Blood // Water

Чимин просыпается ещё до рассвета в полном одиночестве пустой постели. Так же завтракает в холодных покоях Императора, не получив внятного ответа от слуг, тут же принёсших проснувшемуся хэнсу еду, где его высочество. И вяло, скорее принуждённо, пережёвывает кашу, размышляя над тем, куда в столь ранний час мог уйти альфа. Так завораживающе блестит черепица под лучами рассветного солнца, знаменующего новый день. И новыми красками играет фасад, убирая бледность и блёклость. Юноша разглядывает дворец будто бы новым взглядом, бродя по окрестностям, спрашивая у всех немногочисленных встречных насчёт господина, которого никто не видел и не знает, где он. Решив взять чистую одежду и искупаться в купальне, омега направляется в свои покои Дома кисэн. И только он заходит внутрь, как подскакивает на месте, чуть не вскрикнув от неожиданности. Сердце быстро-быстро в груди начинает колотиться от испуга, а после сжимается, ведь на его кровати лежит на боку мирно спящий Чонгук, обнимая его подушку, лицом зарывшись в неё. И Чимин тихонько приближается, опускаясь рядом на корточки, глядя на него, а на губах непроизвольно тёплая улыбка появляется. Рука сама по себе тянется к нему, и пальчики уже плавно оглаживают лицо мужчины, поднимаясь к волосам, аккуратно убирая их с лица. А взгляд скользит ниже на столь завораживающие руки и длинные пальцы, обхватывающие с какой-то необходимостью эту подушку, на которой ещё остался запах роз. И второй раз хэнсу пугается, когда встречается с уже открытыми тёмными, какими-то грустными глазами. Он осекается, тут же к себе прижимает ладонь, сжимая кулачок. — Извини, я не хотел будить тебя, — шепчет Чимин, как тот вдруг хватает его тонкое запястье, возвращая к своим волосам. — Что ты здесь делаешь?.. Император сонно кряхтит, вновь глаза прикрывая, когда пальчики начинают мягко перебирать чёрные пряди. — Ты занял мою постель, а я занял твою — всё честно, — забавно бурчит он. — Извини… — вновь повторяется омега, робко поглаживая его по голове. Чонгук внезапно привстаёт, тонкую талию обволакивает и на себя тянет, сверху закидывая и придерживая, чтобы на небольшой кроватке уместиться вместе с ним. Глаза в глаза друг другу смотрят: один пристально и с бурей сменяющихся эмоций, а другой — удивлённо, но не скрывая собственных забившихся в уголок чувств. Чимину кажется, что Император опечален — видит это в его уставших чертах лица, на которое упала тень горечи, он чувствует это. — Не стоит извиняться, моя пташка, — приподнимает уголки губ мужчина, хоть в глазах всё та же потаённая грусть, взяв в ладонь гладкую щёку. — Можешь оставаться в моих покоях сколько пожелаешь — у тебя тесно. Переводит руку на затылок и притягивает ближе, лбом прислоняясь к его и веки опуская, медленно втягивая через нос прекрасный аромат розы, исходящий от омеги. А тот, наоборот, дыхание задерживает, пытаясь глупое сердечко утихомирить и наспех облизывает пересохшие губы. — Чонгук, тебя что-то тревожит? — вопрос вырывается раньше, чем юноша подумал бы задавать его или нет, потому язык прикусывает. — С чего бы? — отстраняется правитель, снова его взгляд поймав. — Выглядишь опечаленным, будто бы у тебя некая горечь внутри. А Чон действительно горько хмыкает и большим пальцем поглаживает его затылок под копной волос. — Поверь мне, розочка, даже если это так, то ты всё равно ничего не сможешь сделать. — Но я могу быть рядом, — сразу же выпаливает хэнсу со вспыхнувшими щеками. — Как ты этого хотел, как… как этого хочу я. — Ты правда хочешь быть рядом с жестоким деспотом, с тем ублюдком, кто издевался над тобой и вынудил на страх смерти бежать прочь от себя? — блеснув отчаянием и показавшейся впервые болью в этих мрачных омутах, резко бросает Чонгук, ощутимо напрягаясь. И, на удивление, юноша его лицо в свои маленькие ладони берёт, склоняется к нему ближе с уверенностью, губы поджав и сердце вырывающееся из груди уняв. — Сейчас ты не такой… — на шёпот переходит. — И ты так просто забыл то, как я обращался с тобой? — чуть ли не рычит от злости на самого себя мужчина, снимая Чимина с себя, вставая на ноги. — Я лишь не позволил тебе умереть, а ты готов уже быть со мной рядом, невзирая на всё то, что было?! — Успокойся, Чонгук, — жалобно ломает брови тот, следом подскакивая за ним. — Я спокоен! — рявкает Император, на что кисэн лишь зубы стискивает, даже не дрогнув. — Это было не просто, слышишь? — игнорируя всплеск злобы, аккуратно начинает Чимин. — Я ничего не забыл — мне всё ещё больно, когда ты нежно касаешься меня, потому что тело помнит совсем иное. Но мне приятны твои прикосновения, Чонгук, ведь они твои и они теперь нежны. И ты не всего лишь спас мне жизнь: ты заботился обо мне и сейчас продолжаешь, не выбросил, когда я стал для тебя бесполезной, сломанной куклой… — Не говори так, — вдруг перебивает его Чон каким-то хриплым, точно болезненным голосом. — Ты не ку… — Т-ш-ш, послушай, — другой сглатывает, прикладывая подрагивающий палец от всех нахлынувших чувств к губам напротив. — Ты просто был потерянным, сбившимся с пути ребёнком. И мне так жаль, что я не видел этого тогда. Я виню себя в том, что в детстве, будучи всегда рядом, я слишком поздно заметил, как ты стал не собой, как превратился в страшное подобие того, чего желал видеть в тебе твой папа. У Чонгука внутри всё наизнанку выворачивается, а глаза постепенно расширяются, щипать начиная. Так морально тяжело от слов омеги, но в то же время его искренность почти сразу избавляет от некоего камня в душе, тянущего за собой вниз. — И таким сбившимся с пути ты и рос, — продолжает тот чуть тише из-за пересохшего горла. — Смерть предыдущего Императора была для тебя переломным моментом, пошатнувшим тебя. Мой побег, когда я должен был быть рядом с тобой, стал вторым. Эти моменты и послужили толчками к тому, что ты менялся и выстраивал себя, помогая обрести путь, что был утерян. Но я не знаю, что это был за последний момент, приведший тебя к тому, какой ты сейчас… — Когда увидел, как ты безжизненно падаешь наземь с трупным оттенком кожи и пустыми глазами, — сразу же вываливает альфа, действительно будто груз с души скидывая, понимая, что имеет в виду юноша. — И тогда в саду, когда у тебя кровь изо рта текла и ты содрогался в моих руках. Я в себя прийти не мог и с места двинуться, Чимин, потому что мне представить страшно, что тебя не будет рядом, что ты мог покинуть меня. И ты… именно ты сделал меня таким. Омега вмиг подлетает к нему и в свои объятия заключает, к нему крепко прижимаясь, утыкаясь носиком в его грудь. — Прости, — с хрипотцой медленно выдыхает тот несмело в ответ обнимая. — Прости меня. Прости, что так чертовски поздно осознал всё. Руки уже больше и сильней обволакивают хрупкое тело, прислоняясь губами к его макушке. Чимин же молчит, глаза закрывает и вдыхает его запах сандалового дерева, лелея в душе ту крохотную, слепую надежду, которую гасил всегда и умудрился пронести через всё то, что было, смог сохранить её до этого момента. Теперь же она трепещет вместе с чем-то воздушным и мягким в животе, дразнит сердце, мешая ему ровно биться. — Это… — голос дрожит и обламывается, а ладошки тут же потеют, но Чимин кратко вздыхает, решаясь на странный, но важный для него вопрос. — Это ты вырезал ту птицу из дерева?.. — Да, — не медлив, сипит Император, как-то болезненно жмурясь, — для моей прелестной пташки. Омега глаза расширяет и дёргается было, чтобы на него взглянуть, но тот и не думает отпускать, крепче к себе прижимая, лицом ткнувшись в плечо юноши. — Давай постоим так немного. — Конечно, — застывает хэнсу, расслабляясь в его руках и опуская ладошку на его голову, начиная ласково гладить, — у нас ещё много времени впереди. И Чон сжимает в кулаке одеяние другого, пока сердце больно кольнуло в груди. Потому что он не знает, сколько у него времени. Потому что получил неоднозначный ответ от Намджуна на свой конкретный вопрос: «Возможно… я не уверен, и покойный лекарь был не уверен, но с большей вероятностью, что да. Мне жаль, мой Император…». А Чонгуку-то как ужасно жаль. Особенно сейчас, когда объятия разрывает сияющий изнутри омежка, так искренне улыбаясь для него одного, переплетая их пальцы и за собой уводя из покоев. Когда он обрёл то, от чего так долго отказывался и, наконец-то, принял это.

***

***

***

Полгода пролетает быстро, но ощутимо. Кажется, Чимин никогда прежде не чувствовал себя таким безмятежным и… счастливым. Эти несколько месяцев возместили все страдания, исцелили израненное сердце после всех мук и заполнили пустоту там. И омега по-настоящему чувствует себя невозможно счастливым. Все эти сладостные моменты с Чонгуком словно бальзам на душу. Их вечера наполнены теплом и улыбками, а в течение дня, между делами Императора — прогулки по саду, игра на каягыме и всё, что в голову вбредёт. Чимин валяется в императорской постели с умиротворённой улыбкой на лице просто потому, что ему хорошо. Рядом опускается ещё одно тело, облокачивая голову о руку, внимательно разглядывая его. У Чонгука внутри всё скручивается в трепетном порхании бабочек в животе от вида такого счастливого юноши. И пальцы непроизвольно тянутся к нему, тыкая в уголочек растянутых в улыбке губ, заставляя открыть его сощуренные лисьи глазки и на себя взглянуть. — Прокатимся завтра на лошадях в лес на целый день? — предлагает альфа, взяв длинную серо-фиолетовую прядку и прокручивая её. — А как же государственные обязанности, ваше величество? — изгибает бровь тот, к нему поворачиваясь, так и не снимая улыбки. — Его величество желает провести весь день со своим хэнсу, — фырчит Чон. — Хорошо, — мурчит другой, прильнув ближе к широкой груди, — я весь твой. Омега косит взгляд, заметив блеснувшую рукоятку меча на поясе мужчины, и брови сами собой к переносице сводятся. — С нами не едет стража? — Я и сам способен защитить тебя, розочка, — ухмыляется Император, помогая юноше взобраться на лошадь. — Не хочу, чтобы нам кто-то мешал. Ветер развивает волосы и радостную душу вовсе к небесам возносит. Чимин заливисто смеётся, пришпоривая животное и догоняя мужчину, пустившего своего чёрного жеребца в галоп. Не поспевает за улыбающимся альфой, что специально позволяет тому почти выровняться с ним, а после вновь вперёд срывается. — Взрослый мужчина, а ведёшь себя как ребёнок, — забавно бурчит Чимин, наконец догоняя его уже у лесополосы, показав язык. — Кто бы говорил, — усмехается тот, пропуская омегу перед собой вперёд по лесной тропинке. — Надо учить тебя ездить верхом, а то даже догнать меня не можешь. Он не видит закатившихся глаз Чимина, но улыбка всё равно сама собой наружу вырывается со всеми вытекающими чувствами. Прохлада леса, его запах и влажность сразу ударяют по голове, заставляя глаза прикрыть и полной грудью вздохнуть эту смесь в лёгкие. Конные копыта мягко проваливаются в землю, под ними трещат мелкие палочки. И вскоре, когда тропинка становится шире, Чонгук обгоняет благородную светлую лошадь, останавливая её сам за поводья и тут же соскакивая со своего жеребца, протягивая руки омеге. Он ведёт его чуть дальше, где на красивой зеленой поляне, возле водопада и каменистой местности уже лежит большой плед, множество подушек, вино в графине и закуски. Чимин глаза округляет, в изумлении рассматривая подготовленное заранее место, послушно ступая следом за альфой. Как только они опускаются на мягкое и удобное ложе, тот сразу аккуратно подносит к его губам виноградинку. И так завороженно смотрит, как по ним язык проходится, увлажняя, а после они приоткрываются, обхватывая ягоду и задевая подушечки его пальцев. Хэнсу тот же самый фрукт берёт и, подсев ближе, теперь уже к альфе преподносит. Чон специально рот широко не открывает, чтобы пальчики прислонились к его губам, а когда виноград оказывается во рту, то обволакивает его тонкое запястье, начиная целовать каждую костяшку на его пальчиках. Смущенный юноша, опустивший взгляд, бубнит под нос, что проголодался, ощущая трепещущее в грудной клетке сердце. — Можно искупаться, — уже ближе к вечеру предлагает Император, кивая на небольшой пруд рядышком, в который и упадают струи шумящего на фоне водопада. — Будет холодно, — аж съёживается другой, недоверчиво косясь туда. — А я согрею, — хитро улыбается мужчина, наслаждаясь румянцем на прелестных щёчках. — Обещаешь? — прищуривается Чимин, обхватывая себя ручонками. — Обещаю, солнце моё, — испускает смешок другой и чуть не давится им, совершенно не ожидая, что юноша мгновенно на ноги поднимется и начнёт развязывать своё одеяние. Шелка струящейся рекой сползают с острых плеч по изгибам его тела, полностью оголяющегося перед Чонгуком. Стыд и стеснения ушли на нет, но взглянуть на его лицо хэнсу не может, потому быстро спешит к воде, тут же намачивая ножки по колени. Взгляд тёмных глаз обводит каждый миллиметр кожи, по которой мелкие мурашки пробегают от приятной прохлады воды, что растекается кольцами от того, что её тревожат. Чимин уже по пояс опускается, принимаясь расплетать свои волосы, что, переливаясь, падают прядками на хрупкую спину, доставая почти до поясницы. Он плавно изворачивается наполовину, через плечо глядя на затаившего дыхание альфу от красоты юноши. И лишний слов ему не нужно: взгляда достаточно. Император подплывает к середине пруда под шум водопада, не прерывая зрительного контакта с блестящими и сияющими глазами. — Не холодно? — хрипит он, чуть ли не вплотную прижимаясь к тому под водой, на носках еле доставая дна и понимая, что омега, значит, вообще не стоит и удерживает себя на плаву. — Холодно, — немного лжёт тот, ведь вода уже кажется вполне себе летней, но так ведь хорошо и намного теплее, когда сильные руки обволакивают талию и к себе жмут. Чимин хватается за плечи мужчины, за него держась, чтобы не напрягать тело, в то время как чужие ладони уже проводят по изгибу с поясницы на бедро, его ножку на свой пояс умещая. Между их лицами сантиметры, они часто дышат, опаляя дыханием уста друг друга, сокращая расстояние. И через жалкое мгновение Чонгук целует его. Целует сперва нежно, так робко пробуя его губы, постепенно надавливая и язык добавляя, после уже во всю исследуя полость рта юноши. Тот уже второй ножкой цепляется за альфу, обхватывает его шею и ласкает, пальчики впутывая в его распущенные чёрные волосы. Так необходимы были эти поцелуи с Императором, точно глотки воздуха, на которые он отвечает с таким же напором, утопая в чувствах. Кислород кончается, и Чонгук переходит к шее, всасывая тонкую кожу там, оставляя на старых, своих же отметинах новые, будто бы жадно слизывая даже воду оттуда — лишь бы только его поцелуи покрывали каждый участок. А хэнсу млеет в его руках, в ответ покусывает его ухо и вдруг ощущает под водой твердеющую плоть мужчины, случайно проехавшись по ней из-за того, что руки соскользнули с влажной мощной спины. Но тот обратно возвращает омегу, только чуть-чуть повыше, чтобы не задеть его своим возбуждением, вновь хватая в плен его зацелованные губы. — Чонгук, — шепчет через поцелуй Чимин. — Агх, Чонгук, — немного отстраняется, с огоньком желания в глазах заглядывая в такие же томные, — я… я хочу этого. И ладошка скользит вниз, нащупывая член расширившего глаза альфы, слегка его стискивая. — Ты уверен, Чимин? Я не хочу, чтобы тебе было неприятно… — Определённо уверен, что мне будет приятно, — усмехается тот с нотками волнения в голосе, позволяя Чону вынести себя на берег в их «гнёздышко». Сейчас омега искренне этого желает и поверить не может в то, что этот мужчина, которому сердце окончательно и безвозмездно отдано, кто раньше грубо и бесчувственно брал его, когда хотел, теперь так бережно укладывает на расстеленный плед, мягко целуя. Он тут же его своим телом накрывает, чтобы согреть, и сверху на себя ещё накидывает ещё одно покрывало, что взял на всякий случай с собой. Озябшее тельце, что из-за воды задрожало от холода, окутано теплом, а поцелуи Чонгука, опускающиеся ниже, и вовсе опаляют. Дыхание сбивается и пульс учащается, а Чимин коленки непроизвольно сводит и пальчики на ногах сжимает, когда альфа с двумя затвердевшими бусинками играется языком и целует низ живота, в котором бабочки с ума сходят. Одеяло оказывается на зацелованном торсе юноши, а его ножки — в руках мужчины. Он прислоняется губами к голени, другую массируя пальцами, поцелуй оставляет на коленной чашечке, чуть выше и на бедре. За внутреннюю его часть кусает, вместо вздохов заставляя омежку издать сладкий стон. — Иди сюда, — шепчет тот, протягивая ручки к Чонгуку, под одеяло к себе его зазывая, заботливо укрывая его мокрое от воды тело, страстно целуя в губы. Исцелованное тело столь мягко и будто растлило, а возбуждение ещё больше вдаряет по сознанию и, в особенности, по организму. Это ощущает и альфа, наконец замяв в руке ягодицу кисэн, пальцем пробираясь меж половинок, начиная аккуратно растягивать узкое колечко мышц. А у Чимина сердце заходится от безумной, казавшейся совершенно нереальной радости, от того, что всё происходит сейчас именно так, о чём он втайне грезил. От этого и слёзы на глазах накатываются, застилая взгляд расплывчатой пеленой, и именно в тот момент, когда головка члена плавно входит в хорошо разработанную дырочку. Чон сразу же замирает и теряется, встречаясь с ним взглядами, не понимая его смену настроения. — Чимин, что-то не так? Тебе больно? Мне перестать? — и после этих вопросов, точно по приказу, по румяным щекам юноши хлещут слёзы, пугая встрепенувшегося альфу. Но слёзы эти были не боли — облегчения и неимоверного счастья, всех тех тёплых ощущений, скопившихся внутри за прошедшие месяцы. Хэнсу может только отрицательно головой мотать и, окольцевав шею мужчины, смеяться начинает в лёгкости, охватившей душу и сердце, тазом вперёд поддаваясь, чтобы принять почти полностью плоть Чонгука. — Всё хорошо, — теперь уже смущается он, когда начинаются плавные толчки и большие пальцы вместе с губами собирают соляные кристаллики со щёк и уголков глаз. — И даже лучше — я так счастлив, Чонгук. Очень счастлив. Эти слова были лучшей усладой для Императора, засветившегося от собственного ощущения счастья и не сдерживающего улыбки. Отныне и навсегда для него самое главное — видеть свою маленькую пташку счастливой и делать для этого всё.