Blood // Water

Раздражённые размашистые шаги хэнсу раздаются по довольно крупной пристройке у основного королевского дворца, и от него аж отскакивают по сторонам ойкающие ису (прим.: средний ранг кисэн, развлекательницы, помимо прочего оказывающие и сексуальные услуги для ублажения господ). Они с удивлением глядят на юношу, перешёптываясь друг с другом, ведь их старший по классу кисэн, что воспитывал даже сам некоторых из них, обычно всегда спокоен и беспристрастен. А теперь от него исходит атмосфера раздражительности, в глазах недобрый блеск горит. Чимин заворачивает за угол и останавливается, услышав девичье хихиканье и мужской голос за деревянными узорчатыми дверьми. Он резко раздвигает их, сразу впиваясь злобным прищуром в полуголого принца, которого всего облепили распутницы, оглаживающие ладонями подкаченное, рельефное тело. — Что вы здесь устроили?! — повышает тон омега, обводя глазами знакомые лица молоденьких кисэн. — Ты как раз вовремя, пташка, — расплываясь в вызывающей улыбке, проговаривает Чонгук, — можешь присоединиться… — Пошли все вон! — рявкает Чимин, прерывая его. И девицы тут же головы в оголённые плечи поджимают и судорожно собирают свои одеяния, спеша покинуть это помещение, сжимаясь от сердитого взгляда хэнсу, кланяясь и ему, и наследному принцу, быстро выбегая оттуда. — Значит, желаешь, чтобы мы были только вдвоём? — самодовольно хмыкнув, тот опирается локтем о массивные подушки, полусидя на одном боку, ногу поставив и согнув в колене. — Что вы себе позволяете, господин Чон? — сжимая кулачки, стреляет другой глазами, стоя в дверях. — Принцу положено знать, что нельзя устраивать распутство в благородном Доме кисэн при дворце. Для этого есть публичные дома в городе, за пределами императорских стен. Идите туда и оскверняйтесь сколько пожелаете. — Ох, ты столь соблазнительный, когда так серьёзен, — исподлобья глядит на него альфа, к губам преподнося плоскую чашу со сладким алкогольным напитком. — Прыгай ко мне, розочка, я помогу тебе расслабиться. — Я… а? — теряется от его слов Чимин, но в момент собирается, вздёргивая нос: — Вы совершенно безответственны! Ещё и распиваете средь бела дня, прямо накануне собрания Императора и Совета! Чонгук плечами пожимает в незаинтересованности, как в него вдруг летит собственная накидка, накрывая вытянувшееся лицо и голый торс. — Приведите себя в порядок, ваше высочество, — твёрдо проговаривает омега, разворачиваясь на пятках. — И прошу вас больше не совращать своим видом наших кисэн при дворце. — Считаешь, что я выгляжу совращающе? Как же сильно Чимину хочется стереть с этого нахального лица его самодовольную улыбочку, потому и напрягается весь, строго бросая ему через плечо: — Считаю, что вы выглядите как наглый развратник, а не наследный принц. Свежий приятный ветерок помогает унять разгорячённую от злости кровь, бурлящую в венах, и юноша глаза прикрывает, полной грудью вздыхая, стараясь успокоиться. Ведь столь непристойное поведение вывело его, следующего всю жизнь по строгим правилам, из себя. Для него само понятие такой безответственности уже являлось чем-то из рода вон выходящим, а тут сам принц, будущий правитель Империи, ведёт себя так халатно, не чтит традиций и не соблюдает своих государственных обязанностей. У наследника есть много важных дел, некоторые из которых даже откладывать нельзя, но Чон Чонгук, вернувшись уже как неделю назад в столицу, просто прохлаждался, бездумно бродя по дворцовой территории, пропадал ночами в городе, развлекаясь в доме под красными фонарями, явно выполняя долг похотливого альфы, а не наследного принца. — Бестолковый, напыщенный индюк, — ворчит он, от пробирающей злости пиная камушек под ногами. — Кто? — Прин…! — омега вовремя осекается, осознав, что говорит не сам с собой, а этот низкий баритон невозможно не узнать. Его передёргивает так, что он подпрыгивает и прокручивается на месте, носом врезаясь в широкую грудь приблизившегося к нему принца. Чимин охает и тут же отскакивает назад. Только вот ступня не находит ожидаемой земли, соскальзывая с незамеченной ступеньки, отчего парень чуть было вниз не летит. Но чужая рука сразу обвивает тонкую талию танцора, не позволяя этого сделать, и в следующий момент на себя тянет. По инерции сжатые кулачки встречаются с грудной клеткой альфы, чья широкая ладонь ещё сильнее обхватывает его, опускаясь чуть ниже на поясницу. Чимин моргает несколько раз, пока сердце отбивает неровный ритм, и заглядывает в изучающие глубинные глаза. — Я так сильно обескураживаю, что грациозный кисэн теряет равновесие? — выразительно изгибает бровь в вопросе Чонгук, нагло прижимая омегу к своему телу вплотную. — Скорее пугаете своим высокомерным лицом, — шипит тихо тот, пытаясь отстраниться, но держат его крепко. — Мне не хватало твоих прямолинейных дерзких фраз, Чимин, — испускает смешок альфа, наклоняясь к его вытянувшемуся лицу. — Сразу вспоминается веселое детство, когда мы играли вместе. — Вы играли конкретно мной, господин Чон, — сжимая челюсти, произносит юноша. — И это было не весело, а жестоко… Принц, неожиданно, поворачивает Чимина, впечатывая его в колону, за подбородок поднимая на себя его голову, выдыхая прямо в припухлые губы: — Что ж, впредь я не буду с тобой жесток, — он скользит ладонью ниже, ощупывая сочные бёдра, скрываемые слоями одеяния. — Я буду обходиться очень нежно с такой прекрасной розой. Омега глаза распахивает, понимая с ужасом, что и пальцем не может шелохнуть. Его точно парализовало, окутав дурманящим запахом сандалового дерева, исходящего от этого мужчины. Такой чёткий, сильный запах властного альфы. Тело Чимина само отзывается на касание рук мелкой дрожью и быстрым стуком под рёбрами. Но он быстро в себя приходит, когда длинные пальцы умело пробираются под одёжку, касаясь чувствительной внутренней стороны бедра. Он головой стряхивает и тут же пихает ослабившего хватку принца. — Не трогайте меня! — рычит кисэн, поправляя свой повседневный ханбок для кисэн высшего ранга. — Вы ведёте себя неподобающе первому сыну Императора. — Не могу ничего с собой поделать, когда вижу тебя, — спокойно отвечает Чонгук, наслаждаясь юношеским румянцем. — Держите свои феромоны при себе, господин Чон, — распрямляет плечи омега и начинает сходить с небольшой лестницы. — Если бы вы не пренебрегали обучением, то знали, что хэнсу… — Запрещено, чтобы их касались альфы, дабы не навредить их телу, — заканчивает за него Чонгук, догоняя и пристраиваясь рядом, идя с ним нога в ногу. Чимин скептически фыркает, то шаг ускоряя, то замедляясь, стараясь избавиться от молодого господина, точно от назойливой мошки. — Однако, — после затянувшейся паузы, продолжает Чон, — не забывай, что ты и так мой: вне зависимости от того, хэнсу ты или ису. С самого первого дня, как я забрал тебя во дворец — ты уже мой. Он внезапно подхватывает его ладошку и, повернув её, припадает губами к тыльной стороне, поднимая взгляд горящих уверенностью и неким необузданным желанием глаз. — И ничто, никакие почитаемые традиции и законы не помешают мне овладеть тобой однажды. У Чимина мурашки по коже от этого. Ком в горле встревает и не по себе становится от такого серьезного альфы и его твёрдого, властного голоса, заставляющего к земле прирасти. Он так и остаётся стоять там в одиночестве, переосмысливая услышанное, смотря вслед уходящему принцу, обернувшегося, чтобы сверкнуть острой линией челюсти и взглядом, полным решительного могущества. Красив. Омега сказал бы: дьявольски красив. Наповал сражает своей харизмой, которой нет ни у кого-либо ещё. Он притягивает глаза и точно к себе приковывает, не разрешая их опустить. За время отсутствия в столице Чонгук вырос, возмужал и окреп. Он покидал дворец подтянутым парнишкой, а вернулся сильным, статным мужчиной, которого с первого раза можно и не узнать. Хоть в голове ветер так и остался вместе с наглостью и тщеславием. До города доходила совсем нелестная молва о наследном принце, о его ночных похождениях по домам разврата, о его предпочтениях в лицах бет и омег мужского пола, о том, как же умело он владеет чужими телами. Чимин вдруг чувствует, как алеют щёчки из-за навеянных пошлых образов этого альфы, властвующего над плавными изгибами, чьи широкие ладони скользят чувственно по ним и сжимают упругую плоть. От этого внизу живота предательски скручивает, и он быстро головой трясёт, откидывая от себя эти ужасные мысли, которые не должны запылять его разум. Но вместе с противоречивыми слухами слышал кисэн и истории про то, каким отважным и сильным воином стал будущий Император. Неделями люди говорили про столкновение при границе государства отряда имперской армии под руководством генерала Бо и принца Чон Чонгука с кидани, кочевыми племенами, коих в столице называют дикарями, которые являются потенциальной угрозой для Корё. В той битве наследник престола принёс победу своим людям, сражаясь сам «точно озверевший тигр, сошедший с гор для защиты земель!» — как перешёптывались крестьяне в городе. Его боевые навыки подобны искусным многолетним генерала, а стратегическое военное мышление даже превосходит того. Доблестен в бою, но никудышен в правлении. Настоящий Император же должен быть как и прославленным воином, так и рассудительным монархом — вот о чём думает Чимин про принца, нахмурив брови, возвращаясь в Дом кисэн. И в таких беспокойных мыслях проходит почти весь день, пока вечером его не вызывают во дворец Императора выполнять свою работу. Сегодня без танцев, вееров и лент — юноша сидит чуть сбоку от центра зала, а на коленях его покоится одна часть удлинённого деревянного музыкального инструмента с шелковыми двенадцатью струнами. Каягым, на котором столь великолепная игра требует огромного усердия и труда, в нужных руках, что так невообразимо мягко порхают над ним, издаёт не менее прекрасное, чем сам кисэн, звучание, подобное звону хрусталя и падению кружащихся лепестков цветущей сакуры. Пальцы перебирают тонкие натянутые нити, создавая расслабляющую мелодию, ласкающую слух. Необычные, тёмно-серые с отливом волосы собраны в пучок на голове с цветочной заколкой, а задние пряди стекают вниз по торсу, обрамлённому дорогим атласом нежно-розового и фиолетового платья хэнсу. Кажется, что своими аккуратными пальчиками омега трогает не только шелковые струны традиционного каягыма, но и затрагивает чёрствые струны души наследного принца, с затаившим дыханием наблюдавшего за игрой кисэн. Мелодичное звучание протекает сквозь его тело, отдавая мелкой дрожью по нему, пока сжимающееся сердце слишком странно реагирует на взмахи ресниц юноши, на то, как он ведёт головой будто вслед за музыкой, вытягивая изящную шею, не поднимая глаз. На лице мудрого Императора умиротворённая улыбка, и он медленно моргает, опуская веки под воздействием усыпляющей мелодии. Который год этот кисэн радует его не только своими танцами, но и виртуозной игрой, и звонким мягким голосом. Оттого Чимин и получил своё звание хэнсу — заслуга за свой кропотливый труд, благодаря которому смог впечатлить старого и мудрого правителя. — Если бы не мой уважаемый старший брат, то у нас и не оказалось бы столь редкой розы, радующей наши глаза и слух, — проговаривает второй сын Императора достаточно громко, чтобы его услышали, но и не заглушить живую музыку. — Хоть что-то он сделал дельное и полезное для дворца за всю жизнь. Изящный звуковой тембр традиционного инструмента внезапно сбивается с ритма на долю секунды, когда палец кисэн соскальзывает со струны при этих словах. А после он сразу продолжает звучание, вместо спокойствия на лице образуется некое напряжение, и Чимин всеми силами заставляет себя смотреть на инструмент и не взглянуть на своих господ. Чонгук же перемещает с кисэн потемневшие ещё больше глаза на своего брата, Чон Хосока, и плечи тут же расправляет. — М? Желаешь мне что-то предъявить, второй принц? — сталь в голосе обжигает, испепеляя вздрогнувшего парня. — Есть много чего, что я хотел бы тебе предъявить, наследный принц, — агрессивнее, чем рассчитывалось, выпаливает тот, закипая изнутри от всего скопившегося там. — И начиная с того, что ты не достоин этого титула. Такой бессовестный и халатный бездельник не достоин быть наследником прес…! — Принц Чон Хосок, — строго обрывает его хмурый Император, поворачивая к нему голову, — ты оспариваешь моё решение в выборе наследника? Младший альфа резко дёргается, вставая с места, отчего Чимин, напряжённо игравший всё это время в раскаляющейся атмосфере, прекращает играть, низко склоняя корпус. А Хосок уже припадает на колено перед монархом. — Мой Император, я прошу вас избрать нового будущего Императора! В зале повисает гробовая тишина, слышится лишь прерывистое дыхание самого второго принца, нервно облизывающего пересохшие губы от волнения. Чимин чуть-чуть совсем поднимает глаза на Чонгука, обводя ими каменную маску на лице, под которой бурлит злость и негодование, что сказывается на сжимающихся кулаках незаметно для всех, кроме омеги. — Хм-м, — ещё больше хмурит брови Император, а после рукой лениво машет, произнося: — Хэнсу, продолжай играть. Чимин судорожно носом тянет и громко сглатывает, кланяясь правителю и приступая к своему делу, пока тот снова голос подаёт: — Генерал Бо восхвалял наследного принца. Он, как и я, видит в принце Чон Чонгуке будущего сильного Императора, способного защитить наше государство. — Вы просто слепы, ваше светлейшее величество, — тише добавляет Хосок, склоняя голову. — Не желаю сейчас ничего слышать помимо этой чудесной музыки, — отворачивается пожилой мужчина, сосредотачиваясь лишь на мелодии струн. Кисэн как можно мягче перебирает их руками, то придерживая с одной стороны ниточку, то отпуская её, создавая звуковую вибрацию. Неосознанно глаза сами собой скользят выше, останавливаясь на сдержанной маске Чонгука, которая вот-вот сорвётся, свету показав тот гнев, полыхающий внутри. И вдруг их взгляды пересекаются, заставляя омегу вновь с ритма сбиться в своей игре, а после и вовсе остановиться, когда тот на ноги поднимается. — Прошу меня простить, мой Император, — всё ещё глядя прямо на Чимина так, будто нуждается в нём больше всего на свете, склоняет голову отцу, и с некой горечью глаза отводит от дрогнувшего кисэн, — но я не в настроении слушать это глупое треньканье. Он быстро покидает зал, оставляя за собой смятение, напряжённую атмосферу и сжавшееся в обиде сердце юноши, которому велели вновь начать играть.

***

Сгущающая над дворцом ночь тепла и темна, хоть и лунный свет сияет довольно ярко, обрамляя утончённые черты лица омеги, спустившего с плеч и ключиц шелковую ткань одеяния, ловко водя длинной кистью по бумаге, оставляя на ней иероглифы. Увлечённый переписыванием стихотворений для создания книги кисэн, он даже и не догадывается о том, что уже долгое время за ним наблюдают, пробравшись незамеченным под покровом ночи в Дом кисэн. — Ты осветляешь даже эту мрачную ночь, моя прелестная пташка, — шёпот в помещении, и Чимин резко шею выкручивает, замечая развалившегося на подушках мужчину. — Ч-что вы здесь делаете, господин Чон? — юноша сипит из-за пересохшего горла. — Пришёл посмотреть на своё яркое солнце тусклых дней, — расплывается в обворожительной улыбке, удобнее подгибая ногу, опираясь о локоть. — Станцуй для меня, Чимин. Испуг моментально сменяется возмущением, и тот глаза свои лисьи сужает, демонстративно поправляя обратно на плечи одёжку, всем своим видом показывает, что не собирается этого делать. — Что, неужели кисэн смеет отказывать принцу в приказе? — цокая языком, спрашивает негодующий альфа. — Сейчас же танцуй. И только для одного меня, хэнсу. Его ледяной тон такой властный и жёсткий, а это обращение с уст Чонгука кажется отчего-то обидным и неприятным. И омеге приходится свою гордость запихнуть глубоко внутрь, ведь по господину видно — сейчас шутить или выслушивать дерзость он не намерен. К тому же, в этом и заключается вся жизнь Чимина: развлекать знать, забавлять и скрашивать празднования или вечера. Ведь иначе, ослушайся он приказа господина, никто не посмотрит на его ранг или талант и от него попросту избавятся. Даже без музыкального сопровождения, лишь с одним бубном с колокольчиками по бокам для придачи шарма и ритма, кисэн двигается изумительно. Чёткие движения рук, мягкие перешагивания на носочки и перемещения маленького музыкального инструмента из одной ладошки в другую, сопровождающееся звоном и глухими ударами в такт. Наверное, Чонгук никогда не перестанет удивляться его красоте и тому, как он танцует. И внутренний зверь громко рычит, желает силой взять эту порхающую птичку, словно дразнящую, схватить и никому больше не показывать. Хочется себе абсолютно полностью присвоить Чимина, чтобы он сиял только для него одного. И это собственническое чувство ещё с самого детства преследует, когда маленький Чонгук за грязную ладошку привёл сиротку во дворец под своей защитой, когда всем дал знать, что играть с ним может только он. Теперь также сделать хочет, чтобы никто не смел лицезреть красоту его изящных движений и хрупкость плавного тела. Поддаваясь порыву хлынувших волной чувств, принц внезапно дёргается вперёд и обхватывает кисть в движении, потянув с силой на себя. Чимин и пискнуть не успевает, как оказывается повален на твёрдое тело альфы и множество подушек. Его глаза тут же расширяются, а близость с мужественно красивым лицом вынуждает дыхание задержать. В нос бьет ярко ощутимый запах сандалового дерева, и омежья натура кисэн скручивается в спазме от этого. — Это не было глупое треньканье, Чимин, — чужой шёпот огнём отзывается на приоткрытых губах кисэн, — а сладостный бальзам для души. Как и ты сам, моя луна и звёзды. — Ваши приторные речи оставляют осадок на языке, который хочется выплюнуть, — взяв себя в руки, колко произносит тот. — И я ни в каком смысле не ваш… В один момент их положения меняются. Чонгук переворачивает его и под себя подминает, ножку худую, оголившуюся из-за разреза одеяния, обхватывает за бедро и закидывает на свою поясницу. Альфа скалится и в глазах его опасный огонёк разжигается, пока у юноши сердце удар пропускает, и он скукоживается весь от охватившего вмиг страха. — Мой. Ты мой, пташка, и никогда не упорхнёшь от меня. Чонгук припадает губами к лебединой шее, кусая её сразу, а длинными пальцами пробираясь под ткань платья кисэн, сминая гладкую кожу и обхватывая упругую ягодицу. Тот совсем цепенеет, действия принца доходят до него точно заторможенно. Он соображает, что происходит, только когда Чонгук выцеловывает его ключицы, а ладонями во всю мнёт его две округлости, задирая слои одежды. Чимин судорожно вздыхает и начинает ёрзать, ослабевшими руками пихая альфу в грудь. — В-ваше высочество, пустите… — хрипит он, перебирая ногами и всё пытаясь выбраться. Но его резко на живот переворачивают, накрывая чувствительную шею губами, предварительно убрав длинные распущенные пряди волос. — Ты ведь желаешь этого, разве нет? — точно сам дьявол шепчет на ухо, прикусывая мочку, длинными пальцами фиксируя подбородок, пока другая ладонь раздвигает ножки, нежно оглаживая внутренние стороны бёдер. — Твоё тело так предано отзывается на мои ласки — я чувствую твою дрожь предвкушения. — Не… нет, — прерывисто мычит тот, но силы покидают его, растаявшего под горячими прикосновениями. — Не надо! На глазах слёзы наворачиваются от собственного бессилия, от того, как он слаб именно перед этим альфой и его запахом. Но он находит внутри себя тот самый стержень, держащий его на плаву в нелёгкой дворцовой жизни, и резко пихает своей спиной в торс Чонгука, обескураживая его и, развернувшись, влепляет ему звонкую пощёчину прежде, чем осознаёт свой поступок. Злость на лице от такого пренебрежительного и развратного обращения сменяется бледностью и испугом, когда видит красный след от своей ладошки на лице принца и его округляющиеся в недоумении глаза. Чон мгновенно хватает омегу за горло, припечатывая его в пол, нависнув сверху и руку свою тяжёлую заносит над ним, пока во взгляде незнакомый прежде гнев пылает. Юноша жмурится и скукоживается весь, приготавливаясь к тому, чтобы ощутить физическую боль и моральную. Только вот вместо ожидаемого удара он чувствует ладонь на своих волосах, оглаживающую их, скользящую вниз по щеке, застывая там. Чимин широко глаза распахивает, с затаившимся дыханием глядя на пугающе спокойного альфу, ослабившему и хватку на его шее. — Каким бы строптивым ты ни был, но мять столь прекрасный цветок я не в силах, — тихо произносит тот, поглаживая гладкую кожу лица. Он наклоняется к нему, оставляя влажную дорожку поцелуев от подбородка вниз по шее и выступающих косточек. Краткий взгляд бросает на столь манящие розовые бутоны-губки, задерживая на них взгляд, пока другой замирает, не моргая даже. Но Чонгук не желает сейчас испробовать эту редкую сладость губ, решая оставить всё на потом, и в последний раз склоняется над ним, точно хищник над своей добычей, целуя у основания шеи. Но так чертовски нежно, не как опасный зверь, что у юноши щемит сердце и в уголках глаз кристаллики образуются. Ведь из-за такого прикосновения все те болезненные чувства, которые он строго затыкал в себе на протяжении стольких лет, наружу лезут, точно разрезая острыми кинжалами его душу. — Ты сводишь с ума, Чимин, — низким баритоном хрипит Чон, снова переводя ладонь на макушку кисэн, начиная его гладить. — Став Императором, я окончательно сделаю тебя только своим. Ты будешь моим личным танцором, моим хэнсу… — В-вашей куклой… — добавляет тихо, как-то разбито Чимин, чувствуя, что вот-вот по щеке скатится одинокая слезинка. — Моей любимой куклой, — сверкнув в темноте пугающей ухмылкой, соглашается принц, продолжая поглаживать напуганного этим странным ночным визитом омегу. К сожалению, сердце его будет болезненно обливаться кровью, пока полностью не иссохнет, будет в конвульсиях биться и страдать от здравого смысла и разумных мыслей. Потому что Чон Чонгук давно уже не тот добрый мальчик с невинным взглядом. И никогда в его теперь зрелом суровом взгляде не будет прежней наивности и тепла. Чимин засыпает под рассвет с мокрыми глазами и сквозной раной в груди. Но ведь он не виноват, что ещё в детстве полюбил того, кто не умеет любить.