Расплата

Когда Дейдара возвращается на поляну, ставшую полем боя троих шиноби, Сасори все еще сражается с Хатаке. Джинчуурики лежит чуть поодаль в луже собственной крови; его правая рука изломана и вывернута под неестественным углом, а сам он, похоже, без сознания. Копирующий ниндзя сражается из последних сил, защищая своего ученика, но он потерял много крови, она просто пропитала всю его одежду и продолжает хлестать из рваной раны на груди, и видно, что драться ему осталось недолго. Дейдара ничуть не удивлен такому исходу; да, эти двое действительно очень сильны, но все же в способностях Данны он никогда не сомневался. Особенно если учесть, что благодаря искусству подрывника Джинчуурики едва ли мог нормально передвигаться. Сасори уже использует только одну марионетку, но рядом стоят, отдыхая от боя, еще две; очевидно, эта победа далась ему не так уж и легко, но теперь поражение Хатаке — вопрос времени, и Дейдара спрыгивает на значительном расстоянии со своей птицы. Он уже почти не чувствует головокружения от потери чакры, но стоять и смотреть на битву было бы слишком неразумно, учитывая, что им скоро предстоит идти обратно. Тратить еще силы на полет у Дейдары нет никакого желания, поэтому он присаживается на нагретую солнцем землю и прислоняется спиной к тонкому деревцу, чтобы дать отдых ногам перед дальней дорогой. Блондин прикрывает глаза и позволяет своему сознанию уплыть, растаять под теплым солнцем. Возможно, это и опрометчиво, потому что он может подвергнуться удару, случайному или намеренному, но Дею слабо в такое верится. Скорее уж Саске плюнет на их договор и перережет ему исподтишка шею. Нежиться в теплых лучах оказывается неожиданно приятно, и Дейдара теряет счет времени; но, наверное, проходит не слишком долго, потому что когда кукольник толкает ногой его ступню, солнце едва ли сдвинулось на небе. — Вы все, Сасори но Данна? — ухмыляется подрывник, но его напарник совершенно бесстрастен. — Пошли, Дейдара, — без тени улыбки произносит он. — Зетсу уже забрал Джинчуурики, пока ты тут прохлаждался. Его тон совершенно безэмоционален, как и всегда, и блондин не чувствует в его словах ничего странного. Но, пробираясь за Данной сквозь нетронутый лес, он ощущает, что что-то неуловимо изменилось в поведении напарника; между ними словно висит молчаливое напряжение, и кукольник еще более неразговорчив, чем обычно, но Дейдара решает, что это его ложное впечатление, вызванное искажающей призмой совершённого предательства. Нечистая совесть всегда находит повод для подозрений, поэтому он все так же спокоен, и силы, потерянные вместе с чакрой, быстро возвращаются, и ноги все увереннее шагают по сочной траве. Очень скоро Дейдару настигает острый голод, но они не взяли с собой ничего съестного, а по дороге им не светит ни одной деревушки, так что блондин только сильнее сжимает зубы и продолжает упорно идти через густые тенистые заросли. На мгновение он даже завидует Сасори, который не чувствует ни этих резей в пустом желудке, ни усталости в натертых ногах, ни хлестких ударов ветками по лицу. Но Дейдара вдыхает полной грудью пахнущий травами воздух, крепче прижимает прохладные пальцы к ладоням и, что уж таить, вспоминает волнующий жар чужого тела этой ночью, и думает, что ни за что не променял бы эти мимолетные мгновения на вечные преимущества неживого тела. К убежищу они подходят уже на закате, и Дей, успевший устать за этот день, чувствует приятное облегчение, когда Конан говорит, что извлекать Биджу они будут только утром. Пейн ушел за нужным человеком, говорит она, и Дейдара смутно припоминает, что для использования силы всех девяти Биджу им нужен какой-то… Имени он не помнит, и у него нет никакого желания его вспоминать; он хочет просто поесть, помыться и уснуть, и даже мысли о сексе с Итачи не вызывают у него прежних эмоций. Ужин подрывник съедает быстро и в одиночестве; кроме Конан, давшей указ ждать до завтра, он никого не видел, и это в очередной раз дает ему возможность почувствовать всю их разобщенность. Наверное, это и была основная ошибка Пейна, думает Дейдара, допивая чай. Лидеру стоило бы как-то попытаться объединить своих подчиненных, дать им проникнуться их единством, тогда все у него, возможно, пошло бы в другую сторону, и все бы внимательнее отнеслись к брату Итачи, и тогда, может, Учиха не предал бы Акацуки и не потащил за собой Дейдару… Идти до близлежащего озерца у него нет никакого желания, но спать в дорожной пыли он тоже не хочет. Поэтому, несмотря на приятную расслабленность после еды, Дей поднимается и тащится к прозрачной глади. Холодные волны смывают с него всю грязь, все сомнения, и в свою комнату он возвращается уже в полной уверенности, что сделал единственно правильный выбор, согласившись помочь Учихе. Наверное, если бы он не спас Саске, ему сейчас было бы неуютно и тяжело… Сасори до сих пор где-то носит, но Дейдару это не удивляет. Может, тот уговорил Зетсу вместе с Джинчуурики прихватить тело Хатаке, и теперь сидит где-то и строгает себе новую куклу. Бросив в ногах снятый еще перед купанием плащ, блондин с наслаждением растягивается на долгожданной кровати и почти сразу погружается в сон. Итачи опять приходит ночью. Дейдара ничуть не удивляется, когда его из глубокого сна вырывает мягкая рука; скорее, он бы удивился, если бы Учиха не явился спросить его о том, как там его братец. Сасори все так же нет, поэтому Дей без опаски садится на кровати и тихо, но уже не таким неслышным шепотом произносит: — Ушел он, все в порядке. И Данна этого не видел. В темноте плохо видно, но блондину кажется, что Учиха на мгновение теряет свою безразличную маску; алые глаза чуть сощуриваются в искренней улыбке, и Дейдару захлестывает самодовольство. Он чувствует гордость за то, что оправдал возложенное на него доверие и спас мальчишку; спас не безликого паренька, а чьего-то брата, неважно, чьего, главное, что он позволил кому-то избежать того болезненного одиночества, в которое в детстве был повергнут сам. Теперь-то он уже привык быть один и не слишком расстраивается по этому поводу, но его память все еще хранит то растерянное отчаяние, охватившее брошенного ребенка, и он точно не хотел бы заставлять кого-то тоже его пережить. — Спасибо, — тихо говорит Учиха. Это слово простое, но идет от самого сердца, Дей это чувствует, и по его лицу расползается довольная ухмылка. Силы к Дейдаре уже окончательно вернулись, а вместе с ними вернулись и все его порочные желания. Блондин даже не пытается их подавлять; почему бы двум взрослым людям не воплотить друг в друге вожделения тела, если они уже пробовали это и им обоим понравилось? Поэтому он ничуть не колеблется, притягивая Учиху к себе на колени и жадно, без малейшего намека на нежность целуя. Он не чувствует никакого сопротивления, наоборот, тот с готовностью отвечает, и Дей, мимоходом надеясь, что Сасори сегодня не вернется совсем, стаскивает уже знакомый халат с крепких плеч. Тело Итачи такое же манящее и горячее, как и прошлой ночью, и Дейдара с остервенением стаскивает с себя майку, чтобы коснуться его голой кожей. В этот раз желание не настолько нетерпеливо, но тело уже предвкушает ту томительную сладость, которую познало вчера, поэтому возбуждение вспыхивает очень быстро. У Итачи тоже стоит, Дей чувствует, как твердый член трется о его живот через натянутую ткань, и он накрывает его ладонью, мягко прикусывая зубами сквозь боксеры. Отрываясь губами от рта Итачи, он впивается в бледную шею, и у Учихи вырывается тихий стон; они в комнате одни, но шуметь все равно нельзя, и Дей зажимает любовнику рот рукой, тут же чувствуя, как его языка касаются нежные губы. Он сам уже не может сдержать хриплого выдоха, и Итачи продолжает глубоко целовать его руку, посасывая и втягивая в себя язык, а Дей ожесточенно оставляет алые метки на шее и плечах любовника, пальцами свободной руки стягивая с него уже ставшие ненавистными боксеры. Мешающееся одеяло падает на пол, и Дей чувствует, как Итачи сам расстегивает на нем штаны; кажется, он еще хочет побороться за то, кто из них будет главным, но Дейдара не собирается ему уступать. С силой переворачивая Учиху на спину, он прижимает его плечи к кровати и снова находит губами его рот. В их поцелуях нет ни нежности, ни чувств, только животная похоть, но их обоих это устраивает, и Итачи, сдаваясь почти без боя, раскидывает ноги и ставит их по бокам от тела Дея. Наверное, в нем еще слишком сильна благодарность за спасение его брата, и блондин с готовностью обхватывает одно колено руками; поднеся к лицу, он целует тонкое бедро, оставляя багровый засос на бледной коже, а потом забрасывает обе ноги себе на плечи. Больше тянуть нет ни времени, ни желания, и Дейдара, поднеся руку к своему члену, проходится по нему языком. Слюна — плохая смазка, но ни один из них не озаботился тем, чтобы найти что-то получше, и потому оба готовы потерпеть легкую боль. Дейдара наклоняется и жадно впивается в губы Учихи, чтобы заглушить вырывающийся стон, когда он начинает медленно проталкиваться в податливое тело; он чувствует, что если бы не этот поцелуй, он бы и сам сейчас громко застонал, потому что от ощущения горячих мышц, обхвативших кольцом его член, мгновенно сносит крышу. Дейдара уже не замечает неприятного трения нежной кожи при движениях почти насухую; он снова и снова нетерпеливо врывается в тело любовника, каждый раз вызывая у него судорожный выдох из приоткрытых припухших губ. Он несдержанн, но не груб, и в этот раз Итачи откровенно выгибается и мечется под ним, не боясь разбудить его напарника. Если б Сасори вошел в эту минуту, Дей бы просто послал его к черту; слишком хорошо ему сейчас, слишком развратно выглядит раскинутый на спине Итачи, слишком острое наслаждение пронзает его тело при каждом толчке… Оторвав одну руку от горячего, соленого из-за выступившего пота бедра, Дейдара проводит ей по груди Учихи, слизывая мелкую испарину, и спускает ее до паха; рот с готовностью открывается и обхватывает губами налитый кровью член, трется о него небом и влажно ласкает языком, и Итачи не выдерживает его ласк, поглощающих удовольствием с двух сторон, и, вскидывая бедра, толкается в нежную полость рта, судорожно выдыхая в оргазме... Его мышцы резко сокращаются, еще сильнее сжимаясь вокруг члена Дейдары, и блондин сам чувствует, как наслаждение пронзает все его тело, и вцепляется побелевшими пальцами второй руки в лежащее у него на плече бедро, до упора входя в любовника последний раз… Как только тянущая истома проходит, Дей снимает с себя ноги Учихи и тут же падает на разгоряченное тело. Он чувствует, как теплые руки, такие же влажные, как и все остальное, проходятся по его спине и зарываются пальцами в волосы; лежать в обнимку с другим человеком оказывается неожиданно хорошо и уютно, и даже через несколько минут, когда возбуждающий жар проходит, а дыхание восстанавливается, Дейдара не торопится отстраняться. Но Сасори может вернуться в любую минуту, а после оргазма сон быстро захватывает в свои сети; оба любовника это прекрасно понимают, поэтому Итачи чуть шевелится, и Дей откатывается набок, позволяя ему подняться. Движения Учихи медленные и нетвердые, и блондин, следящий за ним сонным взглядом, прекрасно понимает нежелание охваченного негой тела вставать и куда-то идти. Натягивая на уже высохшую кожу халат, Итачи останавливается, словно чувствуя необходимость что-то сказать; Дею тоже кажется, что вот так молча разойтись сейчас было бы неправильным, и он знает, что если сейчас Учиха не нарушит эту тишину, то он сам ляпнет какую-нибудь глупость. Но Итачи оборачивается и смотрит на него своими алыми глазами; Дейдаре тут же вспоминается, как еще пятнадцать минут назад они были прикрыты в блаженстве, и припухшие губы, которые тогда с жаждой хватали воздух и выдыхали хриплые стоны, произносят: — Спасибо… за Саске. Дверь за Итачи закрывается, и Дейдара, с огромным усилием заставив себя поднять скинутое на пол одеяло, заворачивается в него и мгновенно засыпает. Ему кажется, что проходит всего минута, прежде чем из глубокого сна его вырывает спокойный голос. — Вставай, Дейдара, все уже проснулись. Блондин медленно открывает глаза, а потом вдруг резко вздрагивает. Вашу мать, это же Данна; заметит ли он внешний вид своего напарника, недвусмысленно говорящий о весело проведенной ночке?.. — Уже встаю… — нарочито лениво протягивает Дей и мысленно молит Сасори убраться из комнаты; вряд ли тот чувствует эти недоброжелательные волны, исходящие от подрывника, но все равно неспешно разворачивается и выходит. Блондин с облегчением выдыхает и садится на кровати, оценивая серьезность последствий ночного общения с Учихой. Все постель смята и кое-где испачкана спермой, но все это легко оправдать ярким, реалистичным сном, которые время от времени все еще являются Дейдаре; бордовые засосы на шее, которые уж точно никак не свалить на сновидение, были скрыты одеялом, поэтому кукольник не мог их заметить. Пожалуй, Дейдаре повезло, что его пришел будить именно напарник, потому что любой другой сразу бы почувствовал не выветрившийся за ночь густой запах секса; в целом, подрывник приходит к выводу, что Сасори мог ничего и не понять, а потому ему следует поскорее подняться и присоединиться к остальным, пока расталкивать его заспанное тело не явился кто-нибудь с более хорошим нюхом. На кухне уже собрались четверо его товарищей; Сасори опять куда-то пропал, а остальные, как решает Дей, будут участвовать в извлечении Биджу издалека. Итачи опять пьет свой горький, но до ужаса ароматный кофе, и его лицо все так же невозмутимо; сегодня это вызывает у подрывника уже не раздражение, а азарт, и он начинает думать о том, что же такое сделать в следующий раз с этой самодовольной сволочью, чтобы смыть с него эту равнодушную мину. — Садись, — указывает своим спокойным голосом Конан, и Дейдара безропотно присаживается напротив Учихи. Девушка тут же ставит перед ним наполненную тарелку, от которой исходит вкусный запах тушеных овощей с мясом, и подрывник блаженно улыбается. На Конан нападают иногда такие необъяснимые приступы заботы, когда она готовит еду на всех Акацуки или по-матерински наставляет их перед уходом на миссию; Дей думает, что так проявляется ее женская сущность, подавляемая судьбой куноичи, и она начинает печься о них как о своих детях. Хотя, с другой стороны, им сейчас предстоит трое суток стоять и напряженно вытаскивать Биджу из Джинчуурики, так что, возможно, эта забота обусловлена исключительно здравым смыслом, твердящим, что для достижения цели ее любимого Пейна всем нукэнинам понадобятся немалые силы. Но что бы ни руководило этим поступком Конан, готовит она превосходно, и блондин с удовольствием принимается за еду. Кроме них за столом сидят Кисаме и Зетсу; общество последнего сильно напрягает, Дей недолюбливает этого странного недочеловека, и потому старается не отводить взгляд от тарелки. Поэтому он не может сказать, смотрит на него Учиха или нет; ему на самом деле интересно, что теперь к нему чувствует этот хладнокровный шиноби, но не настолько, чтобы из-за этого лишний раз натыкаться глазами на самого страшного из их шоу уродов. Вкусный завтрак заканчивается слишком быстро, и Дей понимает, что время пришло; все поднимаются из-за стола и направляются к выходу из кухни. Пейн, наверное, уже ждет их в назначенном месте, и им стоит поторопиться, чтобы не ощутить на себе всю его ярость. Конан идет первой, и Дейдаре почему-то вспоминается виденная в детстве курица-наседка; он тихо хихикает в кулак, стараясь не засмеяться во весь голос, но когда они заходят в прохладную пещеру с высоким сводом, все его веселье исчезает без следа. На земле, перед переливающейся голограммой Лидера, лежит покрытый засохшей кровью блондин, и Дейдара тяжело сглатывает. Только сейчас он очень ярко осознает, что у всех Джинчуурики были близкие люди, которые ценили их не только как вместилище Биджу; они их любили как обычных людей с их слабостями и недостатками, у них было много общих воспоминаний и чувств. И друзей именно этого Джинчуурики он видел собственными глазами; черт возьми, он даже разговаривал с ними, и теперь может себе представить, что почувствует Саске, если не успеет прийти вовремя… Но земля начинает трястись под ногами, являя нукэнинам огромную статую с закрытыми глазами, и Дейдара отбрасывает все свои сомнения. Он дал младшему Учихе шанс, и если тот не сможет им воспользоваться, то это уже будет не его вина.