Сборник всего, что трогает душу

Чонгук никогда не мечтал быть самураем, иметь хозяина, чтобы потом долгие годы доказывать ему свою преданность, танцуя на поле боя с нагинатой в руке. Но, к несчастью, он был рождён в семье прославленного воина, о чьей отваге слагали легенды. И чтобы не портить репутацию своего клана, в раннем возрасте он был вынужден принять в дар два деревянных меча и согласиться на каждодневные тренировки, которые повлияли не только на его физическое состояние, но и психологическое. Так, уже в пятнадцатилетнем возрасте, юный Чонгук принял кодекс бусидо. Он с интересом наблюдал за тренировками своего отца, искренне верившего в свой путь, в своего господина, который посылал его на самые опасные задания, тем самым приравнивая его к не более, чем обычному наёмнику. Чонгук тайно ненавидел за это хозяина, но не смел выражать свою неприязнь открыто, в таком случае наказание получил бы не только он, но и человек, занимавшийся его обучением и воспитанием. Господин Шень со своим грузным телом обожал демонстрировать всем свою силу, он стоял на стене своей крепости и следил за ходом сражения, марая руки только во время обеда. Но с другой стороны, если бы Чонгук не стал самураем, он никогда бы не встретил своего наставника, самого благородного человека, которого мог только знать. Сокджин, в своём неизменном белом одеянии из дорогого шёлка, привезенного из-за моря, сам предложил свою кандидатуру на роль учителя, и никто не смел встать у него на пути, слишком велик был страх. Он убивал, не надевая доспехов, его тёмные кудри были собраны в изящный пучок, закреплённый заколкой из чистейшего золота, как будто говорящей о том, то он являлся далеко не самым простым самураем, даже несмотря на то, что его родители также находились в подчинении у хозяина. Поговаривали, что однажды сам господин Шень преклонялся перед ним за его заслуги и бесстрашие. Человек всегда боялся смотреть смерти в глаза, а Сокджин перед ней облачён, словно в саван. Как будто он всё время ждал её прихода, ждал пока его белоснежный сокутай окрасится в кроваво-красный. — Не подавай руки гневу, Чонгук. Гнев жаден, если ты убьёшь человека, поддавшись его зову, он станет ненасытным, безжалостным, — Сокджин по додзе медленной поступью продвигался, держа руки за спиной. Его взор чист, а в голосе не ноты стали, а лишь мягкость таилась. — Ты руководствуешься честью. Вся твоя жизнь посвящена служению и преданности. Чонгук сидел на коленях и сжимал губы в тонкую полоску. Он не думал о своём господине, когда возвращался с заданий, парень за похвалой приходил сюда, за одобрением в тёплых глазах наставника. — Я знаю, учитель. Только мне не совсем понятно, почему вы мне снова напоминаете про наш кодекс. Неужели я дал вам повод усомниться во мне? Вопрос витал в воздухе и опалял огнём сердце под пластинами доспеха Чонгука. Он не мог допустить ошибку, все его тактики ведения боя были успешны. Где он мог оступиться? — Но есть вещь пострашнее гнева, она застилает глаза, и убрать её практически невозможно, — Сокджин тяжело вздохнул и посмотрел на задумавшегося Чонгука, своего любимого и самого способного ученика, у которого вместо зрачков в глазах сияло его отражение. — Любовь. Она ослепляет, не лишая зрения. Она наносит смертельные раны, не имея меча, и возникает любовь неожиданно. Может ты всё ещё хочешь спасти себя, самурай? Любовь в Чонгуке проснулась в девятнадцать лет, тогда он впервые поцеловал своего наставника в губы после очередного спарринга и признался ему в своих чувствах. На улице была осень, и оранжевые листья, срываясь с деревьев, хороводом кружили вокруг двух людей, связавших свои судьбы той же ночью. При свете горящей свечи с плеч падал нежнейший шёлк, и тела покрывались россыпью поцелуев, оставляющих невидимые ожоги на коже. Сокджин сам погубил Чонгука, как только увидел его на той площади. Тогда старейшины решали его судьбу, выбирая между обычным ремесленником и титулом самурая. Они все смотрели на мальчишку, нахмурив широкие брови и спрятав руки в рукавах кафтанов. В мужчине, прошедшем не одну войну, пробудилось нечто такое, о чём он никогда не подозревал. Как будто броня, спрятанная под кожей, дала трещину, которая еще больше разрослась, стоило только парню изогнуть губы в улыбке. — Я смотрю смерти в глаза, учитель, хоть и слеп уже давно. Я до сих пор истекаю кровью от её незримого меча, но продолжаю любить. Их скрывали тонкие стены, выдающие только силуэты, слуги неловко переглядывались между собой, когда заметили подрывающегося с места парня, что прижимал к себе Сокджина, нарушая устои их клана. Его наставник, который всегда держал осанку в обществе или в бою, ходил в идеально выбеленном наряде и оставался предельно спокойным, в тот момент терял опору под натиском юноши. Он позволял себе быть слабым только перед Чонгуком, разрешал только ему сжимать свои запястья до синяков и зацеловывать опухшие губы. Чонгук считал Сокджина бессмертным, он думал, что этому человеку ещё при рождении смерть дала своё благословение на вечную жизнь. Но потом, когда какой-то воин-убийца подкрался к нему со спины и вонзил свой клинок в беззащитное тело по самую рукоять, Чонгук обезумел, он смертоносным ураганом ворвался на поле битвы и начал убивать без разбора. В его движениях не было той грации, которой его так упорно учил Сокджин, нагината рассекала воздух и насыщалась чужой плотью. Его любимый, самый лучший человек лежал на кровавой земле с застывшим взглядом, устремлённым в небо. И Чонгук упал рядом с ним, отбросил в сторону шлем и припал губами к его лицу, скользя ими по щекам, стирал пальцами густые капли крови и закрывал ему глаза. Самый преданный самурай господина умер, не успев увидеть человека, забравшего его жизнь. Сражение окончилось поражением их противников. Наверное, сегодня все будут праздновать их безоговорочную победу, стуча напитками и хлопками по столу. Только Чонгук с места не сдвинулся, всё на наставника своего смотрел, пытался поймать взглядом хоть намёк на его дыхание, болезненный стон, но вокруг была тишина. Вокруг горы трупов. В землю, неподалёку от крепости, были воткнуты острые копья. Десяток лошадей, потерявших в разгаре сражения своих всадников, бесцельно ходили по полю, крутя головами, видимо в попытке найти своих хозяев. Чонгук с шумом вдохнул запах смерти, отчаяния и горечи утраты. Он хрипел, пока пытался докричаться до своих соратников. Им всем нужно вернуться домой, принести туда раненых и убитых. Господин щедро одарит выживших златом из своей сокровищницы и назовёт их своими лучшими воинами. Но Чонгуку это не нужно, Чонгук приставил клинок к своему животу и содрогнулся от громкого плача, он — самурай, предавший кодекс и вмиг поменявший хозяина. Его душа и тело принадлежали человеку не из знатного рода, а тому, у кого кроме белого сокутая и золота заколки больше ничего не было, и вот его не настало, настоящего хозяина его сердца. Ради него в тело ворвалось изящное лезвие, и кровь тут же показалась из раны. Молодой воин совершил харакири, потеряв своего хозяина. Его голова мягко опустилась на грудь, а руки сжали в последний раз холодные пальцы учителя. Бесчестный самурай, чьи раны стали явью, умирал на поле боя с отражением Сокджина, угасающем в тёмных глазах.