God is my only hope

28 сентября       Утренняя служба. Ни его, ни его семьи не было видно, я не нашёл их ни в одном уголке. Может стоит спросить у священника? Хотя он навряд ли знает его, ведь раньше я их не видел, но всё же…       -Эм, извините..?       -Фрэнк? – пожилой мужчина развернулся и приветливо улыбнулся, вопросительно разглядывая меня. – Что-то случилось?       -Да нет, всё хорошо. Знаете, на самом деле есть вопрос по поводу человека и его семьи. Я просто хотел узнать, обладаете ли вы какой-то информацией по ним…       -Ох, моя память оставляет желать лучшего, но может припомню, Фрэнки, всегда рад помочь.       -Я видел их на той неделе, но не успел догнать. Там были женщина и мужчина, одетые в серое, сидели в самом углу, там, справа, с ними был их сын, видимо, высокий, чёрные волосы, примерно до плеч, взгляд такой уставший и угрюмый, никогда не встречал раньше, но может просто не обращал внимания. Мне приснился сон, где Бог говорил со мной, - я перешёл на шепот, чтобы посторонние не услышали, - он сказал, что пошлёт мне подарок в виде человека, и, не зная ничего о нём, я пойму, что это тот самый…       -Так-так-так, дай подумать. – он на минуту призадумался, поглаживая бороду старческой рукой, совсем не обращая внимание на то, что я говорил с Богом. – Да, кажется, припоминаю, они не частые гости сейчас, но раньше… Их сын, вроде бы, как его звали…Как же…Джерард? Да, точно! Как я мог забыть малыша Джи! Он изменился за эти несколько лет, что я тут служу. Раньше он был полненьким, представляешь? Сейчас худой как щепка... Вытянулся, подрос, уже не выглядит как маленький наивный ребёнок с розовыми щёчками.       Помню, как беседовал с ним через маленькое окошечко, там, где все рассказывают о своих грехах. Знаешь, никогда не понимал, зачем ему было туда приходить, потому что на нём не было никаких тёмных пятен, он был чист и бел, как лист, который лишь принимал на себя удары и неудачи со стороны, думая, что виноват во всём этом. Я пытался его переубедить, сказать, что это не так, что окружающие не всегда правы, и никто не смеет обижать ребёнка. Видел бы ты его глаза, такие пустые и живые одновременно, от целого пламени оставался лишь маленький огонёк. Мы иногда подкармливали его и давали одежду, которую приносили неравнодушные люди. Наша матушка даже предлагала ему тут ночевать или вовсе остаться на постоянной основе, взамен иногда прибираясь или помогая вести службы. Иногда мальчишка действительно оставался на ночку в одной из комнат, кажется, там до сих пор пылится забытая им игрушка, мы не выкидываем, пусть лежит.       Джерард говорил, что его постоянно обзывали и не давали прохода, а он плакал, потому что ничего не мог с этим поделать. И тогда он сказал мне, что изменится, чего бы это ему не стоило. С тех пор я за него боялся, пытаясь уследить, но это было бесполезно, малыш обезумел от собственного бессилия. Я видел, как он изводил себя, румянец сменился мертвецкой бледностью, жизнь словно покидала его, оставляя лишь кости, обтянутые кожей, шрамы на руках, эти красно-бардовые полоски, покрывающие его запястья, длинные рукава не помогали, я видел слишком много людей, пытающихся скрыть подобное. Бедный мальчик, не осознававший своей красоты. Ему нужна была медицинская помощь, но оказать её мы не могли, лишь иногда присматривали и советовались с местным лекарем, мальчик сам просил никому ничего не говорить, а тем более не связываться с его родителями, по словам Джерарда им было всё равно на него, но если бы они узнали, что он ходит сюда и принимает «подачки», то они бы сильно разозлились и наказали. Он всегда говорил о них с осторожностью и опаской, на то были причины. Однажды Джи просто перестал приходить, мы волновались, но никак не могли связаться ни с ним, ни с его близкими. Он появился лишь спустя год, уже не такой бледный и немного окрепший. Как оказалось, его родителей лишили прав, и парень попал в приют, проведя там в заточении целых двенадцать месяцев. Но по чудесным обстоятельствам одна семейная пара, уже в годах, решили взять его себе под опеку. С тех пор к нему снова вернулась жизнь, он даже начал улыбаться и смеяться, почти всегда приходил к нам радостный, рассказывал что-нибудь, болтал, помогал тем, кто когда-то оказал поддержку ему. Видимо, его приёмные родители оказались хорошими людьми, а не из разряда тех, кто берёт детей, чтобы получать выплаты от государства. Хоть он и стал более ярко и позитивно смотреть на жизнь, в его взгляде всё еще осталась тяжесть детства и усталость, иногда они одолевают его, может, в какой-то особенный день. Они живут не так близко, а Джерард, на сколько я знаю, сейчас учится, так что времени для посещения церкви остаётся мало, но, в любом случае, мы всегда рады им. Это всё, что я о нём знаю, но полагаю, что этого будет достаточно. – старик устало выдохнул, покашляв и помяв высохшие от долгого разговора губы.       Я не знал, что ответить на этот рассказ, слишком много эмоций внутри, как буря, возникшая среди ясного солнечного денька, окатившая с ног до головы и оставляющая в беспомощности и непонимании. Я спросил лишь, знает ли он его, а получил целую историю, начавшуюся в далёком детстве, когда меня, быть может, даже не было, или, когда стол был выше собственной головы, а колени неуклюже ползали по полу. Нужно ли мне вообще искать этого человека? Судя по всему, его жизнь не так уж давно наладилась – новая семья, подправленное здоровье, учёба, даже машина имеется. А от меня можно ждать лишь проблем. Так имею ли я право нарушать его покой? Но тот сон преследует меня уже неделю, не давая отдыха, крутится и крутится в голове, как рой насекомых, невыносимо давяще жужжащих над ухом, въедаясь в самую глубь, цепляясь заострёнными когтями. Может я просто обознался? И он вовсе не тот, кто нужен. Не могу же я встретить свою судьбу в тот же день, как узнал об этом? Слишком глупо, слишком легко. Но его очертания в капюшоне так похожи… Кажется, я совсем позабыл о священнике, который выжидающе смотрел на меня.       -Эй, Фрэнк, всё в порядке? – мужчина окликнул, тихонько потряхивая за плечо.       -Что? А…Да…Все отлично! – мои глаза забегали по полу. – Знаете, вы мне очень помогли! Просто нахожусь под впечатлением от рассказа, – неловкая и растерянная улыбка расплылась по лицу. – Извините, можно ещё странную просьбу?       -Странную? Ты сегодня и вправду какой-то чудной. Ну, спрашивай.       -Вы сказали, что он оставил здесь в детстве свою игрушку, и вы её до сих пор храните. Не могли бы вы её отдать? Если вдруг я встречу его, то верну потерянное… Думаю, это будет неожиданной приятностью для него.       -Что ж, Фрэнки, пожалуй, тебе я отдам, потому что мы знакомы очень давно, ты не сделаешь ничего плохого с этой вещью и не выкинешь. Подожди немного тут. – мужчина медленно пошёл в сторону комнат, тихонько кряхтя, переваливаясь с ноги на ногу, слегка шаркая и смотря в пол.       Через несколько минут послышался скрип открывшейся двери, священник нёс в руках маленькую и чуть потрёпанную игрушку, это был самый настоящий медвежонок, которого изображают во всяких детских книжках или мультиках, он словно был олицетворением детства и свободы, безмятежности, лёгкости.       -Держи, парень, смотри, не потеряй, это памятная вещь. – он по-доброму улыбнулся и вложил мне в руки этот мягкий комочек, набитый синтепоном или чем-то, на ощупь похожим на вату.       Я уже развернулся и пошёл к выходу, крепко сжимая в руках игрушку, думая о том, что совсем не знаю, где его искать. Снова ждать в церкви? Но священник сказал, что теперь они тут не частые гости. А поиски в городе заняли бы у меня всю жизнь.       -Эй, Фрэнк! Я вспомнил ещё кое-что! Он иногда рисует в парке в северной части города! Я не знаю, в каком именно, но это точно!       -Большое спасибо, еще увидимся, святой Отец!       -До встречи!       Теперь мой круг поисков значительно сузился, но сегодня на это уже не было времени, я слишком долго находился здесь. Если сейчас отправиться туда, то уйдет как минимум час на дорогу, еще неведомо сколько на брождение, плюс путь обратно. И если я заявлюсь домой поздно ночью, то мне несдобровать. Извини, Джерард, я обязательно тебя найду и передам то, что взял.       -Джерард, Джерард, Джерард… - тихо произношу это имя себе под нос, пробуя на вкус и на слух, такое приятное, мягкое, тягучее и немного строгое, то, которое я бы хотел повторять всю свою жизнь.