Вера и Террор. Подлинная история "Черных драконов"

      — Жесть… — прошептал Кобра, выслушав захватывающий и пугающий рассказ лидера «Черных драконов». Его глаза сверкали. — Please, tell me now what life is, Please, tell me now what love is, Well, tell me now what war is, Again tell me what life is…       — Все это судьба. Или призвание, или хер его… — бросил Кэно пьяным голосом. — Кира знает меня. Да? Мое правое плечо твердое, как гранит. Столько лет оно чувствовало приклад и отдачу от выстрелов! Мое тело сроднилось с оружием. Мозоли на ладонях никогда не пройдут, да. Пистолеты, ножи — каждый выстрел, каждый удар отдается по руке и по всему телу. Клинки это уже продолжение меня.       Кобра, сияя глазами, заулыбался:       — Круто. Быстрее бы мне так научиться…       — Спешка нужна при ловле паразитов! — буркнул пьяный анархист. — Но не в обучении.       Кэно выпил последний глоток водки, встал и поплелся обратно в бар. Он молча поднялся в квартиру Коннора и упал на постель, не снимая ни одежды, ни обуви. Анархисты, оставшиеся на улице, погрузились в глубокую и безрадостную задумчивость, когда внезапно Кира вскочила и побежала в бар, за вожаком. Он уже начал дремать, когда она разбудила его:       — Кэно.       — Чего? — ответил он спросонья, уже с трудом ворочая языком.       — Может, — Кира запнулась в нерешительности, — может, все-таки скажешь свое настоящее имя?       — Эх, детка, — погрозил ей указательным пальцем Кэно. — Вы слышали херову кучу моих имен, одно краше другого. И вам еще мало? Настоящее имя у меня только одно! А то, первое… это проклятое имя я унесу с собой в могилу.       Он отвернулся, закрыл левый глаз, синхронно с которым погас и правый, и, что называется, вырубился.       Утром следующего дня Кэно нехотя проснулся. Проснулся, не помня очередного ночного кошмара, хотя и в этот раз навязчивый сон не оставил его. Он чувствовал болезненную тяжесть во всем теле, тошноту и головную боль. Сфокусировав, наконец, размытое зрение, Кэно огляделся. У постели стояла банка пива. Кэно взглянул на нее, как на пруд посреди пустыни. Он выпил, почувствовал себя немного лучше, смог встать на ноги. С усилием припомнив, где у Горца находится ванная, анархист побрел туда. Он открыл холодную воду, выкручивая вентиль до упора, и опустил голову под ледяную струю. Тело несколько раз ударила судорога, казалось, от этого у него даже встали дыбом волосы на руках и на груди. Однако сознание несколько прояснилось, Кэно поднял голову и вздохнул поглубже. И тут он увидел свое отражение в зеркале. Изменившееся отражение. Его левый глаз перестал быть человеческим — радужка приобрела желтый цвет, а зрачок вытянулся в тонкую щель, как у змеи.       В ярости и ужасе Кэно ударил в зеркало кулаком. Тут же он опомнился и принялся перематывать изрезанную осколками руку полотенцем. Но руки дрожали, а неистовствующее сердце не хотело успокаиваться. Смутная надежда на то, что эксперименты Мавадо не дадут последствий, рухнула без следа. И на ее место встала пугающая неизвестность — похоже, это первое изменение было только началом, и никто не мог предсказать, что последует дальше.       Весь день Кэно всячески избегал смотреть в глаза товарищам и даже сторонился их, но те не донимали вопросами, полагая, что дело было в его вчерашней тягостной исповеди. Он мог надеяться, что пока они ничего не заметят. Пусть не замечают, пусть остаются в неведении как можно дольше, сейчас ни к чему было обрушивать на них еще одну проблему.       — Может, я тороплю события, брат, — обратился к главарю Джарек, когда все выжившие анархисты собрались за обеденным столом, — однако че мы будем делать дальше? Мы ведь «до победы — всегда».       — Сначала нам надо приобрести «корпоративную квартиру» на Статен-Айленде, — объявил Кэно, стоя лицом к окну с сигарой в зубах. — Потом я буду думать.       Он глубоко затянулся, выпустил дым через нос и вышел из кухни.       — И все? — недоуменно проронил Кобра.       Кира метнула на него ожесточенный взгляд, подобный выстрелу в сердце:       — Мы уже месяц с этим. Мы кое-как смирились, и то нам стало легче, когда мы узнали, что он выжил. А он лишь пару дней назад узнал, что клан фактически погиб! Дайте ему это прожить!       Кобра подавленно умолк. Джарек одобрительно кивнул, почесав козлиную бородку. Горец встал из-за стола и пошел за лидером анархистов:       — Кэно, я так понимаю, оформляем на меня? Обязательно Статен-Айленд?       Внизу у стойки бара главарь «Черных драконов» дал Коннору необходимые распоряжения, после чего шотландец сразу уехал. К вечеру он перезвонил и отчитался:       — Есть дом на окраине, в плохом состоянии. Окна выходят на старую, заброшенную пристань. Рядом уродливый недострой. Идеальная будет ночлежка для вольных музыкантов и уличных художников.       — Оформляй, — дал ему добро главарь. — И тогда сразу же закупи инструменты, стройматериалы — что там может быть нужно, чтобы привести эту задницу мира в сколько-нибудь приемлемое состояние.       На следующий день у «Черных драконов» появилось временное убежище в обшарпанном, но сносно меблированном доме в Статен-Айленде. Протекающую крышу, скрипучие лестницы, некоторые двери и полы еще предстояло привести в порядок, но зато это пристанище они приобрели практически за бесценок. Однако сразу после переезда Кэно в первую очередь поставил решетки на окна.       — Неужели ты думаешь, что кто-то попытается нас ограбить? — опять доставал вопросами Кобра, помогая с установкой.       — Не, это, пацан, чтобы к тебе ночью не пришла злая тетя Соня, — хрипло посмеиваясь, подколол его Джарек.       — Ха, на этот случай у меня есть мачете!       — Ага, только на смерть не руби ее. У меня для нее другой сюрприз приготовлен. В штанах.       Кэно молчал. Он сам не до конца понимал свою паранойю, заставившую принять такую меру безопасности. Он не мог сказать, от кого именно ждет угрозы. Однако вожак чувствовал, что должен был хоть что-то сделать.       — Так просто надо, — отрезал он и продолжил вгонять в стену анкеры.       После он сменил дверные замки. Коннор предлагал отметить переезд, но, так и не дождавшись согласия со своим предложением, уехал обратно в свой бар и хорошо выпил за здоровье друзей-анархистов в гордом одиночестве. Наступающая ночь отдавала ощущением неопределенной, сгущающейся тревоги, и Кэно щедро залил ее ромом, чтобы только суметь заснуть. Вечер и ночь он провел в полном одиночестве.       Утро вновь наступало тягостно, пробуждение приходило с чувством болезненной разбитости во всем теле, и для такого состояния не было ни одного реального повода. Кэно нешуточно занервничал. Он крадучись прошел в ванную комнату, уповая на то, что товарищи еще спят. Он не сразу решился вновь взглянуть в зеркало, из которого смотрело будто чужое, нечеловеческое лицо с хищным желтым глазом.       — О дьявол! — обреченно проронил террорист и ощутил, что с зубами у него что-то не так. Он оскалился — пожелтевшие от никотина зубы стали острыми, клыки удлинились и выступили вперед.       Что еще изменилось в нем? Со страхом Кэно расстегнул и сбросил черно-красную рубашку. Его руки безнадежно опустились — плечи и предплечья местами лишились кожи, на ее месте появилась мягкая, еще уязвимая красная чешуя, только в середине затвердевшая и приобретшая черный цвет.       — Значит, этим все не кончится… — осознал он. — Сука! Будь ты проклят, Мавадо! Траханый ублюдок!       В руках снова появилась предательская дрожь. Но бежать от правды было некуда, и Кэно задрал серую майку-борцовку, чтобы осмотреть свою грудь и пресс. Он шумно выдохнул — его торс оставался человеческим. Вот только знать бы, как надолго.       Это был не единственный вопрос, с которым сталкивался лицом к лицу главарь «Черных драконов». Что теперь делать? Как смотреть в глаза соратникам? Что им сказать? Для такого дерьма не существовало инструкций.       До вечера он не выходил из своей комнаты — он не знал, что предпринять. Несколько раз Кэно пытался прилечь и поспать, но мысли упорно не давали ему уснуть. Он вспоминал Клинка, верного соратника и славного бойца, измененного, изуродованного и замученного экспериментами «Красных драконов». И главарю было так понятно последнее и единственное желание товарища — желание быстрой смерти, чтобы оборвать мучения, и чтобы такой результат насилия над человеческой гордостью и самой природой не ходил по Земле. Смерть была последним проявлением свободы для него. Кэно держал в руках револьвер Colt King Cobra, найденный в кабинете Мавадо, и пытался смириться с мыслью, что и для него самого после экспериментов свобода, возможно, останется только в выборе смерти. Но он не мог даже помыслить, как попросить об этом Джарека и что сказать Кире.       Он отложил револьвер и залпом выпил очередной стакан рома. Он проклинал собственные эмоции и сомнения. «А может, не все плохо, — неожиданно для самого себя предположил Кэно. — Если с этим я стану еще сильнее. Сильнее!». Он распахнул окно, отпер замок на решетке и под покровом ночи вырвался на волю.       Кэно за считанные минуты преодолел разбитую дорогу, заросшую редким чахлым кустарником, бегущую вдоль черно-серой мертвой пристани, заваленной скелетами деревянных лодок, старыми шинами и кранцами, грудами прогнивших досок и ржавого металла. Напротив обвалившегося причала маячила заброшенная стройка двух корпусов отеля. Анархист удивился, с какой легкостью он перемахнул через забор — даже в молодости он не был на такое способен. Внутри все сгорало от азарта и единственного желания — испытать новые возможности собственного тела.       Кэно разбежался и мгновенно взобрался по стене ближней постройки до уровня седьмого этажа. Даже будто не взобрался, а буквально взлетел. Словно неистовый порыв ветра вскинул его на эту высоту, хотя в округе не было ни малейшего движения воздуха, даже подобия легкого ветерка. Кэно присел в оконном проеме, поставив ноги на подоконник и прислонившись спиной к откосу. Он глядел на луну. Ее свет устремился в него тонкими серебряными стрелами, но эти стрелы, вонзаясь в тело, не причиняли боли. Только по коже бежала приятная легкая прохлада.       Какая сила чувствовалась в его немолодом теле, какая энергия! Это был новый уровень свободы, снимающий ограничения собственного бренного тела. Ушла нахлынувшая с годами слабость, ушла столько лет регулярно глодавшая боль. Да, боль. Ее больше не было! Ничто не мешало теперь наслаждаться свежими запахами ночи, игрой серебристых бликов лунного света на водной глади внизу, как и на каждом изъяне серого кирпича недостроенного здания.       Кэно шагнул из оконного проема и дальше полез вверх по стене, цепляясь только пальцами рук за щели между кирпичами. Он добрался до угла здания и прыжком оказался на пожарной лестнице. Он не карабкался по лестнице, как человек. Он был подобен ягуару, взбирающемуся на дерево, — проворными резкими прыжками главарь анархистов перемахивал через три-четыре ступени за один раз. Яростным прыжком, каким хищник кидается на добычу, Кэно бросился на крышу. Он встал во весь рост и расправил крепкие плечи.       Его чувства обострились до предела, недостижимого человеку. Зрение различало даже самые мелкие звезды на небесном своде, полупрозрачную светящуюся дымку Млечного Пути, метеоры, входящие в атмосферу, чтобы за миг сгореть, но оставить за собой огненный след. Анархисту казалось, что он может всматриваться в высокое ночное небо вечно, постоянно замечая в нем что-то новое. Единственный зрячий глаз — левый — никогда не видел так хорошо и ясно.       — Use your might, Kano! — сказал сам себе террорист.       И бросился бежать. У края крыши он присел и резко выпрямил ноги, бросая тело вперед. Находясь в воздухе, он плавно раскинул руки, будто орел расправил мощные сильные крылья. Поочередно напрягавшиеся группы мышц играли в лунном свете. Кэно перепрыгнул с крыши на крышу, как тигр, выгнув спину и напрягая все мускулы. Приятная дрожь пробрала с ног до головы. Ни капли усталости, ни капли боли. И кровь лилась по жилам совершенно спокойно, кровь была холодна, а сердце стучало ровно. Это было похоже на реинкарнацию, его перерождение, переселение души воина-бунтаря в тело огромного, сильного, хищного зверя.       Кэно побежал по стене вниз, петляя, как паук, который легко, плавно, но молниеносно передвигается по своей ловчей сети. Вскоре эта беготня наскучила ему — Кэно спрыгнул на землю и замер. Он решил отдохнуть и насладиться тихой глубокой ночью.       Ощущения были тонки и остры. Террорист решил, что видит самые далекие небесные светила, ощущает незаметную дрожь в пропахшем влагой воздухе, встревоженном крыльями пролетевшей птицы, слышит, как едва касается берега практически неподвижная в безветрии вода, как ударяется о мягкую землю палый лист… Будто мир стал другим — тонким, чутким и хрупким.       Невдалеке послышались шаги человека. Кровь Кэно моментально вскипела. Он чуял тепло, излучаемое чужим телом, чуял в воздухе гадкий запах врага.       — Увидит! Узнает! Сдаст!       Секунда — и нож был в руке «черного дракона», еще секунда — и он стоял перед врагом. Бедно одетый парень, который что-то искал на стройке, не успел даже крикнуть — клинок прошел сквозь сердце, как по маслу. Кэно вогнал нож в его тело еще раз, потом еще, еще… Только через несколько минут он наконец-то оставил в покое исполосованный до неузнаваемости труп. Это был далеко не первый раз, когда его нож пролил кровь, но…       — Никогда, чтобы вот так… Этот пацан… Он ничего не сделал! Шел мимо. Он бы даже не заметил… А если бы заметил? Сдал бы!.. Бред… Я действительно стал психопатом-головорезом, который убивает всех без разбору… Бред! Ничего бы этот тип не заметил! Сука! Что со мной?!       Ненужное, не оправданное необходимостью убийство. Напрасно пролитая кровь. Но в мире, где совесть и справедливость — надуманные эфемерные понятия, это не имело значения. Пугало другое — Кэно не принимал решения. Словно кто-то направил в цель его руку с ножом раньше, чем он вообще успел что-либо подумать. Но эту кровь он пролил сам. Кровь… Как завораживает ее запах…       — У крови… действительно есть запах. До костей пробирает… Проклятье! Что это со мной?! Твою ж мать!       Кэно мчался к дому «Черных драконов», как испуганный зверь от охотников, чувствуя за спиной заряженные ружья самой судьбы. Снова прыжок через забор, снова бездорожье и черные ребра мертвых лодок, снова убогий двор серого дома, отделанного прогнивающим деревом. На пороге Кира ждала его. Их глаза встретились. Кира уронила банку пива, взглянув на кровь на одежде главаря.       — Что с тобой? Где ты был? Ты ранен!       — Не моя кровь…       Кира схватила его руку, но Кэно как от огня поспешил ее одернуть, пока ее ладонь не ощутила на предплечье холодную гладкую чешую. Но женщина уже всмотрелась в его лицо, видела его горящий желтым отблеском левый глаз и заострившиеся зубы.       — О Аллах! Только не это! Это из-за тех опытов?       — А из-за чего же еще? — гневно швырнул Кэно.       Анархист не видел испуга, лишившего обычно хладнокровную женщину дара речи. Он не смотрел в ее глаза. Впервые он так отчетливо чувствовал ее запах — и этот запах заставлял его сердце биться чаще, взгляд жадно изучал ее точеное бронзовое тело, он из последних сил сдерживал свою жажду, чувствуя растущее напряжение в паху.       Из дома вышел, закуривая сигарету, Джарек. Он окинул взглядом лучшего друга и все понял. Его обычно лукавый взгляд стал отрешенным, Джарек перекрестился и обнял Киру, сочувственно склонив голову к ее плечу. Она дрожала всем телом и пыталась сдержать слезы. Джарек поглаживал ее плечо, пытаясь хоть немного помочь ей успокоиться, хотя и сам не мог прийти в себя.       — Красавица, все будет хорошо. Мы же будем бороться…       Кэно не сводил глаз с товарища, фиксируя каждое его движение.       — Не-ет… Моя… Моя… — одержимо шептал он, глядя на Киру.       Его сексуальное напряжение сменилось неконтролируемой агрессией — он так врезал товарищу кулаком в челюсть, что Джарек отлетел от Киры на пол-ярда и ударился затылком о стену дома.       — Отойди! — прошипел Кэно, тщетно пытаясь разжать оскаленные зубы.       — Ты чего?! Оборзел, психопат! — отплевываясь, опешил Джарек.       — Как будто я не знаю, что у тебя одно на уме… — прорычал Кэно, тяжело дыша.       — Да иди ты на хер! — выругался обиженный друг. — Это у тебя одно на уме!       Кира крепко взяла Джарека за руку, помогла ему подняться и зайти в дом. На пороге она обернулась и взглянула на Кэно с горестью, испугом и злостью, в глазах ее читался немой вопрос: «И кто же ты теперь? Кто?».       — И правда, во что я превращаюсь? — задумался он, стоя у стены. — Что за тварь внутри меня? Что ж теперь, мать его, будет дальше?!       Кэно в ярости разорвал на себе окровавленную одежду. Он выкинул рубашку и майку за забор и бросился в дом, к двери своей комнаты и запер замок. Взгляд метнулся на окно. Он запрыгнул на письменный стол, с него на подоконник и запер решетку, а потом плотно закрыл стеклянные створки, перед этим выкинув в окно ключ. Следом анархист задернул плотные пыльные шторы. Его дыхание, срываясь, рычало, перенапряженные мышцы рук дрожали.       — Я не выйду отсюда! Не выйду!       Кэно схватился за край стола и резко придвинул его к двери.       — Нет! Это херня! Это меня не удержит!       Мужчина отодвинул стол, отпер дверь и нырнул на чердак. Там он, порывшись в инструментах, взял перфоратор, «болгарку» и анкерные болты. Вернувшись в кабинет, анархист полностью продумал план своих действий.       — Только быстрее! Пока соображаю…       Кэно провел ладонью по столу. Хотелось бы верить, что дерево окажется достаточно прочным. Он распилил столешницу на доски и перекрыл этими досками дверной проем, вогнав в стену анкерные болты.       — Я не выйду отсюда! — с бесконечной тоской, но и с долей гордости проговорил Кэно. — Не выйду.       Свобода… Несколько дней назад он наконец вырвался из унизительного плена на свободу. И как теперь ему пришлось распорядиться ею? Стать пленником. Узником в тюрьме, которую построил сам.       — Так надо, — убеждал Кэно сам себя. — Так надо… Сдохну, но не причиню им боль! Мир несправедлив, да… Но они не заслужили!       Он лег на кровать и закрыл единственный глаз. Он не желал зла своим людям. Ни за что. Они никогда не подводили его — и он не подведет их. Плевать, какова будет цена! Пусть даже и свобода! Зато это волевое решение он принял свободно, сам.       За дверью по коридору разносился звук шагов. Кэно мог различить, кто идет, даже с закрытой дверью. Он легко узнавал отчеканенный шаркающий шаг Джарека, который при ходьбе имел привычку задирать носки вверх — стандартный строевой шаг, армейские ботинки отбивают марш. Или развязную поступь Кобры, шуршащее трение о паркет его фирменных кроссовок, неуверенный, сбивающийся ритм его шагов — только этот парень от волнения спотыкался на ровном месте. Кто проходил мимо двери? Кэно вслушивался. На человеке боевые ботинки, но они не сотрясают пол — облегченные. Ритм ходьбы быстрый, ровный — уверенные, мелкие, но частые шаги. Идущий переступает резко, будто намеренно ударяет ногой в пол со всей силы — он в нервном напряжении. Шаги стихли. Сердце человека за дверью колотилось встревожено, разгоряченное тело излучало тепло, которое Кэно чуял даже сквозь стену. И запах. Знакомый, завораживающий, возбуждающий. Как только этот запах тронул его носовую полость, пульс анархиста будто взбесился, горячая кровь наполнила сосуды мышц, все тело напряглось. Кира! Она пришла к нему! Для чего же?       — Кэно? Ты тут стены сверлил?       Он сел на пол, припав спиной к двери, но ничего не ответил.       — Открой дверь, — потребовала Кира.       Все тело Кэно нервно вздрогнуло, он резко мотнул головой, как встревоженный зверь.       — Нет!       — Что случилось? — голос Киры вздрагивал, в нем слышались нотки хрипоты, нотки задавленных слез и гнева. — Не молчи! Кэно! Говори, как есть!       — Я не выйду отсюда… — шепотом еще раз повторил Кэно.       — Что?!       Он понимал: она делает вид, что не расслышала слов, она не хочет разделять его решение.       — Я запер себя здесь. Так вам будет лучше.       — Послушай, — женщина медленно чеканила слова в неравной борьбе с нервным напряжением, — мы все погорячились, да. Это не твоя вина, Кэно, а гребаного Мавады. Его, а не твоя! Ух, как же я хотела бы сама вырезать его проклятое сердце!       Кэно разделял ее гнев. Главарь «Красных драконов» умудрился этой ночью отобрать у него все — даже самого себя, принципы и здравый разум. И даже будучи неизвестно где, а, может быть, и уже на том свете, этот испанский ушлепок фактически продолжал гадить.       — Он таки поимел свободу! — злобно и удрученно прорычал Кэно. — Он, сучий сын, ее раком во все дыры! — он закусил кулак и тяжело вздохнул. — Детка… Позови сюда Джарека.       — Нет! — сорвался отчаянный вскрик с рдеющих губ Киры. — Я знаю, о чем ты его попросишь! Но у тебя ведь железная воля — может, ты сможешь с этим жить?!       — И пусть сотни других не смогли? — не верил он, вспоминая всех, кого видел во время неудачного штурма базы «Красных драконов», этих жертв беспринципных экспериментов, в лицах и действиях которых не осталось практически ничего человеческого.       — Ты всегда был сильнее их! Теоретически ведь возможно? А Джарек никуда не денется.       — Ох, детка…       Кира молчала. Тонкий слух Кэно улавливал ее тихое, но очень тяжелое дыхание. Он даже слышал, как трепещет сердце в ее груди. Сердце… Сердце этой женщины стучало в унисон с его собственным. И это категорически не нравилось ему — ведь он только и думал теперь, что о преждевременной смерти.       — Что я могу сделать для тебя? — произнесла, наконец, Кира.       — Под моим окном в траве валяется ключ от решетки. Возьми его. И в первую очередь забери отсюда инструменты. А потом сможешь приносить мне еду и оставлять на подоконнике. Более ничем ты мне не поможешь. Я мяса хочу. Много мяса. Непрожаренного, с кровью.       Кира глубоко вздохнула, но так ничего и не ответила. Она ушла. Ее поступь уже не была уверенной и четкой — скорее, напоминала тревожную походку Кобры, спотыкавшегося на ровном месте, только шаг ее был более тяжелый, с силой ударяющий в пол нелегкой подошвой боевых ботинок. Она ушла, но Кэно казалось, что его не оставляет ее запах, тревожный и дурманящий.       Когда запах, наконец, развеялся в воздухе, сердце главаря «Черных драконов» успокоилось, дыхание выровнялось. Террорист чувствовал, что его начинало клонить в сон. Однако он так и остался в состоянии между сном и бодрствованием, потому что полноценный сон перебивали назойливые звуки окружающего мира. Сознание наполнялось беспорядочными образами, среди которых он мог различить то манящий силуэт Киры, то кровь на клинке ножа, крики и безумные глаза убитого им бездомного, запах крови, бьющий в голову, подобно алкоголю, и такой же дикий, затмевающий разум, сладостный запах тела Киры. Впечатлений было слишком много — Кэно решил, что спать сегодня ему не придется.       Жалобно скрипнула оконная рама. Анархист стиснул зубы и не смел шелохнуться, пока слышал в комнате шаги и шорохи, и это простое бездействие потребовало от него небывалого напряжения воли. Лишь когда окно снова скрипнуло и захлопнулось, он медленно встал с постели и лениво потянулся. За окном трава глухо зашуршала под ногами уходящего человека. Кэно медленно повернул голову — на подоконнике стояла тарелка с жареным мясом и бутылка темного пива. Он метнулся к окну. Воздух снова наполнился запахом Киры, но на сей раз Кэно не испытывал возбуждения — запах еды, пробуждающий и без того сильное чувство голода, перекрывал его. Аромат жареного мяса даже заставил желудок сжаться, анархист судорожно глотал неконтролируемо выделяющуюся слюну. Сплюнув несколько раз, Кэно схватил кусок мяса и жадно принялся терзать его зубами, как хищник, рыча от удовольствия. Он проглатывал сочное непрожаренное мясо, почти не пережевывая его, запивая крупными глотками холодного горького пива. Насытившись, «черный дракон» с довольным видом растянулся на кровати. Он полагал, что утоление голода и алкоголь помогут ему, наконец, заснуть, но ошибался.       Алкоголь окончательно окутал туманом терзаемый на части разум и позволил древним страстям вырваться на свободу. Кэно судорожно осмотрелся. Его начала бить крупная дрожь, в душу ворвалась безумная тревога.       — Пойман! Заперт! В тюрьме!       Кэно распахнул окно и набросился на оконную решетку, со всей силы схватившись за нее, будто пытался сорвать ее с окна. Через несколько минут он смог смириться с разумной мыслью, что усилия напрасны. Он прислонился лбом к холодной решетке, расслабившись и закрыв глаза. Внезапно слух уловил тревожный шорох. «Черный дракон» отпрыгнул от окна, как от пламени, которое обожгло руку.       — Ищут! Найдут! Миру смерть моя нужна…       Кэно плотно закрыл окно и припал спиной к стене. Он чувствовал паранойяльную необходимость того, чтобы спина была под защитой. Впрочем, никакие меры безопасности теперь не могли его успокоить. Все его тело обливалось холодным потом, дрожь не унималась, каждая мышца вздрагивала от перенапряжения. Сердце трепетало, как крылья летящей колибри, а кровь бурлила, как лава в жерле вулкана. Ему казалось, что темнота ночи оборачивается вокруг него, вцепляется в него тысячами когтистых лап, разрывая горячую плоть. Весь мир ополчился против него, тьма выставляла вперед копья ненависти тех, кто должен был скрываться в этой тьме, — врагов. Кругом враги, за стенами враги, весь мир наполняют враги. Из тьмы начали выделяться отдельные клубящиеся образы. Кэно вглядывался во тьму и видел пауков. Старая галлюцинация вернулась куда более реалистичной — тьма наступала, атаковала, окружала полчищем гигантских пауков. Анархист стоял в углу комнаты, бежать ему было некуда — он сам заколотил дверь. И ключей от решетки у него не было. Ветка мертвого тополя за окном напомнила о древесном монстре с обложки альбома «Fear of the Dark» группы «Iron Maiden». Тем не менее, Кэно снова бросился к окну по одной простой причине — там, на улице, свет одинокого фонаря у разбитой дороги разгонял ядовитую тьму. Террорист в ярости разбил стекло, его кулак прошел между прутьев решетки. Он так и застыл с выставленной вперед рукой, тяжело дыша и глядя, как по разбитому стеклу медленно ползут потеки крови. Древесный монстр за окном рассмеялся — старый мертвый тополь тревожно скрипел на ветру. Тьма исчезла, чувства сконцентрировались на ином — на боли. Кэно взревел и резко рванул руку от стекла. Он упал на пол, стащив с себя здоровой рукой жилетку и отдирая красную подкладку. Он корчился от боли на полу, перематывая подкладкой раненую руку и выдирая дрожащими пальцами из ран осколки стекла. Так он мучился до тех пор, пока боль и галлюцинации не доконали его и заставили утратить сознание. * * *       Кира не спала этой ночью. Она сидела на кухне, задумчиво глядя на силуэты деревьев и руин старой пристани за окном.       — Чай? Не похоже на тебя, — с иронией подметил вошедший на кухню Кобра.       Его длинные волосы и черно-белый спортивный костюм были насквозь мокрыми от пота — он очень устал, в одиночку закапывая труп на заброшенной стройке. Он поспешно умылся, тщательно вымыл руки и пошел к холодильнику — чувство голода после физической и эмоциональной нагрузки было сильно, несмотря на то, что Кобре пришлось выполнить грязную работу.       — Я сейчас в таком состоянии, что если притронусь к алкоголю — три к одному, что напьюсь, — с одолжением ответила ему Кира, не оборачиваясь и отрешенно помешивая ложкой остывающий крепкий каркаде.       Русый мужчина подавленно вздохнул и начал делать себе сэндвич.       — Так и… что ты обо всем этом думаешь? — неловко попытался завязать разговор Кобра.       Женщина опустила голову, чтобы огненно-рыжие пряди упали завесой на лицо, и собеседник не увидел, что горящий взгляд прозрачно-серых глаз ее потускнел, переполнился слезной грустью.       — Я не знаю, что теперь будет, — проговорила она. — И никто, наверное, не может знать. Ни шайтан, ни Аллах…       — Переживаешь за Кэно?       Кира зыркнула на него, как на последнего кретина, что, впрочем, было справедливо после такого нелепого вопроса:       — Отвали, а?!       Кобра решил, что лучше замолчать. Закончив приготовление своей сухомятки, он робко сел за стол, но тут же понял, что ему кусок не лезет в горло. В душе таилось волнение, ему хотелось быть хоть чем-то полезным, попытаться утешить Киру, хотя он и понимал, что это было не в его силах.       — Джарек хотел поговорить с Вайнером… — как бы случайно проронил он. — Только велика вероятность, что Кэно не согласится…       — Не согласится на что? — все же отреагировала Кира на его слова.       — На обследования. Может, тот немецкий доктор нашел бы способ остановить это превращение.       Женщина молча допила чай и ушла. Кобра прикусил губы, будто почувствовал свою вину. Впрочем, на самом деле его вины не было в ее тревоге, им всем было нелегко, и он хотел бы в столь нелегкое время стать хоть к кому-то ближе.       Еще раз ночь       Без любви, без тепла       В тумане призрачных грез.       Еще раз ночь,       Словно мост, ты сожгла,       И жизнь летит под откос…       — Да заткнись ты! — крикнула на него Кира, бегло оглянувшись, и скрылась в темном коридоре.       Кобра остался один. И уже в тоскливом одиночестве он допел песню, ужасно коверкая слова своим акцентом:       Я хотел тебе помочь —       От беды спасти.       Я хотел тебе помочь…       Опоздал…       Прощай.       Прости…       Он проклинал себя за то, что попытался взять на себя больше, чем мог вынести. И за слабость духа, толкнувшую его на нелепые, только портящие все попытки стать в доску своим! Кем он себя возомнил? Кобра важный и сильный член клана? Нет. Он только ученик Кэно. Салага… Практически пустое место…       Однако не все ведь было так однозначно. Кобра фактически собрал выживших здесь! Это он спас Киру, а потом и Джарека…       А, может, все решили обстоятельства? Просто повезло? Почему бы и нет…       Только вот Киру он на руках с базы выносил! И Джарека нашел он, Горец лишь оказывал помощь. Но что было бы с ними всеми, если бы Кэно сюда не вернулся? Если бы даже Джарек решился заняться делами клана… Он тоже никогда не воспринимал Кобру всерьез. Выходит, все же он — пустое место…       Если так, то сам он зря выжил! Он не заслужил второго шанса, в отличие от многих славных бойцов — Тремора, Безликого, Тасии, Призрака… Ну, пусть сейчас их всех уже нет, но Кэно всегда пекся только о Джареке и Кире. Да эти трое даже с Горцем общались ближе, чем с Коброй! И он, выходит, был среди них чужим, лишним, как пятая нога у собаки.       Этого не может быть! Не может! Ведь если бы он был пустым местом, если бы всем было на него наплевать, стал бы тот же Кэно так злиться на него за каждое поражение? Отчитывал бы за каждый промах? Да он бы давно плюнул на все это! Что же тогда?       Что же тогда? Кем он, Кобра, был для Кэно? Молодой анархист по-настоящему завидовал вожаку. Уже давно. Он убеждал себя, что это нормальная, белая зависть. Кобра так хотел стать лучше. И, надо признать, кое-что у него получалось. Он уже много чего освоил, получил немалый опыт…       Тогда почему главарь продолжал унижать его и звать «салагой»?       А чего еще хотел Кобра? Чего ждал? Разве его опыт и навыки сравнимы с таковыми у Кэно? Нет. И никогда не будут. И что, после этого он хотел, чтобы его как-то иначе звали?       Хотел. Безумно хотел именно этого. Можно было бы хотя бы признать, что он — всего-навсего преданный ученик. Вечный ученик.       Кобра перебывал в растерянности и отчаянии. Что он мог сделать? Побежать за Кирой, пытаться все объяснить? Пустая затея, она только окончательно озлобится на него. Пойти к Джареку, поторопить его связаться с Генрихом Вайнером? Да что, Джарек сам не сообразит, что делать?! Что, он, Кобра, ему советчик?! Нет, уж лучше сидеть здесь, тише воды ниже травы, не соваться туда, где он ничем не поможет. А если будет нужно, делать работу, даже самую грязную. Да, так пока было лучше. Просто плыть по течению.       Кобра взял из холодильника пиво и обреченно припал сухими губами к холодной банке. * * *       Кэно пришел в себя на утро следующего дня. Он лежал на полу, покрытом размазанной засохшей кровью, окровавленными кусками стекла и обрывками красной ткани. Рука ужасно болела, а растревоженную душу не оставлял страх. Лидер «Черных драконов» не мог распознать этот страх, как бы ни силился прислушаться к себе. Страх смерти? Навряд ли. Столько лет ходить по краю, и после этого бояться смерти? Его бросило в гнев из-за собственного предположения: с яростным оскалом, рыча, как дикое животное, он бросился на заколоченную дверь, вцепившись пальцами в доски.       — Чтоб я боялся смерти?! Да никогда! Хер ей! Никогда, сука! Я не боюсь ее! Я презираю! Не боюсь! Не боюсь…       Вдруг анархист запнулся, ошеломленно глядя на доски — на дереве остались глубокие свежие царапины, в луче утреннего света танцевала опилочная пыль.       Снова скрипнул ключ в замке оконной решетки. Изящные женские руки с тонкими пальцами отпирали окно.       — Кира! Нет! Не иди сюда! — вскричал Кэно и обнаружил, как изменился его голос — он стал еще более низким, хриплым и грубым, как глухой сиплый рев раненого хищника. Запах тела Киры мгновенно заставил всплыть ее образ в его еще размытом и мутном сознании.       Распахнув окно, Кира зацепилась руками за подоконник и, подтянувшись, запрыгнула в комнату. За спиной у нее был маленький кожаный рюкзак.       — Зачем ты пришла? — будто с мольбой осведомился Кэно, сложив руки за спиной. — Детка, я прошу тебя. Уходи. Я за себя не ручаюсь.       Кира указала рукой на разбитое окно:       — Стекло выбито, на стекле кровь. Понятно мое беспокойство?       Кэно отвернул голову, стараясь переключить внимание с образа Киры на что-нибудь иное, пусть даже на растущее чувство голода, от которого начинал болеть желудок.       — Что ты прячешь за спиной? — строго спросила Кира.       — Ничего, — недовольно буркнул в ответ Кэно.       — Что ты прячешь за спиной?! — прикрикнула женщина с упреком.       Кэно нервно ухмыльнулся, на секунду обнажив заострившиеся зубы, и нехотя выставил руки вперед. Старая чешуя уже окончательно уплотнилась, стала твердой, как броня, и почернела, помимо нее появилась новая, еще мягкая, ярко-красного цвета. Его пальцы удлинились, последнюю фалангу каждого из них покрывал прочный кривой коготь. У основания под светлыми когтями, в которые превратились ногти человека, запеклась кровь. Кэно дернул головой, указывая Кире на царапины, оставшиеся на досках. Женщина взглянула на него без страха и отвращения, вопреки ожиданиям самого анархиста, а наоборот: с сочувствием и жалостью. Кира взяла правую руку Кэно и осмотрела порезы.       — Здесь есть мелкие осколки, их нужно вытащить, — заключила она, сбрасывая с плеч рюкзак. — Сядь на кровать.       — Детка, это плохая идея, — не глядя на нее, прошептал Кэно. — Я не ручаюсь за себя.       Но женщина не хотела ничего слушать. Она молча достала из рюкзака необходимые инструменты и медикаменты. Она извлекла осколки из ран, промыла порезы и перевязала руку главаря. Руки Киры ни разу не дрогнули — она четко и уверенно осуществляла каждое действие. Только лицо выражало небывалое напряжение — она несколько раз отбрасывала назад падавшие на глаза волосы, незаметно смахивая при этом пот.       — Все, — проговорила она, поглаживая его руку. — Все, что могу. Так, правда, легче?       Кэно схватил ее за плечи и, обхватив ее губы своими, проник языком в ее рот. Кира почувствовала, что ее зубы соприкасаются с его удлинившимися клыками, а язык его холодный, будто занемевший, и гладкий, как змея извивается у нее во рту. Он целовал ее взасос и не мог насытиться, но она решительно отодвинула его от себя, закрывая покрасневшие губы ладонью.       — Не сейчас, — попросила она.       Кэно облизнулся. Он обнял Киру за талию и прильнул к ней всем телом, чувствуя ее тепло, легкую дрожь и запах. Он упивался запахом женщины, хотел вечно обладать ею. Анархист провел рукой по ее спине, опуская ладонь ниже поясницы, и резко сжал сильные пальцы. Кира тут же крепко схватила и убрала его руку со своей пятой точки, недовольно пронзая его укоризненным холодным взглядом. Кэно похотливо лязгнул зубами и с довольной ухмылкой снова попытался схватить ее.       — Этого не будет, — твердо повторила женщина и встала с кровати. — Не сейчас!       Кэно не слышал ее слов. Ее запах, казалось, стал еще слаще, он дурманил его сильнее самого крепкого напитка, самого сильного наркотика. В таком опьянении он почти ничего не ощущал, кроме растущего приятного напряжения внизу живота и в паху. Взгляд, как будто в первый раз, изучал ее смуглое точеное тело амазонки. Кэно заворожено смотрел, как по ее коже скатываются капли выступившего от волнения пота. Он вскочил, вцепился руками в ее кожаный топ и разорвал молнию, стаскивая одежду с ее тела. Женщина сопротивлялась, как могла, ее рука случайно задела его штаны, ощутив под своей ладонью горячую твердую плоть. Ее сердце взбесилось от осознания того, что никакие ее усилия теперь не смогут остановить его. Кэно сбросил с кровати медицинские инструменты, антисептики и бинт, затем повалил Киру на постель. Ее худые, но мускулистые, напряженные до предела руки уперлись в его грудь, она отталкивала его от себя, слыша его хриплое рычание:       — Моя… Моя…       «Черный дракон» схватил ее за плечи так, что она застонала от боли, почувствовав, как кожу раздирают когти. Кира ощущала горячее дыхание на своем лице и шее — Кэно ненасытно вдыхал ее запах. Он провел языком по ее шее там, где бился пульс. Что-то до боли родное было в его пропахшем сигарным дымом дыхании и колючих прикосновениях его щетины к шее, но и эти обычно приятные чувства не дали забыться и смириться с происходящим, когда нечеловеческие когти практически сдирали со спины кожу. Кэно жадно вздохнул полной грудью — воздух пах чарующе: сладостью и кровью. Он осатанел. Сорвал ремень с брюк женщины, стащил с нее оставшуюся одежду, затем сбросил собственную. Она несколько раз попыталась ударить его ногами в живот, ее пальцы погрузились в поросль на его груди, она до последнего пыталась отодвинуть его от себя, но Кэно совершенно не замечал ее усилий. Его руки до боли сжали ее небольшие груди, когда его губы снова соприкоснулись с губами Киры. Анархист полностью забылся, ему было плевать на все, для него в те мгновения весь мир в одночасье прекратил свое существование — наконец-то было просто хорошо, упоительно хорошо, сладостно. А Кира молча терпела боль, ощущая все новые царапины и ушибы на своем стонущем от напряжения теле. Вожак навалился на нее, буквально впечатав в жесткую кровать, он держал ее, не рассчитывая силы, за руки, за грудь, за горло. Несколько раз в немыслимом напряжении он вонзал острые зубы в ее плечи. Его грубые действия причиняли ей немыслимые страдания — она боялась одновременно того, что на пике этого животного наслаждения он просто убьет ее, и того, что сам Кэно, единственный человек неизменно дрогой ее сердцу, уже навсегда погиб. Когда мучительное совокупление, наконец, закончилось, Кире не хотелось ничего, кроме как быстро умереть или забыться, чтобы не осознавать того, с чем она столкнулась.       — Почему?! Ты же, твой дух… Почему?!       Ее крик заставил Кэно немного опомниться. Он встал с постели и оставил женщину в покое. Мужчина отрешенно смотрел на нее, но не понимал ее слов.       — Что ты уставился?! Ты животное! Ты хоть понимаешь, что мне было больно?! Я думала, что сдохну! Ты хоть что-нибудь понимаешь!?       Кэно отскочил к стене. Разум, наконец, прояснился. Он будто резко протрезвел, его чувства померкли, только зрение небывало обострилось. Он смотрел ошеломленными глазами на свою женщину, божественно прекрасную женщину, которую он посмел изувечить, на кровоподтеки и царапины на ее потном теле, на то, как она в изнеможении сдерживала слезы боли и гнева, лежа на изодранных окровавленных простынях. Так он отплатил ей за ее веру?! Так, как она, ведь никто никогда не верил… Кэно почувствовал такую дрожь во всем теле, будто по всем нервам раз за разом проходил разряд электрического тока. Его дыхание сорвалось, он сделал несколько глубоких резких судорожных выдохов, напрасно пытаясь отдышаться и успокоить разбушевавшееся сердце. Оно не просто билось с небывалой частотой и силой — его сжала тупая боль, расползавшаяся по всей грудной клетке, бившая даже в левую лопатку и левое плечо, а потом с каждым ударом отдавалась во всей левой руке, пронзая ладонь и пальцы. Сначала анархиста бросило в жар, потом в холод от ужаса — его жизнь, все, что в ней еще оставалось хорошего, была им самим разрушена, уничтожена в мгновение ока! В голове эхом отдавались выкрики Киры:       — Ты животное! Животное!       Кэно не осознавал, как трясутся его руки. Он понял это, когда присел у валявшейся на полу одежды и снял с пояса своих брюк клинок в ножнах. Он ловко схватил оружие, прижал холодное лезвие к предплечью, его указательный палец плавно лег на рукоять. Кэно выставил руку перед собой, протягивая нож Кире. Его лицо не меняло выражения все это время — он смотрел перед собой, его левый глаз был широко распахнут, бровь судорожно подрагивала, челюсти свело. Когда Кэно, наконец, справился с закоченевшими мышцами своего лица, он произнес всего одно слово, заставляя Киру взять нож:       — Убей!       Кира резко вскинула растрепанную голову, ее глаза расширились, у нее пропал дар речи. В один миг она перестала чувствовать боль во всем теле — просьба ударила сильнее. Кэно дернул рукой, будто настаивал на своем: «Возьми же нож!».       — Убей меня! — повторил он.       — Во имя Аллаха! Почему я?! — сипло прошептала Кира, кусая губы и сжимая кулаки.       — Мы все здесь без соплей. Помнишь? Давай, детка!       — Нет! — крикнула Кира из последних сил. — То, что ты сделал сейчас — дерьмово! Но во имя всего хорошего, что было у нас все эти годы! Это не будет моя рука.       Кэно опустил нож.       — Тогда уходи! Живо! Потому что сейчас от вида и запаха крови я снова озверею! Прости меня, детка.       Кира начала одеваться, не глядя в его сторону. Боль и злоба в ее душе граничила с безмерным состраданием и страхом. Она поспешила покинуть комнату, заперев за собой оконную решетку. Правда, когда женщина закрывала замок, руки вздрогнули — ей было больно лишать свободы того, кто ценил волю больше жизни.       Кира устало села на траву у стены дома, обхватив руками колени и понурив голову. Ей хотелось скорее пойти в душ и хорошенько помыться, смыть с себя грязную звериную похоть, но она не могла пошевелиться. Словно непосильный груз злобного рока разом навалился на ее кровоточащие плечи. Ссадины, царапины и синяки с тела не смыть водой, а уж тем более не смыть боли и разочарования с души. Кира решила закурить, чтобы хоть немного успокоить нервы. Кровоподтеки и царапины на теле пройдут — обязательно сойдут, недели через две, это ерунда. А пройдет ли когда-то душевная боль? Можно ли жить без нее в мире, который не знает жалости?       Что делать дальше? Как теперь смотреть в его глаза? Чьи это теперь глаза?       Кобра упоминал, что Джарек собрался звонить Генриху Вайнеру. Цепляется за последний шанс! Он до конца будет бороться за своего друга. А как еще быть? Поверить, что Кэно мертв навсегда? Что больше нет на свете того человека, которого они знали? Конечно, так было бы гораздо проще. Только кому нужно это «проще»?       Кира не могла даже после пережитого предать свою веру в него. Для нее Кэно оставался человеком, раненым товарищем, которому нужно было помочь. И мужественным мужчиной, которого она любила. Однако в глубине души Кира страшилась, что тешит себя иллюзиями.       Однозначно было одно — все это дерьмо происходило с ним не по его выбору, не по его воле. Во всем, что сделал Кэно, не могло быть его вины. Ублюдки Мавадо сделали это с ним. Его вины в случившемся нет. * * *       Джарек стоял у стола, перебрасывая телефон из руки в руку. Он не был уверен в своем решении звонить Вайнеру. Казалось бы, все было логично — у Кэно большие проблемы, его решения неадекватны, так что нужно узнать, можно ли что-то сделать, чтобы остановить превращение, но… Сам Кэно не просил его об этом. Как он это воспримет? Нужна ли ему помощь? Имеет ли он, Джарек, право решать за друга?       Тот человек-дракон, который прошлым вечером пришел с заброшенной стройки весь в чужой крови… Это был уже не его лучший друг и кровный брат. Джарек потер рукой ушиб на затылке — голова по-прежнему ныла навязчивой глухой болью. Каким бы агрессивным, жестоким и кровожадным, если уж откровенно говорить, ни был Кэно, он никогда бы не посмотрел на свою любимую женщину, как на частную собственность! А на лучшего друга — как на конкурента, который на эту собственность посягнул! Да Кэно в жизни не был таким! Он хотел разумной свободы. Что бы за дрянь ни бродила сейчас по его крови, это она усыпила его разум.       Джарек сжал телефон двумя руками. Надо звонить Вайнеру! Кэно нужна помощь. Надо вернуть ему облик, разум и волю человека! Человека, которого они знали, человека, который им дорог, человека, который столько лет вел их за собой.       Анархист набрал номер. Он долго ждал соединения, нервно пристукивая правой ногой. Наконец Генрих ответил:       — С кем я говорю?       — Вальтер Зайлер, — прошептал Джарек, мышцы его скул и челюстей задрожали.       — А-ах, да. Понял, — узнал его кодовое имя немец. — В чем проблема?       Джарек тревожно осмотрелся и чуть слышным шепотом промолвил:       — Ты должен приехать в Нью-Йорк. Срочно.       — Черт! Ты можешь объяснить, что там у вас, Дж… — Вайнер вовремя замолчал, чуть было не назвав настоящее имя анархиста.       — Я бы объяснил, — отвечал Джарек, беспокойно теребя свободной рукой воротник жилетки, — да только ты мне не поверишь.       Вайнер некоторое время задумчиво молчал и переспросил:       — Неужели ситуация настолько сложная?       — Ты представить себе не можешь, насколько, фриц!       — Черт с вами, попытаюсь быть как можно скорее, — пообещал немец и положил трубку.       Джарек облегченно выдохнул и вытер капли пота со щетины над верхней губой. * * *       С наступлением тьмы тревога, страх и боль вернулись к Кэно с новой силой. Его мучил вопрос, на который не могло быть ответа: «Что будет дальше?». Главарь понимал, что дальше будет только хуже. Вариант, как избежать этой участи, был лишь один. Конечно, было крайне жестоко просить об этом Киру! И вообще, если руки целы, можно не перекладывать исполнение на товарищей.       You've gotta be a hero, for one last time.       To prove through your destruction.       That killing is a great way of life…       Кэно сидел у окна и смотрел на сверкающий в холодном лунном свете револьвер. Решение пугало его. Как можно было после всего пережитого так нелепо завершить свой путь? Действительно ли только так будет лучше? Будет лучше. Он защитит своих людей. Пожертвовав собой. Он столько раз в бою был готов сделать это! Теперь это просто еще один бой.       Битый час Кэно метался по комнате, не зная, правильное ли решение принял. Однако вскоре нервное напряжение измотало его. Он взял Colt King Cobra, взвесил его в руке, так и не поднеся к виску. Нет, только не из револьвера этой испанской мрази! Террорист бросил оружие, принадлежавшее Мавадо, и вытащил из ножен верный резной клинок. На всю жизнь, неизменный эффективный инструмент, продолжение крепкой и точной руки. Он достоин сослужить эту последнюю, может быть, важнейшую службу. Кэно перебросил в руке нож, провел большим пальцем по острому лезвию и приставил холодный клинок к своей груди. Сердце забилось неистово, затрепетало, как осиновый лист — оно чувствовало, что сейчас вот-вот все закончится. Рука предательски дрожала. Кэно медленно двигал нож к себе, клинок входил в его похолодевшую плоть, по груди на массивный пресс потекла кровь. Душа застонала. Нет! Только не вот так! Нет!       Кэно уронил нож. Клинок с тонким звоном ударился о пол. Анархист расхохотался, как душевнобольной.       — А жить, сука, хочется! — проговорил он, продолжая посмеиваться с выражением боли и безумства во взгляде. — Ride on, you son of a gun! Ride on, your bleeding heart! Ride on, you play no part. Ride on, you feel no pity. Ride on, you feel no pain…       Вдруг его нелепый смех оборвался — на округу снова упала тьма. Плотная облачность скрыла диск луны, уличный фонарь, последний маяк надежды, тоже не горел этой ночью.       Сил на то, чтобы нервничать, у террориста уже не оставалось. Он устало упал у стены, забился в угол и закрыл глаза, пытаясь убедить себя в том, что ужасная тьма, окружавшая его со всех сторон, стремящаяся задушить его — всего лишь галлюцинация. И снова скрип железа заставил Кэно встрепенуться. Мужчина вцепился руками в распиленный стол, пытаясь спрятаться за ним, он закрыл глаза и прикусил губы, снова приказывая себе не двигаться, уткнувшись носом в локтевой сгиб в попытке не так сильно чувствовать лишающий его рассудка запах женщины. Он смог отделаться от напряжения до дрожи во всем теле лишь тогда, когда стонущий скрип решетки и щелчок ключа в замке повторились. Кэно открыл глаза — за окном уже никого не было, только серая сухая ветка дерева, напоминавшая кисть древнего пыльного скелета, монотонно стучалась в окно. На подоконнике ждала тарелка с жареным мясом и бутылка пива. Аромат мяса пробрал до мозга костей, что-то забурлило в желудке. Взгляд бросился на бутылку пива — в сердце снова кольнул страх.       — Кира, забери бутылку, — крикнул, подойдя к окну, Кэно и понял, что голос продолжает меняться — он становится все ниже и грубее, но слова пока еще оставались различимы.       — Что, Кэно? — переспросил внизу женский голос. К счастью, Кира все еще была рядом.       — Забери пиво. С алкоголем все только дерьмовее, — сознался Кэно.       Кира забрала пиво и заперла решетку, оставив, уходя, свой приятный сладостный запах и дым сигарет в ночном воздухе.       Главарь поел, и чувство насыщения немного ослабило тревогу. Но мучения и не думали заканчиваться. Кэно чувствовал дьявольски сильную боль в позвоночнике, плечах, руках. Он сидел у стены и не мог пошевелиться от этой вездесущей боли — она усиливалась вспышками при любом, даже самом ничтожном движении. К счастью, после оказания помощи Кира оставила ему несколько таблеток сильнодействующего обезболивающего, которые он разжевал, чтобы действие началось быстрее. Муки на некоторое время прекратились, Кэно смог добрести до постели и заснуть.       Он проснулся, запутавшись в собственных простынях, разорванных и перемазанных уже подсохшей кровью. Кэно осмотрел свое тело — и его парализовало от ужаса. Чешуя почти полностью покрыла спину и руки, появилась на груди и на животе. На плечах, на локтях и вдоль всего хребта ее пробивали острые костные выросты, еще перепачканные кровью, выступившей, когда они прорезали плоть. Кэно присел на постели, обхватив голову, запустив когтистые пальцы в волосы. Боль постепенно проходила, но вслед за ней в душу коварно вползало отчаянье.       Кто-то начал настырно стучать в дверь. Лидер «Черных драконов» что-то невнятно прорычал от недовольства, скаля острые зубы.       — Кэно, пожалуйста, открой дверь, — требовательно попросил грубый голос с немецким акцентом.       Кэно вскочил от ошеломления:       — Генрих Вайнер?!       — Открой нам дверь! — повторил немец, настойчиво приказывая.       — Не могу, чтоб тебя! — огрызнулся Кэно. — Анкерные болты зубами выгрызать, да?!       Генрих умолк. Он осмотрел дверь, будто хотел взглянуть сквозь нее. Его серьезное лицо дернулось от удивления и тревоги.       — Он сам так решил? — спросил он Джарека, угрюмо стоявшего у стены. Тот кивнул.       — Почему? — осведомился Вайнер.       — Увидишь — поймешь! — грубо ответил анархист.       — Ну, че ждете? — швырнул Кэно. — Попросите Киру отпереть окно! * * *       Вскоре Кэно сидел на диване в гостиной с Джареком и Вайнером, рядом с диваном был расположен журнальный стол, на котором стояла мощная настольная лампа. Ее свет был направлен на лицо лидера анархистов.       — Вы не соврали. Я не могу поверить в то, что я вижу! — в сотый раз повторял Генрих, осматривая его.       — Хватит светить в глаза лампой! — устало бросил Кэно, когда Вайнер, наконец, оставил в покое его зубы.       — Придется терпеть, — заявил немец. — Это же в твоих интересах.       Врач достал несколько пробирок с каким-то раствором, спирт, перевязочный материал и тонкое лезвие для скальпеля.       — Можешь повернуться спиной? — попросил он.       Кэно сел к нему вполоборота, электрический свет бросил желтые блики на черно-красную чешую и костные шипы. Вайнер срезал скальпелем несколько образцов чешуи и спилил кончик одного шипа. Наложив повязки, он поместил образцы в пробирки с раствором. Кэно злостно зыркнул на него, определенно недовольный происходящим.       — Мне еще нужно взять кровь, — деловито сообщил Генрих, доставая шприц.       Анархист расслабленно сел на диване, взявшись правой рукой за массивную металлическую пряжку ремня брюк, а левую протянул Генриху. Тот с огромным усилием, наконец, вколол иглу в вену между чешуей и взял анализ крови.       — Лучше бы ты спрятал ее подальше, и быстро, — предупредил его Кэно, уже чувствуя едва уловимый запах крови. — И че ты так пялишься?! — недовольно пробурчал он, чувствуя на себе навязчивый взгляд Вайнера. — Я человек. На восемьдесят процентов еще человек.       — Человек… Конечно… — согласно закивал немец. — Человек… Только вот процент придется уточнить.       В ответ «черный дракон» только рыкнул на него, угрожающе показывая клыки, и поспешил уйти, едва не сотрясая весь дряхлый дом тяжелой поступью нервных шагов.       — Процент ему, сука, надо уточнить! — разозленно бормотал главарь. — А не пошел бы он на хер! Пялится на меня, как на змею в террариуме — разрывается между страхом и интересом, мать его! Он ни хера не понимает! Сбежать из гребаной лаборатории — чтоб теперь пришлось запираться в вонючей комнате?! Дьявол! Какого хера я опять ничего не сказал Джареку?!       Он впервые в своей жизни надеялся заснуть и не проснуться, сам не понимая, как в одночасье докатился до такого отчаяния. Но боль во всем теле не дала Кэно расслабиться и заснуть. Спина начала ныть так, будто кто-то выдирал ему лопатки и завязывал на узел хребет. Таблеток больше не осталось — приходилось терпеть. Заснуть он смог не скоро, да и спал ужасно — слышал сквозь сон каждый шорох, улавливал биение собственного сердца, не мог не думать о боли в спине. Чтобы как-то отвлечься, террорист начал слушать скрип старого дерева. Что-то особенное было в этой жалостной музыке — она настораживала. Какую-то тоску и грусть навевал воющий плач монструозного голого тополя. Его глухой, болезненный скрип заставлял думать о том, что все не вечно. И не важно, что деревья умирают стоя — все равно и они однажды умирают. Ничто не бывает вечным. Об этом и стонал в своей горькой заунывной песне засохший тополь за окном.       Кэно показалось, что так он провел несколько часов — просто лежал с закрытыми глазами, но не погружался в сон. Потом он все же задремал, но боль не покидала его ни на секунду. Спина словно лежала на раскаленных углях. Всю проклятую, казавшуюся нескончаемой ночь.       Когда анархист открыл глаза, первым, что он ощутил, был адский голод. За окном шуршал мелкий густой дождь. Свинцово-тяжелое небо нависло над землей так низко, словно пыталось раздавить никчемную окраину города и мрачное кладбище старых лодок. Мертвая ветка тополя, стучащая в окно, намокла и выглядела еще более отвратительной, чем обычно. На улице, несмотря на дождь, стояли и разговаривали два человека.       — Так, значит, он три дня не выходит из комнаты и не ест, — говорил Генрих Вайнер. — Это ведь ты носишь ему еду?       — Да, я, — отвечала на вопросы немца Кира.       Кэно оторопел. Он пробыл в отключке три дня! Что творилось с ним?! Насколько все ухудшалось?       — И не боишься? — намекнул Генрих.       Кира недовольно фыркнула:       — Фриц, у нас такая жизнь, в которой постоянно страшно. Мы всегда на войне — умри, но сделай!       Кэно слабо улыбнулся. Слова женщины до глубины души восхищали его. У нее всегда было мужество, какого не найти иным мужчинам. И, конечно, она была права — теперь у них просто еще одна война. И в этой войне у Кэно оставались союзники.       Мужчина решил встать с постели и подойти к окну. Он сбросил на пол простыню, окончательно растерзанную в клочья и пропитавшуюся кровью. Террорист протер заспанный левый глаз и вдруг одернул руку, как от огня — чешуя появилась даже на скуле. Она была еще совсем мягкой и свежей, и прикосновение к ней взывало боль. Спину продолжало печь. Кэно хотел сесть, но тут его взгляд остановился — на мятую постель плавно лег длинный, почти пятифутовый чешуйчатый черный хвост с костными шипами по всей длине. Его край ритмично вздрагивал. Тут же Кэно осознал, отчего так невыносимо болела спина — он присел на кровати и расправил плечи, косясь на отходящие от хребта огромные кожистые крылья. Да, дьявол, реальные крылья! Хотя анатомически едва ли было верно так называть длинные выросты позвонков грудного и поясничного отделов, соединенные складками кожи. Они больше напоминали перепончатые ложные ребра, какие позволяют планировать между деревьев мелким тропическим ящерицам, именуемым летучими драконами. Сверкающая черная, будто налакированная чешуя, под которой проступали крупные кровеносные сосуды, покрывала широкие складки кожи. Человек-дракон сидел спиной к окну, и в лучах полуденного солнца, пробившегося, наконец, сквозь обложные дождевые тучи, расправленные зазубренные крылья порядка тринадцати футов в размахе просвечивались насквозь, словно сгорая изнутри алым огнем. Кэно почувствовал, что его колотит озноб. Он испытывал смешанные чувства. Он невольно восхитился таким преобразованием человеческого тела с уверенностью, что даже разработчик эксперимента не ожидал подобного; с другой стороны нахлынул неистовый страх того, что, возможно, теперь он уже окончательно не был человеком. Корчащееся в изнеможении сознание посреди моря безумия не могло даже попытаться ухватиться за мачту разума.       Человек-дракон встал и тщательно обследовал собственное тело в поисках еще каких-либо изменений. Убедившись, что больше ничего в нем не поменялось, он застегнул разодранные сзади хвостом брюки, подпоясав их ремнем, который весьма удачно лег между двух костных шипов. Кэно чувствовал прилив сил, но длительный голод все же сильно ослабил его. Ожидание становилось нестерпимым — он вышиб дверь ногой с поразительной легкостью и побежал в кухню. В холодильнике было только сырое мясо, но это его не остановило. Дракон рвал клыками мясо, его зубы тут же начали болезненно ныть — пища была очень холодной.       — Кэно, ты вышиб дверь? — ошеломленно закричал Кобра, бредя по коридору. — Перед этим ты разбил окно. Мы вообще будем заканчивать ремонт в этом доме? — задал он риторический вопрос, войдя на кухню. — Нет, это не претензия, ты, конечно, лидер клана… — он замер в оцепенении. — Твою мать!       Кобра покосился на чешую, длинные остроконечные спинные выросты и складки кожи между ними, шипастый хвост и захотел как можно скорее рвануть прочь отсюда, однако ноги не слушались его. Кэно развернулся, извившись всем телом, и гневно уставился на человека в кимоно, левый глаз его налился кровью. Ему не нравилось, что этот сопляк попытался что-то ему предъявить. Кэно схватил Кобру за горло и, подняв над землей, прижал его к стене.       — Ты мою мать не трогай, — прорычал он совсем невнятным ревом, — а то я тебе, сученок, твою прабабушку вспомню!       Дракон отшвырнул Кобру в сторону, как паршивого котенка. Тот упал на стол, сильно ударившись поясницей.       — Ты совсем сбрендил! — сползая со стола на пол и ощупывая ладонью ушибленную спину, простонал Кобра и тут же пожалел о сказанном — от таких слов Кэно совсем озверел и готов был на месте убить молодого анархиста. Главарь насел на него и принялся душить.       Его спас Джарек, услышавший его крики и звуки борьбы. Анархист явился как нельзя вовремя. Заметив случившееся, он заехал Кэно в челюсть так, что он растянулся на полу, и тогда Джарек навалился на него, пытаясь изо всех сил не позволить подняться.       Кобра встал на ноги. Спина продолжала ныть, а горло словно резали ножом, но он видел, что соратнику нужна помощь. Уже немолодой и лишенный преимущества, «подаренного» экспериментами «Красных драконов», Джарек на пределе сил боролся в неравной схватке с обезумевшим драконом. Он скалился, покраснев и вспотев, его напряженное лицо напоминало маску демона. Кобра схватил со стола пивную кружку из толстого стекла и разбил ее об голову Кэно. Вожак потерял сознание.       — Похоже, ты перестарался, — Джарек провел рукой по волосам товарища, и на его ладони остался след крови. — Ты ему голову разбил.       Он припал ухом к покрытой черной чешуей груди кровного брат. Убедившись, что Кэно дышит, Джарек стащил с края кухонной мойки полотенце и попытался остановить кровь. Кобра с ужасом осознал, что то, что он сделал, было весьма серьезно. От вида густой липкой крови на пальцах Джарека ему сделалось страшно и дурно.       — Боже Праведный! Вайнер! — закричал во все горло Джарек. — Помоги! Вайнер! * * *       Получив аванс от правой руки главаря анархистов, Вайнер воспользовался своими связями, и коллеги помогли ему доставить человека-дракона в секретный центр медицинских исследований на территории штата. Кэно вовремя оказали помощь, травма, нанесенная Коброй, не представляла серьезной угрозы, чего нельзя было сказать о результатах опытов на базе Мавадо. После множества обследований, перепроверенных несколько раз, Генрих наконец-то обнаружил причину изменений в организме.       — В его крови была обнаружена очень высокая концентрация неизвестного вещества. Точнее, это смесь нескольких веществ, и действие каждого из них отдельно взятого на организм уже само по себе выглядит невероятно. Мы установили, что именно это вызвало изменение метаболизма, заставило клетки мутировать. Мы условно называем эту смесь «герпетин». Может, звучит примитивно, но мы не маркетинговая фирма. Хотел бы я узнать, где этот ваш гангстер-тореадор добыл такую занятную вещь, но, видимо, не судьба. Проблема в том, что для получения подобного результата герпетин нужно постоянно вводить в кровь, увеличивая дозу, иначе преобразования сойдут на нет, и организм плавно вернется в свое прежнее состояние. Прошло уже много времени — он должен был остаться человеком. Откуда герпетин в его крови, мы пока не установили.       — И это все? — недовольно уточнила Кира, выслушав доклад врача. — Чем же ты ему поможешь?       — Пока не знаю. Сегодня сделали еще одну биопсию. Я обнаружил в его организме опухоль.       Киру охватила оторопь, когда в мыслях непроизвольно всплыла единственная ассоциация: «Рак». Кровь ее похолодела от страха. Она не могла и представить, как Кэно отреагирует на такой вердикт, когда собственное тело предает тебя. Медленная смерть в больнице — самая уродливая насмешка судьбы над человеком, который не боялся даже самой страшной смерти. В бою, или под пытками, мордой в грязь — и в Вальхаллу! Как угодно, но только не вот так…       — Не спешите отчаиваться, — попытался утешить ее Генрих. — Биопсию делают в сотнях случаев. Может, это просто какой-то побочный эффект. К чему я, собственно, и склоняюсь.       Кира отвернулась к стене, закрыв лицо руками. Вайнер же ушел из кабинета — его позвал его старый друг и коллега, ученый родом из Югославии Бранко Зорич. Это он проводил биохимическую экспертизу проб тканей.       — Результаты меня, мягко сказать, потрясли, — сообщил Зорич. — В клетках этой «опухоли» содержится огромное количество герпетина. Похоже, ее клетки как раз и синтезируют это вещество…       — Ты гений! — воскликнул Генрих, на него снизошло озарение. — Теперь я все понял! Это и есть источник герпетина! Это железа, вживленная в организм!       — Значит, ты нашел выход? — поинтересовался Зорич.       — Нужно удалить ее, — сказал Генрих Вайнер. — Тогда все эти мутации пройдут.       — Надеюсь, ты осознаешь, что для достижения таких результатов, такого разрастания костной ткани — просто за гранью реальности, черт возьми! — они вживляли чужеродные клетки не в одну область? — уточнил югослав. — Все «лишнее» придется удалять хирургически.       На лице Вайнера на миг обозначилась надменная улыбка:       — Я справлюсь.       Бранко Зорич кивнул. Генрих вернулся к Кире и объяснил ситуацию.       — Значит, он спасен! — вскрикнула она от радости. — Слава Аллаху!       — Сейчас сообщу ему, — пообещал немец.       Он подошел к белым дверям изолятора, закрытого на кодовый замок. Врач ввел код, и створки дверей бесшумно разъехались. Вайнер вошел в изолятор. Он стал чутко вслушиваться в сиплое рычание, еле различая человеческие слова:       — Я чувствую… Чувствую… Это сила… Во мне… Мне нужна эта сила!       — Ты же хотел избавиться от этого! — крикнул Генрих.       Дракон развернулся и ощетинился. Щель зрачка кровожадно сузилась.       — Нет! Это моя сила! Моя свобода! Свобода!!!       Он кинулся вниз из окна, даже не почувствовав, как разбилось стекло — чешуя была прочна, на ней не осталось ни царапины. Сердце анархиста замерло. У самой земли дракон расправил крылья и, инстинктивно поймав поток, взмыл ввысь. Прохладный и свежий ночной воздух наполнил легкие. Дракон планировал, набирая головокружительную скорость, ветер ласкал его холодную чешую. Улицы внизу были пустынны — ни души. Тем не менее, дракон полетел за город. Он не знал, что, стоя у разбитого окна, огненно-рыжая женщина с ледяными глазами провожала полным боли взглядом того, кто когда-то — еще совсем недавно — был человеком по имени Кэно.       Дракон складывал и вновь расправлял складки кожи между спинными выростами резкими, частыми рывками и поднимался все выше. Там он ощутил, как душен стал разреженный холодный воздух. Но он продолжал подниматься ввысь, точно пытался долететь до серебряного диска луны. Вдруг дракон сложил крылья и камнем упал вниз, вновь расправив их у самой земли. С замиранием сердца он играл с этой жизнью, насмехаясь над законами физики, вопреки которым взмыл в небеса. Вот она — свобода, поправшая законы природы и здравый смысл! Лети, куда хочешь! Живи, как хочешь! Ты никому ничего не должен! Никто не вправе управлять тобой — ты неприрученный зверь! Он упивался обретенной наяву властью над своими многолетними ночными кошмарами.       Дракон ловил потоки воздуха и летел наперегонки с ветром. Он был счастлив. Счастлив чувствовать себя вольной птицей, недостижимой для бурь. Прощай, былая темная, как старый дремучий лес, жизнь вне закона!       Вдруг дракон замер на месте, завис в воздухе, неистово совершая частые ритмичные махи крыльями до вспышек боли в позвоночнике, до тянущего жжения во всем торсе. «А что дальше? — задался он простым на первый взгляд вопросом. — Что теперь? Другая жизнь? Куда лететь? Есть ли место на гребаной Земле, где за мной не будут гнаться? Я все еще остаюсь человеком. Тем человеком, которого ищут. Живым или мертвым… Найдут! Убьют! Миру смерть моя нужна».       Да и что будет, если он найдет спокойное, тихое, укромное место, где можно жить и ничего не опасаться? Там он обретет свободу. Но только не покой. Ведь он был человеком. И рядом с ним были люди, которые были ему так дороги. Больше жизни дороги. И это чувство общности с кем-то себе подобным было таким человеческим… До мозга костей человеческим. Он не зверь. Но скоро совсем станет им. И тогда…       Он не сможет вернуться к дорогим соратникам уже никогда. Будет жить отшельником-рептилией, вдали от всего враждебного мира, а от одиночества на закате своих дней сойдет с ума. Эта свобода окажется одиночеством. На хер такую свободу!       Неизвестно, что трепетало чаще — крылья или сердце черного дракона. Он летел к дому анархистов в Статен-Айленде. Там было его убежище — маленькая грязная комната с решеткой на окне. Решетка забирает чувство свободы, но она защищает. Входная дверь была открыта, на пороге сидел и курил молодой светловолосый мужчина в черном кимоно и черных тактических перчатках. Кобра вздрогнул и выронил сигарету — дракон приземлился прямо перед ним. Он опустил громадные крылья, его хвост вздрагивал и извивался. Мужчина в кимоно отскочил в сторону — черный дракон вошел в помещение и направился к своему логову. Там он сел у стены, сложив за спиной разросшиеся складки кожи, и закрыл глаза. Здесь было не так тревожно.       Кобра звонил Кире. Она незамедлительно приехала. Без вопросов.       Женщина не боялась. Она вошла в комнату с выбитой дверью и разбитым окном. Кэно сидел в углу. Кира внимательно окинула его взглядом — с виду он был здоров, не ранен.       — Кэно. Что с тобой? — прошептала она. — Почему решил вернуться? Что-то случилось?       Дракон помотал головой.       — Тогда чего такой угрюмый? Что тебя тревожит?       Черный дракон попытался ответить, но кроме рычания Кира ничего не могла разобрать. Отдельные слова проскакивали в хриплом реве, но объединить их в рассказ не получалось. Тогда он нашел другой выход.       Кэно открыл один из ящиков разгромленного письменного стола и достал диск Брюса Дикинсона, солиста и лидера «Iron Maiden». Он дал диск Кире и показал, какую песню поставить. Они вместе пошли в спальню женщины, где она включила запись — дракону пользоваться компьютером мешали когти.       For too long now       There were secrets in my mind.       For too long now       There were things I should have said.       In the darkness, I was stumbling for the door       To find a reason, to find the time, the place, the hour.       Waiting for the winter sun, and the cold light of day…       The misty ghosts of childhood fears…       The pressure is building and I can't stay away…       Припев Кэно попросил перемотать. Очевидно, он не был важен. Кира продолжала слушать:       Where I was       I had wings that couldn't fly.       Where I was       I had tears I couldn't cry.       My emotions frozen in an icy lake —       I couldn't feel them until the ice began to break.       I have no power over this, you know I'm afraid…       Кэно жестом показал ей выключить песню. Он смотрел в самую глубину свинцовых глаз Киры с густыми черными ресницами, поникшими в печали.       — The tears of the dragon, for you and for me, — проговорила она с тоской и болью. — Ты все еще рвешься на волю?       Кэно отрицательно помотал головой, глаза его вспыхнули чем-то вроде страха.       — Отчего же?       Он попытался ответить, но Кира не разобрала ни слова в хриплом ревущем рычании, вырывавшемся из его гортани. Она покачала головой и развела руками:       — Прости. Не могу понять твои слова…       Он схватил лист бумаги и карандаш, но и написать не мог — пальцы не слушались его, отросшие еще больше грязные когти не давали ничего сделать. Он бросил и эту затею и указал Кире на себя.       — Хочешь объяснить?       Кэно кивнул, прорычав что-то, отдаленно напоминающее: «Да». Он ударил себя ладонью в грудь.       — Так… Ты… — пыталась понять Кира, — что дальше?       Кэно провел большим пальцем по своей шее. Кира нервно выдохнула.       — Зарежут?       Кэно кивнул, показывая: «Да, ты догадываешься». Он еще раз повторил свои действия — указал на себя и провел по шее когтистым пальцем.       — То есть, тебя убьют? — Кира убеждалась, что уловила ход его мыслей. — Тебя найдут и убьют? Ты этого боишься?       Кэно закрыл глаза и еле заметно кивнул в знак согласия. Он вернулся в свою обитель и сел на пол, что-то грозно рыча сквозь зубы — скорее всего, он бранился.       — Боишься… — прошептала Кира, взяв его за плечи. — Я понимаю. Ничего, верь мне. Здесь тебя не найдут.       Он отвернулся. Он не хотел, чтобы его жалели.       — Ты согласишься на медицинскую помощь? — спросила Кира.       Кэно решительно закивал. Он устал быть зверем. Ему хотелось снова жить по-человечески. Кира чутко обняла его и пригладила его взъерошенные грязные волосы.       Ее тепло, аромат ее тела, огненный цвет ее рыжих волос, ее страстные глаза, мягкие алые губы, истинно женственный силуэт — все это не давало Кэно покоя. В уме он нашел хитрую уловку. Кэно вздернул голову вверх, будто что-то заметил за окном.       — Что такое? — Кира встала посмотреть, что же его встревожило, но за окном не было ничего, кроме старой разваленной пристани, недостроенного отеля и мертвого корявого тополя, настораживающе скрипящего так, точно он вот-вот упадет.       Кэно встал и подошел к Кире, его руки ласково обняли ее талию. Он прижался к ней всем телом. Женщина испугалась и попыталась отойти, но дракон обвил хвостом ее ноги и окутал ее плечи развернутыми широкими крыльями. Руки Кэно переместились выше, на грудь Киры.       — Нет! — вскрикнула она, прекрасно помня, как обернулась в прошлый раз внезапная страсть, но террорист приблизил губы к ее уху и прорычал что-то вроде:       — Нет страха…       Кира глубоко вздохнула и закрыла глаза. Он осторожно, как только мог, снял с нее одежду, почувствовал мягкое тепло женского тела, на котором он оставил свой запах, а запах женщины остался на его теле. Этот обмен запахами сейчас был подобен признанию в любви для него, и Кира, похоже, тоже ощущала это. В этот раз ей не было больно. Она чувствовала, как он боится причинить ей страдания, и сама оказывала ему содействие, направляя его. Кэно держал ее, как самое ценное сокровище во Вселенной. Кира грезила, что летит над землей в багряных лучах заката, над облаками, наполненными золотом света заходящего солнца, в объятьях черного дракона, и этот момент был одним из самых счастливых в ее жизни. * * *       В центре медицинских исследований Кэно вернулся в здравое сознание только спустя месяц после всех проведенных операций. Хирургические вмешательства были крайне сложными и опасными, после них лидеру анархистов сделали полное переливание крови. Кроме того, Вайнер исправил все неполадки выведенного из строя кибернетического имплантата — и Джарек прибегнул ко всем ухищрениям, что только были в его арсенале, чтобы уболтать немца сделать это бесплатно, «в рамках гарантии». Кэно очнулся через двенадцать дней после этого, но прошел еще почти месяц, пока он стал соображать, что происходит с ним и в окружающем его мире. Что творилось с ним все это время, он не помнил, но его мучили страшный бред, галлюцинации, бессонница, беспричинная тревога и необоснованные страхи. Он не помнил, как наносил себе увечья — расцарапывал когтями, которые тогда еще не исчезли, кожу до крови, пытаясь содрать чешую. Кэно лежал в страшной лихорадке, его кидало то в жар, то в холод, он страдал от бредовых видений и кошмарных сновидений. Он снова видел, как падает со спины дракона в пропасть, только у края пропасти появился какой-то человек с длинными черными волосами, в ночной темноте не было видно его лица, только слышался сиплый злорадный смех. Кэно позже предполагал, что это был забытый образ Морихея Уехибы… Также часто ему казалось, что он шел к какому-то азиатскому храму на высокой горе. Кровавое небо резало глаза. Только храм был озарен белыми лучами светила, плывущего за горизонт. Вскоре Кэно понимал, что ему приходится идти вброд через реку, берегов которой не было видно, а храм не становился ближе, сколько бы он ни шел. В один миг Кэно опускал голову, чтобы взглянуть себе под ноги, и понимал, что идет по колено в крови… Снова и снова ему мерещились пауки, которые окружали со всех сторон, не оставляли выхода и кусали его, и каждый укус был больнее предыдущего до того, что Кэно невольно посещали мысли о смерти… В лихорадке жар, как вампир, высасывал все силы. Запутанные, беспорядочные, бредовые мысли сильно утомили его воспаленное воображение. Но разум, в конце концов, вырвался из плена безумия. Изолятор, вид за окном, одежда на стуле возле кровати приобрели знакомые очертания. Кэно здраво осознал, где он находится и почему. Он осмотрел свое тело: чешуя исчезла, но на бинтах еще рдела сочащаяся из ран кровь. Он взглянул на свою кисть: когтей больше не было, на их месте снова были обычные человеческие ногти, пальцы стали снова нормальной длины. Кэно заулыбался. Он с восхищением всматривался в линии на ладони, завитки отпечатков пальцев, волосы на предплечье, проверял подвижность суставов, любуясь собственным вновь обретенным телом.       — Изучаешь свою волосатую лапу… Ты можешь поверить в это? — спросил тихо вошедший Генрих Вайнер, увидев, как Кэно обследует свою руку.       — Нет, — хотел ответить анархист, но почувствовал дикую боль в горле.       — Не пытайся говорить, — предупредил врач. — Тебе исправляли хрящи гортани — боль пройдет не скоро. Но шрамов у тебя не останется, кроме старых, обещаю. Уж не знаю, когда я успел заняться благотворительностью во имя благословенной анархии, но глаз мы с твоим другом тоже исправили. Скоро у тебя все будет по-старому.       Кэно улыбнулся, обнажив желтоватые зубы, которые снова стали ровными, а не острыми. * * *       Оправившись после всего пережитого, Кэно предложил Кире вместе съездить в Квинс и зайти в бар «Valhalla».       — О-о, салют выжившим анархистам! — торжественно прокричал Горец, потрясенный их возвращением. — Я грешным делом подумал, что вы дружно сыграли в ящик. Считай, погода ни ответа, ни привета! Что будут пить «Черные драконы»?       — Пиво, — ответил Кэно с улыбкой. — Наконец-то снова могу себе позволить.       Кира улыбнулась и кивнула, дав понять, что будет то же самое. Женщина была в высоких сапогах, брюках из красной кожи, черной рубашке и с красно-черным платком шемахом на шее. Кэно же был одет в белые денимовые брюки, заправленные в тяжелые ботики с ножнами для верных клинков, и плотную белую куртку без рукавов, а его шею до самой челюсти закрывал шемах защитного цвета.       — Так чем вы занимались? Воевали в Ираке? — рыжебородый шотландец в черном килте и темно-синей рубашке-безрукавке усмехнулся. — Вы похожи на моджахедов!       — Заткнись, Горец, — бросила Кира, но не стала говорить, что у главаря «Черных драконов» до сих пор болит горло, зная, как Кэно не терпит жалости. Она просто сердечно обняла вожака, погладив его плечи.       — От тебя до сих пор пахнет госпиталем, — грустно отметила она. — Медицинским спиртом, йодом, еще какой-то дрянью…       — Ничего, детка, — усмехнулся Кэно. — Пройдет неделька — и от меня снова будет пахнуть, как раньше: вискарем, сигарами и бензином. Байк охренителен! Закурим? — предложил он Кире, вытащив старый золотой портсигар с выгравированным гербом «Черного дракона».       — Похоже, теперь все будет по-старому, — улыбнулась женщина, взяв сигару.       Горец принес две кружки пива с пышной пеной, плеснувшей на стол через край. На сцене бара снова играли «Iron Certain». Они исполняли песню «Пепел на ветру», под которую Кэно и Кира когда-то танцевали в этом баре. В зале тогда царила темнота, мрак был засыпан огоньками поднятых в воздух зажигалок. Рядом танцевали Тремор с Тасией, Джарек с безумной золотоволосой воительницей Валькирией, и еще несколько пар. Кира заворожено следила за танцем огней зажигалок в руках анархистов. Кэно целовал ее, долго, пылко, страстно. Сейчас они оба хотели, чтобы все это повторилось, но… не было ребят с зажигалками, не было больше старых боевых друзей, танцевавших рядом. Был только Горец и рок-коллектив с не очень хорошо настроенными инструментами.       — Не будет, — резко возразил анархист Кире на слова: «Все будет по-старому».       — Но ведь можно забыть все это, как страшный сон? — сказала женщина, намекая на минувшие мучительные для них события.       — Нельзя, — отрицал Кэно и задумчиво пояснил: — Когда все это произошло — превращение и все такое, — я взглянул в собственную душу. Впервые глубоко, по-настоящему — это, сука, не ЛСД или мескалин. Детка, я был в шоке — какой бардак там творится! И как я жил со всем этим… Может, потому у нас все и пошло так, через задницу…       — Но ты по-прежнему можешь сказать, что веришь судьбе и ничего не стал бы менять, будь у тебя вторая жизнь? — спросила Кира.       — Конечно. Такое прозрение, мать его, стоит жертв. Но с тобой грубо вышло…       — «Рашид» принимает извинения, — усмехнулась Кира, похлопав его по плечу, припоминая знакомство в Афганистане, которое тоже вышло грубым. — Однако то, как ты принял все это, с чем столкнулся в себе — это стоит зависти.       Кэно понурил голову:       — Дьявол, я никогда не думал, что не смогу убить себя! Мать моя женщина! Видимо, недостаточно страдал.       — Любовь моя, для меня… Для нас бесценно, что ты живой. И я — думаю, как и многие — не вижу ничего зазорного в страхе смерти, — попыталась утешить его Кира. — И я не просто так сейчас говорю, это не преувеличение. Серьезно, могу поклясться на Коране… Хотя, после стольких лет едва ли это будет убедительно выглядеть.       — Детка, я всегда знал, что мир не охренителен, и жизнь нелегка. Понятное дело, это гложет меня. Не то, чтобы я боялся смерти… Как тявкнул один умник в древности: «Не стоит бояться смерти. Когда мы есть — ее еще нет, а когда она есть — нас уже нет». Я не боюсь смерти. Вот только жить хочется. Несмотря ни на что, все равно, не поверишь, как хочется! Одно скажу тебе честно: то, что случилось, изменило меня навсегда.