Отвали, Порваткин!..

      Утро вечера мудрее... Или мудренее. А может, муднее?.. Запутался, сук.       Если оно мудренее, то почему вчера вечером всё было ясно и понятно, я лёг спать с лёгким сердцем? А сейчас это грёбаное утро в припадке ярости орёт на меня дуром и хлещет по щекам доведённой до белого каления мамкой. Я что-то не то вчера сделал?       Но ебать, ребят, — всю ночь снилось, как я бесконечно рисую и рисую Порваткина. Уже наизусть все его сраные изгибы и кубики выучил, вдоль и поперёк.       — Руки убрал, Порваткин...       — Почему, очкастенький? — сука, аж в пупок своим поганым пальцем залез. И похуй ему, что весь холл в едином порыве на нас пялится. — Я же получил тебя, не так ли? Хочу в полной мере насладиться своим призом... — мурлычет прямо в ухо, губами касаясь.       А вот хуй. Я кремень, Порваткин. А не любая блядь, которая от твоих ресничек течёт. У меня даже не дрогнуло ничего — ощущаю я с некоторой гордостью.       — Уговор был на ночь. Сейчас ночь? Нет. Отвали.       — Гм. Ну, к примеру, в Перу* сейчас ночь, так что...       Твою мать, сердце всё-таки оборвалось. Не-е-ет. Он не мог узнать, он это просто так сказал. Не будь мнительной бабой.       — Когда, Порваткин? Сегодня?       — М-м-м-м! Какие мы нетерпеливые... — и трётся о мою задницу, паскуда.       Девки какие-то хихикают. Но похуй, это же Порваткин. Кто его всерьёз воспринимает? Когда тебя трахнул Порваткин, это вообще не считается. Он же половину универа уже перетрахал, наверное. Считая преподавателей. И что теперь, каждый раз на жопу падать?       — Давай хотя бы в бар сходим, погуляем пару раз в парке... Киношку любишь ведь? А можно устроить совместный СПА-массаж. Я знаю пару нормальных салонов — тебе понравится... О! Недавно трек открыли, тут, недалеко — можно погонять на настоящих спорткарах! Не хочешь, м?       — Хочу. Одного-единственного в жизни. Чтобы ты отвалил. Часы считаю, минуты. Если это возможно только через ёблю — давай, валяй. Так когда, Порваткин?       Раздосадованно вздыхает. Убирает лоб с моего плеча.       — Хорошо. Следующий вторник. Тебе в среду к третьей паре (вот сука!), как раз выспишься. Устроит?       — Дай-ка подумать. Хм-м-м... У меня в следующий вторник личный приём у английской королевы — она хотела посвятить меня в рыцари, дать мешок английских фунтов и правнучку для плотских утех. Но я всё это нахуй отменю — ради тебя, Порваткин. Так что замётано. Следующий вторник. А ТЕПЕРЬ ОТВАЛИ.       Я не резко, но решительно отцепляю его похотливые ручки от своего тела и спокойно сваливаю. Кто охуенен? Я охуенен!       ...И тут мне прилетает шлепочек по заднице, шаловливый такой, свойский. Сука.       Валяюсь обоссаным матрасом на столе в аудитории, руки вытянув. Глаз не разлепить — сплю плохо. Подходит Машка, стягивает аккуратно резинку с волос, вытягивает прядки.       — Маш, скажи, что скоро лето... — бубню я жалостно. Быстрее бы свалить на каникулы, может — ну, а вдруг? — получится забыть весь этот угар.       — Скоро лето. А ты забавный, очкастенький. Машей меня мало кто называл.       Еба-а-а...       — Отвали. — шевелиться нет сил.       Продолжает перебирать мне волосы, закручивает в жгуты и раскладывает завитушками на парте. Декоратор хуев. Я тебе не декоративно-прикладное творчество, настольный набор.       — Пришёл проверить, не сбежал ли я торговать героином в Камбоджу?       — Нет, просто соскучился.       Ну охуеть теперь. Соскучивался и соскучивался, аж целую пару. Только полтора часа назад меня около столовки лапал...       Поднимаю голову, уничтожая безжалостно порваткинскую поделку. Ну и видок у меня должно быть — заспанный весь, ещё волосы растрёпанные. Ловлю его взгляд. Фу, блядь — отпрянул чуток, глаза распахнул, аж реснички дрогнули. И ахнул еле слышно. А меня чёт мурашками протянуло — теперь ещё и мороз по коже от этой суки, не иначе.       Опять у него это выражение, будто раздумывает о чём-то, а не просто стреляет блудливо глазками. Решается, берёт мою ладонь синюшную и нежно зажимает в своих руках.       — Может, всё-таки сходим в кафешку вечером? Суши, пицца, тортик, м? Очкастенький?       Не, ребят, какие же у него горячие руки. Ояебу просто... А у меня, сук, ледяные как ведьмина сиська. Весь в мамку. У неё такие же. Батя, когда берёт маму за руку, любит повторять — бойся баб с горячими руками и мужиков с холодными. И смотрят на меня при этом оба, как собаки-подозреваки — типа, боятся. Да, блядь, я в семье самый жуткий, бо-о-ойтесь меня-а-а-а! Мва-ха-ха!       Интересно, из батиной концепции получается, что не я должен бояться Порваткина с его горячими руками, а он должен бояться меня. Хмыкаю восторженно от этой забавной мысли.       — О, ты согласен?       Чего? С чем согласен? А-а-а, что-то там про пиццу и тортик было...       — Иди нá хер, Порваткин.       Ох ты ж ёманарот, обиделся — губки кривит, глаза сузил в привычные бесстыжие щёлочки.       — Нá хер, говоришь? Хм. Нá хер у нас отправится кое-кто другой. Во вторник. А тебе... было бы логичнее послать меня в задницу, очкастенький.       — Лёлёнь, сынуль... — мамкина узкая ладошка заплясала у меня перед глазами. — Я могу, конечно, и ещё раза четыре спокойно повторить, но Стешу жалко. Убери ногу с её хвоста.       Перевожу взгляд вниз. Стефания-Лаллилэй, наша кунша с лицом более человеческим, чем у большинства зрителей какого-то мамкиного ток-шоу, которое мы сейчас "смотрим", сверлит меня жалостливо-брезгливым взглядом. Резко убираю ногу, матерясь про себя. Кошачьи губы вполне отчётливо произносят "о-о-от ведь пидара кусок, простигосподи". Стеша сплёвывает презрительно и удаляется, стуча когтями и помахивая обиженным мною хвостом, величиной и пушистостью со здоровенную еловую лапу у директорских окон.       Сижу дома. Не могу себя заставить выйти на улицу, к друзьям. Кажется, что у каждого в глазах "а кого-то из присутствующих во вторник выебет Порваткин, и к счастью это не я!".       Опять вздыхаю незаметно — ну, тешу себя такой надеждой.       — Лёлё, что такое, родной? Мы с папой можем помочь?       Да ничего такого, мамуль, просто послезавтра у меня секс. С этим... А, да ты его знаешь! Я даже помню, как обещала оторвать ему яйца после случая с плакатами в началке. ...Кстати, да! Вы с отцом можете помочь. Оторвите ему причиндалы. И Порваткину нечем будет ебать вашего сыночка. Блядь. Мечты, мечты, где ваша сладость... Хм. А дальше что-то про ночную радость. Блядь.       — Всё отлично, мам. Просто всё как-то навалилось...       У мамы бывает ПМС, мама меня понимает. Впрочем, я тоже себя понимаю. Сижу, сук, депрессую. У меня изредка такое случается и я прекрасно знаю, что как бы сейчас дерьмово не было, через неделю от этого и следа не останется. Художник я или баранов ебу? Имею право на лёгкий сплин...       Стою у стенки информации, любуюсь на свой зачёт. Дорого же он мне дался... Подходит парнишка из второй группы, ну который рисует хорошо. Находит себя, довольно хмыкает.       По неофициальной информации он тоже гей. Ой, бля-а-а-а-а-а-дь, да какого хуя ТОЖЕ-то? Просто — голубок.       Он вроде и не скрывает. Рядится в "весёленькое" и обтягивающее, таскает тоннель в ухе — правда, небольшой и аккуратный. Никто его не гнобит, ребята все нормально относятся, сам он человек достаточно приятный, серьёзный.       Выгодно быть художником и дизайнером. Вот любого фрика из себя лепишь, а все вокруг такие — да ладно, он же диза-а-айнер, хуле! Так что нам не прилетает за внешний вид и поведение. Артистические натуры, сук.       — Тарас, слушай... — м-да, ребят, а судьба у него умеет в сарказм... — Можно у тебя кое-что личное спросить?       Поднимает на меня серьёзные глаза, кивает ПОНИМАЮЩЕ, блядь. Весь универ в курсе?!       — Если ты беспокоишься, Алёша — не сто́ит. Порваткин всё сделает как надо, он опытный и не садист по виду. Больно не будет, если ты об этом. Мой тебе совет — постарайся как можно сильнее расслабиться и дыши глубже.       Да ёп твою Люсю!!! Быстрее бы всё закончилось. Завтра. Уже завтра...       — Гелечка, ну миленькая! Пожалуйста! Понимаешь, когда дети у меня будут спрашивать, папка, как у тебя это было в первый раз, я хочу вспоминать ДЕВУШКУ! Последний шанс мне дай перед этим злоебучим позором. Ты меня ПОНИМАЕШЬ?       — Лёш, ты бредишь... Ну, хочешь, мы с Машкой тебя поддержать придём? Будем под окнами ободряющие кричалки скандировать — Лё-ша! Да-вай! Уи-и-и-и-и! Хотя, Порваткин, кажется, высоко живёт, не доораться. Гм-м-м, но я знаю, у кого громкоговоритель можно взять... Как тебе — Лёшка наш в постели зверь! Лёшка, давай, мы в тебя верим! А-ХА-ХА-ХА!!! Блядь.