***
Понедельник — день тяжелый. Не для всех, конечно. У кого-то график работы, к примеру, два через два, а кто-то — Дима Позов в первом семестре, и пар по понедельникам у него нет. Но для Антона тяжелый, а этот — тем более. После того чудесного (вообще, сука, нет) сна еще часа три точно Шаст не мог уснуть, а как только вернулся в царство Морфея, прозвенел будильник, оповещающий о приходе очередного прекрасного (тоже нет) дня. Короче, выспаться не вышло. А Арсений Сергеевич, походу, спал прошедшей ночью прекрасно: вон, сияет, как наполированный чайник. И это первый урок. Его Антон, к слову, хотел прогулять, и у него было целых два весомых аргумента: во-первых, Литературу Шастун не сдает, поэтому нахрен она ему не сдалась, а во-вторых, Литературу ведет Арс, а Арс Антона сейчас вот невъебически бесит. Но у мамы Антона был тоже весьма весомый аргумент в виде пиздюлей за прогул. Пиздюли победили. Так что Антон сидел на Литературе и прочих уроках и раздражался. Опять же к слову, раздражало Шастуна сегодня почти все, что было хоть как-то связано с Арсением Сергеевичем. Бесила его очередная идеально выглаженная рубашка, бесил этот смех при разговоре с Сергеем Ивановичем перед дверью в учительскую, бесила тупая красная нитка на левом запястье. А еще больше бесило то, что Арсений Сергеевич, мать его за ногу, уже на полтора часа задерживается после последнего урока. Все нормальные учителя уже свалили со своей любимой работы и спокойно отдыхают дома, а этот с муравейником в жопе никак не выходит. Вы только не поймите превратно, Антон не не может перестать думать об Арсении после того сна, он не хочет его поцеловать, и, Боже упаси, не просто хочет его. И сон тут даже вообще не при чем, Шаст с той пятницы планировал Арсения отловить и провести разъяснительную беседу на тему того, что вел себя Арс как мудак, и делать так больше не стоит. Ну серьезно, весь месяц держал Антона за идиота. Приятного в этом мало, между прочим. Начинать разговор на перемене со своим классным руководителем с фразы «Ты, блядь, ахуел в край, Попов!» — идея не лучшая, именно поэтому Антон все еще морозит жопу на ступеньках, вспоминая слова учительницы истории о том, что история, сука, циклична. Шаст до этого и подумать не мог, что это работает не только в глобальных масштабах и в промежутках меньше десяти лет. Историю, к слову, Антон тоже любил не сильно. В голове Шастуна боролись два начала. Первое говорило, что нахуй пошел Попов, Антон и так ждать заебался. Второе твердило о том, что «Ну ты че, Тох, зря полтора часа проебал, что ли?». Второе пока что лидировало с небольшим отрывом, но ключевым здесь было именно что «пока». — Шастун, ты что тут сидишь? — Раздался какой-то больно уж радостный голос для человека, проторчавшего в школе с восьми утра до половины шестого вечера, над Антоном, и парень еле сдерживался, чтобы прям сейчас не начать крыть своего долгожданного матами. — Жду, Арсений Сергеевич, — натянуто улыбаясь, поднял голову Шаст. — У моря погоды? — Да вы юморист. — Антон подтолкнул себя рукой и поднялся, потом штаны отряхнул (скорее по привычке, нежели с целью смахнуть пыль) и рюкзак на спину закинул. — Я вас жду, Арсений Сергеевич. — Меня? — Переспросил мужчина и улыбнулся. — Вас, — уверенно кивнул на это Антон, — можно вас до дома проводить? Арсений еще сильнее расплылся в улыбке. И вот снова эти клыки. Он их что ли специально точит? — Прости, Антон, учеников в дом не вожу. Это уголовно наказуемо. А Антон за это время успел и забыть про репертуар пошлых шуток Арсения Попова, который выстреливал не постоянно, но частенько. И Антон бы кинул в ответ что-то по типу шутки про то, что скорее посадить могут его самого за изнасилование или что-то в этом роде, дабы принизить мужское достоинство напротивстоящего, но Антон сначала должен вставить пиздюлей, особенно если брать во внимание тот факт, что Арс продолжает свою тупую игру без цели и смысла. — Я хотел с вами посоветоваться в одном вопросе. Выдержав небольшую паузу, с серьезным лицом Попов поправил воротник своей рубашки, кашлянул в кулак, посмотрел на наручные часы и все же выдал в ответ: — Ну если посоветоваться. Шастун не понял, сарказм это или нет, но предположил, что не сарказм, и поплелся вслед за выходящим из ворот школы педагогом. И только поравнявшись с Арсом Антон понял, что он — идиот. Не Арс, а Антон, хотя и Попова взрослым здравомыслящим человеком назвать можно только с большой натяжкой. Причиной такой самокритичности было то, что за почти два часа ожидания Шастун так и не придумал для своего монолога или же завязки диалога ничего кроме огромного количества существующего и не очень мата, а это проблемка. В принципе, с вышеназванной фразы, которая «Ты, блядь, ахуел в край, Попов!», разговор начать уже можно, но Арс же теперь его классрук как-никак, и родителей в школу вызвать может, а Антон пока и весомой причины для мамы, почему он с нихуя покрыл своего педагога матом, тоже не придумал. Надо бы как-нибудь осторожно, плавненько так подвести к теме. Ну или же начать разговор с фразы «Вы, блин, обнаглели в край, Арсений Сергеевич!». Так хотя бы без мата. Но без мата не интересно: не так эмоционально. — Так что вас гложет, Шастун? — Прервал, ухмыльнувшись, мыслительный процесс мужчина. Антон отмер. — Меня? — с какой-то опаской уточнил он. — Ну не меня же. — А должно, Арсений Сергеевич. Антон сам не в курсе, откуда на него свалилась небольшая доля наглости, но он ей сейчас очень благодарен. Нет, серьезно, ее по жизни периодически так не хватает. В столовой, к примеру, когда какой-то имбецил толкается вперед тебя, а ты стоишь, вроде как, возмущенный, но при этом нихуя не делаешь, потому что «Ну я ж на биологию, а Екатерина Михайловна сама постоянно опаздывает» или что-то в этом духе. Попов резко остановился, и немного задумавшийся Антон в него чуть не врезался. Арсений на пятках развернулся и голову поднял так, чтобы Шасту прямо в глаза посмотреть. Ну вот опять. У Антона от этих глаз и их выразительности крыша ехать начинает. Еще и ресницы эти, такое чувство, что со временем только гуще ставшие. — Извините, но с чего бы? Антон от прямого взгляда мужчины уже начал сомневаться в своих суждениях и грешить на Поза. Сердце ушло даже не в пятки, а куда-то под землю, и, наверное, даже достигло другого полушария. В голове начали судорожно метаться мысли, как бы так сымпровизировать, чтобы из этого положения красиво выйти, как чужие губы вновь начали расползаться в широкой хитрой улыбке, оголяя белоснежные зубы. После этого все мыслительные процессы в голове Антона остановились, и на ум снова начали всплывать трехэтажные маты. — Хитрожопая ты жопа, Арс! — Выбрал самое приличное из того немаленького списочка брани Антон. — Тавтология, Шастун. — Арсений, не выдержав, уже в открытую заржал, разве что пополам не сгинаясь, а Антон стоял полный возмущения и смотрел на этого идиота, бьющегося в какой-то агонии. — Ты сейчас в точности как Моаи, только рот еще открытый, — немного подуспокоившись, донес информацию до Антона мужчина и напоследок пустил смешок себе в кулак, продолжая улыбаться. — Какого х… — Ну Антон, при учителе, — продолжал сиять Попов. — … лешего. Ну блин, ну Арс, ты же взрослый человек, а ведешь себя хуже, чем я! — А ты у нас плохой мальчик? В мечтах у Шаста уже свернуть Попову челюсть, чтобы он перестал лыбиться и нести хуйню. Но это уголовно наказуемо. А жаль. — Ты ебнутый, Арс. К великому удивлению Антона вместо фразочки по типу «Сочту за комплимент!» Арсений лишь глаза закатил и головой покачал. Правда, следом же улыбнулся на правую сторону. И нет, Шаст не считает это милым, и сердце у него на долю секунды не замерло. — А ты — лгун, Шаст. — Антон недоверчиво изогнул бровь. — Где мои поцелуи? — Какие, в жопу, поцелуи? — Можно и в жопу. — И снова улыбнулся. Сука, Арсений постоянно сводит Антона с ума. Раньше — от любви, а сейчас просто сводит. А Антону еще восемнадцати даже нет, у него гормоны и юношеский максимализм. Еще и сегодня в добавок ко всему недосып, отвратительное настроение и расшатанная нервная система, поэтому после этой тупой шутки Шастун чутка вспылил, схватил Попова за грудки и в стену ближайшего дома толкнул. А Попов и не сопротивлялся, и в глазах у него ни страха, ни шока не было — только какой-то озорной огонек проскакивал, а губы продолжали растягиваться в улыбке. Невольно, Антон вспомнил свой сон. Он смутился и немного ослабил хватку, но раздражение никуда не исчезло. — Ты можешь по-человечески на вопросы отвечать? — Хмуря брови и надеясь, что полное серьезности лицо хоть как-то подействует, спросил Антон. — Ну, — развел руками Арс, — какие вопросы — такие и ответы, — и вновь ухмыльнулся. — Так не помнишь? — Что, блин, не помню? — Это. — Антон не совсем понимал, о чем говорит Арсений, ровно четыре секунды. Именно столько понадобилось Арсу, чтобы схватить Антона за воротник рубашки и рывком притянуть его к себе. Губы коснулись губ, и зубы немного ударились друг о друга, разбавляя смущение и адреналин отдающей куда-то в виски болью. Продолжалось это тоже недолго — вскоре Арсений неспешно оторвался. Он медленно поднял ресницы и снова улыбнулся на одну сторону (на какую именно, Антон не сообразил), заглядывая Антону прямо в глаза. — Еще четыре. После этих слов Попов вывернулся из-под заметно ослабших рук, отправил воздушный поцелуй на прощание и свалил в закат, оставляя красного, как рак, Антона стоять в полном одиночестве с дергающимся глазом.***
На следующий день, когда Арсений Сергеевич переступил порог кабинета, челюсть отвисла не только у Антона, но и у всех находящихся в классе. Как бы сказать, одет был Попов немного экстравагантно для учителя: неоново-желтые кросовки, рваные джинсы в обтяжку с голыми щиколотками, белая футболка (самое адекватное из этого прикида), какая-то невъебически странная джинсовая куртка с огромным количеством карманов и потертостей и крупные оранжевые солнцезащитные очки. — Простите за опоздание, — беззаботно вместо приветствия кинул учитель и присел на свой стул, закинув ногу на ногу и облокачиваясь о спинку стула. Сказать, что Антон был в ахуе — ничего не сказать, а ведь он от вчерашнего еще не отошел. Арсений Сергеевич осмотрел весь класс и взглядом остановился на Антоне, все еще сидящим с приоткрытым ртом. Попов внимательно уставился на Шаста, а затем подмигнул ему, снова расплываясь в озорной улыбке. Такими темпами Антон не доживет до своего совершеннолетия.