Золото и уголь

Только духу во мне я позволю Все держать, пусть под слабым, Но только моим контролем. Сара Тисдейл, «Владеть собою»

Рэйвен наблюдает за выставкой в память Джессики Айронвуд со второго этажа, сидя на подоконнике и поджав под себя ноги — немного прохладно, и она привычно спиывает это не на архитектуру и неудобное расположение, а на то, на что, как она знает точно, никогда не следует ссылаться в разговоре с посторонними — и не принципиально то, что в посторонних у нее целый мир. У Рэйвен не лучшее зрение, да и вряд ли, кто-то кроме Леголаса разглядел бы кого-то вдалеке и в толпе — но она отчего-то уверена, что на выставку пришли оба друга Джессики, о которых она рассказывала. Джессика обычно молчала о других людях, но эти двое, видно, чем-то особенно ее зацепили. Рэйвен не уточняла. А еще Рэйвен не собирается говорить с ними — зачем? В конце концов, сейчас не так уж и важно все это, верно? Все старательно скрываемые тайны Джессики либо ушли с ней в могилу, либо остались в воспоминаниях Рэйвен Росс, странной девочки, с которой никто толком и не разговаривал, о которой ходили странные слухи… И может, именно поэтому Джессика и выбрала ее в качестве той шкатулки, что будет беречь части ее расколотой маски. Рэйвен не знает — но не возражала ни тогда, ни сейчас, ей ли не знать, в конце концов, каково это: когда мир кажется непонятным и диким, когда ты ломаешься от отчаяния, потому что рядом нет никого, кто хотя бы выслушает и не заклеймит. Все это началось странно, сумбурно, непонятно как — просто в один день Джессика Айронвуд, любимица учителей, сияющее солнце, отблески которой долетали даже до полузабытой третьей арт-галереи, влетела в полумрак так, будто за ней кто-то гнался и, кинувшись вперед с неумолимостью пущенной из лука стрелы, начала швыряться стульями. Рэйвен тогда лишь наблюдала за ней — и за траекториями полетов, чтобы ее случайно не зацепило ударом; было бы сложно потом объяснить врачам, откуда такие синяки. Или что там остается от летящих стульев? Джессика обратила на нее внимание лишь четыре стула спустя. И опустила руки.  — Росс, — сказала Джессика тогда спокойным и выверенным голосом — будто застукала Рэйвен за проносом алкоголя в пансион, а не сама устроила какой-то дебош.  — Айронвуд, — сказала тогда Рэйвен, не будучи уверенной, что еще сказать. И тогда Джессика сделала то, чего никогда бы не сделала любимица учителей, милый шестнадцатилетний ангел, готовый улыбаться, приходить на помощь и брать на себя дополнительные обязанности по первому слову, а потом и выглядеть как те фото, которые фейки в сетях ставят на аватарки — красивой и беспечной, наслаждающейся учебой и жизнью в строго определенных рамках и не чувствующей никакого давления. Стерильной и выхолощенной, как старый покладистый мерин. Тогда Джессика молча села на пол, привалившись спиной к стене, и закурила — и по тому, как спокойны были ее жесты и как она не откашливалась, затянувшись, Рэйвен отчетливо поняла, что Джессика курит далеко не в первый раз. Сигареты в пансионе были под запретом, тем более для шестнадцатилетних детей вроде них — и ей стало на мгновение любопытно, откуда Айронвуд вообще их взяла. Судя по полной пачке, не у родителей стащила.  — Сил моих нет, — сказала Джессика тоном приговоренного к смерти. — Вообще никаких. Слышишь, Росс?  — Слышу, Айронвуд. И тогда Джессика начала говорить — говорить, будто выплевывая слова, будто боясь захлебнуться ими, подавиться и умереть; она рассказывала, перескакивая с одного на другое, от старого дома родителей до погибшего на дороге котенка, от него к одной из книг Геймана («прочитай, Росс, серьезно, там классная девчонка, и мне кажется, вы могли бы быть чуть ли не сестрами»), а потом к пуговицам вместо глаз, к каноничным иллюстрациям «Алисы в стране чудес» — и вперемешку со всем этим бесконечным барахлом, со всеми этими радостями старьевщика, скопившего у себя дома все пылинки на свете Джессика вопила и рыдала, потому что, кажется, выворачивалась наизнанку.  — Они ведь из-за меня только, — говорила она, судорожно вытирая слезы тыльной стороной ладони. Рэйвен почему-то обратила внимание на то, что тушь у Айронвуд водостойкая — и сама себе потом удивлялась, почему именно это привлекло ее внимание? — Из-за меня, Росс, только из-за меня. Ну и какого ли черта? Почему не разошлись? Но я не хочу, чтобы они расходились, Росс, понимаешь? Рэйвен сидела у противоположной стены, тоже на полу, и не отрывала взгляда от заплаканного лица Джессики; она в момент ее появления успела заложить палец между страниц книги в качестве закладки и рассеянным жестом потирала корешок.  — Нет, — сказала она честно. — Мой отец мертв, а мать от меня вроде как отказалась.  — Погано, — согласилась Джессика, вся сотрясаясь от всхлипов. И добавила: — Росс, можно попрошу?  — Что?  — Никому не говори. И ничего о себе не рассказывай. Давай ты будешь как та девчонка у Геймана, ладно? Я не хочу ничего знать.  — Идет, — отозвалась Рэйвен спокойно. И Джессика продолжила — Рэйвен не засекала время, но, кажется, час все-таки прошел, потому что когда Айронвуд поднялась с пола, она раздраженно поморщилась и заявила:  — Лучше уж на стуле. Как ты на полу сидишь так, что ничего не немеет?  — Привычка, — отозвалась Рэйвен, не торопясь возвращаться к книге. Что-то еще должно было произойти — может, еще одна история, может, Джессика должна была что-то потерять; она привыкла доверять своей интуиции и сейчас насторожилась, как зверь на охоте. — И я сижу на ногах. Подними стулья, пожалуйста. — Ты же не будешь меня шантажировать? — Джессика слабо фыркнула и достала из сумки зеркальце: сработали, видно, инстинкты идеальной девушки. Рэйвен покачала головой. Айронвуд вздохнула. — Знаю, что не будешь. Ты не такой человек, и никто тебе не поверит, вдобавок.  — Но ты ведь наведешь порядок?  — Может, напополам? — Джессика аккуратно поставила ближайший стул — едва ли не тютелька в тютельку как на буклете, который пансион издавал каждый год; почему-то руководству очень нравилось размещать на нем именно фото третьей арт-галереи.  — Нет, — отозвалась Рэйвен, следя за ней. — Ты их перевернула.  — Я могла бы пошутить еще про перевернутый мир, — Джессика медленно вдохнула и выдохнула. — Но у меня в голове вертится только Дэвид Боуи. И нет, извини, но мне пора, я и так немного опаздываю. Пожалуйста, расставь сама, Росс. И умчалась. Рэйвен тогда раздраженно поднялась на ноги, чувствуя странную пустоту внутри — кажется, так чувствуют себя люди, смутно осознавая упущенные возможности. Наверное, должно было произойти что-то, пока Айронвуд поднимала бы все стулья. Или Рэйвен должна была помочь? Наверняка теперь было не узнать, и это было отвратительное ощущение. В любом случае, это был только первый визит Джессики, а вовсе не последний. С другой стороны, последний визит у нее тоже был. Рэйвен кидает быстрый прощальный взгляд на выставку и соскакивает с подоконника. Ей нужно обдумать все, что происходит, и места лучше третьей арт-галереи у нее никогда в пансионе не было; но перед этим — туалет, надо бы умыться холодной водой, чтобы думалось лучше. Дверь тревожно скрипит — Рэйвен умеет различать настроения дверей, и здесь что-то явно нечисто, значит, действовать надо побыстрее. Она набирает полные пригоршни воды, утыкается лицом в ладони и, отфыркиваясь и отряхиваясь, невольно поднимает взгляд, уловив слабое движение на границе зрения. И сразу же понимает, что ей повезло, и она успела. Рэйвен медленно выдыхает и отходит на шаг от зеркала. Она не любила вообще к ним подходить — слишком много опасностей там таится, кто может предсказать, что подумает или сделает твое отражение, которое ты неведомой силой заставляешь следовать за тобой? Кто поручится, что оно не желает тебя убить, что если оно возьмет в руки нож и проведет себе кровавую улыбку от уха до уха, ты не сделаешь того же? Связь всегда может работать в обе стороны, а отражения поймать легче, чем золотых рыбок, — так говорил отец. Она чуть щурит глаза, чтобы не моргать как можно дольше: в зеркале позади ее отражения ухмыляется и изгибается… существо. Она не смогла бы придумать ему названия, если бы не видела такого в зарисовках отца — и потому Рэйвен знает, что у него есть имя на этой стороне мира, и имя это — «афкорг». Впрочем, не следует дразнить тварей их именами, если проще уйти. Так говорил отец. Она медленно и осторожно двигается назад, сокращая расстояние между собой и зеркалом; она достаточно часто проделывает это, чтобы не запинаться и знать, как поставить ногу, не споткнуться и не упасть, не привлечь тварь лишними движениями. Весь фокус в том, чтобы самой уйти из зеркала, но ни в коем случае не вниз; Рэйвен слишком хорошо понимает, что произойдет в этом случае, и рисковать не хочет. Ни собой, ни Каем. Существо шипит. Она чуть ускоряет шаг. Оно выгибается и перетекает из одной позы в другую так, будто у него нет костей — или, что более вероятно, оно просто не умеет ходить, привыкнув на изнанке ползать, летать или что-то еще; самое главное — афкорг достаточно медлителен, чтобы у Рэйвен вообще был шанс сбежать. На вид он будто бы весь состоит из локтей и коленок, но выглядит больше омерзительно, чем жалко или смешно. Тем не менее, любая тварь изнанки опасна — и во сто крат опасней рассказывать о них. Рэйвен отпрыгивает вбок перед тем, как хрустящее суставами существо успевает до нее дотянуться. Оно теперь в зеркале, и это еще одно зеркало, к которому надо подходить очень осторожно — на мгновение она чувствует болезненное раздражение: ей и так приходится занавешивать все зеркала у себя в комнате, а мимо общих пролетать так быстро, как только возможно, неужели еще и это теперь опасно? Хоть иди в мужские комнаты искать новые. Она медленно спускается по лестнице, про себя облегченно вздыхая: третья арт-галерея, ее уютный полумрак и сухая прохлада, одиночество, не отягощенное ни молчанием, ни болью, наполненное лишь шепотом Кая и его ненавистью. И, самое главное — ни одного зеркала.