"Грехопадение"

      Многие религии толкуют людям на земле, что, лишь потеряв всё, можно обрести просветление и покой. Это далеко не так. Потеряв всё, можно лишь обозлиться на всё и всех, включая самого себя. Ненавидеть до дрожи в руках собственные слабости и порывы, желания, низменные страсти. Можно люто ненавидеть тех, кто причинил боль, оставляя эту ненависть за тысячей печатей визуального смирения. Опускаясь всё глубже в одиночество, пестуя воспоминания о предательствах, что заполняют жизнь, и перестать видеть свет, будучи его слугой, храня его в себе… под толщей той самой ненависти.       Я ошибался тысячи раз за свою жизнь. Ошибался, делая выводы, логически и холодно рассчитывая каждый свой последующий шаг, выстраивая в голове какие-то комбинации, которые уже после видел нелепыми попытками что-то изменить. Лишаясь, снова. Мне оставался только оперяющийся ангел — сын. В любой ситуации. После истории с Уокер-старшей я понимал, что меня не сослали только из-за Дино. Пожалели обоих, решили не разлучать. И я ненавидел эту жалость, хоть и прекрасно понимал, что пойди я до конца на поводу у чувств, лишился бы сына навсегда.       Ребекка весьма наглядно показала, что с веками, с годами люди меняются и не всегда в лучшую сторону, навечно привив мне отвращение к Непризнанным. К тем, кто на небе не рождён. Нелепицей казалось то, что люди попадают в школу, получают знания, вдалбливаемые в их головы бессчетные разы, чтобы позабыть и всё равно допускать ошибки, чтобы отталкивать непреложные законы, выбирать свой путь… который навсегда предрешён для рождённых небом и адом.       И тем больнее было узнать, что в школу по стопам матери пришла девчонка. Вики… Уокер… Снова резанувшая по ушам фамилия, тот же наивный взгляд, как у той, которую я однажды рискнул полюбить, получив нож в спину. И доказать себе, что ненавидеть девчонку за ошибки матери глупо, было невозможным. Я видел, как быстро она находит знакомых, видел, как собственный сын заглядывается на привлекательную смазливую мордашку, как сын Сатаны готов сомкнуть зубы на её шее, утащив в преисподнюю на свою потеху, словно хищник антилопу. И ненавидел… ненавидел её безумно, в каждом жесте, в каждом шаге и взгляде видя Ребекку. Повадки, улыбки, черты, которые разбили меня на едва склеенные за прошедшие годы осколки.       Ровно до того момента, которым я грезил и оттягивал бы так долго как мог, если бы это было в моих силах. Пока, пройдя мимо собственной дочери, Ребекка не мазнула по лицу девушки безучастным взглядом. В девчонке что-то надломилось, и она убежала в сад. Я шел следом из опасений, что побежит не к статуе, а в самую глубь, чтобы сойти с ума и забыть этот кошмар наяву. Я прошел через это. От опаляющей любви к пренебрежению и безразличию. Но у меня было куда больше лет за спиной, больше битв и потерь, которых не избежать. Я почти привык испытывать боль и умею с ней жить. Девушка же от горя могла запросто совершить непоправимую ошибку. Которую я отчего-то допустить не мог, убеждая себя, что хочу, чтобы она страдала дольше, видела, во что превратилась её матушка. И при этом внутренне понимал, что их встречи я боялся. Всё произошло именно так, как я и ожидал. Плевок в душу с некогда любимых губ. Без права утереться и продолжить путь как ни в чём не бывало.       Убедившись, что девчонка рыдает у статуи равновесия, я собирался вернуться в школу. Но ноги понесли к ней сами. Какой-то спонтанный порыв. Неуёмное, неуместное острое желание… утешить. Утешить дочь той, что позволила меня свергнуть в самое начало без права вновь возвыситься. И эти чертовы лживые письма… «При должном усердии вас нарекут Престолом снова…», — я сморщился от горечи и сплюнул в траву, делая шаги к очередной своей ошибке, которую пока еще не осознавал.       Я ошибочно сравнивал их. Ошибочно счел, что яблоко от яблони не могло далеко укатиться. Похоже, это было не то яблоко. Вики оказалась яблоком искушения. Куда большего, чем её мать могла бы стать когда-то в жизни. Её энергия выплёскивалась от обиды вокруг. Слишком похожая… слишком похожая на меня самого. Сводящий с ума рассветный воздух. Чистый, свежий, дурманящий. Как и серые глаза, будто небо на горизонте, едва освещённое восходящим солнцем. Непризнанная со вкусом и цветом рассветной мглы.       Которая слезами обиды на мать и ситуацию в целом, смыла с меня всю тщательно нанесённую фальшь и спесь. «Оплот морали всей школы…», — почти с насмешкой произнесла она спустя несколько часов после беседки. Обнажённая, хрупкая Непризнанная, на которую я несправедливо пытался выплеснуть ненависть к Ребекке. Та, что вернула к жизни мои крылья, лаской вынудила вытащить то, что я веками хоронил в себе, прятал, отвергая даже мысль о том, чтобы чувствовать, лишь раз поддавшись искушению. И я поддался ему снова. Иначе. Чувствуя куда больше, чем просто требование глупой ненасытной плоти. Впервые… чувствуя…       Она пишет очередное задание по предмету. Я наблюдаю, бросая косые взгляды на сосредоточенное лицо Непризнанной. Глаза нервно бегают по строчкам на пергаменте, ища ошибки в своей работе. Кусает карандаш, морща нос, что-то зачеркивает. Не довольна снова. И почему я раньше не приглядывался к этим с бешеной скоростью перетекающим эмоциям на милом лице? Ах да, я думал, что она попытается сойтись с моим сыном… иронично…       Однако, в отличие от неё, я научился эмоции прятать. Слишком надёжно. До той поры, пока узкие пальцы не коснутся изуродованной Престольными крыльями спины. Пока чистый взгляд с мудростью, не свойственной земным годам, исподлобья не пройдётся по чертам лица, не закатится от страсти, когда она с нежностью отдаётся… мне.       — Урок окончен. Сдавайте задания. — Ангелы, Демоны, Непризнанные, потянулись с работами к столу, — Уокер, задержись.       Вскидывает брови, но кивает, пересаживаясь за освободившуюся первую парту. На удивление сдержана. Бледно-бирюзовое невесомое платье, достаточно просторное, чтобы оставить соблазны на вечер и лишь фантазии, чтобы думать о ней сейчас. Не идёт на поводу у моды, предпочитая то, что ей нравится. Не осуждает никого, и я снова… теряю в ней черты Серафима. Только Вики… Только Непризнанная, которая погибнет, если наша связь всплывёт и станет слишком приметной. Это пугает. Я… впервые не готов к потерям и лишениям. Я не хочу, чтобы девочка канула в Небытие.       Кабинет пустеет, Вики скромно сидит за партой, снова исподлобья без улыбки глядя на меня.       — Ты уже определилась с тем, какую сторону выберешь для себя?       Закатывает глаза, со стоном опуская голову на сложенные на столе руки. Узкие плечи приподнимаются от тяжкого вздоха:       — Бесполезный разговор… Я не хочу выбирать.       — Рано или поздно придётся. Я бы хотел… знать прежде.       Она подняла голову, с тоской глядя перед собой:       — Прежде, чем: «что»?..       Что ей ответить, я не знаю. У неё перспективы, впереди целая непознанная жизнь. Возможности и сотни открытых дверей. Ветер еще не раз наполнит эти крылья, какими бы они не стали — демоническими или ангельскими…       Вики подошла к окну, водя пальцами по раме.       — Скажи мне, пожалуйста, — попросил я.       Она вздохнула, прижимаясь лбом к окну:       — Свет обманчиво чист, тьма обманчиво гнила. У обеих сторон слишком много подводных камней. И ни у одной из них нет возможности остаться собой. И там, и там придётся ломаться и подстраиваться. И я понимаю, что это нормально… — она чуть обернулась, будто ожидая чего-то. — После той истории… с матерью, я уже не знаю, хочу ли быть ангелом. Да и вообще не уверена, что хочу каких-то перспектив для себя, — пальцы чуть пробежались по подоконнику, и она обернулась, встав спиной к окну, сжав пальцами откос: — Но, если стану демоном, я… тебя потеряю.       Этих слов я не ждал никогда и не от кого. И понять их честность невероятно сложно. У меня нет причин не верить единственной Непризнанной, которая умеет делать больно своим существованием сильнее, чем любой демон, и при всём этом остаётся чище, чем все ангелы вместе взятые. Внутри что-то подрагивает от поднимающейся энергии. Так бывает только когда она рядом, словно происходит какая-то химическая реакция. Как и с крыльями.       Не дождавшись ответа, она опускает голову и идёт к выходу:       — Бесполезный разговор, как я и говорила.       Я сглотнул, глядя в ссутуленные острые лопатки под крыльями:       — Не бесполезный…       Вики обернулась, обхватывая себя руками за плечи.       Я поднялся из-за стола, делая к ней несколько шагов. Приподнятое лицо и свежий рассветный воздух перемешивается с солнечным маревом. Ярко сочетающийся контраст. Тонкие пальцы скользят по моей щеке, и глаза цвета рассветного неба смотрят слишком глубоко в душу. Она говорит не часто и только по делу. Но глаза скажут больше, чем слова могут объяснить. Они прячутся за длинными ресницами, и губ касается ветерок поцелуя. Невесомый, вновь вынуждающий крылья дёрнуться даже от такого прикосновения, на грани невинности и малого обещания.       — Я буду летать вечером. Даже ночью. И хотела бы встретиться. В полночь. За парком, — большой палец очертил мою скулу, и Вики чуть улыбнулась, — я буду ждать тебя…       Она сдержано кивает, словно получила безмолвный ответ, отступая на шаг, и покидает кабинет, оставляя меня наедине с мыслями и полным пониманием, что в полночь я непременно окажусь за садом Адама и Евы.       Ночь мало чем отличается от всех прочих в этом безвременье на небе. Те же невероятно близкие звёзды, непередаваемо огромная луна. Ветер гуляет в кронах, которые я помнил ещё саженцами. Несколько сотен лет назад. А сколько же Вики? Пара десятков лет… человеческих лет, которые не вовремя оборвались, из-за аварии. И я догадываюсь, что на каждом задании она выясняет обстоятельства своей гибели, упорно нарушая запреты. И мог бы винить, хоть и обязан донести руководству, назначить наказание, но не могу.       Глаза выхватывают мелькающий вдалеке над кронами тонкий силуэт, выписывающий петли в воздухе. Просто наслаждаясь полётом, не учась сражаться, не учась атаковать. И как же тянет поправить, наставить… но не стану. Она прекрасна в этом несовершенстве, в нежелании делать больно, нападать и атаковать. И только в душе бывшего воина всё равно неугасимое желание что-то переделать в ней… неуёмное, бесполезное, жгучее желание… сломать и переделать хрупкость в силу. Но зачем?..       «Ты нужна мне…» — те слова сорвались с моих губ неожиданно, и произнёс их не разум, прежде довлевший над всем, но сердце, вынужденно забившееся в груди с грохотом водопада. Она действительно мне нужна. Как доказательство, как пример того, что я не мёртв. Я всё еще пытаюсь жить, а не выживать. Она нужна мне, даже если снова причинит боль… но я знаю, что не причинит.       Над лужайкой несколько парящих каменных островов и она освещена луной до малейшей детали. Призрачный силуэт в бледно-бирюзовом платье невесомо спускается с неба, складывая крылья. Чуть встрёпанные волосы, сияющие глаза и безудержный запах ветра, полёта, мною позабытый. Несколько робких шагов мне навстречу и знакомое прикосновение тонких пальцев. Пальцев, которые заставляют дышать иначе. Вспыхивать, словно жар солнца, чтобы отогреть рассветный воздух её энергии, впитать губами вкус кисловатых незрелых яблок.       Вкус, который уже прижимается к моим губам, вынуждает обвить себя руками до ощущения грохочущего сердца в каждой части тонкого хрупкого тела. Мозг генерирует какую-то романтичную чушь, которую хочется произнести вслух, но она не ждёт от меня этих слов, предпочитая другие доказательства.       Крылья за спиной подрагивают, желая снова наполниться… рассветным ветром, порывом нежности.       Она чуть улыбается, отрываясь от моих губ:       — Сними балахон… Он сейчас будет только мешать, — пальцы тянут ремень, она научилась с ним справляться.       Перехватываю узкие запястья:       — Зачем?..       Подтягивает руки к своему лицу, целуя фаланги обхватывающих её запястья рук. Моих рук, которые чувствуют отбивающийся под бледной кожей пульс:       — Я хочу подарить тебе полёт.       Качаю головой, отпуская её руки:       — Это невозможно. Они атрофировались. Я слишком давно не пытался подняться в воздух.       Яблочная кислинка пробегает поцелуем по губам:       — Глупо просить, но… доверься мне…       Снова потянутый ремень. Балахон падает к ногам. Я понимаю, что ей не страшно, не противно, не отворачивается. Уродства тела для неё не кошмар моего прошлого, а скорее показатель силы. Которой я лишён, будучи изгнанным Престолом. «Чертова иерархия…», — миллиардный раз после понижения проносится в голове.       Улыбка и тонкие пальцы чертят под исподней рубашкой длинную полосу вдоль кромки брюк. Она играет без жестокости, вновь заставляя испытывать желания. Ладони скользят под рубашкой, лаская и поглаживая. Она заглядывает в глаза с привычной уже знакомой молитвой. Безмолвная просьба научиться быть с ней нежным. Быть… с ней…       Почти танцующее движение за мою спину:       Свежее дыхание гладит кожу, и к крыльям прижимается упругая высокая грудь. Тонкие пальцы чуть приподнимают мои руки. Губы касаются поцелуем шеи:       — Утренний рассветный воздух, помнишь? — полушепотом спросила Вики.       — Да.       — Закрой глаза, почувствуй его движение. Не опускай рук, позволь крыльям открыться… я… помогу…       Скольжение пальцев под рубашкой, задевая рубцы на спине, прочерчивая каждый дюйм изуродованной прежними крыльями кожи. Пальцы прохладные и чуть подрагивают, словно вливая какую-то силу. Будто уговаривают снова расправить плечи. Мягкие губы нежно касаются шеи, снова и снова скользя по шрамам. В голове отбивается множество мыслей, но она просила не об этом…       — Ты нужен мне, как ветер… — шепчут губы вкуса незрелых яблок моей душе.       Раскрывшиеся рывком крылья замирают. Она лишь успевает отступить, счастливо смеясь. Я ловлю себя на ответной улыбке. Непривычной, редкой. И ловлю на другой, болезненной мысли: так я не улыбался даже Дино. Уже слишком давно. Крылья начинают опускаться от дурных воспоминаний, от ощущения, что я упустил слишком много.       — Фенцио… — тёплые ладони скользят по лицу, лаская, — пожалуйста…       Привкус яблок. Снова рывок… Развёрнутая белая… нет, не громада. Обычные белые крылья низшего ангела. Выдержат ли они меня?.. Снова движения пальцев, вынуждающие прикрыть глаза и втянуть носом ночной прохладный воздух. Её поцелуй возносит выше, чем к Престолам. И почему-то это так правильно, что прежде несгибаемая сталь плавится в ней, в прохладе… плавится от нежности рук и губ. Мягкое движение язычка, поглаживающее губы, выдох в поцелуе, словно наполняет перья воздухом.       Пальцы переплетаются в замок. Левая рука, правая. Она целует мои запястья, поднося их к своему лицу, и отталкивается от земли, ловя поток лёгкого ветерка, тянет вверх.       Воля… это всё, что во мне жило долгие годы. И это «пожалуйста…» сметает сомнения. Взмах, второй, третий… за смеженными веками от боли цветные пятна. Но я смогу. Ведь она просит дать ей один полёт. Ноги отрываются от земли, и она медленно отдаляется. Восходящие потоки наполняют прежде мёртвые крылья силой. Маленькие ладони, переплетённые пальцами с моими, тянут выше. Нет места страху упасть — удержит. Будет биться с тяжестью грузного для неё мужского тела, но не даст упасть камнем. Каждый взмах отдаётся болью в спину, но я… лечу.       — Смотри…       Я размыкаю веки, оглядывая пространство. Земля далеко, и мы слишком близко к одному из парящих островов. Нужна передышка. Я указываю глазами на парящую скалу, и она безмолвно, согласно кивает, подлетая к нему. Ноги снова касаются твёрдой почвы. Маленькая поляна с высокой травой.       Вики с тревогой обходит меня, отмечая кровавые следы от крыльев на рубашке. Тонкие пальцы прижимаются к губам, зажимая рот от страха и стыда. И рассветный воздух её энергии становится пурпурным от подступающей паники. Ей страшно, что она уговорила пересилить давний добровольный запрет на полёты. По щекам скользят хрустальные слезинки. Она смотрит с обрыва вниз, уже предвкушая, что я снова испытаю боль при спуске, даже если просто спланирую.       — Господи, какая же я идиотка… — девушка всхлипывает, опускаясь коленями на траву у моих ног, — если бы я только знала… Прости… прости меня!..       Снова что-то внутри обрывается от яркого пугающего пурпура, покрасневшие от слёз серые глаза возвращают в беседку. Этот заплаканный не ангел, не демон… Непризнанная. Снова в слезах. Из-за меня.       — Не стоит себя винить. Это закономерный исход от долгого отсутствия практики. — я опускаюсь рядом, чуть касаясь пальцами влажной от бегущих слёз щеки. — Вики, посмотри на меня, всё в порядке. Это пройдёт очень быстро…       Но в серых искрах, прежде сияющих нежностью, отражается моя физическая боль, отозвавшаяся в её сердце. Тонкие пальцы снова касаются моего лица, вынуждая прикрыть глаза от едва сдерживаемого удовольствия, болезненного желания снова быть с ней, быть её. До той нервной дрожи, что мелькает в её сознании всякую ночь, что мы прежде провели вместе.       Тяну шнуровку бледно-бирюзового платья. Здесь безопасно, здесь не найдут. И острая потребность касаться её получает безмолвное согласие, когда узкие ладони стягивают в ответ пропитанную кровью рубашку. И, кажется, прошла лишь пара мгновений, как обнажённое тело, ластясь и лаская, оказывается на моих бёдрах. Пальцы бегут по шрамам, вынуждая меня наслаждаться этим прикосновением. Знакомый взгляд, она передаёт мысли. Стыд, нежность, забота… любовь. Малость проведённого вместе времени делает её для меня именно такой — почти любимой. Если бы не привычное жизни недоверие…       — Покажи мне… — она чуть касается поцелуем моих губ в просьбе.       Я почти с усмешкой наблюдаю, как она слегка покачивается от моего потока, рванувшегося навстречу. Боль, что она заставила пережить — приятная. Снова заставляющая чувствовать себя живым. Она видит это и успокаивается… почти. Лишь только пальцы продолжают невесомо скользить по моим плечам. Она тянет носом ночной воздух, склоняясь ниже, и моё сознание упархивает куда-то непередаваемо далеко от мягких тёплых губ, касающихся шеи.       Горячая плоть принимает меня. Серые глаза всматриваются, ища какие-то свои ответы на невысказанные вопросы. Она ведёт в этом танце тел. Отдаваясь и забирая. Здесь я ведомый, позволяющий ей любить себя, пока, не имея сил ответить тем же так, как она того заслуживает, но чем дальше, тем отчётливее понимаю, что это уже слишком близко к моим собственным чувствам, что я питаю к ней. Тонкие пальцы путаются в моих волосах, притягивая голову под бездну осыпающихся стонами поцелуев. Поглаживающие движения и нежная кожа под моими руками.       Вики что-то шепчет, но я едва ли успеваю понять, лишь чувствуя её. Рассветный воздух выдёргивает из-под всех блоков и запретов мой жар, и снова идеальное смешение энергий. И так не к месту в памяти проносится энергия Ребекки… Эвкалипт и гранатовое дерево. Не моё. Совершенно не моё сочетание… И ведь стоило бы просто дождаться, чтобы не быть разбитым. Дождаться… дочери предательницы. Снова ирония от судьбы…       Её крылья покачиваются за спиной, то раскрываясь от удовольствия сияющим куполом, то сжимаясь. И в свете луны они белоснежные, ангельские… Такие, какими они станут ради меня. Потому, что она сделает этот выбор. Чтобы всё не осыпалось прахом. Чтобы мы смогли сохранить то, что неожиданно обрушилось в наши руки, на наши головы.       Увлекаю её на спину, отмечая рассыпавшиеся по траве орехово-русые локоны. Встрёпанные ветром, страстью, полётом. В серых глазах отражаются звезды, и с искусанных губ срываются стоны от каждого проникающего в лоно движения. Раскинувшиеся по траве крылья. Снова смешение энергий, почти на уровне подсознания. Золотая середина слияния. Она вскрикивает, обвивая меня ногами за пояс, проваливаясь в наслаждение, и я вторю ей, чувствуя, как рывок белого купола за собственной спиной вновь прокатывается волной мимолётной боли. Совершенно теперь неважной. Губы с энергией кислинки и неспелых зелёных яблок изгибаются в безмолвном крике, хватая ночной воздух, пахнущий страстью, желанием, бесконечностью грешного соития. Соития, которое грозит ей смертью…       Я откатился на траву, отмечая тяжело вздымающуюся высокую грудь с заострёнными ореолами, улыбку, тихий смех, взгляд, словно патокой окатывающий своей нежностью. Она привычно устраивается на боку, прижимаясь лбом к моей шее, скользя пальцами по застарелым рубцам от адских пыток. Волосы пахнут жасмином. Провалиться, исчезнуть сию секунду в этом моменте. Остановить время навечно.       — Я могу задать несколько вопросов?.. Если они… не к месту, просто не отвечай…       Я прикрыл глаза, догадываясь о том, что её интересует, что гложет… Но пусть лучше узнает от меня. Пусть получит картинку из первых рук, нежели попытается вызнать где-то на стороне. Хотя умом опять же понимаю, что не станет спрашивать. Слишком… правильная для Демона, слишком праведная для Ангела. Моя Непризнанная…       «Моя…моя…моя…моя…моя…моя…моя…» — радуется сердце собственному признанию.       — Задавай, — пальцы зарываются в русые локоны, как в первый раз, в беседке.       Вики обдумывает вопрос, чтобы задать его правильно:       — До… Ребекки была мать Дино… Что с ней стало? Тоже какой-то грех?..       Этого я точно не ожидал. Ответ отдался в памяти, снова погружая в то безвременье, в котором я топил себя до появления Ребекки. И всё же в этих руках, касающихся тела, я почти не испытываю боли от утраченных в веках воспоминаний.       — Позволь, я покажу, — я чуть приподнял голову Вики за подбородок, вглядываясь в серые предрассветные сумерки глаз, — помни, что время здесь статично…       Она робко кивнула, снова чуть дрогнув от слишком мощного для неё удара воспоминаний.       Поле битвы до установления равновесия между адом и раем. Демоны против ангелов. Очередная бесполезная война без конца и края. Молодые, едва получившие Престолов я и Ника. Женщина, прошедшая со мной от первого шага по лестнице устланной тяжёлыми выборами и ограничениями. Плечом к плечу, защищая друг друга, зная, что в уже появившейся к тому моменту только Ангельской школе остался сын — Дино.       Легионы Ада, у каждой стороны своя правда, своё стремление. Своё бесполезное стремление отхватить больше людских душ, даже не подозревающих в своём низменном существовании, что за них борьба ведётся не той привычной манерой ангела и демона на левом и правом плече, соответственно. Даже не предполагающих, что эта битва бесконечна… была. Ника погибла, прикрывая мою спину, положив жизнь на алтарь спасения людей, и жизни нашего сына.       Мне не позволено было проститься. Не позволено было оплакать. Не позволено сожалеть. Продолжалась жизнь с пустотой внутри, с зияющим провалом, который не выходило заполнить. Лишь искать в чертах сына, подающего надежды, черты той, что подарила мне его. Искать во взгляде уверенную, упорную сталь своей валькирии, как её именовали викинги. Павшей прежде, чем Равновесия удалось достичь кровью, пропитавшей землю. Тогда я впервые возненавидел этот несправедливый мир.       — Мне жаль… — хрипло проговорила Вики, смахивая с щёк слезинки, — это… тяжело.       — Это было слишком давно, — соврал я, больше для самоуспокоения.       Воспоминания и реальность балансировали в голове в данный момент слишком навязчивыми образами из прошлого и текущими ощущениями. Перед смеженными веками прошлое, в объятиях будущее. И невероятно сложно убедить себя, что покой обретён спустя столько веков. В этих ладонях, скользящих по россыпи шрамов, поглаживающих лицо, в тонких пальцах, перебирающих волосы и губах вкуса незрелых яблок.       Мягкие губы жмутся к ключице, она умолкает, переваривая увиденное. И я примерно знаю, о чем она думает. Что не случись всего, что уже произошло, мы бы не получили права на эту встречу. На это, казалось бы, мимолётное счастье. Или счастье всё же падёт прахом к ногам, если мы перестанем быть осторожными.       — Я буду ангелом… — тихо проговорила Вики, — но, если позволят, останусь в школе. Я… не хочу наверх. Это не для меня.       Улыбка наползла на губы. «Достойная смена Мисселине», — насмешливо проносится в уме. И почему-то мне кажется, что этот вариант и сама эта идея не так уж плоха. Вот только строгости, стали и какого-то стержня в ней еще недостаточно. Но это исправит время.       — Тогда следует налегать на учёбу, — почти с насмешкой проговорил я. — Боюсь, наши встречи прервутся твоим корпением над учебниками.       Она почему-то серьёзно вскинула глаза. Между бровей пролегла задумчивая морщинка:       — Для встреч я всегда найду время. В ущерб сну, пище, всему… но найду. Нам это необходимо.       И снова острое желание остановить время ради неё.       — Уже светает… — тихо проговорила Вики, — у нас есть около часа.       Плавное движение, повалившее меня на лопатки. Она нахмурилась, вспоминая повреждения на спине, и замерла. Боль уже отступила, и я ободряюще перетянул её на себя, призывая закончить начатое. Перекинутая нога, мягкое движение вперёд, ласкающие пальцы. Снова разливающийся острый тандем энергий. Перетекающее по телу волнами желание рассветной прохлады, отозвавшийся на неё без промедления зной. Губы чертят дорожки поцелуев по шее и груди. Она отталкивается от меня, устраиваясь удобнее и пропуская в своё тело. Привычно переплетённые пальцы, каждое движение на тонкой грани робости и страсти. Каждый вдох, опаляющий самую суть бесконечным пониманием, что мы оба не стали бы ничего менять. Мы получили больше, чем хотели, больше чем заслужили, обретя друг друга.       Мутнеющий стремительно взгляд и серые рассветные глаза цвета неба на горизонте за мгновения до появления солнца закатываются от наслаждения. Мои ладони скользят по нежной мягкой коже, чуть поглаживая, сжимая, лаская упругую грудь с бесстыдно поднятыми розовыми ореолами. Стоны срываются с её губ, окончательно лишая разума. И эта тугая принимающая плоть, пульсирует, даря те чувства, что я стремительно отвергал, считая желания тела незаслуживающим внимания бредом, обманчивой иллюзией, опасной, ведущей… к предательству.       Она зовёт по имени, склоняясь, припадая к моим губам. Пахнущие жасмином волосы гладят лицо, и тонкие ладони находят опору на груди, позволяя ей ускориться до предела. Достичь пика, который она готова со мной разделить. Тихий полукрик-полустон разорвал тишину над парящим скалистым островом на небесах, и первый луч солнца окрасил бледную кожу Непризнанной цветом пламени. Вспышка энергии кружит голову, вынуждая получить бешенную разрядку.       Вики упала на меня, пытаясь отдышатся:       — Не хочется уходить, мой ангел…