Вера и Террор. Подлинная история "Черных драконов"

      Бремя прошлых побед       Душит, словно тугая нить.       Смысла жить дальше нет,       Если знать, как устроен мир!       Ослепленный мечтой,       Ты застыл на краю земли.       Валерий Кипелов «Реки времен»       Со дня уничтожения базы «Черных драконов» троица выживших анархистов осела у Горца, имевшего скромно оборудованную, но просторную квартиру над баром «Valhalla». Кобра собственноручно установил новую дверь, хотя Коннор ни слова не сказал молодому террористу насчет нее — видимо, потому что проблема с замком в последнюю очередь беспокоила владельца опустевшего бара. Горец говорил, что в городе ходят слухи, будто лидер Анархического Черного Креста Джефф Картер, узнав о гибели родного клана, шагнул из окна офиса на тридцать девятом этаже. Правда это была или вымысел, навеянный отчаяньем, точно никто не мог сказать. А трое оставшихся в живых «Черных драконов» день за днем теряли веру в то, что что-либо еще можно было изменить, что все можно было начать с начала.       — Горец показывал мне, сколько у нас денег, — сбивая пальцем пепел с сигареты, говорил Джарек, сидящий на пороге пустующего бара. — Намекает, чтоб я начал вести дела клана — мол, «ты же правая рука главаря»… Ну правая рука, так это же не значит, что я второй Кэно! Я же псих, когда чем-то командую, для меня это как азартная игра… Мне самому нужна его железная рука, чтоб вовремя остановил!       Кира молча слушала его, натирая хромированные детали мотоцикла, чтобы хоть чем-то занять себя. После ранения левая рука все еще плохо действовала, что существенно сокращало доступные способы скоротать время. Кира приобрела черно-красный Harley-Davidson 1130 V-Rod-VRSCA на часть сбережений клана, оставшихся у Коннора. В ее душе еще жила искренняя вера в то, что Кэно вернется, и что они еще будут вместе гнать на полной скорости по ночным дорогам.       — У меня такое чувство, что он еще жив, — уверенно произнесла женщина. Казалось, она обращается не к товарищу по клану, а к немым Небесам.       — Ты права, — провещал мрачным голосом Джарек, глядя куда-то за горизонт. — Кэно не умер. Я бы точно почувствовал.       — Что с ним сейчас? — встревоженно вопросила Кира.       — Не знаю… — изрек анархист, затягиваясь сигаретой. — Что-то хреновое… Подозреваю, долго был в беспамятстве.       — Он снится мне, — призналась Кира. — Практически каждую ночь. Будто он приходит сюда, совершенно непохожий на себя, постаревший и холодный, с потухшим взглядом. Будто это и не он вовсе. Уже не он. Разговор у нас с ним не клеится. Я не знаю, что ему говорить. Меня измучили эти сны! А ты, — она с надеждой обратила взор на Джарека, — можешь сказать, что он сейчас чувствует?       Джарек угрюмо и разочарованно потупил взор:       — Не знаю точно… Боль… Или страх… Или и то, и другое.       Кира села у колеса мотоцикла, прямо на пыльную дорогу. Она не нашлась, что на это ответить. * * *       Кэно был в плену уже практически месяц, и это проклятое время было настоящим насилием над его гордостью, не считая неописуемых физических мучений, ведь все не кончилось одной операцией и ее осложнениями. Душа его разрывалась от двух яростных желаний: с одной стороны хотелось наложить на себя руки, чтобы не терпеть более страданий и унижений, но с другой стороны не остывал пыл бороться до конца за свою свободу.       — Вот так, сука, как паук в банке, — думалось ему, — и крышку не прогрызть, и не отравиться собственным ядом! Iron will iron fist, how could it have come to this? Ну нет, траханые ублюдки! Вы меня не сломите! Show them no fear, show them no pain! Show them no fear, show them no pain…       Главарь анархистов неистово жаждал либо растерзать на куски «Красных драконов» и вырваться на волю, либо взорвать к чертовой матери их штаб и лаборатории вместе с собой. Впрочем, оба варианта не были реальны. Но в один день все кардинально изменилось. Вой сирены оповестил «Красных драконов» о боевой тревоге. Это была облава Разведывательного агентства.       В это время наемники Мавадо вели Кэно в лабораторию для очередных обследований, но начавшийся хаос и паника заметно притупили их бдительность. И когда лидеру «Черных драконов» развязывали руки перед тем, как уложить его на операционный стол, Кэно оказал сопротивление со всей имеющейся силой и яростью. Он поразительно быстро и легко уложил на лопатки всех безликих бойцов, что пытались остановить его. Когда схватка была окончена, Кэно несколько раз сжал и разжал кулаки — в его руках, во всем его теле почувствовалась небывалая сила и мощь.       — Как же наш союз? — услышал он крик Мавадо. — Я поставил все на карту, чтобы помочь тебе!       — Вы преступники! — узнал он строгий голос Сони Блейд. — Преступники должны сидеть в тюрьме! И еще: я не прощу вам того, что вы оставили Кэно в живых!       — Быка увели на скотобойню! Ты была бы только счастлива узнать, что я с ним сделал!       — Знаете, какой приговор светит Вам за все, «сеньор» Мавадо? — присоединился к разговору Джакс Бриггс.       — Besa mi culo! — выругался Мавадо. — И не надейся, что мы сдадимся без боя, «сеньор» предатель!       Послышались выстрелы и очереди. Кэно метнулся в коридор, пробежал через несколько комнат и оказался в кабинете главаря. Там он нашел свои ножи, которые Мавадо забрал как трофеи, и принялся искать в кабинете хоть какое-то огнестрельное оружие. В последнее мгновение, прежде чем кто-то дошел до двери кабинета, террорист достал из ящика стола револьвер Colt King Cobra и патроны к нему и с разбегу, обхватив колени руками, пушечным ядром бросился в окно.       Осколки стекла оставили раны на его лбу, темени, затылке и на руках, однако он совершенно не замечал боли. Кэно вскочил на ноги и бросился бежать.       Он не оборачивался, не отирал с лица пот и запекшуюся кровь, он бежал. Его тело переполняла энергия. Может, это был результат эксперимента, а может, так питала его жажда свободы. Кэно не одни сутки петлял по городу, прячась в самых темных и зловещих его углах с одним лишь шестизарядным револьвером и парой ножей, но все равно готовый ко всему на поисках пути домой. Он не знал, каким было расстояние от лаборатории до базы анархистов, но был уверен, что найдет дорогу, преодолеет это расстояние на своих двоих, и уже ничто не остановит его — ни усталость, ни голод, ни боль и ранения…       …Но базы «Черных драконов» больше не было. Она была погребена вместе с соратниками Кэно под сгоревшими руинами того, что когда-то было заводом. Шокированный главарь опешил. Он почувствовал себя так, словно в его сердце вонзили холодный зазубренный клинок.       Кэно присел на краю обрыва. Ему не хотелось жить. Неужели все было зря?!       Горстка несчастных людей в войне против всего мира! Зачастую бунтари заканчивают именно так — трагично. И стоило ли гнаться за мечтой, если все заведомо было безнадежно обречено? Заветная цель, сладостная небыль ослепила сотни бунтарей-головорезов — а теперь от них не осталось ничего, даже могил, не говоря уже о крестах на могилах! Нетерпение, предательство, недостаток мужества, самоуверенность и прочие вечные пороки простых смертных не могла искоренить ни одна идеальная, благороднейшая цель. Война против всего мира все равно была бы проиграна. И после осознания всего этого…       …Жизнь больше не имела смысла!       — Простите! Дьявол, простите, ребята! — в отчаянии взвыл анархист. — Простите, что папка в живых остался… Джарек! Сколько раз вместе сражались, и как сражался! А Кира?! А ее-то за что?!       Его сердце сжалось от боли. Он готов был принести в жертву собственную жизнь, только бы все изменить.       — Нет, мать вашу, еще не все кончено. Я могу связаться с АЧК. Через Горца. Картер тогда был в своем офисе, как мне помнится. Клан еще можно возродить… Но, черт возьми, стоит ли?! * * *       Теплым весенним вечером Джарек вышел из бара «Valhalla» и побрел на берег Флушин-Крика. Он достал пачку сигарет и закурил. Медленно выдыхая дым, он взглянул на небеса, практически сливающиеся с гладью черной воды. Ночь была темной и безлунной, почти как его мрачная и пустая жизнь. Но и в этой темнейшей ночи он, обратив к небу взор, молился за своего кровного брата:       — Да услышит тебя Господь в день печали… Да воспомянет все жертвоприношения твои… Да даст тебе по сердцу твоему и все намерения твои — да исполнит. Мы возрадуемся о спасении твоем и во имя Бога нашего поднимем знамя. Да исполнит Господь все прошения твои…       Внезапно чья-то тяжелая рука коснулась его плеча.       — Ты веришь в призраков? — спросил низкий грубый голос.       Джарек отшатнулся, оступился и упал на заросившуюся траву. Перед ним стоял Кэно. Усталый и заросший, с блестящим от пота и грязи лицом, в той самой серой куртке, подпоясанной широким армейским ремнем, в которой он пошел отражать атаку «Красных драконов», но засаленной, драной, с оторванными рукавами, насквозь пропахшей потом и забрызганной мелкими пятнами крови.       — Придется поверить, — сказал он Джареку. — Мы с тобой — призраки, тени на этой Земле, хоть мы и живы.       — Брат! — закричал Джарек, придя в себя. Впервые за долгие годы его лицо озарила искренняя, неудержимая радость. — Живой! Сукин ты сын!       — А как еще могло быть, брат?! Мы надирали задницу недобиткам «Черного сентября», мы добирались из-под Файзабада, мы, сука, импровизировали перед лицом американского спецназа! У нас свободу не отберешь! Зубами не выгрызешь!       Джарек, улыбаясь во все зубы, бросился обнимать лучшего друга, но Кэно удрученно молчал, его взгляд был переполнен грустью.       — Да я знал! И чувствовал! — похлопывая кровного брата по плечу, говорил Джарек. — Но друзья все же боялись за тебя.       — «Друзья боялись»? — немного оживился Кэно. — Кто еще выжил?       — Кира и Кобра. А остальные… похоронены глубоко под землей.       — Кира?! — сердце Кэно замерло. — Есть все-таки капля справедливости на этом гребаном свете!       — Пошли быстрее — я ее обрадую, — был безумно счастлив возвращению друга Джарек.       — Да не этой же вонючей курткой, — с отвращением дернул за грязный воротник главарь. — Как говорится, «мне нужна твоя одежда и мотоцикл».       Его лучший друг рассмеялся:       — Если нужны шмотки — у Горца есть килт, — попытался также пошутить он. — Ну, ты понял: «Свобода!!!».       — Этого мне действительно не хватало, — Кэно горестно усмехнулся и похлопал Джарека по плечу. — Но это грустная тема. «Все умирают, но не все живут по-настоящему».       В молчании они двинулись в город, к бару «Valhalla».       В пустующем зале питейного заведения горел свет, и Джарек смог отчетливо увидеть множество уже засохших порезов на лице и руках Кэно.       — Кто тебя так? — с сочувствием спросил он.       — Осколки стекла, ерунда, — отмахнулся тот, снимая грязную куртку. — Ну, хоть штаны и майку найдешь? Сука, как же я хочу смыть с себя все это!       Мужчины поднялись в квартиру Коннора и столкнулись лицом к лицу с хозяином, который по роду деятельности не привык засыпать раньше трех ночи. Шотландец застыл в прихожей, утратив дар речи, а когда, наконец, смог поверить собственным глазам, рассмеялся, не находя слов для выражения невообразимого облегчения и ликования.       — Кира! Иди сюда! — выкрикнул Горец, понимая, что теперь в этом доме все равно никто не будет спать.       Заспанная и угрюмая Кира вышла в прихожую — и сонливость моментально покинула ее. Она безмолвно бросилась на шею главарю «Черных драконов», совершенно игнорируя его изнуренный и неопрятный внешний вид. Женщина нежно положила голову ему на плечо и крепко, просто мертвой хваткой прижалась к нему.       — Детка, детка! — покачал головой Кэно. — Помню, как ты не хотела отпускать меня! Каждый день вспоминал, клянусь тебе. Ты тоже научилась предчувствиям, что ли?       — Я люблю тебя, — силясь задавить подступающие слезы радости, прошептала Кира, и Кэно несколько раз поцеловал ее в висок.       — Кэно? Джарек был прав, черт возьми! — Кобра, вбежавший в прихожую, также был шокирован.       — А, салага… — бросил вожак, свысока глядя на молодого мужчину. — С тобой у нас еще будет серьезный разговор. По-мужски.       Кобра не мог понять, что именно имел в виду Кэно, но теперь готов был практически к чему угодно. Главное, что теперь у «Черных драконов» снова было будущее.       После встречи с выжившими товарищами Кэно наконец-то ушел, чтобы привести себя в порядок. Он долго стоял под холодным потоком воды и пытался убедить себя, что смывает с себя всю память о пережитом в лаборатории. Но если ему и удавалось отвлечься от этих отвратительных и тревожных воспоминаний, то на их месте тут же являлось мучительное осознание фактической гибели «Черного дракона». Казалось, в сердце чернеет пустота, отбирающая у всего на свете смысл и вкус. Лидеру анархистов хотелось рыдать. Однако вместо этого он впился ногтями в резаные раны на своем теле, чтобы физическая боль хоть на какой-то миг заглушила весь прочий ужас сложившегося положения. Он помылся, надел принесенные Джареком камуфляжные штаны песочного цвета и черную футболку с картинкой обложки нового альбома «Iron Maiden» «A Matter of Life and Death» и попросил Горца организовать еще одно спальное место. Впрочем, до утра Кэно так толком и не смог заснуть.       Он позавтракал парой холодных гамбургеров, когда еще все в доме Коннора спали, поглощая долгожданную нормальную еду жадно и весьма небрежно. После завтрака Кэно спустился в бар и сел у стойки, погрузившись в тягостные раздумья за бутылкой крепкого темного пива. Когда в зал со столиками спустились остальные анархисты, главарь предложил всем взять пива и выйти на улицу. Там, на пороге бара «Valhalla», глядящего на почти всегда безлюдные складские постройки, они молча выпили в память о погибших товарищах.       После непродолжительного траурного молчания Кэно забрал у Киры два ножа и дал один из них Кобре:       — Посмотрим, чем ты был занят в мое отсутствие, — строго сказал он анархисту в неизменном черном кимоно.       — То есть? — недоумевал Кобра.       — Дерись, — сухо сказал вожак. — Нападай. Прямо сейчас.       — Может, в рукопашную… ну, без ножей? — замялся молодой мужчина.       — Хорошо. Давай на кулаках.       Кобра встал, выставил правую ногу вперед и поставил кулаки перед грудью. Кэно шагнул ему навстречу, ожидая его действий. Руки вожака были расслаблены, он рассеяно смотрел по сторонам. Кобра рубящим движением ударил сверху вниз, его предплечье столкнулось с предплечьем главаря, русый анархист моментально почувствовал боль.       — И это все, на что ты способен, слабак?       — Я не слабак! — возразил боец в кимоно.       — Ну так докажи, салага! Дерись, как мужик!       Кобра рассерженно, собрав все силы, врезал главарю ногой по ребрам. Кэно упал на колени.       — Значит, не такой уж и слабак… Эй! Что с тобой? — Кобра перепугался, увидев, как побледнело лицо противника.       Джарек подбежал к товарищу и взял его за плечи.       — Выпрямись. Так будет лучше. Боль сильная? Позволишь, я взгляну?       Он задрал черную футболку и ощупал место удара. Кэно что-то прорычал от боли. Он ничего не сказал об операциях, биопсиях и других исследованиях и надеялся, что товарищ не задаст вопросов насчет новых шрамов.       — У тебя, похоже, три ребра сломано, — сообщил Джарек.       — Э-э, я не мог сломать ему три ребра! — перебывал в негодовании Кобра. — Чисто физически…       — Ты не при чем, — проговорил Кэно, преодолев боль. — Они до этого были повреждены. Спасибо, гаденыш, что доломал.       Кира присела на корточки рядом с Кэно.       — Не нервничай, детка, — попросил он. — Если бы ты видела ту драку… Когда я сбежал, за Мавадо пришли спецагенты! Эти крысы в камуфляже предали его. Так что хотя бы «Красного дракона» больше нет! — и Кэно спокойно и искренне улыбнулся.       Джарек поднял вверх бутылку пива, предлагая выпить по поводу исчезновения с лица земли старых заклятых врагов. Кобра поддержал его инициативу. Кэно же молчал, положив голову на колени Киры. Товарищи не могли сказать наверняка, какие чувства выражало его суровое лицо.       — О чем ты думаешь? — спросила рыжеволосая женщина, кладя ладонь на его похолодевший лоб.       — На всем гребаном свете нет ничего более унизительного, чем плен! — проговорил Кэно со злобой и презрением. — Я бы лучше десять раз сдох, чем сдался в плен, понимаешь? Для меня это такой немыслимый позор, детка, что я хочу просто пойти за ближайший угол и зарезаться! Но… я смотрю на тебя — и мне хочется жить.       Кира виновато опустила голову.       — Мы предали тебя…       — Джарек мне в двух словах все рассказал. Кобра поступил правильно. Это был мужественный поступок, на самом деле. А вдруг ему не дали бы уйти? А ты, детка. Ты должна жить дальше. У тебя, в отличие от меня, все еще впереди.       — Но разве ты не заслужил того, чтобы жить?       — Я — пропащая душа, конченый человек, детка! А ведь мне прочили большое будущее! И что теперь?       — Ты жалеешь?       Кэно попытался улыбнуться.       — Детка, если бы мне дали второй шанс, вторую жизнь, я бы прожил ее точно так же. И так же жалел бы. Судьба…       Воцарилась тишина, звенящая грустью. Киру пугали слова старого террориста. Ей хотелось, чтобы он не ставил на себе крест.       — Что было с тобой в клане «Красных драконов»? — обеспокоенно спросила она.       — Эксперименты… Точно не знаю… Скорее всего, эти сукины дети продолжали попытки создать армию чешуйчатых тварей.       — Я не о том. Как ты сейчас?       — Глаз мне, сукины дети, подпортили. То ли Мавада, то ли еще майор Бриггс, мать его… Потому я и задержался. Ну, хоть зрение осталось, а в остальном, — задумался Кэно, — такое чувство, будто я помолодел лет на десять. Нравится, детка? Теперь нам не так мешает разница в возрасте.       Кира обиделась и произнесла:       — Мне она никогда не мешала! Я уважаю тебя и твой жизненный опыт. За полвека с лишним можно многое повидать…       Она погладила его по голове. Его темные волосы на макушке заметно поредели, он обзавелся залысинами и первой проседью. Только борода оставалась черной.       — А что толку?! — бросил Кэно по-прежнему обреченно. — В нашем клане все мечтали умереть молодыми, не дожив до сорока. И у многих, мать их, получилось. Мне тоже так хотелось… Когда-то.       Джарек покачал головой и ушел в зал бара.       — Я точно знаю одно. Мне не хочется умирать, пока ты жив, — попыталась переубедить главаря Кира.       — Поцелуй меня, — устало улыбаясь, попросил он.       Они пылко целовались взасос несколько минут. Кире до сих пор не верилось, что ее мужчина все-таки вернулся, что ее заветное чаяние в этот раз сбылось.       — Эх, Кира! — воскликнул Кэно. — Вытворяешь со старым террористом все, что хочешь!       — Рано тебе думать об отставке, поверь, — стояла она на своем.       — Споешь со мной песню, вожак? — спросил Джарек, выйдя на улицу с черной гитарой наперевес. — Играть-то еще не разучился?       — Да я всем покажу настоящий хэви-метал! — оживился Кэно. Быстро допив пиво и поставив пустую бутылку на землю, он взял у друга гитару, настроил ее и с вызовом спросил: — Ну что, «Manowar» слабо?       — Не слабо! — подмигнул Джарек.       Кэно начал играть прекрасную рок-балладу:       When the world turns you away,       A friend will not say no.       There is strength that we all have —       It’s not the strength we show.       Следом за ним вступил Джарек:       And in your darkest hour,       In your darkest nights,       Whatever life will do       I am here for you.       Кира тоже подхватила мотив:       Think of me wherever you are,       When it seems like you’re reaching the end.       Call on me, know: in your heart       On one you can always depend.       I am thy friend.       Когда припев спели все трое, Кэно снова затянул в одиночку:       Though we’re far away,       The stars above are the same.       And when you feel alone       There’s one who shares your pain.       Продолжил Джарек:       A true friend has no price,       There is none to pay —       I remember you stood by me,       I’m with you all the way.       Припев снова пропели все трое в унисон:       Think of me wherever you are,       When it seems like you’re reaching the end.       Call on me, know: in your heart       One who will always defend.       I am thy friend.       Кобра тоже начал подпевать товарищам:       Think of me wherever you are,       When it seems like you’re reaching the end.       Call on me, know: in your heart       On one you can always depend.       I am thy friend.       Кэно перестал играть и посмотрел на Кобру с таким выражением, будто хотел сказать: «Ну, вперед. Чего зря выпендриваться?» Кобра допел песню один, без музыки:       Think of me wherever you are,       When it seems like you’re reaching the end.       Call on me, know: in your heart       One who will always defend.       I am thy friend.       Кэно рассмеялся и еще раз перебрал струны.       — Неплохо спелись, — проговорил он. — Будем считать это клятвой в единстве до конца. Может, еще по пиву?       Кобра метнулся в бар и принес всем холодной выпивки.       — Надеюсь, тебе легче? — спросила Кира, заботливо кладя руку на плечо главаря.       — Жизнь вообще штука нелегкая, детка… — иронично бросил он в ответ.       — Да, ты всегда говорил мне, что жизнь не мед, — кивнула Кира, — и я понимаю, почему. Но я знаю, стопроцентно знаю, что в ней есть по-настоящему охренительные моменты, которые стоят всего!       — Есть. Иначе нечего было бы ее и терпеть…       — Так почему ты ее ненавидишь?       — Да разве же ее? Нет, не жизнь, а мир. И по простой причине — он устроен через задницу. Я всю жизнь это вижу.       Кира недоверчиво подняла брови:       — Так уж и всю?       — Чую, к чему ты ведешь, детка, — отмахнулся Кэно, потупил угрюмый взор и потер рукой шею. — О прошлом говорить я не буду.       Женщина крепко обняла его:       — Ты старый дурак. Я до смерти боялась, что навсегда потеряю тебя! И, каждый день думая о тебе, я чувствовала это как груз — то, что я не знаю тебя, не знаю твоей истории так, как ты знаешь мою. Шайтан, как тяжелый груз!       — Я тебя услышал, — понуро прошептал Кэно. — Но прежде чем просить о таком, будь уверена, что не пожалеешь.       — Нет, мы что, зря столько кровищи и грязи хлебнули? — вмешался в разговор Джарек. — И сейчас вместе под Богом ходим. Все свои! Или что еще тебе не так?!       Кэно понял — раз уж этот разговор начался, придется говорить. Он сделал несколько глотков пива и начал объяснять:       — Ну, что я могу сказать хорошего? Родился я в год Черного Дракона, и я ровесник своего родного клана. Не странно ли после этого, что кого-то еще удивляет моя вера в судьбу? Остальные части даты по хер — я никогда не праздновал. Чего праздновать? Что прошел еще один год жизни, что смерть все ближе? Это ересь даже для смертника! Почти пятьдесят лет жизни я отдал преступному миру. А что, сука, могло быть иначе для сына наркоманки и серийного убийцы?! — главарь анархистов не стал дожидаться реакции товарищей на свое страшное признание и продолжил. — В пригороде Перта, на родине австралийского быдла, за заборами частной собственности может происходить все, что угодно, и никто никогда не узнает. И мой отец там был, считай, как «Красный дракон» — мафия и власть в одном лице. Он, мать его, занимал очень высокий пост на тамошнем металлургическом заводе. И убивал людей по собственной прихоти, не обязательно конкурентов. Просто потому, что нравилось. Он пытал их не хуже Тремора — мир праху его — а, может, даже «лучше»… Короче, вы поняли. Гребаный маньяк, защищенный властью! Я рано прознал об этом, даже очень. Меня никто и не думал щадить, матери почти всегда было на меня начхать, она только срывала на мне свою злобу. Злобу на власть, которая довела ее до того, что ей, считай, сорвало крышу! Только когда она была под наркотиками, она была прекрасной. Просто прекрасной! Умиротворенной. Кто угодно, увидь ее тогда, поверил бы, что только так можно действительно обрести какой-то гребаный внутренний мир. Тогда она даже восхищалась мной, что бы я ни делал. Дрался на улице, воровал — она говорила, что с этим не пропаду. Я лет в пять, если не раньше, начал воровать деньги, сначала у нее, а потом у всех подряд на улице. А она спивалась, закидывалась, угасала… Сука, это же разве можно назвать жизнью, мать ее?! Если какие игры и помню, типа как из нормального детства, то только в пиратов. У меня были книжки про пиратов… Может, только ради них я и научился читать, потому что… всегда, когда мать пыталась меня чему-то учить, она меня избивала, да, до кровавых соплей. Но, сука, я не злюсь! А еще там на улицах летали такие попугаи, мелкие, красно-синие. Их можно было приманить едой, и они спокойно садились на руку или на плечо. И я воображал себя пиратом. Говардом Пушечное Ядро, мать моя женщина! — Кэно хрипло рассмеялся с выражением бесконечной боли во взгляде. — Свое настоящее имя я ненавидел уже тогда. Может, пиратское прозвище и эти попугаи… Вспомнил: розелла. Вот это все, что у меня было хорошего, и то недолго. Увы, они не дрессируются.       — Украл бы дрессированного, в чем проблема? — усмехнулся Джарек, пытаясь как-то разрядить гнетущую обстановку тяжелой беседы. — Твое уголовное дело прям заиграло бы новыми красками, если бы среди всех убийств и терактов там была кража попугая.       — Кобра, врежь этому кретину! — лениво бросил Кэно и, схватившись за голову, отчаянно потер левый глаз. — Сука, че ж это так больно вспоминать-то?! Хуже, чем ее смерть… Которая была лишь вопросом времени, и я это понимал. В том возрасте, в котором о таком даже думать не надо, чтоб его! Я не знаю, как ее вообще не убрали подельники отца — ведь это она его сдала, когда случайно узнала о его гребаном «хобби»! Это случилось в период ее беременности, но избавляться от меня было уже поздно — иначе она бы однозначно это сделала! Но она всегда проклинала власть. После смерти матери я без сожалений оставил дом, где иногда хозяйничали подельники отца, пока он сидел — я не хотел, чтобы они сделали из меня его преемника, на хер это! Уж лучше было скитаться, воровать все, что плохо лежало. Начал ходить в тир, учился стрелять. Херово звучит, но я… готовился к преступной жизни. Этим и жил. Однажды пришлось вернуться в свой старый гребаный дом, в это проклятое место. Мне был нужен парацетамол. Ночью я зашел на кухню, и… Тот момент я помню, как сейчас: темнота, разбитое окно, нож, всаженный в кухонный стол, на столе три бутылки не самого приличного бренди, две из них уже пусты, а за столом сидит, сгорбив спину, небритый пьяный донельзя мужик с ужасно тяжелым взглядом. Меня, сука, дрожь пробрала от вида его безумных глаз и кровожадного оскала белых зубов, который должен был считаться улыбкой. «А-а, это ты, сукин сын, — произнес он. — Ну что, подойдешь и обнимешь отца?». И я, сука, просто прозрел. Я понял, за что меня ненавидела мать — я был на него похож, как гребаная ксерокопия! Гребаная копия убийцы, только что вернувшегося из тюрьмы! У него не было ни мотивов, ни оправданий. Он, мать его, просто периодически «слышал зов» — и тогда, отдавшись ему, убивал людей. Вот так, пользуясь властью, мог делать что угодно, и даже когда мать сдала его со всеми потрохами, следствие ни хера не нашло! На заводе ведь так удобно сжигать трупы! В итоге он сел на двенадцать лет только за коррупцию. Сколько людей он порешил — хер кто знает, и все сошло ему с рук вот так, на раз, играючи! Никаких, сука, следов! Вот она, власть со своим оскалом, а! Он кровожадно, так самодовольно улыбнулся и спросил: «Где мать?». «Там, откуда не возвращаются», — отвечаю. А он расхохотался. Натурально как гребаный психопат. Как думаешь, детка, что я сделал? — анархист обратился к Кире, но даже не взглянул на нее — его взгляд уперся в землю под ногами. — Деру дал? Ни хера подобного! А я тебе скажу: я нож достал. Он на меня взглянул блестящими, совсем пьяными глазами и говорит: «Значит так. На всю жизнь запомни. Драться и убивать надо по-честному. С чем на тебя идут, с тем и ты иди. А если против тебя безоружный, никогда не доставай ножа. Я всегда убивал честно, я давал шанс всем этим почившим неудачникам. Так что то, что с ними было потом, они сами честно заслужили. Выживает сильнейший. Усвоил? Еще и на родного отца замахнулся, выродок! На того, кто тебе, сучьему сыну, родиться помог!».       — И что? — проронил Кобра, слушая рассказ, затаив дыхание.       — Что? — повторил Кэно отрешенно. — Нож я бросил. Он сидит, смеется, попивает свой дешевый бренди. Я уже сказал, что пришел, потому что был болен. Хер знает точно, чем — может, воспалением легких. У меня пятна стояли пред глазами, жар просто валил с ног, я выкашливал чистую кровь, но в тот момент… я совсем не чувствовал боли в груди. До этого все внутри болело, я понимал, что без таблеток не выберусь! А тут ничего. Просто такой гнев, что перестаешь чувствовать любую боль. Я впервые узнал, что так бывает. И я… Я убил его. Разбитой бутылкой. Несколько раз всадил ему «розочку» в шею, вот так, и рука, сука, не дрогнула! Стекло перерезало все артерии. Кровь лилась фонтаном. А я стою и смотрю, и ничего не чувствую. Такая вот херня. Первым человеком, которого я убил, был мой собственный отец, — тут главарь посмотрел на Киру с опаской, в самую глубину ее льдисто-серых глаз, но женщина слушала его слова без отвращения или страха, а в мужественном спокойствии. Это предало ему какую-то долю уверенности, и Кэно снова заговорил: — Может, именно тот гнев помог мне выкарабкаться. Это покруче, чем парацетамол. Мне свезло, что я был так зол, а он так мертвецки пьян. И именно в этот день! Судьба, мать ее! Быть преступником, детка, мне на роду написано. И разве у такого ублюдка может быть другой удел?       — Хватит! — перебила его Кира. Она не хотела слушать подобные самоуничижения. — Рассказывай дальше.       — Что дальше? — не понял Кэно.       — Все, — ответила Кира.       — Мы по-прежнему все свои, Кэно, — заверил его Джарек, и Кобра тоже кивнул: — Мы все поймем.       Кэно не мог до конца однозначно им поверить. Казалось, он боялся собственной правды. И, конечно, не хотел боли, которую всегда несли воспоминания о прошлом. Но в то же время ему думалось, что когда он выскажется — впервые за много лет поведает кому-то, что творится в его душе — ему станет хоть немного легче. И все же он не был уверен. Он рыгнул — пиво не унималось в желудке. Что-то в душе подстрекало рассказать. Так должно было стать легче.       — Если так хотите, — промолвил он сиплым шепотом, — я расскажу вам все. Только… — Кэно замялся, но все же решился на просьбу: — Джарек. Принеси водки.       Товарищ выполнил просьбу без единого слова. Кэно открыл бутылку, сделал несколько глотков прямо из горла, лег на бетонном пороге, положив голову Кире на колени, и продолжил свою исповедь. Глаза товарищей были устремлены на главаря клана, но он по-прежнему глядел в одну точку перед собой, ничего не замечая. Анархисты слушали его, боясь проронить хоть один звук. Они слушали подлинную историю «Черного дракона».