Der Weg zuruck

Вскоре после пробуждения, Газ окончательно пришел в себя. Смог нормально разговаривать, мыслить, привык снова полагаться не только на слух, но и зрение. Оставалось только подлечить конечности, которые находились не в самом лучшем состоянии для скорого выздоровления. С женой он даже обсуждал вариант выписаться раньше срока, когда снимут оставшиеся швы. Реабилитацию можно ведь и дома проводить, в кругу родных. Так будет только лучше и семье, и ему, и его больным конечностям, думал лейтенант, порой вслух. Пробудившись, Газ узнал, что не ошибался тогда, во время операции – ему действительно что-то вставили и в плечо, и в ногу. Переломы оказались гораздо серьезнее для стандартного наложения гипса, потому в плечо и задетую ключицу привинтили металлическую пластину, а в ногу вставили кучу спиц до колена, по всей икре, которые были закреплены на стальных ободках вокруг – так называемый аппарат Илизарова. Впервые увидев свою раненную ногу, Газ несколько ужаснулся. Он знал, что такой метод лечения существует, что в травматологии эту шайтан-машину действительно используют, даже пару раз на коллегах видел, но на себе подобную чертовщину никогда не представлял. Впрочем, к железякам внутри руки он так же не был готов. Со всеми этими побрякушками он чувствовал себя точно терминатор. Только наоборот. — Was dich nicht umbringt, macht dich stärker, — успокаивала его Мэгги, гладя по подвязанному плечу. Она обожала Ницше, а Газ порой едва вспоминал, кто это вообще, зная о философе по большей части из одних рассказов любимой. Он никогда не был супер-начитанным и супер-эрудированным, зато острым на язык и с золотыми руками. Да и Мэгги любила Гарри не за это. — Ты и сам это знаешь, солнышко. Ты у меня самый храбрый. И сильный. Если бы не знал…не знаю, что бы случилось, — тоскливо вздохнула женщина, опустив взгляд в пол, а руку – на матрас, слегка сжав помятую накрахмаленную простыню. — Страшно даже думать об этом. Господи… Газ в эти моменты внимательно следил за взглядом жены, за ее лицом и за тем, как стремительно меняются на нем выражения. Мэгги была очень красивой женщиной, для Гаррета уж точно, но слезы превращали прекраснейшее смеющееся личико Афродиты в скорбный лик плакальщицы банши. Тогда его сердце так болезненно сжималось, что самому хотелось реветь, но вместо этого каждый раз он широко улыбался и накрывал ее ручку своей, переплетая их пальцы вместе. Она приходила к нему каждый день, сидела подолгу и очень расстраивалась, когда медсестры сообщали, что время посещения закончилось. Гарри говорил ей, что в следующий раз снова увидятся, делая четкий упор на то, что следующий раз, несомненно, настанет. Несмотря на то, что Газ очнулся и рассудком был в полном здравии, Мэгги все равно очень боялась худшего, но об этом никогда вслух не говорила. Поначалу Газа это раздражало, он считал это глупостью, пока не стал в полней мере осознавать, что не только он пережил кошмар. Толчком к пониманию стал беспокойный сон Мэгги. Иногда она засыпала, уткнувшись носом ему в бок, и сладко сопела. Потом переставала. Говорила во сне, кричала и плакала. Его имя. И заходилась в тихой истерике. Она как будто знала все подробности того, что случилось с мужем в России, и видела это снова. Теперь все произошедшее с любимым глубоким шрамом отдастся в ее сердце. Рана, конечно же, когда-нибудь заживет, как и Гарри выздоровеет. Но рубцы-то останутся. Газу не снились кошмары о том злосчастном утре. Ему не снился ни погибший Григгс, ни дуло пистолета, ни сам Захаев, гореть ему в аду. А Мэгги муж снился. Одинокий, лежащий в своей койке без сознания, такой же, каким он был, когда она впервые вошла в его палату. Внутри ритмично пиликал кардиомонитор, пока та не сделала маленький шаг вперед – аппарат вдруг издал громкий протяжный звон, показав на мониторе лишь зеленую нить на черном фоне. Потом Мэгги просыпалась с ладонью Гарри на затылке. Он аккуратно гладил ее темные густые волосы, стерег ее бред и стирал слезы, которые порой выступали на бархатных щеках. Газ всегда делал это дома. Теперь и в больничной палате. А Мэгги всегда его любила: хоть в домашней пижаме, хоть в форме, хоть в больничной робе. Даже будь он одет в белый саван. Неважно. Но думать о саване было, конечно, рано. — Самое страшное – это незнание, — говорила Мэгги, просыпаясь. Она знала, что бредила вслух и у Гаррета появляется куча вопросов, поэтому объяснила сразу, всхлипывая. Глаза у нее слегка краснели от плача. — Не знать, что с тобой, как ты там. Жив или мертв…Я ведь даже не знаю, что с тобой случилось, только результат, — женщина перевела взгляд на исколотую ногу, а потом снова на Гарри. — Ты сказал, что вернешься сразу после того, как умрет Захаев. И вот, он умер. А тебя все не было. Неделю, две, месяц – ни единой весточки! О чем мне оставалось думать? — и тут она посмотрела мужу прямо в глаза, сжав его ладонь. — Надеялась на лучшее, а умом понимала, что ничего хорошего не случилось, — Мэгги всхлипнула, сдержав слезы, а потом расплылась в дрогнувшей улыбке. — Миссис Эдвардс сказала, что я визжала на весь район, когда Прайс позвонил мне. Он сказал, что с тобой все хорошо, а дальше уже ничего не услышала. Эми, наверное, подумала, что дома еще один ребенок появился…Господи, о чем я еще могла просить? — сжав ладонь Гарри и второй рукой, Мэгги придвинулась ближе и аккуратно положила голову мужу на грудь, которая ровно вздымалась, укачивая ее. Газ, прикрыв глаза, снова зарылся здоровой рукой в густую каштановую копну. — Я так скучала, Гарри. МЫ так скучали. Никогда, слышишь? Никогда больше так не пугай нас! И тогда Газ сказал то, о чем думал все время своей комы. Это было абсолютно взвешенное решение, пусть лейтенант еще не знал, пожалеет ли об этом в будущем. — Можешь больше не беспокоиться, Мэг. Никогда, — вздохнул Газ. Голова Мэгги качнулась чуть сильнее, женщина слегка приподняла голову и с недоумением взглянула на мужа. Увидев этот немой вопрос в любимых зеленых глазках, он усмехнулся. А потом вдруг сделался очень-очень серьезным. Чтобы шуткой не казалось. — Я не вернусь в САС. В армию в целом. Да и кто меня туда обратно пустит? Разве что канцелярской крысой в штабе сидеть. Такого счастья мне не надо, — а потом снова усмехнулся. Мэгги буквально застыла в изумлении. Во многом виноват был сам Газ, он не раз давал понять, что первая жена у него – служба. Кажется, однажды он даже вслух об этом сказал. Что ж. Всегда ведь можно подать на развод. — Не строй мне тут глазки, зайка, — хихикнул Гаррет, дернув любимую за нос. Та тут же и пришла в себя, отдернув голову. Волосы струящимся водопадом спали с одеяла на простынь. Похлопав веером ресничек, Мэгги приподнялась на локтях и вновь посмотрела мужу в глаза. Не лжет. В изумрудных радужках засверкали азартные искорки. — Наконец-то поработаю отцом. Папой, — добавил, грустно покачав головой. — Она умеет говорить «папа»? — получив отрицательный ответ, Газ не особо расстроился. Как оказалось, Эми и слова «мама» еще ни разу не произнесла. Обрадовало. Ему очень сильно хотелось повидать свою маленькую девочку, но не мог заставить и без того измученную недосыпами и постоянной работой жену притащить с собой малютку, с которой возьни даже больше, чем с больным Газом. На ее хрупкую шейку и так уже упало тысяча и одна забота. Но отцовская тоска от этого не уходила. — Эми, наверное, уже и забыла меня… Мэгги шутливо пихнула Гарри в бок. Ее пинок отозвался дикой болью в послеоперационных шрамах на груди, но сдержаться удалось, выдавив сдавленный смешок. — Обижаешь. Она папина дочь! *** Когда все швы сняли, а из ноги [несомненно, с потоком бесконечного мата] выдернули все торчащие спицы, Газа отпустили домой, строго наказав не перенапрягаться. Когда его лечащий врач произнес эти слова, Гаррет кивнул, смущенно устреми взгляд в пол. Да уж, сильнее Мэгги он точно напрягаться не будет. Даже с более-менее рабочими ногами и костылем, он был почти недееспособен. По крайней мере, гораздо меньше, чем был до последнего отъезда. По дому в ближайшие, скорее всего, полугода, если не больше, помочь жене он не сможет никак. Наоборот, появятся только дополнительные сложности. Теперь у женщины на руках двое детей – дочь и муж. Газ от этой мысли чуть не подавился злостью. На себя. А Мэгги лишь радостно попрощалась с врачом и почти с визгом взяла мужа под руку. Она и не думала ни о каких сложностях, ведь была уверена – самое страшное позади. Все нипочем, лишь бы все были дома, живые и здоровые. Остальное уже мелкий бисер. Даже собирать лень, пнуть под шкаф и все. — Я знаю, о чем ты сейчас думаешь, — поднявшись на цыпочки, шепнула Мэгги прямо любимому на ухо. Она была почти на две головы ниже мужа. — Не переживай. Мне не составит труда ухаживать за тобой. Знаешь почему? — Гаррет приподнял одну бровь. — Потому что я тебя л ю б л ю, — по слогам произнесла женщина, хихикнув. — Тебе было трудно, когда ты меня на руках носил, беременную? — Гарри, улыбнувшись счастливым воспоминаниям, отрицательно замотал головой по сторонам. Ему бы хотелось ответить «это другое», но знал, что не правда. Если будет нужно, Мэгги и танк сможет собой остановить. Женщина выставила вперед руку, показав поблескивающее на ярком солнце золотое кольцо на безымянном пальце. — Вот и мне не будет. «В горе и в радости», забыл что ли, солнышко? Лет десять уже прошло с тех пор, как они дали эту клятву друг другу под цветочной аркой. Даже, кажется, больше. Но забыть об этом он точно не мог. «Бессрочный тариф на терабайты памяти», сказал бы он, если бы шутки были уместны для обещаний. В таких ситуациях Газ никогда не шутил. А было ли нелепой шуткой то, что он вновь увидел знакомый фасад своего дома? Газ весомо ущипнул себя за ногу, не поверив своим глазам. Он часто покидал этот дом на долгие месяцы, но именно сейчас, после стольких дней темноты, все было так по-новому. Пройдя Чечню, северный Азербайджан и Алтай, а так же сквозь темный тоннель, увидев свет, Газ и позабыть успел о том, что у него вообще-то есть дом. Настоящий. Не в мыслях и не в желаниях вернуться туда. Стоя на дорожке перед крыльцом он завороженно рассматривал стены: цветы под окном в больших темно-зеленых горшках, кустики на газоне перед зданием, плющ, вьющийся вдоль рыжего кирпича, дорожка, вымощенная из мелких камушков. Оно все цвело и пахло. Сыпалось под ногами. Жило. — Без тебя здесь была серость и уныние, — Мэгги снова взяла Гарри под руку – подняться по небольшой лесенке для него в нынешнем состоянии было большой миссией. Прайсу и не снилось. Как же Прайс отреагирует на его уход? Поймет, скорее всего. Да, поймет. — Чего задумался? Пойдем. Эми, наверное, уже проснулась, — от этих слов Газ почему-то ощутимо вздрогнул. Эми, да. Его малютка. Заждалась, наверное, бедная. Папа слишком долго работал, пора бы уже и сделать обещанное. Поцеловать, что он не сделал на прощание. Все остальное было как в тумане. Точнее, в предвкушении долгожданной встречи. Газ очнулся только тогда, когда Мэгги усадила его на диван и попросила подождать. Взглядом он проводил ее силуэт, стремящийся по лестнице наверх. Как дурак, но счастливый дурак, Газ широко-широко заулыбался, сцепив ладони на коленях в цепкий замок. Ожидание было таким трудным. Ожидание чуда. Такое же, точно перед тем, как Мэгги ответила ему «выйду», «я согласна», «да, беременна». Когда врач констатировал «у вас здоровенькая девочка, поздравляю». Мэгги сейчас вынесет малышку Эмили ему, как медсестра сделала это полтора года назад. Сейчас, как и тогда, у Газа аж дух перехватило. Какие боли в ноге? В плече? Господи, он услышал ее голосок! Что может быть важнее? Малышка сонно замяукала, когда мама аккуратно взяла ее на руки. В полной тишине Газ смог услышать это, и еле сдержал слезы. Послышались шаги, возвращающиеся обратно. Почти. Уже вот-вот. Газ выполнит свое обещание. Пальцы охватил тремор. Он взял ее из маминых рук своей здоровой рукой, а раненной слегка придерживал. На мгновение Газ забыл, как дышать, стоило только взглянуть на любимую сонную мордочку в своей ладони. Малышка недовольно забурчала, когда вдруг оказалась в других руках, а потом стала постепенно просыпаться от своего дневного дрема. Газ внимательно и завороженно наблюдал, как дочь медленно открывает глазки. Не верил, хотел попросить Мэгги ущипнуть его, но не смог – язык отнялся. Эми, наконец, распахнула два своих большущих зеленых блюдца и пристально стала смотреть вверх, на папу. Мэгги и Гарри застыли в ожидании – узнает или нет. Девочка же осторожно вытянула обе ручки вверх и издала какой-то забавный громкий звук, как будто подзывала. Она умела говорить некоторые отдельные слова, но, очевидно, сейчас монолог для нее был сверхсложной задачей. Переведя взгляд на жену в поисках ответа, Гаррет его не получил, Мэгги лишь пожала плечами. И потому он просто решил осторожно нагнуться, а малышку слегка приподнять, чтобы та могла дотянуться. Газ затаил дыхание. Маленькие ладошки коснулись его лица, пощупали нос, легли на колючие щеки и слегка погладили их. А потом. Потом Газу захотелось разреветься. От счастья. Эми улыбнулась ему, а потом звонко засмеялась, показав папе самую красивую улыбку [которой, правда, не хватало десятка молочных зубок], которую он когда-либо видел. В его груди вдруг так сладко зазвенело от какой-то небывалой нежности. Сердце сталкивалось в любовном спазме, а губы сами собой тоже преображались в ласковой улыбке. Переводя взгляд то на жену, то на дочь, Газ окончательно лишился всякой возможности говорить. Впрочем, слезы, все-таки выступившие на глазах, говорили сами за себя. Не выдержав, Мэгги внезапно слегка подается ближе, накрывая губы мужа своими в кратком трепетном поцелуе. Газ потом еще очень долго ластился со своей девочкой: целовал ее, щекотал, качал и баюкал. Ему казалось, что он не может быть еще счастливее, чем сейчас, когда он, наконец, выполнил свое самое главное обещание. Знал ли кто-нибудь, насколько сильно это мнение было ошибочным? Спустя время папе и дочке пришлось ненадолго расстаться, хотя даже такое краткое время порознь ощущалось целой пыткой. Малышке нужно было поесть. Это не затянулось надолго, да и Газ потратил это время с пользой – обошел весь дом вдоль и поперек, привыкая вновь к знакомым комнатам, кабинетам, залам. Больше всего воспоминаний было, конечно, о спальне и в спальне. Разумеется, довольно пикантные. А еще на кухне. Там всегда изумительно пахло. То свежей едой, то молоком. Вообще в целом доме пахло молоком, а еще были разбросаны игрушки: детские вперемешку с собачьими. Правда, собачки рядом не было. Мэгги сказала, что она скоро вернется, раз уж вся семья теперь в сборе. Одной ей было тяжело управляться и с ребенком, и питомцем одновременно, потому песик отправился погостить к ее подруге. Игрушки Эмили собирать было бесполезно. Малышка научилась ходить и открывать ящики самостоятельно, а вот класть игрушки на место после игры – нет. Газ был так рад, что успел застать ее первые шаги. Правда, они были гораздо более неуклюжими и смешными, чем сейчас. Малышка уже не была похожей на тот кричащий кусочек мяса, который только привезли из роддома. Уже сейчас она была вполне себе осознанной дамой со своим характером, довольно своенравным. Прям как у папы. Вот уж действительно, папина дочь. Гарри снова сидел на диване, когда Мэгги принесла Эми обратно. Решив похвастаться успехами дочурки, она посадила девочку на пушистый ковер, дав ей возможность подойти к папе самой. Наблюдая за дочкой, Газ снова ощущал эту щемящую нежности внутри, будто бабочки в животе летали. Улыбка не сходила с его лица. Когда та стала потихоньку вставать, балансируя, Гаррет шутливо спросил у нее: — Oi where are you going? Эмили, протянув ручки к папе, сделала пару шагов и весело вскрикнула: — Папа!

— Да, Прайс. Я точно не вернусь в строй.