. Юркая ладонь залезла под резинку белья, сжала бархатную плоть и стянула мешающую ткань с тазовых косточек. Пальцы медленно сжались вдоль ствола, и начали постепенно, с желанием угодить, наращивать темп. Паннакотта рефлекторно толкнулся в холодную руку, подрагивая от контраста температур. — А давай попробуем... Вот так! Неуместное смущение не вовремя захлестнуло с головой, когда Наранча принялся двигать рукой на прижатых друг к другу членах, и Фуго раскрыл рот в немом возгласе возмущении. Вот же!.. Паннакотта явно не ожидал от Гирги подобной, смелой инициативы. Решаясь не отставать, юноша нахмурился и рывком прижался к Наранче, начиная стаскивать с себя и с него мешающую одежду. От соприкосновения кожи двух разгоряченные тел, им обоим снесло крышу. С каждым движением языков, каждым толчком в сжатую на плоти ладонь, воздух между их телами становится все более накаленный, температура повышалась и становилось трудно дышать. Еще одно движение бедрами, еще одно соприкосновение возбужденными до предела головками, с которых крупными каплями стекал предэякулят, и биение сердца окончательно сорвалось со своего обычного темпа, и что-то внутри Фуго дернулось. Он зашипел, подарил Гирге еще один поцелуй, в уголок губ, и положил ладонь на чужую, помогая пальцами наращивая темп. — М! — возмущенно подавил стон Гирга, явно не рассчитывая на чужую инициативу. Парень вздрагивал и вскидывал бедра каждый раз, стоило Фуго чуть сильнее надавить на головку или задеть невзначай уздечку, подразнивая и растирая солоноватые капли. «Раз поцелуй со мной был у него первым то и… В этом я тоже первооткрыватель?» — от осознания такой простой, приятной мысли, от которой что-то внутри с силой задребезжало, щеки Паннакотты покрылись румянцем, а движения стали еще нежнее и старательнее. А Гирга уже не сдерживал звуков, вырывающихся из груди, хрипло постанывал, но всякий раз непроизвольно отворачивался, смущаясь собственного удовольствия. Заставлять смотреть на себя Фуго не смел, ему было достаточно того, что парень под ним извивается от удовольствия. — Панни!.. — почувствовав, как коленки парня задрожали, увидев, как закатываются чужие глаза и как он усердно жмуриться, чтобы это было незаметно, Фуго ускорился. Движения вели к пику их общего наслаждения, постепенно подталкивая к оргазму. Они кончили почти одновременно, выплеснулись на живот Наранчи, перемешивая сперму друг друга. К удивлению Наранчи, с утра он не чувствовал груза неловкости на своих плечах. Не было громких выяснений отношений или смущенных отводов глаз на беспыльные полочки и мерно тикающие часы. Осеннее солнце разбрасывало золотистые лучи, которые ровно падали на лицо напротив, заставляя светиться кожу оливковым сиянием, и вызывали у Гирги желание без стеснения любоваться. Паннакотта четко и бескомпромиссно начал утро с вопроса про вчерашний вечер: — Скажи мне, куда ты уходил? Наранча сидел на пятке левой ноги, обнимая рукой правое колено, и лениво раскачивался из стороны в сторону. Кровать под ним скрипела, но его это не смущало, а напротив будто успокаивало, настраивало на нужный лад. — Ну… — он неловко почесал затылок, не зная, с чего начать. — Короче, я же тебя старше, так? Ну, а Аксидо не знает этого, и я подумал, эй, это же странно, и там еще были странные совпадения, связанные с ним, кошелек мой, убийство, и… — Стой-стой, не так быстро, мне сложно угнаться за твоими мыслями, — перебил Фуго Наранчу, выдыхая, — давай… структурированно? Гирга почесал макушку и с мычанием кивнул. Несмотря на все, Фуго говорил на тон мягче, неуловимо ласковее, чем обычно, и это… Грело. — Хорошо. Э… — Аксидо. Это твой одногруппник? Причем тут он? — подтолкнул к нужной теме Фуго, помогая выстроить диалог собственноручно. В итоге, с помощью Паннакотты, Наранча смог максимально подробно донести про свой ночной поход и про ситуации, предшествующие этому. — И когда я решил проверить, просто удостовериться, не связан ли он с чем-то странным, я собрался и проникнул в его дом, а там нашел, ну… То самое, газетки и вырезки разные, — после догадок, которые до этого были озвучены, прозорливый Фуго быстро соединил все ниточки воедино, но внутри теплилась искренняя надежда на совпадение, на обманутые ожидания. Не хотелось вновь сталкиваться с прошлым. Однако, слова Гирги подкосили уверенность юноши и только подтвердили его страхи. Он стиснул зубы и молча проглотил постепенно поступающую информацию, которую Наранча подавал как можно более мягко, обтекаемо. С заботой. Невольно Паннакотта переместился на месяц назад, когда листья только начинали желтеть, а природа постепенно уходила в сон. Тогда встал вопрос про университет, куда стоило отдать парня, и Бруно предложил свой вариант, как наиболее территориально удобный и перспективный. Имея за спиной слишком много плохого, Фуго, тем не менее, согласился с этим вариантом, посчитав его лучшим из всех которые они могли найти в этой части города. Гирга и сам заявлял о своем желании обучаться техническим наукам и был только рад подобному исходу. Оставалось лично удостовериться, что все пройдет хорошо, что все будет в порядке, и прошлое не наступит на пятки. Тогда, при разговоре с преподавателем в первый день обучения Наранчи, Фуго выведал все свежие новости и наказал не распространяться о своей личности никому и никогда, а так же забыть про давнюю трагедию. Он был убедителен, и видимо произвел впечатление, раз преподаватель согласился, обливаясь потом. Да, он искренне надеялся, что все в прошлом, что ничего не помешает Гирге исполнить свою странную мечту, и Фуго действительно желал не просто помочь, а самостоятельно проникнуться идеей о дипломе, пройти этот путь вместе с товарищем заново. Кажется, Фуго погрузился в воспоминания так глубоко, что Наранча, сидевший рядом, заподозрил неладное, занервничал и дотронулся до его плеча. Паннакотта хлопнул красноватыми глазами, перевел взгляд на обеспокоенное лицо Гирги, и стыд пронзил его от макушки до самого копчика нестерпимой болью, сведя живот. Теперь, после воспоминаний о пережитом, так неловко смотреть в эти чистые, ясные глаза фиалкового отлива, которые глядели на него заинтересованно, будто ожидая или объяснений или чистосердечного признания. Но это было в голове, в мыслях у Фуго. На самом же деле Гирга не просто не имел желания досаждать, расстраивать или смущать, он сам так и не догадался о возможных причинах совершенного преступления. Наранча имел в голове одну единственную цель известить Паннакотту о том, что Аксидо как-то связан с ним, а значит, возможно, и с организацией в целом. Видя, как глаза парня метятся из стороны в сторону, Гирга предпринял необычайно взрослое решение, и крепко сжал чужую ладонь, заставив Фуго вздрогнуть и замереть. Он не знал, как поддержать, как заставить Панни чувствовать себя в безопасности, но сказал то, что вертелось у него на языке, то, что казалось правильным и самым верным: — Я знаю, ты не хотел этого. Шесть слов эхом отозвались в голове Паннакотты, отбиваясь от стенок черепушки. Никогда не ощущая себя подобным образом, он расслабил плечи, спрятал нижнюю часть лица под ладонью и благодарно кивнул, силясь не проронить сейчас постыдной влаги. Но Гирга, увидев потуги гангстера сдержать эмоции, быстрее чем успел обдумать свой маневр, схватил чужие плечи и притянул к себе. Фуго уткнулся кончиком носа в чужую, теплую шею, вдохнул ее аромат и замер. А еще через секунду Наранча почувствовал на коже влагу от тихих, но наконец вырвавшийся наружу чувств, которые до этого Фуго не смел никому показать. Паннакотта не проронил ни звука, лишь шмыгнув мокрым носом под конец, а когда отстранился от Гирги, спокойно кивнул тому, благодарно приподнимая уголки губ. Наранча больше не размусоливал, не затрагивал какие-то острые вопросы, не спрашивал про причины и следствия. Просто шесть слов, которые он кинул с целью поддержать, а затем замолчал с готовностью никогда не поднимать эту тему вновь. — Паннакотта, нам нужен план? — спросил Гирга, наклонив голову в бок под тихий смешок Фуго. — Ты у нас мозг, можешь сообразить… Сказав это, Гирга как-то утих, и гангстер моментально понял, что дело, скорее всего, в уверенности парня в том, что он сам так и не сыграл никакой роли в расследовании. — Ты очень помог, спасибо за все, — свои шесть слов в ответ бросил Паннакотта, посчитав это красивой метафорой на их связь. Но Гирга, кажется, не понял, и Фуго со вздохом продолжил: — У меня есть соображения, как нам развить эту ситуацию, тебе только нужно мне подыграть. Сможешь? Гирга с готовностью кивнул, навострив уши. — Мелкий гад! — в Наранчу полетела тарелка, звонко разлетаясь на миллион осколков о стену за его затылком. — Как ты меня назвал? — А? Может, тебе уши прочистить? Достал уже! — рявкнул Гирга, готовясь к выпаду с блестящей ложкой, зажатой между пальцев — первым, что попалось под руку. — Ну вот, опять они за старое… — вздохнул проходящий мимо кухни Миста и повернулся в сторону Бруно, который с видимым беспокойством силился не вмешиваться по причине дикой спешки. Наранча отпрыгнул в сторону от летящей в него кружки, быстро схватился за свой портфель рядом с выходом, и бросил напоследок: — Раз вы меня отстранили, я не хочу даже слушать тебя, отстань! Когда дверью громко хлопнули, все находившиеся поблизости мужчины с тоской переглянулись, в какой то степени, конечно, понимая обиду их товарища на прошедшее. Гирга спешил в университет, думая по пути лишь о том, как все прошло, и насколько убедителен был отыгрыш? Кажется, у них отлично получилось сыграть утреннюю ссору, а невовлеченность других мужчин в доме только сыграло на руку живости пьесы с их недовольными бурчаниями сбоку. Теперь осталось самое сложное — сольная роль. И он должен постараться как следует. Сзади на него налетели с крепкими объятиями, но от улыбки на веснушчатом лице не чувствовалось никакого трепета, никакого радостного чувства. Теперь она холодила и казалась неприветливой и пугающей. «Нельзя забывать, что скорее всего, он знает, что в проникновении виноват… я. Не знает точно, но догадывается, не может не догадываться.» — нервно думал Гирга, облизывая в момент пересохшие губы. Нет, нужно было осторожничать. У него есть оправдание нервному виду. — Доброе утро, Гирга. Опять мрачнее самой темной тучи, в чем дело? — полил свои елейные речи Аксидо, и Наранча нахмурился, повел плечом. — Настроение с утра испортили… — пробурчал он вполне натурально и Лемонэ сочувственно кивнул головой. — Могу тебя послушать при желании выговориться. Кажется, в этот раз все немного серьезнее? Аксидо прошел вперед, и Наранча больше не видел выражения его лица. Но нервный трепет никуда не ушел. Хорошо ли он вообще умел врать?! — Кстати, ох, хотел спросить у тебя… как прошел твой вчерашний вечер? В ушах зазвенело, когда Аксидо бросил этот вопрос, и Наранча сглотнул, пытаясь быстро сообразить, что на это ответить, чтобы не выходить из образа и задуманной роли.