Расплата

Минуты тянутся медленно, словно часы. Все части тела уже давно затекли, но шевелиться нельзя, надо собраться и вытягивать чакрой Биджу. Судя по всему, с начала ритуала прошли максимум сутки, но Дейдаре кажется, что он стоит тут уже как минимум неделю. Несмотря на всю решимость, в первую минуту подрывнику было непросто заставить себя сложить печать и направить силы на медленное убийство бессознательного блондина. Он упорно пытался отвлечься от Джинчуурики как от человека и заставить себя думать о нем только как о сосуде с Девятихвостым, и это ему удалось, хотя и не сразу. Но теперь его тело устало от неподвижной позы, а сознание — от непрерывной концентрации чакры, и все чаще его мысли утекают в другую сторону. Прошли уже сутки с начала извлечения Биджу, а этот мелкий утырок все еще не явился. Где его черти носят? Неужели он решил наплевать на своего друга? Или настолько слаб, что не сумел до сих пор найти нужную пещеру? Впрочем, далеко не все шиноби сильны в поиске, наверное, в их команде за это отвечал кто-то другой, тот, кто сейчас в муках выгибается перед ними, раскрывая в немом крике рот, или кто-то, кого они убили на той поляне… Будет ли Дейдара чувствовать за собой вину в этом расчетливом убийстве, если Саске так и не придет? Вроде бы не должен, потому что он дал ему все карты. Но, с другой стороны, неприятное чувство все равно гложет Дейдару изнутри, заставляя задуматься о том, что, может быть, стоило пойти против воли Пейна и вообще не ловить этого Джинчуурики. Он не был тогда готов к прямому противостоянию Акацуки, как не готов и теперь; он просто не знает, как ему жить, если он от них уйдет. Да, когда-то его привели к ним силой, но сейчас он настолько привык, что уже не представляет, как это — самому распоряжаться своей жизнью… — Какой кретин халтурит? — злобно шипит сквозь зубы Пейн, и Дейдара с усилием возвращается к ритуалу. Замедлившийся ток красной субстанции возобновляется, и Джинчуурики снова начинает извиваться в смертельной муке. "Давай же, чем раньше ты придешь, тем больше у тебя будет шансов застать своего дружка живым", — мысленно подгоняет Саске подрывник, но время идет, а тот так и не появляется. И Дейдаре просто надоедает его ждать. "Катись ты к черту", — устало думает он и, прикрывая глаза, отдает все свои силы ритуалу. — Ну же, давай… — яростно шепчет Пейн. Блондин в голубом сгустке хрипит и выгибается; его тело неумолимо разрушается, а алые потоки чакры изо рта и глаз с каждой секундой ослабевают. — Давай… — снова напряженно вырывается у Лидера, и, повинуясь ему, из тела Джинчуурики с сиплым стоном выходят последние частицы Биджу. Раскаленная тишина давит на уши. В последнем бельме широко раскрытого глаза вздрагивает черное пятно и через секунду принимает очертания зрачка. Голубой шар медленно тает, и тело Наруто, словно тряпичная кукла, падает на серый камень. — Вот она, моя сила… — словно одержимый, шепчет Пейн; статуя с оглушительным грохотом начинает трястись, сначала тихо, словно вибрируя, а потом сильнее и сильнее, и Дейдара переступает онемевшими ногами, чтобы сохранить равновесие. — Без Тоби мы сейчас не можем ничего сделать, слезайте, — громко приказывает Лидер, и подрывник с облегчением спрыгивает на землю, чуть не падая, когда подкашиваются затекшие колени. Он слышит, как вокруг опускаются остальные Акацуки; темные голограммы приземляются незаметно, касаясь своими прозрачными ступнями камня, но пятеро реально присутствующих создают недружный топот, вставая на твердую почву. — Пока все, — без тени благодарности произносит Пейн, наблюдая за тем, как с утробным рокотом статуя скрывается под землей. — Когда я смогу найти Тоби, продолжим, — он разворачивается к своим товарищам и с какой-то недоброй усмешкой, едва различимой на темном прозрачном лице, делает взмах рукой. Дейдара тут же понимает, что все накрылось. На глаза Итачи мгновенно опускается плотная повязка, а его руки скручивают за спиной — это Конан и Зетсу, они сумели подобраться к Учихе сзади; плечи подрывника дергает резкая боль, и он чувствует, как его ноги подгибаются, а коленные чашечки взрываются болью. Все это происходит едва ли за секунду, и он обнаруживает себя стоящим на коленях со связанными руками, а рядом с ним швыряют лишенного возможности видеть Итачи. — А теперь, когда мы закончили с Биджу, разберемся с вашим предательством, — слышит Дейдара, и Лидер, бывший мгновение назад еще на другом краю пещеры, останавливается перед ним в нескольких шагах. По спине Дея тут же начинают бежать мурашки. Только сейчас он осознает, насколько очевидны были их ночные встречи с Учихой и насколько серьезны могут быть последствия; сумок с глиной на поясе у него нет, они валяются поодаль, сорванные и отшвырнутые скрутившими его руками. Итачи сидит бок о бок с ним, поверженный, но не сломленный, и его гордая осанка выдает всю его непокорность, но Пейн бросает раздраженный взгляд за спину пленников, и рука куклы тут же прижимает несклоненную голову почти к самой земле. — Дейдара, — произносит Пейн, и подрывник ощутимо вздрагивает. Он понимает, что все закончилось, он знает, что скоро умрет, и только сейчас он осознает, сколько бы еще хотел сделать… — Скажи, неужели задница Учихи стоила того, что ты потерял? Ты предал нас, когда был в шаге от господства над миром, разве ты не жалеешь, что сделал такую дурь? — спрашивает Лидер, прожигая его злобным взглядом. Дей мгновенно теряется; ему ужасно хочется ответить "Да, стоила", потому что секс с Итачи и правда был крышесносным, но, с другой стороны, у Пейна может и не быть доказательств, что эти двое его действительно предали… В конце концов, даже если он как-то узнал, что Саске жив, Дейдара может сказать, что тот не сопротивлялся поимке Джинчуурики, а значит, нужды убивать его не было. Поэтому подрывник решает до последнего держаться за свою невиновность. — Предал? — поднимая голову, спрашивает он. Выходит не удивленно, а скорее презрительно, так, словно бы он намекает на то, что никогда не был частью Акацуки. Но Пейн его понимает. — Сасори видел, как вы мило трахались перед последней миссией, хотя до этого ты его ненавидел, — холодно произносит он. — Ему это показалось странным, и он пошел ко мне. И я отправил Зетсу проследить за тем, как вы ловите Джинчуурики. Сердце Дейдары замирает. Чертов двуликий мерзавец. Если он все видел, то у них с Итачи и правда нет ни единого шанса; его разговор с мелким Учихой, его фраза "Ненавижу этих ублюдков", выдохнутая с искренним отвращением — все это однозначно и бесповоротно говорит против них. — Он записал, как ты любовно беседовал с братцем Итачи и как ты потом прекрасно его "убил". Знаешь, я был очень удивлен, когда опасения Сасори оправдались… Я думал, ты умнее и ради случайного траха не откажешься от мирового господства. Теперь, надеюсь, ты понимаешь, что тебе не светит его с нами разделить. В его голосе нет ничего, кроме презрения, и Дею становится невыносимо мерзко. "Мировое господство", поганая гнида, да он просто использовал их в своих целях, не заботясь ни о чем! Они были для него пушечным мясом, ни чувства, ни желания которого не играют ни малейшей роли! — Да ебал я тебя в рот, ублюдок, — поднимая горящие от ярости глаза, выплевывает Дейдара. Он прекрасно осознает, что эти слова для него последние, но не может сдержать охватившего его бешенства. Он всегда был безумен, и теперь, раз уж ему суждено умереть, он умрет непокорным. Лицо Пейна искривляется в злобе, и голова блондина с силой утыкается в серый камень. Холодные руки тут же дергают ее вверх, вцепившись в волосы, и живот мгновенно взрывается болью. Бывший напарник бьет жестко, не рассчитывая сил, и Дей, глотая текущую из сломанного носа кровь, видит затуманенными глазами его безразличное лицо высоко над ним. Боль почти не чувствуется, стертая помутнившимся разумом, и Дейдаре хочется истерично рассмеяться: как же ему повезло, что Лидер сейчас не здесь, потому что иначе бы он разбитым лицом и парой ударов ногой не отделался. Итачи до сих пор молчит, не поднимая склоненной Сасори к земле головы; он не видит, как бьют его любовника, но, конечно, понимает, что происходит. "Что ты чувствуешь?" — до ужаса хочется спросить почти смеющемуся от безумия Дею, спросить, что же тот думает теперь, когда знает, на что обрек другого человека. Если бы подрывник знал, что все это закончится вот так — стал бы он помогать Учихе, стал бы трахать его шикарное тело, или послал бы к дьяволу, когда тот заявился к нему в первый раз? — Успокойся, Сасори, — останавливает кукольника голос Пейна, и удары прекращаются; Дейдара зло сощуривает затянутые кровавой пеленой глаза. Не хочешь убивать сразу? Захотел поиграться подольше, подлая мразь, думаешь, я буду стонать и просить пощады? Да ебал я и тебя, и твою чертову бабу, ты и правда кретин, если надеешься заставить меня унижаться. Блондин сплевывает затекшую в рот кровь, омерзительную на вкус, и хочет сказать еще что-нибудь, чтобы это ничтожество взвилось и затопало ногами, но кто-то из его жалких приспешников заталкивает Дею в зубы скрученную жгутом тряпку и завязывает ее на затылке. Наверное, это Конан, потому что Пейн чуть улыбается, благодарно кивая; Дейдара теперь не может высказать все, что о нем думает, и только яростно прожигает его взглядом. — Вижу, ты действительно не блещешь умом, — надменно бросает Лидер, — а значит, мне не жалко будет тебя уничтожить. А ты, Итачи, ты же был с нами столько времени, неужели какой-то мелкий никчемный выродок, которого ты не видел много лет и который тебя ненавидит, тебе дороже, чем боевые товарищи? Учиха поднимает лицо, и Дей думает, что ему очень идет эта темная повязка. Она смотрится на нем сексуально, почти развратно; подрывник точно бы не отказался выебать его вот так связанного. — Он мой брат, и он всегда был мне дороже всех. Дороже любого из вас, — холодно произносит Итачи, и Дейдара, смотря на его приоткрытые, красиво очерченные губы, едва сдерживает надорванный выдох. И тут же снова подавляет попытку рассмеяться: у него сломан нос, его только что били ногами в живот, он вообще в шаге от мучительной смерти, а думает только о том, как бы трахнуть своего еще недавно ненавидимого товарища. Ты действительно безнадежен, усмехается про себя Дейдара. Никакого чувства самосохранения. Только гребаное стремление урвать у жизни чего получше… — Правда? — заинтересованно протягивает Пейн, смотря на Учиху. — Даже дороже, чем твой любовничек? — Да, — уверенно, ни на миг не задумываясь, отвечает Итачи. Дейдара знал, что он так ответит. С одной стороны — брат, одна с тобой плоть и кровь, тот, кого ты оберегал и любил всю свою жизнь; с другой — едва знакомый нукэнин, товарищ по ненавистной организации, который всего лишь откликнулся на твою просьбу и дважды тебя трахал. Дей не чувствует даже мимолетной обиды, сравнить их двоих и в самом деле мог только этот кретин, и это до безумия смешно, и он из последних сил подавляет в себе желание залиться истеричным хохотом… По лицу Пейна расползается довольная ухмылка. — Тогда убей его сам, — произносит он, и это звучит слишком пафосно, слишком проникновенно, и Дейдара не может больше сдерживаться. Его смех разносится по всей пещере, отдаваясь эхом от стен, он смеется как в последний раз, смеется, не замечая втиснутой в его рот грязной тряпки. Черт возьми, да неужели этот дегенерат в самом деле думает, что Учиху хоть сколько-нибудь проймет его пафосный тон? Да этот самодовольный ублюдок и бровью не поведет, он еще подростком прирезал весь свой клан, а уж его родители точно были ему дороже, чем сотня таких, как Дейдара… Блондин не может остановиться, он и не хочет останавливаться, он смеется, когда чья-то нога с силой бьет его в зубы, смеется, когда Зетсу падает на землю, заливая все вокруг темной кровью из разодранной кунаем шеи, смеется, когда на Акацуки обрушивается град сюрикэнов, и они отпрыгивают в разные стороны, смеется, когда они так забавно осматриваются, выискивая противника, а тень Хидана взволнованно восклицает "Да какого хуя тут творится?!". Дей успокаивается только тогда, когда один из сюрикэнов вонзается прямо ему под ноги; только тогда он прекращает свой сумасшедший, искренний смех и, опуская закинутую голову, прикрытыми глазами глядит на происходящее. Саске атакует быстро, не давая нукэнинам себя рассмотреть. Он не стоит на месте и не произносит вдохновленных речей о том, что не простит им смерть Наруто; он доказывает свою ненависть не словами, а делом, и Дейдара невольно чувствует к нему уважение. Саске и вправду силен: он сумел подобраться к врагам незамеченным, не показал своей боли, когда увидел бездыханное тело друга; он с ходу убил одного из сильнейших Акацуки, и теперь он один против троих, они уже видят его, и у него нет ни единого шанса победить, и он это знает, но все равно яростно бросается в атаку… Чтобы забрать с собой как можно больше врагов, прежде чем ему навсегда заткнут глотку. — Сасори, убей этих двоих! — приказывает Лидер; он ничего не может сделать, потому что тут только его голограмма, но он намерен не дать никому уйти, ни зарвавшемуся сопляку, ни парочке предателей. Конан уже не видно, она разлетелась сотней сюрикэнов, которые носятся за Учихой, заставляя его показывать чудеса на пределе человеческих способностей, но Дейдара нисколько не сомневается в исходе этого боя, он слишком хорошо знает истинную силу куноичи... Шаринган не может подействовать, если у противника нет глаз; Катон не причиняет бумаге никакого вреда, а слабые места ее техник знает только Пейн, и он сейчас с откровенным наслаждением смотрит на загнанного в угол Саске. Кукольник, слыша приказ Лидера, бросается к пленникам. Дейдара не боится смерти, он уже слишком устал бороться и ее ждать, и потому только пытается угадать, уготована ему смерть от воды или огня. Похоже, Сасори собирается сначала убить Учиху, и Дей так же лениво думает, потому ли это, что ему проще убить не такого близкого ему человека? Вряд ли, Данна не настолько сентиментален. Тогда, может, он хочет, чтобы его напарник помучился, смотря на смерть своего любовника? Если он видел их в первую ночь, то он был свидетелем их жарких ласк и поцелуев, но неужели он настолько плохо знает Дейдару, что допустил мысль о том, что тот может в кого-то влюбиться? Из блондина снова пытается вырваться безумный смех, но не успевает, потому что Сасори, готовый разделаться с Итачи, внезапно падает на спину, и рядом с ним с громким стуком подпрыгивают на камнях его отрезанные руки… Это Кисаме, какого черта он творит? Почему не помогает Конан добить стиснутого листами Саске, а мешает кукольнику вершить суд над предавшим Акацуки напарником? Дейдара смотрит широко раскрытыми глазами на то, как Хошигаки сдирает повязку с лица Итачи и разрывает тряпку, связывающую его руки; Учиха, похоже, сам не верит в то, что происходит, потому что оборачивается и пару ужасающе долгих мгновений глядит на напарника, прежде чем броситься на помощь брату. Пейн в ярости, а Сасори все так же хладнокровен; у него уже нет рук, но он вовсе не беспомощен, он полон своей неживой решимости убить всех предателей, пусть их теперь и на одного больше, и Дейдара оказывается меж двух огней, попав в эпицентр боя двух бывших соратников. Самехада Бесхвостого Биджу проносится над самой головой пригнувшегося подрывника, чуть не срезая высокий хвост, и Дей пытается перегрызть рукой опутывающую его запястья веревку, она очень крепкая, но все же медленно поддается, и он старается, он борется изо всех сил. Он видит, как Учиха останавливается перед братом; Саске задыхается, его лицо охвачено стальными объятиями Конан, и Итачи не колеблется ни мгновения, прежде чем произнести неумолимым шепотом: — Аматерасу. Бумажное тело Конан вспыхивает черным пламенем. Саске открывает рот в беззвучном крике, но огонь не причиняет ему вреда; белые листы выпускают еще живую жертву, куноичи пытается ускользнуть, но ей уже скрыться от гнева Учихи. Она снова принимает человеческий облик, она кричит и извивается, когда черное пламя яростно выжигает ее плоть. Дей думает, что Итачи действительно безрассуден, потому что контролировать эту технику, чтобы не навредить брату, невероятно сложно, но в то же время он полон восхищения. Как же прекрасен этот страх за жизнь родного человека, тот, который несколько дней назад привел Учиху к подрывнику! Но во время боя нельзя отвлекаться; Дейдара, оттолкнувшись ногами, резко перекатывается и видит, как в то место, где он секунду назад лежал, вонзается десяток смазанных ядом игл. Последнее движение челюстями, и его руки свободны; он бросается к валяющимся невдалеке сумкам с глиной, и ему вслед летят новые иглы, от них тяжело увернуться, но у него получается, и вот долгожданная сумка у него в руках, и привычным движением ладонь пережевывает вязкую массу, а Дей чувствует от этого совсем не привычный восторг… Раздается звук взрыва, и обломки Сасори разлетаются по всей пещере. Итачи чуть вздрагивает, когда сердце кукольника, еще живое, с сочным звуком сырого мяса падает ему под ноги, но не отводит взгляда; Конан уже почти мертва, она не может кричать, потому что ее легкие, рот — все просто выжжено, а ее обугленное тело сокращается в предсмертных муках. Голограмма Хидана чертыхается и исчезает. Странно, что он не ушел еще при появлении младшего Учихи, как его напарник. Пейн, словно не веря в происходящее, широко раскрытыми глазами смотрит на затихшую куноичи, и Дею на мгновение становится не по себе. Кто знает, что он чувствует к своей давней подруге, каково ему осознавать, что она погибла ради его тщеславных целей? Блондину уже кажется, что он впервые видит на лице Лидера промелькнувшую боль, делающую его неуловимо человечным, но черный образ бежит помехами и исчезает, и чувства Пейна остаются так и не разгаданными. В пещере становится слишком тихо. Дейдара стоит среди обломков камней и пытается осознать произошедшее. Все случилось так быстро, словно всего за минуту — их пленение членами Акацуки, издевательский допрос, явление Саске и недолгая битва… — И зачем тебе нужно было приходить сюда, глупый маленький брат? — слышит Дей обессиленный шепот и оборачивается. Итачи сидит на полу перед уже давно прокашлявшимся Саске, на лице которого алыми полосами горят оставленные Конан следы. Кажется, старший истратил много сил на вызов и контроль Аматерасу, но не хочет показывать свою слабость перед братом. Впрочем, сам Саске выглядит ничуть не лучше: у него сломаны кости стальными объятиями куноичи, от множества ран на теле тянутся кровавые потеки. Но он не обращает на все это внимания. Поднимая глаза на Итачи, он размахивается и с силой бьет его в лицо, так, что тот падает на спину, проезжая несколько шагов по земле. Дей теперь видит лицо старшего, видит кровавые дорожки, протянувшиеся по щеке от его правого глаза, и внезапно ему становится хорошо и спокойно. Уж если Итачи использовал такую технику, чтобы вырвать Саске из рук смерти, то тот теперь точно не сможет его убить. Младший поднимается на ноги и подходит к лежащему на камнях брату. Секунду он холодно смотрит на него, а потом произносит: — Я никогда не прощу тебе убийство родителей. На тебе до самой смерти будет лежать вина за мою искалеченную жизнь. Так что в твоих интересах приложить все усилия, чтобы хоть как-то это исправить. И, наклоняясь, подает брату руку. Дейдара чувствует, как его губы сами растягиваются в улыбке. Он опускает голову, чтобы ее скрыть; наверное, это все тот же невменяемый смех, как при разговоре с Пейном, рвется из него наружу… — Они помирятся, — слышит подрывник возле себя и оборачивается. Кисаме смотрит на братьев, улыбаясь, искренне счастливый за такой исход их вражды. — Согласен, — своим обычным хамоватым тоном произносит подрывник и разворачивается к выходу. Все закончилось. Он теперь свободен. — Дейдара… — окликает его негромкий спокойный голос, и Дей останавливается и поворачивает голову. Итачи, выпустив руку брата, медленно подходит к нему, едва слышно ступая сандалиями по острым осколкам камней. Последняя ниточка, связывающая Дейдару с еще таким свежим, но уже прошлым. Единственные воспоминания об Акацуки, которые он не хочет забывать. — Что ты теперь будешь делать? — после минуты молчания спрашивает Учиха. Крови на его лице уже нет, наверное, младший ее стер, и Дейдара думает, что теперь этим двоим точно не будет одиноко. Так, как ему самому; подрывник, стараясь не показать царящего у него в душе смятения, слегка пожимает плечами. — Не знаю, — равнодушно отвечает он, но на сердце у него тяжело. Он ведь и правда не знает, куда ему теперь идти. Что он будет делать? Кто примет безжалостного убийцу и бывшего члена Акацуки? Его теперь попытаются убить, куда бы он ни пришел; любая дорога ему заказана, любая возможность спокойной жизни. — А… ты? Итачи чуть улыбается и тоже поводит плечом. — Попробую вернуться в Коноху… Если глупый маленький брат будет не против, — он оборачивается к Саске. Младший стоит и прожигает их двоих взглядом, в котором ясно читается то, что он прекрасно знает об их отношениях; наверное, он слышал слова Пейна, когда тот упрекал Дейдару в недальновидности. Но в его глазах нет упрека, и Дей, впервые присмотревшись к нему с момента битвы, с непонятным чувством осознает, что в них горит Мангеке шаринган. Смерть Наруто и правда была для него ударом, думает блондин. Но он, скорее всего, еще не отчаялся и попытается вернуть друга к жизни; что ж, он будет искренне надеяться, что ему это удастся. И подрывник переводит взгляд обратно на Итачи. — Прощай, — спокойно произносит он. Он знает, что, скорее всего, им не суждено больше встретиться. Все закончилось, их теперь ничего не связывает, и он видит, что Учиха тоже это прекрасно понимает. — Прощай, — в тон Дейдаре отвечает он, и блондин не может отказать себе в этом последний раз. Он шагает к любовнику и, притянув его за шею, жадно, глубоко целует, с мучительной жаждой, которой не чувствовал никогда раньше. Этот человек действительно стал ему близок после того, как они вдвоем побывали на краю гибели, сражались бок о бок против бывших товарищей, но теперь их ничего не держит вместе, и он не собирается лить по этому поводу слез. Он сильный шиноби, который отныне сам распоряжается своей судьбой, и вся его жизнь — в мимолетном мгновении взрыва. Блондин разрывает поцелуй и еще миг смотрит на приоткрытые влажные губы, но почти сразу ухмыляется, поведя плечом, и отступает. — Удачи вам… в возрождении клана, — язвительно усмехается он и, разворачиваясь к Кисаме, бросает: — Пошли. Не будем им мешать. Саске опускается на колени рядом с мертвым телом друга, а Итачи подходит к нему и тихо шепчет "прости", но двое нукэнинов этого уже не видят. Они идут к горящему перед входом яркому кругу неба, потерянные в своей свободе, хоть и вместе, но все такие же одинокие.