***
— Чего орешь, как чокнутая сорока? Тебя в Грозовом племени слышно! — раздался недовольный голос над ухом Песчанника. Вскочив, золотистый котик едва не врезался в Янтарька, одного из своих соседей по палатке. Желтые глаза оруженосца, из которых еще не исчезла сонная поволока, сердито сверкали. — Прости, — смутился тот. — Твоим «прости» сыт не будешь, — сердито пробубнил черный котик. — Серьезно, ты орешь и мечешься во сне с тех пор, как стал оруженосцем! Что с тобой такое? Песчанник сердито мотнул головой. Он и сам не знал природу своих снов, властвовавших над его сознанием почти каждую ночь. После таких снов пятно на его плече теплело, словно тоже пытаясь напомнить о чем-то далеком.***
— Репейник… — неуверенно позвал целителя Волчелап, изломанным силуэтом возникая на пороге палатки. Серо-черный кот с вечно всклокоченной шерстью аж подскочил от неожиданности. Впрочем, зрелище действительно было то еще — оруженосец почему-то всегда был очень тощим, и сейчас, на фоне залитого солнцем лагеря и на контрасте с полумраком палатки, вполне мог сойти за скелет, обтянутый шкурой. — Чего тебе? — целитель, смущенный собственным испугом, быстро прилизал шерсть, но лучше не стало — он получил свое имя за то, что вечно выглядел так, будто угодил в колючки и очень долго пытался из них выбраться. — В общем… — котик неуверенно замялся и вдруг на одном дыхании, решившись, выпалил. — Я хочу стать целителем! — Ты уверен? — осторожно спросил Репейник. Оруженосец сердито выпятил пушистую грудку: — Если я что-то говорю, значит, я в этом уверен! — и вдруг как-то замялся, смутившись, и пробормотал. — Простите… — Ничего, — чуть улыбнулся тот. — Я сообщу о твоем решении Макозвезду. …Тем же вечером Волчелап обосновался в целительской палатке.***
Стены, стены — серые, безликие. Суета вокруг. Золотистые столбы света, проявляющиеся на платформе. Ярко-алая кровь, оросившая дюралюминиевый пол. Санитары с антигравитационными носилками, чудом не сломавшие дверь. Смертельно бледное лицо раненого. Спринт до лазарета. Тревожный писк приборов, сообщающих, что пациент на краю. Укол, другой. Настройка системы ИВЛ. На руках — перчатки. Попытки оперировать, пока не поздно. Вой кардиомонитора, оповещающий об остановке сердца. Укол кордразина. Вой не стихает. — Сестра, разряд! Триста! Безвольное тело, выгнувшееся дугой. На кардиомониторе — зловещая прямая линия. — Триста пятьдесят! Еще один разряд. И снова бесполезно. — Четыреста! Бесполезно. — Мы его теряем!..***
— Волчелап! Волчелап, очнись! Ученик целителя вскинулся так резко, что едва не разбил своему наставнику нос. И без того всклокоченная шерсть Репейника стояла дыбом. — Что… что случилось? — котик сердито тряхнул головой. То место, где находилось пятно, словно жгло огнем. Он коротко глянул на пятно — нет, шерсть не дымится, признаков ожога нет. — Ты крутился и бормотал что-то непонятное. Ты в порядке? — Да в порядке я, в порядке, — сердито проворчал он. — Просто кошмар приснился. — Не надо было тебе есть вторую полевку, я же говорил, — вздохнул целитель. Волчелап закатил глаза и вновь лег, отвернувшись к стенке палатки. Репейник еще немного постоял у него над душой, после чего ушел к своей подстилке. Плечо уже не болело, было только странное ощущение тепла, словно он прижимался к теплому камню.***
Тяжелое, красного цвета небо нависает над церемониальной площадкой, словно готовясь раздавить всех собравшихся здесь. Безумие накатывает волнами, и каждая следующая все сильнее ослабляет привычный с детства самоконтроль. Громкий выкрик «Кал-иф-фи!» проносится в разреженном воздухе, заставляя морок на миг отхлынуть. А потом реальность словно отходит на задний план, оставляя лишь горячку боя и ощущение веса лирпы в руках. И тем страшнее, очнувшись, увидеть распростертое на горячем песке тело…***
Чернолап проснулся от собственного крика. Кучка оруженосцев мрачно таращилась на него с другого конца палатки, в темноте их глаза зловеще поблескивали. — Что, полукровка, советь мучает? — оскалился Рябинник. Коту захотелось закатить глаза — его сверстники вели себя совершенно нелогично. Да, он — как выяснилось, когда ему было четыре луны — был рожден, очевидно, от бродяги и какой-то из Грозовых кошек. Никто так и не узнал, от какой, хотя сам оруженосец подозревал, что его матерью была погибшая в схватке с лисой Капустница. Но дискриминация по мифической «чистоте крови» от этого логичной не становилась. Кажется, у людей на этот счет существовала поговорка «Впрягся — вези». Позволив себе негромкий вздох, кот снова растянулся на подстилке. Странный сон не давал покоя, в мозгу вертелась его неразрешимая загадка, решение которой было так близко и в то же время недостижимо далеко. Серое пятно на плече словно потеплело, хотя причина, по которой к нему могла бы прилить кровь, тоже оставалась непонятной.