panacea

      — Куда вы ушли? — Лили выходит из дома, подходит к парням и плюхается рядом, — мне скинули видос с этой вашей недопотасовкой. Ну, Джейсон и мудак, конечно.       Луи усмехается и зажигает подруге сигарету. Найл смотрит на нее и по его взгляду можно прочитать все его мысли. Полная луна освещает ее лицо холодным серебряным оттенком. Лили что-то рассказывает, активно жестикулируя руками. Луи смеется с очередной шутки, а Найл зачарованно улыбается. Дети через дорогу тащатся с мешками полными конфет, стучат в каждую дверь и говорят традиционное "сладость или гадость". Фонари Джека во дворах не гаснут, даже когда ледяной ветер, что заставляет мурашки бежать по коже, поднимает сухие листья с земли и кружит их в танце. Замечает ли Лили очевидное? Видит ли то, что видит Луи, и чувствует ли то, что чувствует Найл? Брюнетка в костюме вампира, что больше подобен костюму девушки легкого поведения с клыками, распахивает дверь, передвигаясь спиной вперед и целуясь со своей спутницей, и идет прямо на них. Луи отодвигается в сторону, давая им проход. Лили тоже отсаживается, только уже ближе к Найлу, соприкасается коленом с его.       — Я отойду, ребят, — говорит Луи и встает, улыбается и кивает — скоро вернусь.       Он возвращается в дом, поднимается на второй этаж, где куда меньше народу, заходит в пустую комнату, садится и утыкается в телефон. Нужно дать им поговорить. Убивать время, играя в динозаврика из гугл хром, наверное, самое скучное, чем можно заняться на вечеринке, но это единственное, что могло прийти ему в голову сейчас. Душно. Луи снимает свитер, что рукавами был повязан на плечах, и кладет его рядом. Прыжок через кактус и еще, и еще, и еще. Луи бьет свой рекорд, но тут же проигрывает, глубоко вздыхает, засовывая телефон в карман, и откидывается на спину, тем самым ложась на кровать. Темно-синий потолок и скопление нарисованных звезд: Андромеда, Лебедь, Пегас, Дельфин, а вот Рыбы уже не на своем месте — нужно чуть ниже и левее. Водолей, Орел, Козерог, Журавль — эти в порядке, только Малого Коня между ними нет. Благодаря закрытой двери музыка здесь слышится не так громко, как внизу. Луи клонит в сон, глаза закрываются, он уже было начинает дремать, но телефон, что начинает вибрировать в его кармане, заставляет вздрогнуть от неожиданности. Уилл. Холод бежит по спине. Луи напрягается. Брат никогда ему не звонит, всегда пишет, а сегодня и вовсе остается с ночевкой у друзей. Вдох-выдох. Все в порядке. Что могло случиться, да еще и в такую ночь?       — Уильям? — Бодро говорит Луи сразу же как только принимает вызов, но тревожность в голосе его выдает. Он мысленно произносит пять слов, словно мантру. Лишь бы все было хорошо. Лишь бы все было хорошо. Лишь бы...       — Луи? Это Тимоти... друг Уильяма. Уилл без сознания... я не знаю, что делать...       — Где вы находитесь?       — У меня дома.       Бегущая строка с одним повторяющимся миллионы раз словом красным жирным шрифтом бежит перед глазами. Ноги становятся ватными. Луи не чувствует их, когда бежит по коридору, когда спускается по ступеням, когда расталкивает людей перед собой, когда просит у Лили ключи от ее машины, когда выжимает педаль в пол, пролетает на красный. Все звуки вокруг сливаются в единый шум. Голова словно погружается под воду. Он может физически ощутить, как что-то бьет в его грудь. Со всей силы. И еще раз. И еще. И снова. Картинка перед глазами плывет. Надежда. На то, что он успеет. Вера. В то, что Уильям сможет увидеть еще один восход. Вдох-выдох. Биение собственного сердца. Луи не может, не может, никак не может допустить того, чтобы Уилл погиб. Он не может потерять его. Всех, кого угодно, но только не него, не него, пожалуйста, не него. Взгляд не отрывается от дороги, Луи идет на обгон каждой машины, что встречается на пути, правой рукой проводит по экрану смартфона вверх, нажимает на значок телефонной трубки. Три цифры, вызов, громкая связь, "девять один один, опишите вашу проблему". Предупреждающий свет загорается на светофоре впереди, глаза становятся красными, полотно слез застилает видимость, Луи шмыгает носом. Его лицо искривляется от боли. Женщина на зебре двигается слишком медленно, болтает по телефону. Прохожие застывают, глядя на несущийся на нее автомобиль. Пять метров. Четыре. Луи не осознает, что происходящее реально, не видит ничего перед собой, не сбавляет скорость, она оборачивается, какой-то мужчина дергает ее за руку так, что она падает на него и благодаря этому остается в живых. Луи моргает, стирает мокрую дорожку на щеке. Ее темные волосы развиваются в воздухе из-за пролетающего мимо на всей скорости автомобиля.       — Пожалуйста... — бормочет себе под нос Луи, — пожалуйста...       Одноэтажный домик песчаного цвета и черный отпечаток шин тормозного пути, карета скорой помощи и одиннадцатилетний мальчик на каталке, Луи, подбегающий к фельдшерам, держащий за руку брата, что без сознания дышит через трубку. Все как в тумане. Друг Уильяма, Тимоти, стоит на ступенях. Луи, замечает слезы на его глазах, залезает в карету, слышит звук захлопывающихся дверей, что громом раздается за его спиной. Уильям едва открывает глаза, моргает и закрывает их вновь. Все будет хорошо. Он не может не верить в это, не может отказаться от надежды. Колючая проволока обвивает его грудь и сковывает легкие — настолько тяжело вздохнуть.       Молитвы. Луи никогда их не знал, никогда не был верующим, но всегда, когда случалось что-то плохое, мама, еще в его детстве, когда была жива, читала их, и все как по волшебству становилось хорошо. Может по стечению обстоятельств, может еще по чему, он никогда об этом не думал и, если честно, не собирался. Глубокий вдох и медленный выдох. Луи никогда не молится, но сейчас чувствует себя настолько беспомощным перед вселенной и своей судьбой, что просто не может не делать этого, хотя вряд ли это вообще можно назвать так. Он не умеет делать этого правильно, поэтому его молитвы больше просьбам в пустоту подобны. Страшно. Безумно страшно. И надежда на чудо — единственное, что не дает сломаться ему сейчас. Он не может думать о плохом, не может думать о смерти, иначе это сведет его с ума. Уильям будет жить, и он отказывается верить в другой исход. Всё не может быть вечно черным, дорогие ему люди не могут всегда умирать, у всего есть исключения, и он верит, что его брат — исключение, иначе быть не может. Бог, если он есть, не может быть настолько жесток.       Торможение кареты скорой помощи напротив клиники, медсестры, выбегающие им навстречу, чьи имена Луи уже успел выучить наизусть, Доктор Мур, встречающий их уже в коридоре.       — Что произошло?       — Он был у друга, бежал по дому, споткнулся и упал.       — Я же говорил Вам никаких, даже небольших, физических нагрузок. Группу крови напомните?       — Вторая положительная.       — Доктор Мур, по дороге в больницу началось носовое кровотечение.       — Ждите тут, Луи.       Одинокий коридор с бирюзовыми стенами встречает Луи как старого друга, а может даже и брата, кузина, с которым видишься лишь периодически, несколько раз в год, по праздникам или во время похорон, дальнего родственника или пьяницу в баре, чью исповедь ты уже выучил наизусть, но даже имени его не знаешь — настолько часто Луи там появляется. Иглы насущного впиваются в истерзанный мозг, зубы кусают мягкие подушки губ, ледяные волны сносят с ног. Луи набирает воду из-под кулера в пластмассовый стаканчик, делает глоток и едва успевает донести ноги до уборной. Его выворачивает наружу от волнения. Слезы, подступившие к глазам, сопли, все смазывается в единое целое на его лице. Кафель, на котором он сидит не кажется таким холодным, какой он есть на самом деле. Дверцы изумрудного цвета, белый потолок и стены, ядовитый запах хлора, гудение люминесцентных ламп и сбитое дыхание. Пустота. Луи ощущает себя пустым, прозрачным, несуществующим.       Приходится приложить немало усилий, чтобы заставить себя подняться с пола, подойти к зеркалу, умыться. Бледное серое лицо с красными щеками и потекшей подводкой для глаз. Капилляры на белках лопаются, превращаясь в подобия рек на типографии физических карт. Бумажные глаза, бумажные руки, бумажная жизнь. Луи требуется около часа, чтобы собрать себя расколотого по кусочкам, расплавить сияющее золото и осторожно заполнить им каждую кровоточащую трещину в своем сердце, взглянуть на себя с нитями драгоценного металла, что блистают на его коже, и вернуться обратно в пустынный коридор.       Пару минут и доктор Мур встречает его там. Луи без слов может прочесть все с его глаз. Несколько слов о том, что состояние мальчика возращено в норму, но он знает, что это еще не все. Подписание бумаг, оставление чека, гром, раздающийся над его головой посреди солнечного дня. Пара месяцев. Два. В лучшем случае, три. Вот сколько ему осталось. Что-то тихое о сожалении. Повторение в сотый раз одного и того же о том, что для детей метод эффективного лечения или хотя бы торможения развития болезни не разработан. Вдох-выдох. Ноги ватой ощущаются. Рекомендована временная госпитализация.       Луи выходит из больницы, и дверь захлопывается за его спиной. Шум города, что никогда не спит, обнимает его плечи, окутывает с ног до головы, словно одеяло, и хладный свежий воздух живительно брызжет в нос, отрезвляя разум, охлаждая рассудок. С асфальта поднимается едва уловимый запах сырости от только что прошедшего дождя. Ночной небосвод освещается силою всех звезд. Луны, спрятанной за облаками, сейчас невидно и вовсе, и жаль, Луи так любит смотреть на нее. Пятнадцать минут ходьбы и он спускается в метро. В голове пустота. Не хочется думать ни о чем, ни о плохом, ни о хорошем. Это не поможет. Что-то глубоко внутри завязывается на узел, и Луи чувствует страх. Он боится надеяться на лучшее, потому что это сломает его в итоге. Нужно быть реалистом и перестать слепо верить. Нужно подготовиться морально, чтобы не сойти с ума. Двери вагона открываются, Луи роняет карточку метро, ловит себя на том, что его руки трясутся сильнее, чем обычно, садится на сидение и откидывает голову. Одна станция, другая, третья, пятая. Голова раскалывается, снова начинает мутить. В вагон заходит старик, кашляет, что-то поет, подходит к Луи со стаканчиком для милостыни, протягивает ему его, смотрит куда-то мимо. "Потерял дом и рассудок," — гласит надпись на стакане, выведенная корявыми зелеными буквами. Луи игнорирует происходящее. Вагон останавливается на его станции, и он собирается выйти, встает. Пустота. Все кажется таким эфемерным. Луи преследует ощущение, что он не существует, что все происходящее нереально, что он спит. Это невозможно, невозможно, невозможно. Нет никаких нескольких месяцев для Уилла. Это ложь. Это обман. Уильям не может умереть, ему уготовлена долгая и счастливая жизнь. Это неправда. Уилл будет жить. Долго и... Кто-то резко хватает Луи за руку, и он вздрагивает от неожиданности, выдергивает руку и шугается, оборачивается, слышит громкий голос и поначалу не может разобрать ни слова. Луи требуется пару секунд, чтобы вернуться в реальность, чтобы прийти в себя, чтобы понять, что происходит и кто перед ним стоит.       — Он и за тобой придет! Господь покарает тебя! Грешник! Будь ты проклят! Проклят! Проклят! Он придет за тобой! Ты не спрячешься! Тебе никуда не сбежать от него! Ты не укроешься от судьбы! Грешник!       — Какого...       Старик машет руками и что-то говорит на неизвестном ему языке. Луи кажется, что это латынь, но он не знает латыни, поэтому и не может быть уверен в этом точно.       — Ты не спрячешься! Господь покарает тебя!       Он резко дергается и Луи отпрыгивает, слышит истерический смех, а после наступает мертвая тишина.       — Тебе не сбежать...       Человек перед ним снова начинает биться в истерике, тряся пластмассовым стаканчиком так, что вся мелочь начинает рассыпаться и звенеть, падая на пол. Луи не собирается наблюдать за этим и дальше. Он быстро поднимается по ступеням и идет по улице еще около сорока минут, поначалу не думая ни о чем, кроме только что произошедшего с ним случая в метро. Безумие... Уже на подходе к дому цепочки умозаключений приводят его к Гарри. Луи вспоминает его поведение на вечеринке и приходит к тому, что это всё было ошибкой. Не из-за сплетен, рассказанных Найлом, вовсе нет, лишь из-за того, что Гарри употребляет. Луи не святой, не топящий за здоровый образ жизни, но мысли о симпатии к Гарри приводят его в тупик, замурованную комнату без окон, без дверей, где только он наедине со своим страхом запертый остался. Он не хочет, чтобы еще один человек, кто дорог (или будет дорог) ему закончил так, как его жалкий отец. Он больше не хочет страдать. Спокойствие — вот, что привлекает его, вот, чего он жаждет. Настрадался, намучался. Его сердце, подобно судну в плавании, желает вернуться в порт, желает найти прибой.       Луи заходит домой, на автопилоте поворачивает ключ в замочной скважине, разувается, падает на кровать и вдруг осознает, что оставил худи Найла в доме Гарри. Он протяжно стонет: "дерьмо", и скатывается на пол, больно ударяясь локтем, поднимается и вызывает такси. Еще полчаса туда, а потом и обратно он пешком не пройдет — слишком вымотано себя чувствует.       Какое-то время спустя автомобиль останавливается напротив коттеджа Гарри, Луи просит водителя подождать, заходит в дом, поднимается на второй этаж и только хочет взяться за ручку, как дверь открывается с другой стороны. Гарри, стоя полубоком к Луи, не замечает его, смеется и что-то говорит парню, сидящему на полу перед плазмой, что держит в руке игровую приставку. Они спорят о вкусе чипсов, которые Гарри должен принести, около минуты, и Луи не выдерживает, искусственно кашляя, чтобы привлечь к себе внимание. Гарри вздрагивает и оборачивается.       — Луи? Я думал, ты уже ушел, — Гарри хмурится, выходит к нему в коридор и закрывает за собой дверь, — Что-то случилось?       — Мое худи... точнее не мое, а... не важно... оно лежит на кровати, я вернулся за ним. Так что было бы классно, если бы ты вынес мне его.       Гарри поднимает брови.       — Почему бы его хозяину не вернуться за ним самому?       — Ладно, я возьму сам.       Луи тянется к дверной ручке, но рука Гарри останавливает его.       — Я сейчас.       Гарри выносит пепельный худи и вручает его Луи.       — Спасибо.       Некоторое время тянется молчаливая пауза. Луи не уходит, потому что знает, что должен сказать Гарри что-то еще. Гарри не торопит его, наблюдая за тем, как беззвучно хлопают его густые ресницы. Луи моргает чаще, когда волнуется. Он еще пару секунд раздумывает о том, действительно ли это то, чего он хочет, и наконец начинает говорить:       — Гарри? — Их взгляды сталкиваются, и Луи думает еще раз, но приходит к мысли о том, что раздумье в данном случае глупо.       — Да?       — То, что было сегодня на вечеринке, ошибка. Нам не стоит продолжать это.       Луи успевает заметить, как меняется взгляд Гарри. Он молча кивает.       — Возможно, я не... — Начинает говорить Гарри, но замолкает на пару секунд, — Могу ли я узнать причину?       Луи глубоко вздыхает, умещая в этом вздохе всё свое нежелание давать ответ на этот вопрос.       — Честно? — Гарри снова молча кивает. — Ты наркоман, Гарри.       — Так дело в моей зависимости?       — Дело в том, куда она приведет тебя.       — И куда же она может привести меня?       — К смерти.       — Все рано или поздно умрут. Это глупо.       — Ты умрешь, Гарри, из-за этой дряни, а я успею привязаться к тебе. Тебе плевать, но вариться в этом дерьме потом мне, — он молчит какое-то время, — меня ждет машина. Доброй ночи.       Луи разворачивается и уходит, не дожидаясь ответа. Гарри провожает его взглядом. Музыка на первом этаже продолжает играть.

***

      Во время бранча к Луи спускается Найл с пакетами, полными еды, что только что была принесена курьером. Яркий звук звонка в дверь скальпелем режет желанную тишину, а Луи стонет от нежелания вылезать из-под одеяла, он смог уснуть только ближе к шести утра, ворочаясь и умирая от головной боли около двух часов. Найл нажимает на звонок снова и снова, а Луи кричит ему перестать и то, что он уже идет открывать.       В глазах темнеет, как только ноги касаются ледяного пола. Луи шатает, мутит, он останавливается на выходе из комнаты, держится рукой за стену, возвращается в порядок и идет открывать дверь. Найл, на удивление энергичный с похмелья, вместо приветствия сообщает Луи, что он не один, отходит в сторону, и из-за его спины выглядывает улыбающаяся Лили.       — Скажешь ему?       — Давай ты.       — Ладно, в общем... — Девушка выдерживает интригующую паузу, — мы снова вместе!       Она смеется от счастья, а Найл от того, что не может поверить в это чудо, случившееся с ним. Он обнимает Лили, целует ее в висок. Луи натягивает на себя улыбку:       — Поздравляю.       — Что-то не так? — Спрашивает Найл, сводя брови к переносице.       — Да, куда ты, кстати, уехал вчера? Нам пришлось добираться до дома пешком. Где моя машина?       Луи вспоминает, что бросил синий лексус Лили около дома друга Уильяма. Придется возвращаться за ней сегодня, чтобы подогнать ее Лили, а лучше отдать ей ключи, чтобы она вернулась за ней сама.       — Уиллу стало плохо. Я уезжал к нему. Точнее... чтобы отвезти его в больницу.       Сияющие улыбки на лицах друзей сползают вниз.       — Как он сейчас?       — Его состояние нормализовалось, но врач посоветовал мне оставить его пока под его присмотром, так что... — Луи делает глубокий вздох, не зная, как закончить мысль, — ладно, проходите.       Найл заходит первым, кладет руку на его плечо, говорит что-то о том, что все будет хорошо. Луи молча кивает, не желая рассказывать всю правду до конца. Лили обнимает его в знак приветствия.       — Я рад, что вы снова вместе.       — Это нужно отпраздновать! — Радостно кричит Найл, — как ты понял, мы решили проебать универ сегодня и продолжить бухать.       Лили смеется, шепчет Луи, что Найл притащил целых три бутылки вина, и бежит вслед за ним в гостиную, оставляя фальшиво улыбающегося Луи одного в прихожей закрывать дверь.       После ленивого поедания пиццы, выпивки красного полусладкого и просмотра нескольких серий "Друзей", Луи распрощался с ребятами, сказав, что уезжает к сестре погибшего отца на несколько дней, пока Уильям будет в клинике. На деле же, он собирался остаться дома, изолироваться ото всех, не общаться, побыть один и принять приближающуюся трагедию. Однако с каждым новым днем его собственное болото уносило его в себя только глубже. Он утопал и не мог ухватиться ни за одну ветвь, торчащую над поверхностью ядовито-зеленой жижи, вместо овсянки на завтрак, выпивая гренадин и чай заменяя водкой, листая целыми днями сайты с частными европейскими клиниками в надежде на то, что хоть одна из них сможет спасти его брата, и разбивая свои кулаки об стены, пытаясь вырвать волосы на голове, смотря в одну точку, лежа в холодной ванне несколько часов подряд, а после мокрым в одном полотенце дремля на кровати, забывая собственное имя при очередном звонке в Швейцарию или Великобританию и не имея ни малейшего понятия о том, который час ни на другом конце света, ни за окном. На третий день ровно в полночь ему пришло сообщение от Гарри. Адрес, время. Все как обычно. Луи кинул телефон обратно на кровать, продолжая листать телеканалы с пустым взглядом, делая затяжку последней сигареты. Пепел упал в пепельницу, а выкуренная сигарета рядом с остальными бычками. Он сидел на полу, оперевшись на диван спиной. Сколько Луи уже не проветривал? Бетонные стены пропитались табачным дымом подобно тому, как впитывает в себя натуральная ткань воду. Совершенно плевать. На все. Луи, уставившись в потолок, чувствовал себя находящимся в каком-то вакууме. Глаза слипались. Недосып давал о себе знать. Голос диктора с новостей сливался в единый шум. Больше никаких эмоций, только полное безразличие.

***

      Восемнадцать ноль два. Океан, что на горизонте слился с серыми небесами, разбивается волнами о берег. Пасмурно. Луи только подходит к месту встречи, но уже может видеть, как вдалеке сырой ветер раздувает темные кудри. Камень, найденный на берегу, разрезает водную гладь, не тонет, словно перепрыгивает невидимые препятствия несколько раз и наконец погружается под воду. Луи никогда не умел делать так, и это всегда раздражало его. Ничего сложного, но научиться просто невозможно. Гарри подпрыгивает, когда отпускает очередной камень в его последнее путешествие. Луи закатывает глаза. Зябко. Чем ближе он подходит к воде, тем прохладнее ощущается воздух. Чем ближе он подходит к Гарри, тем ярче слышит запах черничных сигарет. Луи кутается в рукавах своего худи, надевает сдутый с головы струями ветра капюшон, выдыхает и садится на лавочку в нескольких метрах. Наблюдает. Нечто болезненное копьем пронизывает его грудь, обвивается лианами вокруг ребер в отчаянных попытках сломать их, раскрошить на мелкие кусочки. Луи прикрывает глаза на секунду, чувствует разъедающую головную боль. Она словно заевший до диез на большой октаве фортепиано, и музыкант играет стаккато в две четверти. Тихий шепот и громкий звук. Невыносимо, невыносимо, н-е-в-ы-н-о-с-и-м-о.       — Здравствуй, — Гарри протягивает ладонь Луи, он открывает глаза, но руку не пожимает.       — Дай мне сигарету.       Кивает, достает из правого кармана серебряную пачку, протягивает Луи белого хрупкого солдатика смерти. Луи берет сигарету зубами из его рук, из-под ресниц смотрит на то, как Гарри подносит к его лицу зажигалку, как огонь поглощает белый край. Затяжка, еще одна.       — Спасибо.       — Ты в порядке?       Молчание в ответ. Гарри потягивается и смотрит куда-то вдаль, садится рядом. Шум прибоя отдается эхом в голове Луи. Белая пена в облике бахромы омывает сырой охристый песок. Глубокая затяжка и ничего в ответ. Тишина в компании Гарри кажется комфортной. Он просто сидит рядом, смотрит на него так сожалеюще и непонимающе в то же время, а Луи ловит себя на том, что ощущает себя обнятым им. Разве это возможно?       — У моего брата последняя стадия хронического лимфолейкоза, ему осталось пару месяцев, — нервная усмешка, — обычно дети не болеют этой формой лейкемии, но... Уильям почему-то стал исключением из вечной теоремы.       Голос Луи начинает дрожать на том моменте, когда он произносит имя брата. Гарри хмурит брови, и его выражение лица становится болезненным, будто он может прочувствовать всю боль Луи на себе.       — Так что нет, я не в порядке. Я в блядском хаосе. Я в... не в порядке. Это не порядок. Я не в порядке! По мне не видно? — повторяет Луи, срываясь на крик, а Гарри вздрагивает, словно осенний лист на дереве в ветер.       — Мне жаль.       — А жаль ли?       Гарри отводит взгляд в сторону, кусая алые лепестки губ. Луи поджимает под себя ноги, обнимая колени.       — Твоё дерьмо у меня в рюкзаке, так что можешь забирать.       Гарри встает, обходит вокруг Луи, достает небольшую перемотанную скотчем коробку, кладет себе в рюкзак, который взял лишь для этого, и смотрит на Луи со спины, не зная, что делать дальше.       — Луи? — Молчание, — Ты хочешь побыть один или..?       Луи не отвечает, а Гарри ждет ровно пятьдесят восемь секунд. Ветер смеется над ними. Минута слишком долго, половина — недостаточно. Гарри кивает в пустоту, не переставая кусать губы. Моргает. Топчется на одном месте, будто хочет сказать что-то, но не решается. Теребит красную повязанную некогда вокруг запястья ниточку, что цепляется за выпирающую косточку. Минута сорок две. Гарри нарушает свое правило о запрете ожидания. Луи рвано вздыхает. Минута сорок три. Сорок четыре. Гарри садится обратно.       — Дай знать, если...       — Я хочу побыть один, — перебивает Луи, замолкает на мгновение, но после продолжает, — но я не хочу, чтобы ты уходил, — он поднимает голову на Гарри, и картинка перед глазами плывет за пеленой подступивших слез, — останься?       Руки дергаются в желании обнять Луи, но Гарри останавливает себя. В тихом голосе слышится что-то больше похожее на мольбу, нежели на просьбу. Луи отворачивается, откидывается на спинку лавочки, чья темно-синяя краска давно облезла, он поднимает голову к небу и прикрывает глаза. Горячая капелька бежит по скуле к мочке уха, скатывается по шее вниз, оставляет за собой мокрый след, что служит напоминанием о его трагедии, и разбивается о мягкую ткань, навеки погребая в ней. Слёзы в глазах Луи подобны бескрайним морям, и Гарри видит шторм в его боли, но как бы он ни любил прибой, сегодня он ненавидит шум этих разбивающихся о берег волн.       — Я здесь, — бормочет Гарри и все-таки срывается обнять его, окольцовывая руками чужие плечи. Луи, подобно произведению искусства в теракт, разваливается на части в его руках, сжимается, словно котенок, цепляется длинными пальцами за распахнутое кашемировое кофейное пальто Гарри, роняя голову ему на грудь. — Я с тобой, я рядом...       Луи, кажется, впервые за долгие годы позволяет себе сорваться.       Гарри, кажется, впервые за долгие годы запрещает себе сбежать.       — Я не хочу, чтобы он умирал... пожалуйста... — Луи говорит невнятно, но Гарри может разобрать.       Шум ветра, легкий бриз, сырой песок, буря, тихие всхлипы и биение сердца, что чеканит шрифтом брайля. Судно Луи разбивается о скалы, но шлюпка Гарри не дает ему утонуть. Небо становится черным.       — Я не хочу... — Вновь повторяет Луи, отстраняясь и заглядывая в изумрудные глаза, что сейчас больше синим подобны. Гарри поджимает губы, молчит, и брови Луи ломаются. Руки Гарри тянутся к его щекам. Вдох. Большие пальцы стирают слезы. Выдох.       — Луи? — Гарри замолкает на секунду, — я буду рядом, — отводит взгляд, молчит и снова смотрит на него, — я приду в любой момент, если буду нужен тебе.       Луи кивает в руках Гарри и все-таки успокаивается. Они смотрят друг на друга так полминуты, пока Луи не ложится обратно, в его объятия, к нему на колени головой, глядя на воды океана.       — Так странно... мы знакомы где-то два месяца, и я... такой с тобой. Я никогда... У меня никогда такого не бывает, что я срываюсь, когда кто-то рядом. Ненавижу давать слабину. Ненавижу быть слабым.       — Эмоции — это не слабость. Мы люди, нам свойственно чувствовать.       Луи переводит взгляд на него.       — Всё в порядке, — Гарри тяжело вздыхает, — хотя бы настолько, насколько может быть.       — Спасибо.       Телефон в кармане Гарри начинает вибрировать, он тянется за ним, сбрасывает звонок. Что-то печатает.       — Тебе нужно идти?       Гарри мотает головой, блокирует телефон и убирает его в карман. Слышится звук уведомления, но он больше не реагирует на это.       — Хочешь чего-нибудь?       Луи задумывается на пару секунд.       — Спагетти.       Гарри улыбается.       — Это, наверное, единственное, что я умею готовить.       — Приготовишь мне как-нибудь?       — Могу сейчас. Если мы поедем к кому-нибудь из нас.       — Сейчас?       — Не оставлять же тебя без спагетти.       На этот раз очередь улыбаться Луи. Он поднимается с колен Гарри, садясь рядом и доставая из кармана телефон. Девятнадцать тридцать семь.       — Надеюсь, ты не собираешься меня отравить.       Гарри усмехается, встает и идет к черному роверу. Луи плетется вслед за ним.       Внутри автомобиля теплее и пахнет черничными сигаретами. Гарри бросает рюкзак на заднее сиденье, а Луи обнимает свой. Бледная фарфоровая рука поворачивает ключи зажигания, но ровер не трогается. Гарри хочет что-то сказать, но молчит. Он стучит пальцами по рулю, теребит свои кольца. Луи находит в них нечто большее, чем эстетику. Они будто бы частью него самого являются. Он, одетый в черную прозрачную рубашку с кружевами на воротнике, и сам словно всегда был серебряным. Весь до последней косточки. Каждый ноготь его был воссоздан из серебра, все ресницы. Только пальцы его, что окольцованы камнями малахита, подобными одинокому небу в сумерках, хрустальные. Может быть он и схож своим светом с Луной, но никак не с Солнцем. И почему только к нему все относятся как к золоту?       — Я должен тебе кое-что рассказать, потому что хочу быть честен с тобой.       — Надеюсь, это не плохое...       — К сожалению.       Луи откидывает голову, тяжело вздыхает.       — Ладно.       Гарри молчит какое-то время.       — Я пойму, если ты меня возненавидишь, но я... Я знаю... Я постараюсь исправить это, я думаю, что знаю как, думаю, у меня получится. Я хочу сказать это сейчас, потому что... потому что я не хочу, чтобы между нами была какая-то ложь... И потому, что я считаю, что даже когда правдой оказывается не то, что ты хочешь слышать, ты всегда заслуживаешь ее знать. Так что... да.       Луи поднимает брови и замечает, что у Гарри руки трясутся сильнее, чем обычно.       — Что ж, если ты хотел меня сейчас напугать, то поздравляю, у тебя получилось. Рассказывай.       Гарри сглатывает, нервно усмехается.       — Прости меня, — он хмурит брови, и его лицо принимает такой же болезненный вид, как тогда, на лавочке, — каждый человек, что работает на меня, ну, на моего дядю, это он всем заправляет, так вот, каждый человек вводится в гипноз. Это делается для того, чтобы среди людей Хэнка, то есть моего дяди, не было предателей или крыс.       — Я не понимаю.       — Ты введен в гипноз тоже.       Луи теряется, не знает, как на это реагировать. Он ожидал услышать все, что угодно, но только не это. Даже то, что Гарри и правда сжег своих родителей, как говорил Найл. Он мотает головой.       — Ты, должно быть, шутишь?       Теперь мотает головой Гарри.       — Нет, прости.       Луи всё ещё не осознает, не может переварить услышанное.       — Ладно, и как это исправить?       — Я отвезу тебя завтра к своему психотерапевту, думаю он сможет это исправить, вывести тебя из гипноза то есть. В любом случае, у него своя клиника, так что думаю, если не он, то кто-нибудь умеющий там точно найдется.       Луи хмурится, не воспринимает сказанное.       — У тебя есть психотерапевт?       Гарри кивает.       — Прости, что так вышло с тобой. Ты этого не заслуживаешь.       — А разве кто-то заслуживает? — Луи сталкивается с тишиной в ответ, открывает дверцу автомобиля, — тогда, встретимся там завтра. В шесть вечера, думаю, если ты не против. Без спагетти я обойдусь. Скинь мне адрес смской.       Он выходит, захлопывает дверь и вызывает такси. Луи не знает, что думать по этому поводу, не знает, как реагировать. На чистоту, он и не хочет знать. В голове пустота после нервного срыва. Завтра они все исправят, и все будет хорошо. Гарри смотрит на него сквозь стекло. Луи вздыхает, отворачивается. Ровер трогается с места, уезжает. Капюшон сдувает с головы.

***

      Белый порошок, платиновая карточка, две яркие улыбки, всё или ничего. Совместный побег — лучшее, что они могли придумать. После всего, что им пришлось натерпеться, их ждет лучшая жизнь. Гарри наклоняется, облизывается, не отрывая взгляда от юноши, что носит имя Калеб, подносит скрученного зеленого франклина к дорожке. Тот выжимает педали в пол, не отпуская тормоза, заставляя гиперкар рычать. Гарри резко вдыхает, смазано целуется с ним. "Пристегнись, детка". Шепот на губах, темная автомагистраль и несущийся на всех скоростях черный макларен. Он облизывает губы, ощущая малиновый вкус его нового блеска, и смотрит прямо перед собой. Пустота. Только они оба, летящие под две сотни. Гарри обожает мешать скорость с веществами, а для Калеба это только разогрев. Перед глазами все плывет. "Как же хорошо".       — Я люблю тебя.       — Сильнее, чем героин?       — И не мечтай.       Звонкий смех. Простые разговоры на сложные темы. Противоречия, раздробленные мысли, но схожие мнения. В голове все превращается в один большой ком, они оба смеются со слова "зеленый" несколько минут. Жизнь обретает краски рядом с Калебом. Так легко на душе. "Давай до трехсот". Калеб хмыкает, нажимает носом массивного черного ботинка сильнее на педаль, поворачивает стрелку спидометра еще на сорок пять градусов. "Ахуенно". Усмешка. Он держит руль одной рукой, другой гладит щеку Гарри. Два пальца обводят контур блестящих губ, Гарри прикусывает их, облизывает. "Хочу отсосать тебе". Черная стрелка опускается еще ниже, достигая максимального значения. Гарри наклоняется.       Через какое-то время, когда Гарри снова садится ровно, вытирает лицо салфетками, поправляет рубашку, Калеб сбавляет скорость до ста восьмидесяти — скоро выезд на федеральную трассу, где много транспорта.       — И что теперь? Какой у нас план?       — Начнем с правонарушений и построим на них бизнес.       — Вот как? Будем заниматься нелегальной перевозкой оружия или продавать людей?       Калеб заливается смехом.       — Да уж, современность подвела нас.       Гарри улыбается.       — Я буду рад, если у нас все получится.       — В продаже людей?       — Иди к черту.       И снова яркий смех.       Глаза распахиваются широко и Гарри подпрыгивает на кровати, будто только что видел кошмар, оглядывается по сторонам, произносит тихое "Калеб" и сжимает одеяло в кулаках. Всего лишь сон. Тоска пронзает копьем его сердце, он теребит красную ниточку на запястье, омрачая улыбку разочарованием в глазах. Телефон слепит глаза, показывает, что до будильника еще несколько часов. Гарри встает, делает себе кофе. Спать он больше не собирается.

***

      Луи просыпается, чувствуя себя не менее выжатым, чем вчера, пьет ромашковый чай, с безразличным видом собирается сначала в онкологию, потом в психиатрию. Первый полноценный сон за четверо суток. Первое утро без алкоголя. Прогресс. За несколько часов до встречи Гарри скидывает адрес. Луи надевает все то же, что и вчера, кроме худи, на которое он успел посадить пятно во время ужина, распыляет на себя свой новый Хьюго Босс, вызывает такси. Ворот черной рубашки душит, и он расстегивает пару верхних пуговиц. Гарри встречает его в холле небоскреба кивком, ни проронив ни слова. Луи молча идет за ним, разделяя его желание находиться в тишине. Зеркальный лифт, кнопка сорок пять, чувство невесомости при остановке на нужном этаже из-за ускорения. Длинный коридор по обе стороны, стойка с ресепшен, множество безликих дверей. Гарри стучит перед тем, как войти в кабинет, оставляет дверь открытой для Луи.       — Guten morgen, Harold. Um ehrlich zu sein, ich war überrascht, als ich dich auf dem Terminkalender für heute sah. Du kommst zum ersten mal alleine zu mir. Oh, du bist nicht allein gekommen, — удивленно произносит мужчина в белой рубашке последние несколько фраз, и Луи чувствует себя сконфуженно, потому что ни слова не понимает. Тот встает со своего кожаного кресла, берет небольшой пульт с книжного шкафа, наводит на панорамные окна и нажимает на кнопку, жалюзи начинают опускаться. Гарри теребит браслет наручных часов, не смотря в его сторону.       — Ich bin aus einem Grund gekommen. Ich habe eine bitte, — Гарри отвечает со своим выраженным британским акцентом, и Луи находит красивым то, как звучит немецкий в его произношении.       — Sprechen.       — Ты что говоришь на немецком? — тихо спрашивает Луи наклоняясь к нему.       — Ich bin gekommen, um... ich kann mich nicht erinnern, wie es auf Deutsch ist... können wir Englisch sprechen? — Он игнорирует вопрос.       — Ja, natürlich. Так что?       — Гипноз. Вы можете выводить из гипноза?       — Разумеется. — Слышится короткий писк, уведомляющий о том, что жалюзи опущены в пол. — Всё, они закрыты.       Гарри, кивает, оставляет свои часы в покое и поднимает глаза на психотерапевта. Он боится высоты? Окон? Панорамных окон? Луи решает, что сейчас не лучшее время для вопросов, поэтому мысленно оставляет заметку о том, чтобы спросить это у него позже.       — Представишь нас? — снова произносит он.       — Ах, да, конечно. Луи, это доктор Хофманн. Доктор Хофманн, это Луи.       — Приятно познакомиться, Луи.       — Взаимно.       — Я думаю, дальше уже мне Луи опишет все сам, да? Я бы попросил тебя выйти, Гарольд.       Гарри оставляет их наедине, а доктор Хофманн звучно помешивает чай в чашке, задавая свой первый вопрос.       Какое-то время спустя Луи выходит из кабинета, встречается взглядом с Гарри, устремляется по коридору вперед и до лифта. Оба молчат. Луи проверяет телефон только когда они садятся в ровер. Гарри не трогается, а Луи обнаруживает несколько пропущенных и миллион сообщений от Найла.       "Чувак, какого хрена ты не берешь трубку?"       "????????????"       "Ты сдох там?"       "Мы собираемся идти на вечеринку, и ты собираешься идти с нами, ты знаешь об этом?"       "Она снова у твоего краша маньяка Гарри"       "))))))"       "Уже вижу твое лицо, когда ты читаешь это"       "Вообще, тусовки у него всегда отпад несмотря на то, что он психопат"       "Там всегда так много выпивки и пиццы..."       "Ой, вчера такой скандал был с ним... я тебе потом расскажу, ты ахуеешь..."       "Господи, я так рад, что сегодня пятница, еле выжил эту неделю"       "Эй, возьми трубку, мудак!!!11!!1!1!"       "Надеюсь, ты жив"       "И тебя не загрызли волки в этом пригороде"       "В Британии вообще есть волки? Как все сложно..."       "Не понимаю, зачем ты туда летал, ей же плевать на вас"       "Короче, проехали"       "Спс, что отвечаешь на мои звонки"       "Кстати, если волки все же загрызли тебя, я съем все в твоем холодильнике за тебя, не переживай"       "Вместе со мной"       "НЕТ"       "ДА"       "Сорри, у меня Лили забирала телефон"       "Короче, если че в 6pm у дома твоего любимого"       "Надеюсь, ты найдешь дорогу"       Шесть вечера. Сейчас семь ноль один, и Гарри сидит рядом с ним, напротив частной клиники, хрустит пальцами и что-то печатает в своем серебряном айфоне. Луи невольно задается вопросом, в курсе ли он вообще, что у него дома проходит вечеринка, и усмехается сам себе от того, насколько это странно звучит в его голове. Гарри поворачивает на него голову, но ничего не говорит.       — У тебя снова вечеринка сегодня?       — Хочешь услышать извинений, что не числишься в списке приглашенных?       — Да нет, просто любопытно, почему ты сидишь здесь, со мной, когда по твоему дому шляются твои гости.       Гарри хмурится, заводит автомобиль, игнорирует вопрос.       — Как я понимаю, Найл ждет тебя там?       Луи закатывает глаза, кивает, автомобиль трогается.

***

      — Да, — раздается мужской голос на том конце провода.       — Guten Abend, Mr. Stiles.       — Хофманн? Ты по поводу взноса в твою клинику? Я перевел сегодня утром сто тысяч долларов.       — Danke, Mr. Stiles. Сотрудничество с Вами всегда приятно, но сейчас речь не об этом.       — Гарольд? Ты же знаешь, я не питаю к нему теплых чувств. Мне все равно на его состояние.       — Ja, natürlich. Но это Вам будет полезно узнать. Он сегодня привел... как это там по-английски... юношу, вот.       — Юношу? Опять ему это дерьмо в голову стукнуло? Мало Калеба было?       — Юношу, что работает на Вас.       — Что ты имеешь ввиду?       — Гарольд, похоже, нашел себе друга среди Ваших людей. В последнее время он часто говорил про него. И я, natürlich, ничего против не имею, пока дело не доходит до того, от чего, как Вы попросили, мне следует остерегать его, — Доктор Хофманн недолго молчит, — Вы и моя клиника уже давно работаем вместе. Вы знаете, что я являюсь высококлассным специалистом в области психиатрии и психотерапии. Я, так сказать, в самом буквальном смысле провожу мозговой штурм с Вашими людьми. Подсказываю, что истина, а что нет, посредством гипноза. И все это — наша маленькая с Вами тайна.       — Хофманн, ближе к делу.       — Гарольд приводил этого юношу сегодня, чтобы я вывел его из гипноза.       — Гарольд что сделал?       — Natürlich, мальчишка очень умен и прекрасно понимает, когда стоит что-то скрыть от меня, но на этот раз он просчитался и допустил ошибку. Вы — наш инвестор, это все, что он знает на наш с Вами счет. Я сразу понял, в чем дело, когда увидел этого... как же его там... Луи Томлинсона на пороге. Узнал его.       — Что ж, Хофманн, что сделал ты?       Доктор Хофманн рассмеялся.       — А что я мог сделать, Хэнк? Сказал, что могу помочь, но вместо того, чтобы вывести из гипноза этого Луи, наш сеанс лишь глубже ввел его туда. Теперь, уж поверьте, даже если они и раскусят нас, сделать не смогут ничего. В Америке было всего два специалиста, которым такое под силу. Одного из них застрелили Ваши люди, второй я.       — Я очень на это надеюсь. Спасибо за информацию.       Гудки.