Надежда

Обстановка в доме была достаточно тихой, чем ожидалось. Клаус был уверен, что если не Хейли сцепится с Кэролайн, так это точно сделает его сестра, но всё было подозрительно тихо. Кроме брезгливых фраз от сестры в сторону блондинки: «Я не стану ужинать с этой стервой за одним столом», — больше ничего не происходило. Кэролайн иногда оскорбляла ту в ответ, но Бекс показывала средний палец и скрывалась в комнате Маршалл. Они с Хейли стали не разлей вода, и Клаус не был против, но иногда боялся этой парочки. Его сестра бывает ненормальной, а Маршалл умеет быть поистине дикой. И вместе — они были жутко опасны. И всё же, они не пытались устроить ловушку для Форбс, что, пожалуй, удивляло и слегка разочаровывало Клауса. Он не желал зла Кэролайн, но и это затишье было непривычным и слегка пугающим. Даже Хейли не спорила, старалась лишний раз не контактировать с Клаусом, и гуляла только с Ребеккой и Элайджей, словно Клауса не существовало вовсе. Ему лишь изредка удавалось поймать взгляд зелёных глаз или улыбку, но посвящённую не ему, а его брату. И Клаус сам того не понял, как оказался в стороне, словно был вовсе не угоден троими людям, которые были для него семьёй. Элайджа откровенно игнорировал его, ограничиваясь парой фраз касающихся города. Ребекка же не хотела находится с Клаусом дольше, чем там находилось Хейли, словно всё зависело только от беременной волчицы. Ну, а Маршалл и вовсе не замечала Клауса. И Ник не понимал, как так случилось, что он — великий король Нового Орлеана, был неугоден тем, кто был ему небезразличен. Зато с Кэролайн он сблизился так, как и мечтал когда-то. Они вместе гуляли по лесу, шутили, пили вино и просто болтали часами напролёт, как хорошие друзья. И Клаус не был уверен, что хотел бы что-то менять, становясь кем-то большим. Блондинка была приятно в общении, в поддержании бесед, но местами, она казалось скучной для него. — Постой, братец, — Клаус остановил Элайджу, когда тот уже поднимался наверх. И он старался не думать о том, в какую комнату тот собирался войти. Доступ в комнату Хейли для него всегда был открыт, и Клаус не мог не заметить, что его брат мог пропадать там часами. И это дико бесило его, хотя никто из них в его разрешении не нуждался. Первородный старался не думать о том, чем его брат мог заниматься с матерью его ребёнка. — Что-то хотел, Никлаус? — Элайджа вскинул брови, поправляя лацканы пиджака. И как всегда, он снова в своем безупречном костюме. Это не могло не натолкнуть Клауса на мысль, как Хейли снимает с Элайджи этот костюм, пока он в своей комнате рисует их семейный портрет, но прячет от всех, даже не показывая Форбс. — Что в тебе такого, что она сразу готова доверить тебе всю себя? — жёсткая ухмылка и ледяной голос заставили бы поежиться любого, но не старшего Майклсона. — То, что никогда не будет в тебе, Клаус — любви к ней. Она женщина и она это чувствует. Клаус застыл, сжимая в руках стакан, пока тот не лопнул, осыпавшись сотнями осколков на пол, а по руке не потёк бурбон вперемешку с кровью. — О, она задела твоё проклятое сердце, как это драматично, — Клаус снова усмехается, но ухмылка выходит злой. Элайджа же спокойно обходит брата и садится в кресло, совершенно не реагируя на то, что Клаус, кажется, готов утроить драку. — И твоё — тоже, просто ты не хочешь этого принимать. — Ошибаешься, братец, она лишь мать моего ребёнка. Не больше, — Клаус смотрит жёстко и наконец отряхивает ладонь от осколков. Первородный только усмехается, качая головой. В этом они всегда и отличались. Клаус боялся признать правду и боялся быть уязвимым, а Элайджа — нет. Поэтому, женщины, выбирающие Клауса, вскоре оказывались с Элайджей. Он умел любить или хотя бы делать вид, а Клаус умел только пользоваться. И он пытался провернуть это и с Хейли, но эта девушка оказалась более уникальной, чем все те, которые были до неё. Она не позволяла Клаусу собой пользоваться, давала ему отпор даже тогда, когда рисковала умереть. Она была бесстрашной и смелой, она не собиралась идти на поводу у Клауса, и быть у него в ногах, потому что когда-то имела глупость провести с ним ночь и забеременеть. — В этом твоя ошибка, Никлаус. Ты боишься увидеть в ней что-то большее. Ты не хочешь видеть, какая она особенная, хотя пожалуй, в этом и проблема. Ты уже увидел и понял это, только всё это бессмысленно, пока ты не позволишь себе признать правду. Клаус хмурится и смотрит на брата, но почему-то, перебивать не решается. — Хейли — наша надежда, наше искупление грехов. С ней мы становимся лучше, мы становимся семьей. Наша сестра уже не одержима смертью всех своих врагов, она заботится о ней и своей племяннице, Кол и Давина увидели, что есть что-то лучше твоей смерти. Например, новую жизнь. И мы уже не семейка, одержимая властью, мы уже просто семья, которая ждёт пополнение. И всё это — сделала Хейли. Элайджа знает, куда бить, и видит, как Клаус втягивает в себя воздух. Он не желает, чтобы брат и дальше проводил свою вечность, делая только зло всем вокруг, очерняя фамилию Майклсон ещё больше. — А ты, я так понимаю, уже увидел это и хочешь забрать Хейли себе? — Клаус вскидывает брови, поддаваясь вперёд. — Так где твоё благородство, брат, если ты уже знаешь, что она мне дорога, но продолжаешь отбирать её у меня, отдаляя её всё дальше и дальше? — Ты отрицаешь правду слишком долго, Клаус, а ей нужна любовь и внимание. Она нуждается в этом и я могу ей это дать. И если ты не готов понимать, какая она удивительная, то это понимаю я. И теперь, брат мой, я не отдам её тебе так просто, — Элайджа спокойно встаёт и поправляет пиджак, встречая злой взгляд Клауса. — Я буду бороться за Хейли, Никлаус. Только теперь будет всё по-другому. Она не похожа на тех, кто были у нас раньше. Эта женщина выберет только одного. Старший Майклсон оставляет Клауса одного, и отдалённо слышит, как разбивается бутылка и трещит мебель, но он не солгал. Клаусу давно пора было понять, что теперь всё вышло за рамки просто «общая женщина на двоих». Хейли — теперь нечто большее, для каждого из них. Клаус разрушает половину комнаты, оставаясь в руинах. Он ненавидит своего брата за то, что тот прав. Клаус боится. Боится тех чувств, что вызывает в нём эта ненормальная волчица. Она не умеет слушать его, идёт против правил, но она готова ему многое простить, если он будет рядом. Он помнит ощущения, когда маленький волчонок внутри Хейли толкнулся его в ладонь, как Хейли засмеялась, как искрились её глаза при виде комнаты, которую сделал Клаус для них. И всё это, саму Хейли, Клаус смог потерять, потому что Элайджа увидел всё и понял, намного раньше самого Клауса. Он готов бороться за Хейли, и Клаус впервые не понимает, как сделать так, чтобы Маршалл выбрала его. Потому что впервые, Клаусу не безразлично всё то, что она заставляет его испытывать. И как бы им не было сложно вместе, каким бы отвратительным характером не обладал каждый из них — Клаус хотел, чтобы она хотя бы раз предпочла самого Клауса, а не его благородного брата Элайджу. Только теперь, взглянув на всю разруху, что устроил сам, Клаус понимал, что хочет другой жизни. Что он тоже хотел бы семью, ради которой Хейли и готова была стараться, но не готов был Клаус. Не готов был пару дней назад, но зато готов сейчас, когда сердце Маршалл упорно пытается завоевать старший брат. Хейли Маршалл была надеждой для всей семьи, и Никлаус это понял. Теперь он это понял. И Кэролайн не имела больше то значение, какое имела волчица, которая была наверху. Скрипнув зубами, Клаус сжал кулаки, понимая, что Элайджа сейчас с ней, и возможно, что именно в эти моменты решается то, чего Клаус никогда не получит силой — сердце волчонка. Его волчонка. Изначально, Хейли была его, но он не видел, пока ему лично не показал собственный брат, который теперь забирал то, что Клаусу по-настоящему стало дорого. Взглянув на дверь Хейли, Клаус пытался подавить в себе желанию выбить её, выкинуть оттуда собственного брата, и никого больше не подпускать к своей женщине и своему ребёнку. — Мы ещё посмотрим, волчонок, кого предпочтёт твоё сердце.