Slytherin Altruism / Слизеринский альтруизм

Гермиона нетерпеливо застучала ногой по полу, когда часы на стене пробили семь. Ресторан был наполнен звуками мягких разговоров, смеха и музыки, но всё, что девушка могла слышать, было тиканье той адской секундной стрелки. Рон должен был быть здесь час назад. Она наколдовала Темпус как минимум тринадцать раз и проверила ежедневник трижды, чтобы удостовериться, не ошиблась ли она с датой. Не ошиблась, конечно, но Гермиона начала задаваться вопросом, стоит ли ей просто встать и уйти. Когда официантка — Мария, согласно её бейджику — подошла к столику уже в шестой раз, Гермиона глубже вжалась в своё кресло. Она задумалась, не проглотят ли её бархатные подушки как Дьявольские силки, если она достаточно расслабится. Жаль, что расслабление — последнее, что было у неё на уме. Она чувствовала себя как Белый Кролик. Попытавшись удержать взгляд на официантке, а не на часах, Грейнджер почувствовала, как у неё задёргался глаз. — Вы уверены, что не хотите ничего заказать, дорогая? Мария была милой женщиной, но Гермиона начинала ненавидеть её за то, что та делала факт её одиночества таким очевидным. Щёки девушки порозовели, когда другие посетители начали бросать на неё взгляды, наполненные таким же бесполезным сочувствием. Становилось очень неловко. Официантка грустно улыбнулась Гермионе, когда та не ответила, и Грейнджер задалась вопросом, как она угодила в такую ситуацию. Конечно, она любила Рона. Они встречались с тех пор, как закончили Хогвартс пять лет назад, и это должно было что-то значить. Но последнее время… Гермиона не была так уверена. Чувствовалось, что они постепенно отдалялись друг от друга. Или, скорее, уже отдалились, и девушка только сейчас позволила себе это заметить. Гермиона знала, что проводит слишком много времени в офисе в последнее время, но сейчас она не могла позволить себе расслабиться. Её отделяло всего несколько недель от того, чтобы новое законодательство, которое девушка надеялась продвинуть, стало безупречным. Если бы всё пошло по плану, этот закон гарантировал бы гражданские права всем магическим существам. Она встречалась с иностранными чиновниками несколько раз в неделю, чтобы поделиться результатами своих исследований, и часто обедала с министром с целью обсудить свой прогресс. Было захватывающе, конечно, но это всё также значило, что Грейнджер редко появлялась дома, а уровень стресса был выше крыши. Однако это не было целиком её виной. Рон часто задерживался допоздна с аврорами, так что их свидания стали короткими и гораздо менее частыми. Даже когда они имели возможность провести время вместе, что-то шло не так. Они не так хорошо ладили, как раньше, и Гермионе было больно думать, что могло стать причиной этим изменениям. — Я уверена, он скоро будет, — сказала официантка в попытке утешить её. Гермионе это не помогло. Внезапно кто-то скользнул за стол напротив неё. — Она, — поправила девушка, положив клатч на кресло рядом и одёрнув юбку. — Прости, что опоздала, детка. Ты же знаешь, как это бывает в «Пророке». Рот Гермионы широко открылся, и она глупо уставилась на Панси Паркинсон. Панси послала ей взгляд, говоривший «просто подыграй», и взяла руку гриффиндорки в свою. Грейнджер закрыла рот. Повернувшись к официантке, она выдавила улыбку. — Похоже, она наконец появилась. Дадите нам секунду взглянуть на меню? Официантка посмотрела на них с удивлением, видимо, изумлённая тем, что пара Гермионы за ужином была не противоположного пола. — Да. Да, конечно, — блокнот выскользнул у неё из рук. — Я вернусь через минуту, чтобы принять ваш заказ, — подняв упавший предмет, она сбежала. Панси хихикнула. Гермиона заметила, что та не отпустила её руку. — Что ты делаешь? — прошипела она тихо. Интерес окружающих не ослабел после прихода предполагаемой пары — с появлением Панси на неё по-прежнему пялились. Гермиона хотела бы, чтобы у неё хватило смелости уйти тогда, когда у неё был шанс. Панси разыграла недоумение. — Я настолько опоздала? Я же сказала, что мне жаль. Я пришла, как только смогла, — затем, понизив голос, она добавила: — Я пытаюсь тебе помочь, хорошо? Лицо Гермионы снова пылало. — Мне не нужна твоя «помощь». И в любом случае я не лесбиянка. Не думаешь, что это будет большей сенсацией, чем «Гермиону Грейнджер продинамил её давний парень»? Панси подняла бровь. — Так это Уизли, значит, — она фыркнула. — Ясно, — глаза Панси сверкнули шалостью, когда она вспомнила другую часть отказа девушки. — Даже немного не лесбиянка? Гермиона выглядела оскорблённой. — Что это за вопрос такой? Как я могу быть «немного лесбиянкой»? И почему ты это спрашиваешь? — Во-первых, это абсолютно нормальный вопрос. Во-вторых, ты можешь быть би, паном или даже натуралкой со склонностью к баловству. И в-третьих, — Панси сделала паузу, ухмыльнувшись, — ты всё ещё держишь меня за руку. Гермиона резко отпустила её, игнорируя то, как её рука дёрнулась от потери контакта. — Я не держала тебя за руку. Ты была той, кто… Панси перебила её, закатив глаза: — Остынь, Грейджер. Это была шутка. И в любом случае я бы не стала волноваться о том, что это окажется в «Пророке». Я берегу свою репутацию и не намеревалась её терять, пытаясь разрушить твою. Гермиона издала вздох облегчения. Паркинсон была главным редактором «Ежедневного пророка». Конечно, Панси не хотела, чтобы стало известно, что она была на свидании с девушкой — особенно если этой девушкой была Гермиона Грейнджер. По какой-то причине от мысли об этом у Гермионы стиснуло грудь. Отодвигая в сторону свои чувства, она прочистила горло: — Ну, если ты намереваешься остаться… — Намереваюсь, — перебила Панси нагло. — …то ты уже выбрала, что хочешь? Панси даже не посмотрела на меню. Её взгляд всё ещё был прикован к Гермионе. В нём сквозило электрическое напряжение. — Да. Я полагаю, у тебя было достаточно времени? Гермиона сердито на неё взглянула: — Да, спасибо, — она пробормотала себе под нос: — Для кого-то, намеренного быть альтруистом, ты очень самодовольна. Панси рассмеялась. Звук был низким и глубоким, и это заставило сердце Грейнджер остановиться на одну долгую секунду. — Я ничего не говорила про альтруизм. Ты должна была уже понять, что слизеринцы редко делают что-то с искренней самоотверженностью. Гермиона нахмурила брови: — Тогда почему… — Вы готовы сделать заказ, девушки? Гермиона прервала свою фразу на середине. Мария вернулась с блокнотом в руках, немного восстановившись от потрясения. Она смотрела на них так же, как Рон смотрел на пауков — будто надеясь, чтобы они умерли или хотя бы остались неподвижны. Панси похотливо взглянула на Грейнджер, отвечая: — Похоже, того, чего я хочу, нет в меню. Гермиона поперхнулась. — Тебе придётся подождать десерта, — ответила она настолько спокойно, насколько смогла. Уголки губ Панси дёрнулись. Видя ошарашенное лицо официантки, Гермиона сжалилась над ней и добавила: — Я буду садовый салат, пожалуйста. Электрический взгляд Панси наконец оставил девушку и перешёл на официантку. — Мне то же самое. И бутылку вашего лучшего вина, пожалуйста. Официантка поспешила прочь от них, и девушки разразились смехом. — Ты видела выражение её лица? — хихикнула Гермиона. Паркинсон ухмыльнулась. — Я не ожидала такой реакции — и я определённо не ожидала, что ты так хорошо сымпровизируешь в ответ. Третья фаза будет даже лучше, чем я думала. Грейнджер опасливо на неё взглянула. — Третья фаза? Панси отмахнулась от её беспокойства: — Ты скоро узнаешь. Просто подыгрывай. Гермиона кивнула. По какой-то причине, на которую Грейнджер не могла указать, она хотела увидеть, что из этого получится. В последовавшей тишине девушка воспользовалась возможностью изучить собеседницу напротив. Хоть Панси и стала немного более зрелой, её образ оставался неизменным. Пряди волос в её коротком каре завивались к кончикам, а чёлка доходила до сводов бровей. Гермиона задалась вопросом, подпрыгивали ли её кудри при ходьбе. Тёмная радужка глаз Паркинсон поймала её взгляд следующей — и в них можно было утонуть. Грейнджер могла в них потеряться, но алые губы Панси изогнулись в усмешке. — Видишь что-то, что тебе нравится? Гермиона выдохнула. — Ты когда-нибудь остановишься? Ты меня не привлекаешь. Хотя я уверена, что тебе бы это понравилось. Ты бы хотела ещё причину, за что меня можно дразнить. Тень упала на лицо Панси. — Быть лесбиянкой — не то, за что можно кого-то дразнить. Гермиону потрясла эта внезапная смена поведения Паркинсон. Казалось, что воздух высосало из зала, и девушке стало тяжело дышать. — Как и быть маглорождённой. Панси напряглась. Это изменение было настолько незначительным, что только человек, который наблюдал так близко, как Гермиона, мог заметить это. — Война закончилась, Грейнджер, — она выглядела полной сожалений, и Гермиона впервые задумалась, какой война была в её глазах. Какая часть действий Панси была на самом деле её намерением, а какая — влиянием родителей? Или даже остальных слизеринцев? В любом случае Гермиона не думала, что это оправдывало её ошибки. В конце концов, как долго ты считаешь человека ребёнком своих родителей перед тем, как он становится ответственным за свои действия? — Это не значит, что предубеждения исчезли, — ответила Гермиона. Это была правда. Как бы она ни хотела, чтобы падение Волдеморта привело их в новую эру любви и равенства, это не было их реальностью. Факультетские предрассудки всё ещё были сильны, если опыт Гарри как профессора Защиты от Тёмных Искусств был каким-то показателем. Пожиратели Смерти всё также периодически появлялись, только чтобы быть отслеженными и захваченными аврорами. Нелюди всё ещё сталкивались с предубеждениями насчёт своей грязной крови. Стало табу негативно отзываться о маглорождённых и полукровках со времён войны, но магические существа не были так везучи. Даже битвы Гермионы с законом не могли изменить человеческие сердца. — У меня исчезли, — пробормотала Панси. — Я была ребёнком тогда. Не знала, как выбрать между тем, чему меня учили родители, и тем, что чувствовалось правильным у меня внутри. Гермиона постаралась не хмуриться. Она понимала, какое давление могли оказывать родители на своих детей, но это «меня так воспитали» не было адекватным оправданием тем вещам, которые Паркинсон творила. Скорее, это было признание, что она не могла думать за себя. А для Грейнджер отсутствие способности думать было хуже слепой преданности. — Я была так потеряна… — продолжила Панси. — Всё ещё потеряна. Но не насчёт чистоты крови. Я знаю, что думаю по этому поводу, — кусая щёку, она добавила: — Прости меня за всё. Гермиона была поражена искренностью и серьёзностью в её голосе. Она почувствовала, как её защиты спали. — Извинения приняты, — было приятно отпустить свою враждебность — приятнее, чем она могла предположить. Девушка предположила, что не осознавала раньше, как тяжёл на самом деле был груз обид. Конечно, она никогда не оправится полностью от вещей, которые ей говорили, когда она была ребёнком, но сейчас она могла двигаться дальше. Грейнджер могла позволить другим двигаться дальше. В конце концов, что это была бы за жизнь без вторых шансов? Панси снова взяла её за руку, и кожу Гермионы кольнуло от этого прикосновения. Она подняла взгляд на официантку, которая наливала им вино. — Я могу предложить вам что-то ещё? — Нет, спасибо, — вежливо ответила Паркинсон. — Гермиона, дорогая, тебе что-нибудь нужно? От звука её имени на устах Панси она покрылась мурашками. Внезапно большой палец девушки стал очерчивать круги на тыльной стороне её ладони, и Гермиона не могла думать прямо*. Ясно, исправилась она. Я не могу думать ясно. Чувство было достаточно сильным, чтобы заставить низ её живота пульсировать. Гермиона задалась вопросом, что с ней не так. — Я… я… — она проклинала Паркинсон за то, что та лишила её дара речи. Панси посмотрела на девушку с преувеличенным беспокойством. — Ты разве не хотела что-то попросить? — когда её палец передвинулся так, что теперь танцевал на кисти гриффиндорки, Гермиона ахнула. — Нет, — быстро ответила она, качнув головой. — Мне ничего не нужно. Официантка выглядела недоумённой от странного поведения Гермионы, но кивнула и отошла. Руки Панси вернулись на её колени, и Грейнджер испустила неровный вздох. — Совсем не лесбиянка? — спросила Паркинсон невинно. Гермиона даже не ответила на шпильку на этот раз. Вместо этого она наклонилась вперёд, опуская подбородок на ладонь, в то время как другая её рука скользнула под стол, ища бёдра Панси. Девушка невинно улыбнулась, когда та остро вздохнула. Двое могут играть в эту игру. Грейнджер позволила своей руке пройтись вверх по ноге слизеринки, наслаждаясь её гладкой кожей. Паркинсон установила с ней прямой зрительный контакт, бросая вызов остановиться. Гермиона, однако, не просто так училась в Гриффиндоре. Пробежав кончиками пальцев чуть дальше, она стала выводить узоры у основания бёдер Панси. Если бы она сдвинула их чуть-чуть вправо, смогла бы… У Гермионы пересохло во рту. Что она делает? Официантка не была здесь — да и не увидела бы их, даже если и присутствовала. Какая у неё была цель? И почему, о, почему она не хотела останавливаться? — Предлагаю тост, — сказала Панси, выводя Гермиону из транса. Рука Грейнджер вернулась на своё надлежащее место так быстро, будто её заколдовали. — За врагов, друзей, любовников и всех, кто между ними. Рука Гермионы задрожала, когда она подняла свой бокал. — За то, чтобы быть продинамленными и спасёнными. Паркинсон улыбнулась — искренней улыбкой — и сделала глоток. Вид этого заставил сердце Гермионы забарабанить по её рёбрам. Она поднесла бокал вина к губам и одним глотком выпила половину. Грейнджер начала думать, что ей это и было нужно. Их салаты принесли вскоре после этого, и обе без слов начали есть. Прежде чем Гермиона успела закончить, Панси нарушила тишину: — И часто такое случается? Гермионе потребовалась пара секунд, чтобы понять, о чём она спрашивала. Часто ли мои школьные соперники подсаживаются ко мне за стол в ресторане и заставляют меня сомневаться в своей ориентации? — хотела она спросить. Затем Грейнджер мысленно дала себе пощёчину. Кто что-то говорил про сомнения в моей ориентации?! Меня не привлекает Панси. Я просто… просто… благодарна ей. За помощь. Да, дело в этом. Определённо. Гермиона про себя вздохнула над этой нелепой попыткой отрицать действительность. Сосредоточившись на том, о чём на самом деле спрашивала её Панси, Гермиона поняла, что не хочет отвечать на этот вопрос: она не хотела думать, как много свиданий Рон пропустил или забыл. Грейнджер понимала, что тот был занят, но она тоже много работала, и почему-то у неё получалось прийти на каждое из них. — Иногда, — ответила Гермиона неопределённо. — Хотя он всегда очень милый, когда извиняется, — она улыбнулась воспоминанию о цветах, которые он подарил ей в последний раз, когда просил прощения за свою ужасную память. Улыбка угасла, когда девушка вспомнила также то, что он обещал на этот раз точно прийти. Как много раз она позволяла ему нарушить это обещание? Как много раз ещё потребуется, чтобы её сердце было разбито на слишком много осколков, чтобы букет мог их собрать? Панси яростно наколола на вилку огурец, будто боролась с порывом сказать что-то, заплакать или закричать. Гермиона изучала её, наклонив голову на плечо. — В любом случае... что ты здесь делала? Паркинсон закатила глаза, борясь с тем, чтобы выражение её лица осталось невозмутимым: — То же, что и ты. Гермиона уронила челюсть: — Кто-то продинамил тебя? Панси подняла бровь. — Ну, не слишком радуйся этому. Грейнджер закрыла рот, немного покачав головой. — Я не радуюсь. Просто… — она издала смешок. — С чего бы кому-то динамить тебя? — Панси моргнула, заставив Грейнджер захихикать ещё сильнее. — Мерлин, ты же должна знать, что великолепна, правда? Туман медленно ушёл из глаз Панси, и она улыбнулась: — Я знала, конечно, но это очень приятно слышать от тебя. Гермиона покраснела, но её улыбка не исчезла. — Серьёзно, кем бы он ни был… он не знает, что упускает. Рон — идиот, так что я ожидала такое от него, но кто в своём уме кинул бы тебя? — Его сестра, — ответила Панси, в очередной раз закатив глаза. Гермиона поперхнулась вином. — Джинни? — она сглотнула, чтобы дать себе секунду оправиться от этой новости. О, Боже. Что, ради всего святого… Панси вскинула бровь: — Это проблема? Девушка покачала головой. — Нет, — выдохнула она. — Нет, это не проблема. Губы Панси дёрнулись. — Теперь тебе некомфортно, когда ты знаешь, что я лесбиянка. — Это не правда, — сказала Гермиона упрямо. — У меня нет проблем с людьми нетрадиционной ориентации. Паркинсон теперь ухмыльнулась во весь рот. — Я не сомневаюсь. Но тебе некомфортно от того, что я лесбиянка. Гермиона ответила, запнувшись: — Какой в этом вообще смысл? — Потому что ты думала, что я натуралка, и это было просто игрой, в которую мы играли, но если одна из нас — лесбиянка, то внезапно это становится чем-то реальным. Гермиона уставилась на неё. Она не хотела признавать, что Панси попала прямо в точку, но по взгляду, которым наградила её Паркинсон, поняла, что это отразилось у неё на лице. Как Панси так быстро обо всём догадалась? Это был какой-то замысел? Чтобы заставить Гермиону думать, что это всё игра, и пойти с ней на свидание? Грейнджер отругала себя. Конечно, нет. Это было нелепо. Девушки, должно быть, постоянно увивались за Панси. У неё никогда не было бы никакого желания… иметь дело с Гермионой. Паркинсон была далеко не в её лиге. Панси сделала ленивый глоток вина. — Если ты закончила паниковать… — протянула она. Гермиона сжала челюсть. — Я не паникую. Просто… думаю. Панси вздохнула. — Это не какой-то сумасшедший замысел, если ты задаёшься этим вопросом. Я была раздражена тем, что меня продинамили, и одинока, потому что Джинни была слишком занята тренировками по квиддичу, чтобы уделить мне время, и я подумала, что ты могла чувствовать себя так же, — её тон был невозмутимым — все эмоции ушли из него — и Гермиона больше всего на свете хотела, чтобы глаза напротив снова загорелись. — Это ничего не значит, и я уйду, если ты захочешь. Но я знаю, каково это, когда тебя динамят, и подумала, что мы обе заслуживаем приятный вечер. Стены Гермионы рухнули, и она взяла руку Панси в свою. — Ты права. Останься. Это ничего не значит, повторяла Гермиона про себя. Это ничего не значит. Мантра забылась, когда улыбка Панси вернулась. Она была даже более волнующей на этот раз. Это ничего не значит — но что, если я хочу, чтобы значило? Внезапно хитрая ухмылка заняла место захватывающей дух улыбки, и Паркинсон наклонилась вперёд. — Готова к Третьей фазе? Сердце Гермионы забилось. — Что такое Третья фаза? Тёмные глаза сверкнули, не отрываясь от Гермионы. — Ты мне доверяешь? Почти бессознательно Гермиона кивнула. Медленно, будто ожидая, что Грейнджер откажется от своих слов, Панси подняла руку, вплетая её в волосы девушки, спрашивая у неё разрешение своими глазами. Взгляд Гермионы упал на губы Паркинсон — приоткрытые достаточно для вздоха. Она задумалась, каково бы это было — прижаться к ним своими губами… Краем глаза Гермиона увидела приближающуюся к ним официантку и прошептала «да», наклоняясь ближе в нетерпении. А затем губы Панси нашли её, сначала неуверенно, а потом смелее. Гермиона не могла думать прямо — не могла думать вообще. От ощущения горячего, настойчивого прикосновения губ Паркинсон её голова закружилась. Панси засмеялась в поцелуй, и Грейнджер открыла глаза, чтобы увидеть официантку, стоящую неловко у их стола, замершую на месте, и свекольно-красную. Улыбнувшись, Гермиона позволила своим глазам снова закрыться и растворилась в поцелуе. Она подумала о Роне, но решила, что это он её кинул. Его потеря. Гермиона задумалась, что это значило — то, что она была благодарна за то, что он не пришёл. Панси гораздо лучше целовалась. Её губы были мягче, а язык — более умелым, и поцелуй с ней заводил девушку сильнее, чем даже секс с Роном. Как она раньше не осознавала, что упускала? Не то чтобы ты не думала об этом, сказала она себе. На четвёртом курсе она серьёзно запала на Флёр, а потом несколько раз думала о том, чтобы поцеловать Джинни, но Гермиона никогда не сдавалась своему любопытству раньше. Она слишком боялась того, что это могло значить для её отношений с родителями, друзьями и знакомыми. В конце концов, иметь нетрадиционную ориентацию в волшебном мире всё ещё было неприемлемо для большинства. Но могла ли она продолжать жить в отрицании, увидев, кто на самом деле её привлекает? Гермиона сразу решила, что на данный момент лучше ни о чём не думать. Когда они наконец отстранились друг от друга, Панси посмотрела на неё, будто бы в удивлении. — Грейнджер, — сказала она, запыхавшись, — я не знала, что в тебе это есть. Гермиона сузила глаза: — Если ты хочешь поиздеваться надо мной… Панси рассмеялась: — Расслабься. Это был комплимент. Это было… вау. Грейнджер порозовела. Она подняла взгляд, ожидая увидеть официантку, но Марии не было в поле зрения. — Официантка, похоже, сбежала. Ты её видела? У Панси на долю секунду вытянулось лицо, но тут же на нём снова расцвела усмешка. — Я знала, что Третья фаза будет весёлой. Гермиона задумалась о том коротком изменении в лице Панси. Была ли она расстроена тем, что Мария была такой гомофобкой? Нет, подумала Грейнджер. До этого она считала, что это смешно. Думала ли она, что девушка смеялась над её ориентацией, участвуя в таком розыгрыше? Нет, не может быть — поцелуй был идеей Панси, в конце концов. Раз никакой из этих вариантов не был вероятен, оставалась одна версия: Паркинсон хотела, чтобы поцелуй был больше, чем игрой — хотела, чтобы он был настоящим, таким, как, по её словам, боялась Гермиона. Грейнджер хотела сказать ей, что она тоже этого хотела, но Панси, наверное, подумала бы, что она сошла с ума, или смеялась над ней, и это, вероятно, в любом случае не было причиной огорчения девушки, так что Гермиона ничего не сказала. Человек, который принёс им чек, был не Марией, отчего Панси и Гермиона истерически рассмеялись. Их выходка, должно быть, заставила ту податься в бега. Паркинсон заплатила, прежде чем Грейнджер могла достать свой бумажник. — Панси, ты не должна… — начала Гермиона. Паркинсон подняла брови. — Не пытайся увильнуть. Не каждый, знаешь ли, получает ночь таинств и волшебства с Панси Паркинсон за бесплатно. Гермиона переборола рвущуюся улыбку. — Я полагаю, мне повезло. — Именно, — ответила Панси. Когда официант принёс обратно её кредитную карточку, они встали из-за стола и вышли на свежий ночной воздух. Они дошли до машины Гермионы и остановились — обе надеясь, ожидая и забывая дышать. — Спасибозасегодня, — выпалила Грейнджер. Она несмело улыбнулась. — Это было очень мило. Панси улыбнулась в ответ, но это было так похоже на прощание, что сердце Гермионы заболело. — Всегда рада. Один тяжёлый момент они стояли, не сводя друг с друга взгляды. Гермиона укусила губу, принимая решение. — Панси? — Да? Вот и всё. Не было пути отхода. Она стояла у точки невозврата, но не могла сдержать слова, которые рвались из неё. — Ты бы не хотела сходить на свидание со мной? — спросила Гермиона, играясь с ключами в руках. — По-настоящему, я имею в виду. Глаза Панси загорелись, но её лицо осталось спокойным. — Что насчёт Уизли? Грейнджер знала, что ей будет тяжело расстаться с парнем, с которым она встречалась последние пять лет, но она также понимала, что так дальше продолжаться не могло. Может, пришло время для чего-то нового — и может, Гермиона всё-таки была немного лесбиянкой, если бабочки в её животе были показателем. — Он может динамить кого-то другого в следующие пятьдесят лет, — Гермиона улыбнулась. — Ты сказала это сама: я заслуживаю лучшего. Паркинсон сглотнула, впервые показывая свои эмоции: — И это я? — она прочистила горло. — В смысле, что-то лучшее. Гермиона знала, что Панси ссылалась на своё прежнее поведение и то, что было во время войны, но Грейнджер не хотела думать об этом. Она уже сотню раз простила её. Вместо этого Гермиона загадочно улыбнулась. — Мы ещё посмотрим, не так ли? Я должна сказать, твой послужной список выглядит довольно неплохо. Мы ещё даже не назначили свидание, а ты уже на него пришла. — Что я могу сказать? — ухмыльнулась Панси. — Ты слишком великолепна, чтобы тебя динамить. Гермиона укусила губу, подходя ближе, на расстояние выдоха. Её правая рука снова опустилась на затылок Панси, и она нежно поцеловала её ещё раз. Паркинсон растаяла в поцелуе, но пока они не зашли слишком далеко, Грейнджер отстранилась. Однако её губы всё ещё были так близко, что когда она заговорила, они коснулись губ Панси. — Тогда постарайся всё не испортить, — прошептала Гермиона, наслаждаясь тем, как девушка дрогнула от её близости. — Завтра в семь вечера. У меня дома. Панси сузила глаза и сделала шаг назад. — Ты меня подставляешь. Я даже не знаю, где ты живёшь. Гермиона притворилась невинной. — Ты, Панси Паркинсон, величайший редактор, которого «Ежедневный пророк» когда-либо видел, точно сможешь узнать что-то настолько простое, как адрес. Панси легко её толкнула. — Ну хорошо, Грейнджер, — её лицо смягчилось. — Спасибо за то, что подыграла сегодня. — Кто сказал, что я играла? Паркинсон ухмыльнулась: — Это немного по-лесбийски. Гермиона подняла брови. — Ну, возможно, ты доказала мне, что я была неправа и я действительно немного лесбиянка, в конце концов. Панси изобразила шок. — Гермиона Грейнджер? Неправа? Кто бы мог подумать! Гермиона игриво сузила глаза. — Это должно было случиться. Но, я признаюсь, это действительно редкость. Глаза Панси сверкнули шалостью. — Вероятно, мне стоит чаще доказывать тебе, что ты неправа. Гермиона открыла рот, чтобы ей ответить, но Панси аппарировала прежде, чем она смогла произнести хоть слово, оставив Грейнджер дрожащей на холодном ночном воздухе. Это казалось подходящим — то, что девушка исчезла так же внезапно, как и появилась. Улыбка появилась на лице Гермионы, и она покружилась вокруг себя. Она чувствовала себя живой — перерождённой — и бесконечно благодарной Рону за его забывчивость. Сев в свою машину, Грейнджер решила, что, возможно, быть продинамленной — не самая ужасная вещь на свете, особенно если Панси Паркинсон появилась, чтобы спасти ситуацию. Да, может, действиями Панси двигала не исключительно её самоотверженность, но Гермиона не жаловалась. У неё было чувство, что она могла бы привыкнуть к слизеринскому альтруизму.