God is my only hope

      С горечью смотрел на потрёпанные штаны и футболки, на некоторых из которых красовались чуть заметные дырочки с торчащими нитками. В тот момент, когда решался вопрос о побеге, у меня не было возможности забрать из дома всё, а разрешение на посещение квартиры только появилось. До этого, во время следствия, мне нельзя было ничего там трогать, мол, вдруг где-то улика запряталась.       -Боже, какой позор… — мятая ткань безжизненно висела, удручая своим видом.       -Ты чего тут киснешь? — любопытная мордашка Джи сунулась в дверной проём.       -Вещи разбираю, — вместо нормального ответа получилось некое ворчание.       -М-м-м, и как успехи? — он подошёл и обнял сзади, начиная меня тихонько покачивать.       -Никак, половину надо в мусорку отправлять, но носить же что-то нужно…       -Давай куплю тебе одежды, Фрэнк? — Джи говорил немного утомленным голосом и сладко зевал, кажется, особо даже не вникая в разговор, потому что проснулся минут пять назад. В отличии от меня, он всегда ложился поздно из-за работы.       -Нет, мне нужно забрать свою старую из дома. Полицейские дали добро.       -Тогда давай сделаем это сегодня?       -Это надолго, полагаю, у меня в комнате куча всего.       -Места в багажнике хватит, наверное. Сложим все в коробки из мастерской, а то уж и не знал, куда их деть, тут хоть в дело.       Через час мы уже были готовы, Джи загрузил несколько коробок в машину, в одну из которых положил чистящие средства и тряпки, чтобы сделать уборку, если необходимо. Я вновь ушел в себя, теребя и нервно сжимая ключи от квартиры в руках, иногда шипя от того, что слишком сильно сдавил и повредил кожу. Раньше мне нравились эти улицы, но теперь дорога туда и оттуда вызывала лишь злобу, неудовлетворённость, потерянность и смятение. Моя жизнь катилась вниз, рушилась на глазах у всех, ломалась по частям, а все эти люди, все жители этих домов, живут, как и раньше, ходят по своим делам, и вряд ли думают о том, что в паре метров от них происходит хоть что-то интересное. Многоэтажка, в которой я жил долгие годы, нисколько не изменилась, такие же оранжевые кирпичики, чуть потрескавшиеся от времени, но держащие неплохой вид, на окнах у всех также стояло много растений, потому что эта сторона была солнечной и благоприятной, только в летнее время в этих комнатах было до ужаса душно, что окна не закрывались круглыми сутками. Я открыл дверь в подъезд, придерживая её, чтобы Джи мог пройти с коробками в руках. Женщины, стоявшие рядом и болтавшие о своём, с неким недоверием посмотрели на нас, но потом быстро отвернулись. Так было и будет всегда — мы замечаем нечто подозрительное, но никому не говорим, пока что-нибудь действительно не случится, и вот тогда приходится хвататься за голову. Несколько лестничных пролетов по обшарпанным ступеням и мы стоим напротив входа в квартиру, у которого висит жёлтая, уже выцветающая ленточка. Я надрезал её, полностью снимая, чтобы соседи поняли, что полиция сюда уже больше не вернётся.       Противный звук поворота заржавелого ключа и скрипучая дверь, нехотя впускающая нас внутрь. Солнце сегодня светило слишком ярко, так что практически все было освещено, и на фоне этого виднелась каждая летающая пылинка. Затхлый, дрянной запах и спёртый воздух не давали спокойно дышать, так что Джи сразу открыл форточку, создавая освежающий сквознячок. Хотя, вряд ли это быстро избавит квартиру от пропитавшей её дряни. Особенно вонь стояла на кухне, где оставалась неубранная еда и отключённый холодильник, и в одной из комнат, где красовались въевшиеся в древесину пятна крови.       -Сначала вещи заберём, потом все остальное. Пойдем, покажу тебе свою комнату, хотя ты, наверное, видел, когда приезжал с полицией, — я потянул Джи за рукав, легонько подгоняя за собой.       В комнате все лежало вверх дном, со стола попадали принадлежности и бумага, которые я использовал для подготовки к институту. На кровати смятое белье, невпопад валяющиеся подушки, вывернутое одеяло. Со стен сорваны несколько плакатов, хотя многие из них, наверное, отклеились сами. На полках был толстый слой пыли, заметно щекочущий нос, отчего возникало желание постоянно чихать. В углу стояла моя потрёпанная гитара, у которой даже порвалась одна басовая струна, а на корпусе были сплошные царапины, часть из которых оставлены отцом во время ругани.       -У тебя тут довольно просторно, если не считать всего хлама, наваленного на полу. Наверное, отец искал что-то, пока тебя не было.       Я бросился к шкафу с одеждой, выбрасывая все содержимое прочь, иногда путаясь в ткани. Ближе к стене все так же покоилась дощечка, якобы часть мебели, хотя на самом деле, я там иногда что-то прятал, в том числе и подарки Джерарда. Открутив препятствие подручными средствами, убедился, что все в сохранности, и облегчённо выдохнул, доставая свой портрет и всякую мелочевку.       -Думал, ты потерял ту картину, — Джи присел на корточки, с интересом разглядывая мой тайник. — Да уж, по рукам бы себе сейчас постучал за такую работу, кошмар, сколько ошибок, надо переделать. Да и ты уже заметно изменился.       -Что? Я все такой же Фрэнк с черными волосами и татушками на шее.       -Это, конечно, да, но ты повзрослел, малыш, хотел этого или нет. Поверь, это всегда отражается на человеке.       -Значит, теперь я старый и угрюмый?       -Нет, ты все такой же красивый, только теперь иначе, — он улыбнулся и встал, потрепав по волосам.       Я начал стопочками укладывать нужные вещи в коробки, поместив где-то в середине портрет, чтобы не повредить его в случае какого-нибудь падения. По отдельности лежали футболки, шорты со штанами, нижнее белье, кофты. Вещей было так много, что мне становилось не по себе, поэтому я начал что-то вынимать и класть обратно в шкаф.       -Хэй, ты чего, какая классная футболка! И ты хочешь её оставить, серьёзно?       -Слишком много уже напихал, — продолжил копошиться.       -И что? Полно же места, Фрэнки, я холостой мужчина, живущий в огромном доме, половина пространства которого кажется мертвой, потому что там всё пустует. Бери хоть всю квартиру, ну выкинем там ненужное, если что, в конце-то концов.       Я даже улыбнулся на такое заявление, с воодушевлением кладя все, что считал необходимым. В список попали даже несколько книжек и тетрадей, а также мой личный дневник, в который я уже давно ничего не записывал. Не знаю, был ли смысл заправлять кровать, но мы аккуратно разгладили постель, оставляя за собой чистоту. Наверное, это единственная комната, которую мне не хотелось отпускать, уходя отсюда. Все же, в ней было немного хороших воспоминаний, хотя я уже и не знал, как расценивать моменты, связанные с матерью, и любила ли меня она когда-то.       Мы пошли на кухню, около минуты морщась и заново привыкая к затхлому запаху. Открывать холодильник совсем не хотелось, а кастрюли на плите тем более. За белой дверцей притаилась огромная кучка плесени, кажется, ещё немного, и тут бы образовалась сверхцивилизация. Я уткнулся носом в воротник и прикрыл глаза, чтобы меня тут же не стошнило от увиденного.       -Может, я займусь холодильником? А то ты уже позеленел и слился с содержимым, Фрэнки, посиди лучше у окна, подыши свежим воздухом, только не простынь.       -Нет, вместе все сделаем, — мне не хотелось отсиживаться в стороне, поэтому я с полной уверенностью стал выгребать все оттуда в мусорный мешок.       То, что было внутри, нельзя даже различить, какие-то сгнившие фрукты и овощи, заплесневелые упаковки, позеленевшие полки. Думаю, если бы мы не убрали, то эта вонь стала б ещё сильнее, и соседи жаловались. Да и услуги — электричество, воду, газ — все нужно было отключать.       Мы потратили много времени на то, чтобы привести тут все в более или менее нормальное состояние. На полу валялось несколько мешков с отходами и прочей дрянью, Джи постепенно выносил их, пока я продолжал уборку. Кровь в комнате мы не стали оттирать, Джерард вообще меня туда не хотел пускать, чтобы не вызывать лишних воспоминаний. Больше ничего полезного в доме не было, какие-то потёртые статуэтки, обшарпанная мебель, продавленный диван и старая техника, которая уже давно начала выходить из строя. Я лишь ухватил ноутбук с отцовского стола, потому что занимать компьютер Джи было проблемой, он много работал за ним, и заставлять его ждать собственной вещи было отвратительно.       -Так, малыш, все взял? Я уже отнес практически все в багажник, места не осталось, так что ноутбук возьми с собой, и вот сумку эту, хорошо? Гитару старую оставишь, или как?       -А можно забрать..? Она мне очень дорога как память.       -Положим тогда на заднее сиденье.       -Угу, пошли… — я оглядел квартиру в последний, как надеюсь, раз.       Внутри играли смешанные чувства. Тут прошло мое детство, прошла моя юность. Тут я родился, делал первые шаги, произносил первые слова, впервые падал и поднимался. В этой прихожей мама собирала меня в детский садик, пытаясь объяснить разницу между «лево» и «право», когда ботинки на ногах чудесным образом оказывались не на своих местах. По этим комнатам я бегал с нелепыми рисунками, пытаясь показать папе, что люблю его и хочу внимания, когда ему было все равно, и потом эти листочки находились в мусорном ведре. Перед этим зеркалом я собирался в первый класс, нацепив странный пиджак, который был больше меня как минимум на размер, а квадратный портфель заполнялся ручками, тетрадями, букварями и прописями. Иногда страницы тетрадей покрывались ужасными кляксами, буквы в них прыгали с строчки на строчку, но никто меня не ругал, потому что никто ничего не проверял. Всех одноклассников и детишек встречали со школы, а мой учитель каждый день спрашивал: «Фрэнки, за тобой кто-то придет?», я грустно отвечал «нет» и плёлся домой, таща в руках тяжёлую сумку с обувью и формой для физкультуры. Ребята всегда смеялись надо мной из-за этого, тыкая пальцем и дразнясь, а мне оставалось лишь молчать и идти дальше. Иногда я заявлялся без учебников или нужных принадлежностей, потому что отец забывал покупать, и с чувством позора просил их у соседа по парте. Хорошо, что он оказался славным парнем, и всегда входил в положение. Всегда возвращал ему всё, когда приобретал. Единственным подарком за всю мою жизнь была гитара, мне тогда стукнуло 12. Отец сказал, что это от него и от мамы, и я тогда сильно обрадовался, подумав, что они вновь сойдутся и мы будем все вместе. Но после того дня рождения все стало в разы хуже, и больше про мать он никогда ничего не говорил, а сам забывал про меня каждый день. Мне приходилось напоминать ему, что хотелось кушать и пить, пока сам не научился готовить. Странно, что мы до последнего ищем родительскую любовь, даже когда видим откровенное безразличие. Эта ниточка между ребенком и родителем так крепка, что держится слишком долго, иногда не давая понять главного. Если человеку плевать, то вряд ли он когда-то тобой заинтересуется. И вот теперь всё лопнуло, теперь от этих людей не нужно было ничего, и любое касание обжигало бы меня, а от малейшей заботы тошнило, как от неискренней и фальшивой улыбки врущего человека.       Я уселся назад, чтобы придерживать вещи, сползающие на пол машины на любой кочке и повороте. На коленях лежал полупрозрачный пакет с детской и подростковой одеждой. Около недели назад мы решили навестить Марка в детском доме, и передать ему немного хороших вещей было бы замечательно. Не знаю, помнил ли о нас мальчик и ждал ли, но тот лисёнок, что мы подарили, явно пришелся ему по душе. Конечно, хотелось верить, что по приезде его там не окажется, и нам скажут, что Марка забрала заботливая приемная семья. Но что-то в глубине души подсказывало, что для этого нужно огромное везение, и большинство детей, попадающих в такие заведения, остаются несчастными и одинокими, особенно, если не находят там даже друзей.       Детский дом находился, как и больница, где я лежал, на окраине города, вдали от бесконечных взглядов людей и суеты. Возможно, это хорошо, потому что некоторые с презрением смотрят на детишек, гуляющих рядом с воспитателем за забором, а может и плохо, ведь так они, и без того потерянные, вовсе лишаются связи с внешним миром. За оградой показалось двухэтажное коричневое здание с пластиковыми окнами с редкими оскольчатыми вкрапинами, наверное, дети играли и случайно попали чем-то в стекло. Территория была небольшой — маленький сад, в котором стояло несколько качелей, горок, песочниц и игрушечных домиков. Полагаю, многим не доставалось места для развлечений. Здание выглядело слегка устаревшим, хоть и отремонтированным, оно располагалось в виде вытянутой буквы «п», скорее всего, по бокам были комнаты, а в центре учебные кабинеты.       Мы простояли у охраны несколько минут, предоставляя документы и дожидаясь воспитателя. Мало ли зачем могут прийти взрослые парни к детям. Послышался цокот каблуков, к нам вышла высокая женщина в юбке и рубашке, настороженно оглядывающая нас.       -Итак, молодые люди, не припомню, чтобы на это время была назначена какая-то встреча.       -Марк Лэйн — мальчик, с которым я лежал в больнице не так давно, а это мой парень. Мы давали ему еду и рисовали вместе, а ещё обещали навестить. Мы принесли одежду, — я протянул тяжёлый пакет в качестве доказательства.       -Постойте здесь, я позову мальчика, — она развернулась и быстро засеменила, ворча себе под нос вроде что-то «кому сдался этот мальчик, к нему никто не приходит».       Через пару минут из-за угла вылетел Марк, чудом не ударившийся, но сумевший вписаться в поворот.       -Нельзя бегать! — женщина крикнула ему вслед, тяжело вздыхая. — Господи, эти дети невыносимы.       -Дядя Фрэнки! Дядя Джи! — он бросился нас обнимать, чуть ли не снося с ног и сжимая со всей силы своими крохотными руками.       -Привет, малыш, мы пришли, как и обещали, извини, если задержались, были неотложные дела, — я бережно погладил его лохматую макушку.       -Так, Марк, проводи молодых людей в свою комнату, пообщаетесь там, пока свободно, только не слишком долго, — дама со строгим голосом пригрозила ему пальцем, и мальчик, послушно кивая, взял нас за руки, уводя в сторону лестницы и длинного коридора.       Всё это напоминало какое-то общежитие, где студенты кучками раскиданы по маленьким комнатам. На некоторых дверях красовались наклейки, мультяшные герои — у ребят помладше, различные группы и похабщина — у ребят постарше. Странно, что они живут все вместе, ведь как по мне, нужно разделение по возрасту, хотя бы расселить их блоками. Марк толкнул тяжёлую дверь, на которой висела картинка с человеком-пауком. Там никого не было, кровати аккуратно заправлены, на столе идеальный порядок, учебники и тетради лежат ровными стопочками. Непривычно видеть такое в детской комнате.       -Нас заставляют убираться, иначе — поставят в угол, — мальчик, словно прочитав мысли, сделал пояснение, прыгая на кровать и хватая игрушечного лисёнка.       -А где же твой сосед?       -Хм, наверное, ушел к своим друзьям. Не знаю, он постоянно к кому-то бегает и не сидит на месте.       -Почему бы тебе тоже не обзавестись парочкой друзей и ходить друг к другу в гости? — я с Джи присел на два маленьких стульчика.       -Думаю, у них плохая компания, — мальчик пожал плечами, разглядывая нас. — Дядя Фрэнки! Ты вырос?       -Оу, вряд ли я мог вырасти за такой короткий срок. А вот ты точно прибавил, ну-ка, подойди сюда, — он послушно подошёл, широко улыбаясь.       -Вы хотите меня забрать?       -Ам… — я поджал губы, хмурясь. — Нет, Марк, мы принесли тебе одежду. Прости, мы сами ещё слишком маленькие, чтобы брать и воспитывать детей.       -Да, Фрэнку всего лишь 18, да и нам нужно заключить официальный брак для подобных вещей.       -Брак? Это как по телевизору показывают? Где тёти в красивых белых платьях?       -Да, правда, у нас тёть нет.       -А ты… — он встал на носочки, шепча Джи на ухо, но я все равно слышал. — Возьмёшь дядю Фрэнка замуж?       -Обязательно, только не говори ему, — Джер заулыбался, зная, что я понял каждое его слово, но ребенок поверил в тайну и весь засиял от возможности хранить секретик.       Мы ещё немного поперешептывались и поболтали, после чего Марк стал разбирать пакет с одеждой, восхищённо глядя на каждую футболку. Он все примерял, красуясь и крутясь перед огромным зеркалом, словно юла.       -Ого! Тут нарисован динозавр-р-р! Он всех вас съест! Поберегитесь!       -Думаю, динозавры клёвые ребята, они не будут никого обижать просто так, тем более своих друзей.       -А нам на уроках говорили, что они злые. Кстати, у меня хорошо получается считать на математике! Но учительница все равно называет меня глупым, — мальчишка заметно загрустил, ещё бы, кого это не заденет.       -Может мне стоит с ней поговорить? Это не дело…       -После того, как с ней кто-то говорит, она становится ещё злее! Дядя Фрэнки, а той тёти, которая меня забирала из больницы, больше нет… Её забрали полицейские в форме! Это ты им сказал?       -Можно и так выразиться, она была очень плохой. Помнишь мои шрамы? Некоторые из них оставила она, а теперь ей придется нести наказание, — он всхлипнул, с сочувствием обнимая меня за руку.       -А вы когда-нибудь заберёте меня на выходные? Тут иногда так делают… — в его глазах теплилось столько невинной и детской надежды, что хотелось прижать к себе этот комочек и никому не давать в обиду.       -Возможно, мы переговорим с руководством, ладно? — переглянулись с Джи, кивая друг другу, пока Марк продолжал вжиматься в меня.       Через некоторое время в комнату вошла воспитательница, прерывая наши беседы, и как-то высокомерно посмотрела на ребёнка, недовольно хмурясь и морща лоб.       -Все, встреча окончена, Марк, тебе пора идти на занятия, а молодым людям домой и по своим делам.       -Но мисс…       -Никаких но, правила для кого придумали? И убери здесь все вещи, которые ты раскидал, что за свинарник, не стыдно перед гостями?       -Ему нечего стыдиться, мисс, не нужно обижать ребенка, у вас лично в комнате тоже всё блестит? Он не робот-уборщик.       -Прошу уважительно разговаривать со мной, а не хамить, со своим домом и порядком там разберусь сама.       -Вот же стерва… — я тихо прошептал себе под нос, чмокая малыша в щеку и обнимаясь с ним на прощание.       Джи, укутав меня в шарф, взял за руку и вывел на свежий воздух, и, как только мы вышли за ограждение, достал сигарету.       -Не лучшие воспоминания о детском доме. С тех пор, как я там был, ничего не изменилось. Кажется, воспитателей туда набирают по принципу «чем больше не любит детей — тем лучше», — он задымил, стряхивая пепел на землю. — Я знаю эту всю гнилую систему изнутри, и от этого ещё противнее. Боже, когда люди научатся заводить нужным их детей, а не воспринимать новые жизни как игрушку.       -Давай просто будем делать хоть что-то для этого ребенка, если сможем? — положил голову ему на плечо, хихикнув от щекочущих лицо волос.       -Ты тоже ещё ребенок, Фрэнки, — Джи опустил ладонь мне на макушку, зарываясь в волосы и целуя в висок, одновременно погасив окурок и выкинув его в мусорку.       И он был прав. Маленький ребенок, не умеющий помочь себе, но пытающийся помочь другим. Такая странная закономерность — чем больше грязи и препятствий пришлось на твою жизнь, тем дольше ты не хочешь покидать детство, пытаясь найти его во всем. Будто ты никогда не станешь взрослым, если не сходишь ни с кем в парк за сахарной ватой, не скатишься с водяной горки, не устроишь пикник на лесной полянке. Такие банальные вещи, не дорогие и общедоступные, но тогда почему не у каждого ребенка есть фотокарточки с этими чудесными воспоминаниями? Почему у кого-то в памяти остаются лишь размытые пятна и незаживающие раны?       Я посмотрел на Джи, в этот момент и он показался мне потерянным, не нашедшим всего того, что упустил, такой собранный, самостоятельный и трудолюбивый, но так любящий лишний раз приласкаться, обняться и получить скромный поцелуй в щёчку во время прогулки, предпочитающий полежать у меня на коленях вместо подушки, боящийся уколов, грозы и монстров под кроватью, сходящий с ума до умиленных визгов от нового выпуска любимого комикса или пришедшей посылки с красками и кисточками, которые он давно хотел.       Мы большие-маленькие дети, нашедшие друг друга над обрывом в пропасть с нескончаемой несправедливостью и одиночеством. И если кто-то хоть на капельку разожмет руку, другой тут же упадёт, катясь кувырком по отвесным скалам.