Раны любви

Спи же, сладкий, позволь снам наводнить твоё сознание Волнами нежного пламени, дающего защиту. Спи, милый, позволь своим чувствам нахлынуть И унести тебя в следующее утро...*

Дверь зала суда захлопнулась за Эриком так беспощадно громко, будто крышка ловушки. Слингби покорно плёлся за стражником по знакомым до боли коридорам Департамента, каждый уголок и поворот которых он знал наизусть. На первом этаже потянуло холодом, и мужчина понял, что они уже добрались до тюрьмы. Перед ними со скрежетом распахнулась тяжёлая металлическая дверь, которая, как подозревал Эрик, была также выплавлена из старых Кос Смерти. Старший жнец поневоле усмехнулся, услышав пронзительный голос Грелля, который, сидя в камере, очень старательно выводил «Боже, храни Королеву» в знак протеста. Слингби вздохнул: Сатклиффа-то завтра выпустят живым и невредимым (ну, может, ещё слегка посчитают рёбра, но это не смертельно), а вот ему самому дорога лишь одна – на эшафот… К сопровождавшему его конвоиру присоединился тот, который был с Греллем. Стражи грубо втолкнули Эрика в камеру, сняли с него наручники и застегнули на его запястьях и лодыжках новые кандалы, цепь от которых была пристёгнута к массивному крюку в стене. Слингби уже не дрался и не протестовал, у него просто не осталось на это сил. Всё тело болело и ныло от ударов, а левая сторона рубашки пропиталась кровью, стекающей из раны на плече. – Боитесь, что такой опасный преступник сбежит? – насмешливо спросил Эрик у своих конвоиров. – Не стоит беспокоиться – сейчас я и мухи не обижу. Они молча смерили его взглядом, которым удостаивают только душевнобольных или обречённых на смерть, поставили на пол свечу, вышли и загремели ключами. Жнец подошёл к стене и сел прямо на пыльный пол, потому что тут не было даже циновки. Вот и всё, подумал Эрик, глядя на свои покрасневшие от наручников запястья – перчатки остались где-то там, в их кабинете, вместе с его пиджаком и минутным счастьем. Хорошо хоть он может вытянуть затёкшие руки перед собой и размять их. Слингби поёжился и обнял себя: даже в разгар лета в камере было довольно прохладно, и холод от метровых каменных стен пробирался к нему под лёгкую одежду. Но ему было всё равно, ведь его часы были сочтены. Интересно, о чём думают в такой ситуации? Вспоминают свою жизнь, прокручивая счастливые и не очень воспоминания? А если весь смысл, всё его счастье заключено в одном Алане? Эрик горько усмехнулся, обращаясь к самому себе, – единственному собеседнику в этой мучительно тихой камере: – Что, старина, ты хотел как в сказке – "и жили они долго и счастливо"? Это жизнь, тут так не бывает. Где-то в глубине души Слингби всегда знал, что так не будет, так просто не могло быть, когда-нибудь правда всё равно стала бы известна. Но любовь сделала его безрассудным, и его спутником, соучастником всех его преступлений была надежда, которая, словно лучик света, освещала его залитый кровью путь. Эрик видел перед собой лишь Алана – чистое, наивное создание, ради которого стоит жить, ради которого стоит идти на любые жертвы, тот, ради которого Эрик умрёт, не задумываясь. – Алан... я больше никогда тебя не увижу... – прошептал Слингби, чувствуя, как к горлу подступает комок. – Но я умру счастливым, потому что ты жив. Ложь, Смерть великая, какая же это ложь. Эрик покачал головой. Он совсем разучился говорить правду в последнее время. Как он может быть счастливым без своего любимого мальчика, без его тёплого взгляда, без его прикосновений... До последнего своего мгновения глупое сердце в его груди будет хранить в себе надежду ещё хотя бы раз увидеть милые черты и позвать его по имени. Алан. Слингби закрыл глаза и попытался представить, что юноша рядом. Первые минуты он только чувствовал своё сердцебиение и тёплую липкую кровь под ладонью, которой он прижимал рану на плече. Но потом ощущения отошли на второй план, и мужчина вспомнил всё, что было ему так дорого. Вспомнил их совместные задания, казавшиеся когда-то забавными разговоры Хамфриза о смысле жизни. Эрик тяжело вздохнул. Сейчас он бы отдал всё на свете, чтобы вновь услышать его звонкий голосок. "Эрик, смотри! Это цветы эрики! – Алан наклоняется и легко проводит пальцами по сиреневым цветам, которые качаются от ветра. – На языке цветов эрика означает одиночество... – его голос становится грустным. – Мы все одиноки, словно эти цветы, пока не встретим того, с кем сможем разделить это одиночество". Слингби почувствовал, что его душат собственные слёзы, которым он не мог дать волю. Сейчас эти слова были как никогда ему понятны. Как он мог тогда не понять, что это был самый прозрачный намёк, самое нежное признание... Они бы были вместе уже год, и всё могло быть по-другому... Эрик вспомнил, как негодование на Спирса за то, что свалил на него стажёра, сменилось мгновенным очарованием, стоило Алану появиться на пороге кабинета. Он беспрестанно поправлял воротничок и свой необычный галстук-боло с маленьким черепом, слишком часто говорил "спасибо" и "извините", и долго не мог перейти со Слингби на "ты". Хамфриз вошёл в его жизнь, словно маленький лучик света, и стал её неотъемлемой частью. Где он сейчас? Что он делает? Наверняка плачет, бедняжка. Очередной тяжёлый вздох Эрика отдался болью в плече; он прижал рану ладонью сильнее, но от этого было мало толку. Да и какой смысл останавливать кровь, если всё равно скоро умирать? Как жаль, что он не человек, и не может умереть вот так, истекая кровью, тихо и спокойно заснуть с мыслями о своем возлюбленном... Нет, Алан любит его за его стойкость, поэтому нужно быть сильным до последнего. Слингби помотал головой, отгоняя слабость и головокружение из-за потери крови, и его посетила разумная мысль. Эрик расстегнул ремень брюк и с большим трудом пережал им руку, чтобы остановить кровотечение. Нужно было сделать это раньше, тогда, возможно, остались бы силы оглушить охрану и сбежать. Но сейчас у него не осталось сил даже двигаться. Интересно, сколько часов он уже здесь сидит? В маленьком зарешёченном окошке под потолком догорал закат. Мужчина перевёл взгляд на огарок свечи, который значительно уменьшился по сравнению со своим первоначальным размером. Эта свеча догорает так стремительно, словно его жизнь... Слингби задрал голову вверх и посмотрел в потолок. Если бы он был человеком, то, наверное, молился бы Богу, но его покровителем была Смерть, в чьи леденящие объятия ему предстояло скоро отправиться. Эрик всё никак не мог с этим смириться и забыть имя, на которое ему хотелось молиться, и губы, которые исцелили любовью его заблудшую душу. Их миг счастья был таким коротким, но ради него стоило замарать руки в крови, и ради него стоит умереть сейчас… – Эрик, я с тобой, – прямо перед глазами появился Алан. – Я всегда буду рядом, до последнего вздоха. Люблю тебя... Его голос раздавался эхом, отдаваясь под потолком, со всех сторон. – Алан... – Слингби отчаянно потянулся рукой, чтобы коснуться любимого, но видение растаяло в воздухе. Минутная галлюцинация придала Эрику сил, и он пополз по направлению двери, потому что не мог встать на ноги. На полу стояла жестяная тарелка с какой-то гадкой на вид кашей и кружка воды. Жнец даже не заметил, когда охранники их туда поставили. Пить хотелось ужасно, поэтому он жадно осушил кружку; в голове сразу прояснилось. Слингби попытался продолжить двигаться поближе к выходу, но цепь не пускала его дальше. Эрик со злостью выругался, окончательно осознавая безвыходность своего положения, и резко дёрнул ногой, случайно сбив свечу. Камеру охватила невыносимая темнота. Отлично, теперь ещё и не видно ничего... Слингби нехотя вернулся обратно к стене и, закрыв глаза, постарался уснуть, чтобы как-то скоротать ночь, ведь больше ему ничего не оставалось делать. В голове сразу возникли тревожные картинки завтрашней показательной казни, которая обещала быть мучительной. Такому злостному нарушителю древних правил их мира вряд ли подарят быструю и безболезненную смерть. Начальство Департамента может быть невероятно жестоким, когда дело касается дисциплины. Скорее всего, его будут мучить до тех пор, пока он не будет умолять о пощаде, пока молодые жнецы, которых заставят на это смотреть, не упадут в обморок от ужаса и откажутся от малейшей мысли о непослушании, чтобы не повторить его судьбу. Эрик попытался избавиться от липкого страха, который сковал его сердце. Он должен принять свою кончину стойко, как подобает мужчине. Перед глазами снова возник образ Алана, и Слингби захотелось устроить грандиозный бунт, но у него не осталось сил даже стоять на ногах. Жнец устал от разрывающих его противоречивых чувств, которые он никак не мог усмирить и унять, устал от этого бесконечного ожидания пугающей неизвестности и смертельного одиночества. «Смерть – это страшно, Эрик. Это боль, мучение, горечь… и самое ужасное – одиночество», – вспомнились ему слова Алана, сказанные на одном из их совместных заданий. Эрик глубоко вздохнул, чувствуя, как этот вздох отдаётся по всему телу ноющей болью. Вот бы сейчас крепко уснуть и проснуться где-то на поле душистых цветов вместе с Аланом… Слингби не знал, сколько он проспал – несколько часов или минуту, когда его разбудил скрежет открывающейся двери, и, опираясь руками о стену, встал на ноги. Разве уже утро? Так темно… Может, его решили пожалеть и казнить раньше без свидетелей? Сердце Эрика бешено забилось, будто пытаясь отмерить побольше ударов за время, которое ему осталось. Нет, нельзя показывать им свой страх. Успокойся, глупое… В камеру вошли стражники со свечами в руках, приблизившись вплотную к узнику. Сняли с рук и ног кандалы и привычно толкнули его перед собой. – Пошёл! Эрик собрал последние силы и зашагал вперёд, гордо подняв голову. Неважно, что он сейчас чувствует, о его слабости никто не должен узнать. В коридоре тюрьмы тускло горели керосиновые лампы и свечи. Грелль, видимо, спал, потому что из его камеры не доносилось ни звука. Гулкая тишина угнетала Слингби ещё больше. Его собственные шаги казались невыносимо громкими, а биение крови в висках – просто оглушающим. – Свободен, – процедил один их охранников, открыв перед ним массивную дверь. – Что? – переспросил Эрик, не веря своим ушам. – Сказали же тебе – свободен! – рявкнул на него второй охранник и вытолкал его прочь. – Похлопотал кто-то за тебя! Слингби удержал равновесие, не упав от толчка, и пошёл вперёд по вечерней росистой траве вдоль здания, пару раз оглянувшись, словно ожидая удара из-за спины. В его уставшую, измученную тяжёлыми мыслями голову потихоньку приходило осознание того, что он свободен, что он не умрёт и будет с Аланом. Нужно его поскорее найти, а узнавать имя своего спасителя он будет потом. От стены, тускло освещённой светом фонарей, отделилась маленькая фигура и, покачиваясь, устремилась к Эрику. Слингби увидел своё сокровище, которое, как он думал, уже навсегда потерял, и из последних сил поспешил к нему навстречу. – Алан, Алан, Алан, – счастливо шептал Эрик, заключив юного жнеца в крепкие объятия, словно боясь, что он исчезнет, как мираж. Хамфриз молчал, уткнувшись носом в его здоровое плечо, и пытался не дать себе упасть в обморок. Его переполняли эмоции, но у него не находилось слов, чтобы их выразить, да и просто не было сил. Юноша еле стоял на ногах, и каждый шаг приносил ему боль, но он не желал говорить об этом своему любимому. – Пойдём домой, – так же тихо сказал Слингби и, позабыв о своих ранах, подхватил Алана на руки, в одно мгновение исчезая в портале. Прочь, прочь от этого ужасного места в уютную (хоть и не очень прибранную) квартиру, где их никто не тронет, и где они смогут признаваться друг другу в любви хоть до рассвета… – Чёрт, придётся выламывать дверь: я ключ оставил в пиджаке, – с досадой сказал Эрик, когда они оказались перед дверью его квартиры. – Я его взял, – слабым голосом ответил Хамфриз, вручая ему заветный ключ и вспоминая, какой боли ему стоило добраться до кабинета, чтобы его забрать. Эрик поставил юного жнеца на ноги, с благодарностью взял ключ, и через пару секунд они уже были внутри казавшейся сейчас ещё более уютной квартиры старшего жнеца. – Эрик, ты весь в крови! – ужаснулся Алан, увидев Слингби в свете керосиновой лампы. – Правильно сделал, что пережал руку ремнём, но его нельзя долго держать, дай я сниму... – Подожди минутку, я хочу зажечь везде свет, темнота на меня давит, – Эрик вздрогнул, вспомнив свою мрачную камеру. – Алан? Алан, тебе плохо? – Слингби подхватил под руки качнувшегося к стенке юношу. – Ничего страшного, я просто очень устал за сегодня, – попытался выдавить из себя улыбку Алан, с благодарностью позволяя себя поддерживать. – Тогда отправляйся в душ, усталость как рукой снимет, – Эрик добродушно потрепал его по волосам и чмокнул в макушку, вручив лампу. – Ты дойдёшь до ванной? – Да, – коротко кивнул Хамфриз, заставляя себя идти, несмотря на боль. Ему казалось, что он – это уже не он, а лишь оболочка, разбитая, пустая, бездушная, но полная до краёв боли. Но видя улыбку Эрика, Алан говорил себе, что прошёл бы через этот ад снова и снова, только бы его возлюбленный улыбался, дышал, жил... Усилием воли дотащив себя до ванной, Хамфриз закрыл дверь и поставил на комод лампу. Разделся, сложил свою одежду на табуретку и подошёл к высокому, в полный рост, зеркалу. Взгляд его зеркального двойника был полон горечи и потаённого ужаса, а собственное тело стало ему противно. Он настоящий остался где-то там, на полу комнаты для совещаний, куда его бросили как поломанную и уже ненужную игрушку. Алан сам был этой заполняющей каждую клеточку его тела болью, своим истошным криком и леденящим кровь ужасом от происходящего. Крепко зажмурившись, он думал об Эрике, о том, что его скоро освободят, и они снова будут вместе. Пару раз юноша терял сознание, но его быстро возвращали в чувства и снова пускали по кругу, которому, он не знал, давно потеряв счёт. Вспомнив недавнее издевательство, Хамфриз будто снова почувствовал грубые пальцы на своих бедрах, резкие движения и ядовитый смех своих мучителей. Алан дал волю слезам, позволяя им литься по щекам и смывать с его души липкое отвращение. Ему хотелось содрать с себя кожу, к которой они прикасались. Прекрасно осознавая, что у него не было другого способа откупиться, юный жнец ненавидел себя за эту вынужденную измену Эрику. Что он скажет, когда узнает об этом? Ударит? Вряд ли. Просто разочарованно посмотрит на него и из жалости позволит остаться здесь до утра. Лучше пусть ударит, только бы не молчал. Нет, Эрик ничего не должен узнать, ведь Алан просто не выдержит ещё одного расставания с ним. Хамфриз всхлипнул и опёрся о стену, потому что его вдруг повело. Нужно срочно залезть под душ... – Алан, я забыл дать тебе полотенце... – внезапно зашедший в ванную Эрик замер в ужасе, увидев бледного, как Смерть, Алана, который отчаянно цеплялся за стенку. Всё тело юноши было покрыто укусами и синяками, а на внутренней части ног застыли потёки крови. Слингби подбежал к нему и приобнял за плечи, не давая упасть. Эрик мгновенно всё понял, вопрос был только в том, кого за это ему убить. – Алан, кто это с тобой сделал?! – в ярости спросил он у Хамфриза, прижав его к себе. – Я его на куски порежу! Алан с болью посмотрел на любимого и погладил его по щеке. – Не нужно, Эрик, они ведь тебя освободили. – О чём ты говоришь?.. — изумлённо прошептал Слингби. – Они? Неужели ты... – Эрик, прости меня, прости, прошу! – отчаянно воскликнул Алан, всхлипывая. – Но у меня нет ни богатства, ни каких-то привилегий, которые помогли бы откупить тебя... У меня не было другого выбора... Эрик, сполна осознав, что пережил его любимый мальчик, и на что он решился ради его спасения, опустился на колени перед ним и зарыдал. Мужчине стало стыдно, что он был готов сдаться и умереть, в то время как Алан никогда не переставал бороться за их совместное счастье. – Зачем ты это сделал? – прошептал Слингби, обливаясь слезами и целуя его изящные руки. – Зачем дал им искалечить себя? Алан удивлённо поднял брови – он никогда не видел, как Эрик плачет, и сомневался, что его бывший наставник вообще умеет это делать. Юноша был счастлив, насколько это было возможно в его состоянии, что Слингби не перестал любить его после такого падения. – Я люблю тебя, и не стал бы жить и секунды, если бы тебя казнили. Мне не нужна вечность без тебя. – Берёг, берёг и не уберёг, – причитал Эрик, глядя через пелену слёз на кровавые разводы на бёдрах Алана. – Как они посмели надругаться над таким нежным ангелом... Я всё равно их убью... – Если ты это сделаешь, мне уже не удастся вытащить тебя во второй раз, – слабо улыбнулся Алан, гладя его по светлым волосам. – Главное, что мы снова вместе. – Да, это главное, – ответил Слингби, поднимаясь на ноги и вытирая ладонью слёзы. – Давай-ка тебя хорошенько искупаем. Я помогу, а то ведь ты на ногах едва стоишь. – Спасибо... – прошептал Хамфриз, позволяя Эрику поставить себя в ванну. Почему-то Алан не стеснялся находиться перед ним обнажённым, а возможно у него просто не осталось на это сил. Слингби отрегулировал воду, снял с Хамфриза очки, чтобы их не заливало, и закатал рукава рубашки. Алан закрыл глаза и запрокинул голову, подставляясь под тёплые струи, чувствуя, как Эрик ласково касается его тела намыленной губкой, удерживая его поперёк талии. Слингби нежно смывал с возлюбленного грязь чужих прикосновений, и содрогался при виде каждого багрового пятна на фарфоровой коже. – Эрик... – тихо позвал его Хамфриз, распахивая глаза и устремляясь взглядом на его мокрую от брызг рубашку. – Тебе ведь тоже нужно принять душ, ты сегодня столько всего перенёс. Иди сюда... – Я искупаюсь позже, не хочу тебя смущать. Старший жнец боялся, что его нагота напомнит юноше о пережитом сегодня ужасе. – Эрик, ближе тебя для меня никого нет, я тебя люблю и совсем не стесняюсь, – заверил его Алан. – Тем более, нужно тщательно промыть твои раны. – Подержись за стену, пожалуйста, пока я разденусь, – попросил его Эрик, начиная расстёгивать рубашку. Без очков Хамфриз видел только размытые очертания своего возлюбленного, который стремительно избавлялся от одежды, впитавшей в себя все неприятные события сегодняшнего дня. Дорогая батистовая рубашка превратилась в порванную и окровавленную тряпку. Юноша тут же обнял Слингби, стоило тому оказаться в ванне, чувствуя приятный трепет от такой близости его тела. Он больше никогда его не отпустит, никогда не расстанется с таким родным и тёплым Эриком. – Я твой... каждой клеточкой я принадлежу тебе, – сбивчиво прошептал Алан, несмело прижимаясь к мужчине. – Я хочу, чтобы меня касался лишь ты... – Алан... – Слингби погладил его по мокрым волосам и поцеловал в висок. – Мой мальчик… Алан взял губку и, нежно касаясь, провёл ею по его коже, смывая кровь с ключиц и груди. Эрик тихо выдохнул, чувствуя, как от этого касания бегут мурашки по спине. Сколько же нерастраченной ласки таится в его любимом... Слингби смотрел на худенькое тело юноши и не чувствовал ни капли похоти – сейчас ему было его безумно жаль. Не так, совсем не так представлял он их первую близость. И уж точно не думал, что заветный цветок сорвёт кто-то другой, и не просто сорвёт, а безжалостно растопчет. Эрик тяжело вздохнул и погладил Хамфриза по щеке: теперь у него наверняка останется душевная травма на всю жизнь, и Алану даже думать про секс будет противно. Ну что ж, в их отношениях это совсем не главное, можно жить и так... – Эрик... – тихонько позвал его из забытья Хамфриз. – Поцелуй меня, пожалуйста... Эрик осторожно приподнял его подбородок и нежно поцеловал в губы, не убирая руку с его талии. Хотелось привлечь парня поближе, но он боялся напугать его излишней решительностью. Алан отвечал на поцелуи, прикрыв веки и запуская пальцы в его волосы. Юный жнец надеялся, что эти поцелуи помогут ему забыть обо всём и сполна почувствовать, что он любим. Слингби отстранился и тепло посмотрел в глаза Хамфриза, которые были полны грусти. – Я люблю тебя, мой мальчик, – прошептал старший жнец. – И всё у нас теперь будет хорошо. – И я тебя люблю, Эрик, больше всего на свете, – слабо улыбнулся Алан и немного качнулся вправо. – Так, давай закончим с купанием, тебя нужно поскорее уложить в постель, – обеспокоенно сказал Эрик, отбирая у него губку и интенсивно намыливая оставшиеся без внимания участки его тела. Слингби опустился на корточки, чтобы смыть кровь с внутренней части его ног, и почувствовал новый укол жалости в сердце. Вода в водостоке стремительно приобретала багровый оттенок. Алан, на которого нахлынули мучительные воспоминания, судорожно всхлипнул и задрожал. Он на миг испугался Эрика и отшатнулся к стене, закрывая лицо руками. – Алан, я не причиню тебе боли, не бойся, – успокаивающе сказал Слингби, поднимая руки на уровень груди. – Прости, я... я не знаю, что на меня нашло... – горько плача, прошептал Хамфриз. – Я всё понимаю, мой мальчик, ты ни в чём не виноват, – ответил Эрик, печально глядя на Алана. – Ты закончишь сам? – Д-да, наверное... – всё ещё дрожа, сказал юноша и в несколько движений смыл с себя пену. Слингби кое-как закончил со своим купанием и, завернув Хамфриза в пушистое полотенце, помог ему выбраться из ванны. – Спасибо, Эрик, – тихонько сказал Алан, кутаясь в ткань и чувствуя сонливость после тёплого душа. Старший жнец вытерся сам, бережно взял Хамфриза на руки и понёс в спальню. Снял с него мокрое полотенце, уложил в постель и накрыл одеялом. Алану стало уютно и спокойно, и очень захотелось спать. – Ты голоден? – заботливо спросил Эрик, склоняясь над юношей; тот отрицательно помотал головой. – Может быть, хоть молока горячего выпьешь? Слингби ужасно вымотался, и его уставшее донельзя тело просило отдыха, но он всегда думал в первую очередь об Алане. Эрик вздохнул, погасил все лампы, кроме одной, которую держал в руках, и присел на краешек кровати. Он снова намеревался идти спать на кухню, чтобы никоим образом не вызвать у возлюбленного неприятные воспоминания. – Тогда спи, любовь моя, а я посижу с тобой, пока ты не уснешь. Хамфриз попытался сесть на постели, но тут же лёг обратно с мучительным стоном и трепетно взял руку Слингби в свою. В глазах юного жнеца снова появился испуг. – Нет, пожалуйста, не уходи, не покидай меня, Эрик… Я боюсь, что они придут за мной в кошмаре… – Алан всхлипнул, глядя на него. – И почему ты должен спать на кухне, если есть такая мягкая и удобная кровать? – добавил Хамфриз тихо. – Я буду с тобой и никому не дам потревожить твой сон, – улыбнулся Эрик, ласково гладя его по тонкому запястью. – Если ты не против, то я сейчас лягу рядом, только лампу погашу. Через минуту комната погрузилась во тьму, и единственным слабым источником света был лунный свет, пробивающийся в окна. Слингби снял с бёдер полотенце, кинул его на стул и юркнул под одеяло, стараясь не сильно приближаться к Алану. Но юноша тут же сплёл пальцы их рук и сам придвинулся к Эрику поближе. – Я люблю тебя, – прошептал Хамфриз, легонько целуя его в губы, и положил голову ему на грудь. – И я тебя люблю, мой ангел, – счастливо ответил ему мужчина, убаюкивающе поглаживая его по чуть влажным волосам. – Спи, ничего не бойся, я буду охранять твой сон… В ту ночь двое влюблённых жнецов впервые за несколько сумасшедших дней спали спокойно и крепко в исцеляющих объятиях друг друга.