***
Порой, когда люди хотят навредить Геральту, они трусливо решают напасть на его барда. Они думают, что он – лёгкая добыча, и надеются поиметь с него наживу. Геральт всегда за него волнуется, хоть и не говорит ни слова. Лютик чувствует это волнение, исходящее от ведьмака, когда тот врывается в его временную тюрьму и видит уже мёртвых бандитов-наёмников-идиотов, валяющихся на земле. За годы их дружбы ведьмак понял и принял, что особый талант Лютика – везде находить неприятности, однако и выпутываться из них он тоже умеет неплохо. И всё же он переживает. Даже когда узнаёт об истинной сущности Лютика. В попытке шантажировать ведьмака группа бандитов утаскивает его в свой лагерь. Ночь только вступила в свои права, когда Лютик сталкивается с Геральтом на своём пути из лагеря похитителей. И хотя его лицо и руки в крови, на одежде – ни пятнышка. – Ты в порядке? – всё же спрашивает Геральт, буквально излучая беспокойство. – Засранцы оторвали пуговицу у моего дублета. Как думаешь, в порядке ли я? – бурчит Лютик, игнорируя его волнение, хоть от него и делается так тепло внутри. Словно тени тянутся вслед за сияющим солнцем. Словно какая-то часть тьмы закипает в ответ. Это тепло такое приятное. Впрочем, беспокоиться о нём не нужно. И спасать его тоже не нужно. Он хоть и был уже дамочкой пару раз, но в беде – никогда. И всё же порой… это даже как-то немного приятно.***
Лютик рассказывает Геральту свои собственные истории. Столько лет его слова были выверены и пусты по своему смыслу – случайные истории о временах между появлением «Лютика» и нынешним днём. Теперь он рассказывает Геральту всё и обо всём. О мирах далеко за пределами его собственного. О местах, скрытых от чужого взгляда, если только ты не знаешь, где искать. О событиях, что давно забыты. Геральт, конечно, делает вид, что не слушает, но внимание его приковано к Лютику, стоит тому начать свой рассказ. Кажется, его истории могут заинтересовать даже старого ворчливого ведьмака. – Эти монстры из твоих песен, – перебивает его вдруг Геральт однажды, когда Лютик ударяется в воспоминания о своей жизни в качестве Дамальта – «жителя Пустоши» – очень, очень много лет назад. Тогда он тоже охотился на монстров, почти как ведьмак. – Я тогда сказал, что их не существует, но… Ведьмак погружается в раздумья, а Лютик слегка теряется, прежде чем осознать, что тот говорит о самой первой их встрече. – Ты был не так уж и неправ, – с улыбкой говорит он. – Они не существуют… в этом мире. Увы, порой, когда я перевозбуждён, я слегка путаюсь в своих историях. Ужасная привычка, на самом деле. – Должно быть, с тобой такое частенько случается, – фыркает Геральт. Ну понятно, его гордость задета. Он же тут эксперт по монстрам, а оно вот как вышло… – Я нередко называю чужие имена в постели, – жмёт плечами Лютик. – Так в этом же нет ничего ужасного, – Геральт выгибает бровь, слегка ухмыляясь. Лютик снова пожимает плечами. – Конечно, если только ты не говоришь что-то вроде Г̸̟͙̣͙̙̘̉͊̈̓͆́͠Р̶̼̪͙̈͝х̴̠̩̯̼̠͓͕̲̬̳͍̥̥͎͌̂͌͐̋͋̅́̓̈́̾̐́̚х̵̭̮̻͔̞̎̂̅̃̅̄͒̅̉̿̎̑͝ͅК̷̡̙̰͉̹͒б̷̢̨̱̗̗͚͔͇̯͔̮̳̠͌̉͌̆̍̚͜͠э̸͕͎̜͓͙̗̩͈̥̦̗͕̗̾̑̌̑͂̀̕͝Т̷̢̰͈̫̰̦̃̍̋̈́͐̾͊Ч̴̛͎̹̻͔̣̟̞̤̜̰̥͕̲͕̓х̸̲̰͎̰͔̩̜̪͔̖̣̒ͅͅЭ̷̛̥̣̦̺̜͎̦̔̀ͅЭ̷͚̠̼̗̙̃͑̂̎͊̽̅͊͑̅͆͝͝͝. Геральт отшатывается, словно ему пощёчину отвесили, с глазами по пять оренов и отвисшей челюстью. Лютик безостановочно ржёт над ним долгие пять минут.***
Соль он есть не может. Она его не убьёт, но вызовет что-то максимально близкое к аллергической реакции, что может с ним случиться. Соль жжётся у него на языке и коже, в органах и костях. Эти ожоги он чувствует куда глубже, чем в плоти, чем в теле, и он корчится, словно слизень, чёрный и исходящий пеной. Он визжит, но никто не слышит; воздух всё леденеет и леденеет, пока не вырастают сосульки, но никто не дрожит; трескучая вибрация разрывает уши, но всем плевать. Соль он есть не может.***
То, что живёт в поместье, – древнее. Почти такое же древнее, как и он сам. Он слышит это задолго до того, как поместье – полуразрушенное, заброшенное, безнадёжное, отобранное у людей природой – появляется на горизонте. Геральт не слышит. Он идёт вперёд, выискивая монстра, на которого был заключён контракт. Чудовища давно уже нет, если оно вообще когда-то там было. Мертво, мертво, мертво. Словно воздух, и земля, и море. Мёртвое, но древнее, и оно ползает, не шевелясь. А Геральт его не слышит. – Нам нельзя ближе, – произносит, наконец, Лютик – и голос его не-совсем-нормальный по краям, словно горящее фото. Потому что Геральт знает. Знает, что он такое. Принимает его суть. Ему можно говорить это вслух и защищать то, что ему дорого. То, что дороже ему больше, чем должно бы быть. Геральт смотрит на него, и в глазах его светится непонимание, а Лютик думает, как было бы хорошо, если б он мог облечь в слова причину, по которой им стоит держаться от поместья подальше: что тварь, сидящая внутри, станет ведьмаку погибелью. Он-то сможет жить дальше, найти новое тело, новую жизнь, но вот плотские тела и ещё более плотские души смертных такой привилегией не обладают. А ему очень нравится конкретно вот этот смертный. – Что не так? – спрашивает Геральт своим низким голосом, заступая перед Лютиком словно в попытке защитить. – В̵̢̞̖̪͖̦̣͔͙͚͖͍̭̦͑͂͂̐͘͠с̵̣̠̟̃͒̄̓̎͛̓͛̑̊̕͘͘͠ё̴̡̛̲̗̬̻̇̔̋͐̈̈̑̈, – его голос дрожит, сдерживая в глотке что-то слишком крупное, заталкивая его обратно. – Оно убьёт тебя. Тебе нужно уходить. – Это какой-то дух? – на лице Геральта светится тревога, когда он задаёт вопрос. Лютик только кивает. – Оно такое же, как ты? Лютик открывает рот, чтобы ответить ему, и оно вырывается на волю. – Я но не я – кричит где я шепчу – муха в твоём супе муха на трупе – медвежий капкан на твоей ноге отгрызи её отгрызи – плёнка с глаза разрубленного пополам – война кровавая словно рождение – Геральт хватает его за руки и оттаскивает назад, бежит вместе с ним подальше от поместья, и Лютик ещё никогда не чуял от ведьмака такого ужаса, как в этот момент. Они не возвращаются в город, из которого пришли. Они так и не выполняют этот контракт. Там не было чудовища, которое можно убить. Вместо этого они в полной тишине разбивают лагерь, и Лютик вжимается в Геральтов бок, укутанный мехом. И если даже он слегка подрагивает, вымотанный схваткой, которой не было, Геральт ничего не говорит, а только крепче прижимает его к себе.***
Джинны, как и сам Лютик, – тоже древние духи. Не ужасы, но, скорее, сущности. Воплощения. Могущественные, наводящие страх и не имеющие сил сбежать из-под гнёта людей. Они ненавидят саму суть Лютика и его рода. Завидуют ему и его собратьям. Они не настолько стары, как он, но они обладают давно стёртой из памяти мощью. Лютику, конечно, стоило раньше всё это прекратить. «Я не могу уснуть», сказал ему Геральт, выискивая джинна в реке. Лютик ведь видел, в чём проблема, знал, что не так, понимал, к чему всё это приведёт, и должен был вмешаться – пусть насильно, но остановить ведьмака. Вместо этого он попытался отговорить Геральта. Между прочим, чашка ромашкового чая с мёдом и виски вполне способна справиться с бессонницей! Он ещё и массаж спины сделает, чтобы закрепить результат. Только, пожалуйста, отойди от воды. Пожалуйста. Ничего не помогает, и кувшин в руках Геральта порождает в Лютике панику, он рвётся вперёд, хватает его и тянет на себя. Геральт не отпускает. Только смотрит на него злобно. – Ну правда, Геральт, это же нелепо! Эта штука внутри тебе не поможет. Она обманет тебя и усыпит так, что ты никогда не проснёшься. Как же ты не видишь– Хлопок – и кувшин открыт. Крышка с выгравированной на ней печатью остаётся в руке Геральта, а сосуд – у Лютика, и он ОЩУЩАЕТ, как движется энергия вокруг. Давит. Тянет и сжимает, пока простой вдох не становится невозможным. – Ничего не произошло, – бурчит себе под нос Геральт, и разочарование растёт в нём, но внимание Лютика приковано к поверхности озера. Там – тень, у которой нет формы. Смотрит без глаз. Смеётся, не имея губ. Аура джинна – это не крик и не плач. Это вибрация. Раскат грома и долгий, протяжный рык великана. Они смотрят друг на друга глазами за границами этой реальности. Глазами, что видят друг в друге истинно то, чем каждый из них является. Вокруг нарастает ветер, настоящий ветер, небо темнеет, и с первым ударом молнии джинн наносит удар. Он кричит, нечестиво и разъярённо, стоит клешням-когтям-зубам вгрызться в те части его тела, что невидимы глазу. Чёрные вены вздуваются на его теле, разрастаясь и разрастаясь и разрастаясь, глаза и руки черны как ночь, когда он ударяет в ответ. Частичка его сталкивается с частичкой джинна, сталкиваясь-прорезая-разрывая, пока над ними не разражается молния, будто крик. Будто шрам. От следующего столкновения чернота льётся из его рта, вены вьются по его лицу, животу, ногам – повсюду. Его руки, хватая воздух, остаются неподвижными – так много рук, слишком много рук, – и он рвёт джинна пополам, отбрасывая от себя половинки, но удар молнии, словно острый клинок, отрубает ему руку. Ногу. В его груди – дыра, что истекает чернотой. До его ушей доносится голос, глубокий и обезумевший – таким он не привык его слышать. В ужасе. Он не должен быть в ужасе. Не за Лютика. Он… – Остановись! – кричит Геральт словно шторм – оглушительно, – и время замирает. Джинн всё ещё рядом, здесь, нависает, оценивая, а затем отступает, играя улыбкой на губах, которых нет. Ах, так значит, желания принадлежат Геральту. Ну разве не здорово? – Лютик, – зовёт Геральт, и в голосе его сквозит отчаяние, он слишком близко, и Лютик поворачивает голову, замечая, что лежит на спине, а Геральт стоит рядом с ним на коленях. Он выглядит так, словно он в ужасе и не может сдержать свои эмоции – такие неожиданные по своей силе. – Привет, – говорит он, чёрная кровь льётся из него вместе со словом, и он улыбается так широко, что морщинки собираются вокруг его тёмных глаз. Хотя Геральта это не особенно успокаивает, судя по тому, как тот вздрагивает. Сбивается. А потом делает рывок вперёд, словно хочет обнять Лютика, но сдерживается в последний момент. – Ты… ты… – Геральт не слишком хорош в вербальном общении, но когда он всё же говорит, то обычно не заикается. Лютику это не нравится. – Джинны и демоны вроде меня не очень-то ладят, – говорит он. Ему тесно в собственной шкуре – слишком многое хочет выбраться наружу. Заставить его кожу треснуть и излиться на свободу. Заполнить воздух. Заполнить мир. Заполнить всё, что есть. Он сдерживает эти порывы, но ощущает, как темнеет его тело от всё взбухающих и взбухающих вен. Дыра в его груди саднит. – Не мог бы ты, пожалуйста, передать мне мои руку и ногу?– мягко говорит он, и, кажется, ведьмак слишком шокирован, чтобы спорить с ним или задавать вопросы, так что он просто бросается куда-то в сторону – подобрать оторванные конечности. Ведьмак отдаёт ему его части тела, и Лютик с благодарностью принимает их, приставляя руку к кровоточащему обрубку. В воздухе разливается вонь как от тухлых яиц, и Геральт морщит нос, но не отстраняется. Лютик раздумывает, не в шоке ли тот. Конечность же прирастает обратно к телу – медленнее, чем обычно, но это и неудивительно для такой раны. То же самое он проделывает с ногой – так куда лучше, со всеми четырьмя конечностями-то, и уже меньше его хочет излиться наружу. И всё же его тело всё ещё покрыто чёрными венами, а глаза всё так же темны. Тем не менее, он поворачивается к выглядящему совсем потерянным Геральту. Его рука ложится на щёку ведьмака, и тот вздрагивает, но льнёт к его ладони. – Видишь? Я в порядке. Смерть очень мало для меня значит, – он старается говорить уверенно, хотя его голос всё ещё слишком густой, словно у него чересчур много зубов-языков-глоток, но всё же куда более нормальный, чем до этого. – У тебя дыра в груди, – басит Геральт – ему явно некомфортно говорить хоть на тон выше. Лютик пытается представить себе, как всё это выглядит со стороны для Геральта. Его единственный друг, демон, чьи возможности неизвестны, меняется так жутко и сражается с невидимой силой. А затем его рвут на части на его собственных глазах… Да, пожалуй, такая реакция вполне понятна… – Она зарастёт, – отвечает он, но смотрит при этом вниз, на дыру, всё ещё истекающую чёрной кровью, покрывающей его грудь и спину. Это у него не от удара молнией. Это проклятая рана. Недостаточно, чтобы убить кого-то вроде него, но вполне хватит, чтобы стать проблемой. – Я могу оставить это тело, - размышляет он вслух, – Найти себе новое. Потребуются годы, чтобы исцелиться. – Нет, – говорит вдруг Геральт, придвигаясь и хватая Лютика за плечи. – Нет. Скажи, как тебе помочь. Это моя вина– – Это не твоя вина, – произносит Лютик, склоняя голову. – Я должен был тебя послушать. – Должен был, – соглашается тот. – Но это всё равно не твоя вина. – Просто… – Геральт избегает зрительного контакта, смотрит куда-то вниз, в сторону. Лютик всё равно пытается поймать его взгляд. – Скажи мне, что я могу сделать… – Это магическая рана, – говорит он и поднимает руку, чтобы провести костяшками пальцев по челюсти Геральта. Так близко и такой ранимый – он не может устоять. – Здесь нужно вмешательство мага, чтобы я мог сделать всё остальное. В ближайшем городе, Ринде, есть чародейка, я чувствую её. Она сильная. Геральт смотрит на него, внимательно слушая. Его лицо – снова маска, снова под контролем, как всегда, и в его глазах светится решимость. Он кивает. – Значит, в Ринде, – говорит он, поднимаясь и осторожно помогая встать и Лютику. Голова кружится, стоит ему подняться, и чёрные вены пульсируют, расползаясь и исчезая. Он чувствует себя дезориентированным где-то глубоко внутри. Возможно, урона от этой прóклятой раны он получил куда больше, чем казалось. – Думаю… – медленно начинает он, ведомый Геральтом к Плотве, которая стоит слишком далеко от места битвы, чтобы испугаться, но достаточно близко, чтобы быть в поле зрения. Геральт крепко держит его за руку, другой поддерживая Лютика за плечи. – Думаю, мне сейчас надо бы отключиться, – и под взволнованные возгласы Геральта сознание покидает его, мир вокруг смазывается, пока не остаётся лишь бездна. Ничто. И одновременно всё.