Attollere speculum

Женщина перехватывает дешевую, натирающую простынь, застиранную до дыр мозолистыми костяшками работниц, неприятно наждачившую красноватые пятна, россыпью лежащие на шее, спине и плечах. Зажав ткань плечами и подтянув ее к истерзанным ключицам, прикрывается неизвестно от кого — любовник уже давно привык к такому виду. Невесомо поднявшись с кровати, она, выудив плотно скроенный пиджак из скользкой вискозы, несколько помявшийся в сбитой куче одежды, покопалась в мешанине ниток и достала точеную юбку-футляр вместе с шелковой полупрозрачной блузой. Сбросив своеобразную волокиту-плащ, розововолосая исчезла в полумрачной комнатке-уборной, подавив резкое желание оглянуться. Цели скрытно ускользнуть не было, но, по привычке, все выходило омерзительно безмолвно. Рвано дернув замявшуюся спину накидки, будто выказывая поникшее и заострившееся настроение, Ромео смахивает чудом не спутавшуюся прядь и закрывает за собой устало взвизгнувшую ржавыми петлями дверь, бросив заевшую поцарапанной пластинкой фразу: «Увидимся». Вновь оставив его одного. Наедине с апатично-злостными мыслями. Каждый раз он не хочет возвращаться к этому снова, трезвым островком забитой совести осознавая всю ситуацию. Забитой желанием, хоть и на один вечер, но все же почувствовать принадлежность кому-либо. Нужен он никому не был. А с ней мог хоть как-то связать себя какими-либо чувствами, свойственными всему живому. Повезло, однако же, Данте встретить ее. Печально лишь, что только по его словам. Любой другой бы скривился, даже близко не подпуская мысли о таком исходе. Ему же приятно ластиться к этой скале. Даже если за деньги, брошенными в конверт и летающими по миру, в известном одному ему направлении без обратного адреса. Возможно, он и понимал, что разбивает себя этим, но настолько велика эта невесомость внутри, дрожащая под изящными руками, что противиться ей он просто не мог. Лениво переведя режущийся любыми движениями взгляд на пустую сторону постели, он, как и всегда, видит зеленые банкноты, еще свежие и не истерзанные тысячами лабиринтными подушечками пальцев. Внутри неожиданно начинает что-то вскипать, неприятно плавя горло и отдавая пульсирующим комком в затылке. Из прихрипшего горла прорывается протяжный всхлип, переходящий в срывающийся рык. Вскочив, он с остервенением сбрасывает сбитую перьевую подушку, следом срывая с матраса, источающего впитавшееся тепло, морщинистую простыню, грубо сжимая ее в трухлявый шар и отбрасывая шаркнувшее по животу и посеревшее, кажется, от негодования полотнище в замусоленный угол. Непреодолимое желание сорвать голос и нещадно рвать глотку бьет, словно по трескучим золотистым тарелкам, в голову, кричащую вспышками слов. Накопившееся снова вырывается. К сожалению, в пустоту. Ромео говорить об этом страшно. Страшно, словно остаться нагим в ясный, кристально-свежий, замерзающим и остекленевшим выдохом, мороз. Словно в кромешной тьме, распахнув глаза, видеть перед собой лишь разверзнувшуюся бездну — такую же бесчувственную и бесконечно жалящую доведенным разумом.

•

Данте, терзаемый двумя настырными мыслями, терялся в горланящем баре горечью выпивки и, будто прощальным, монологом развязавшихся языков. За плечо бесцеремонно тряхнули, вынужденно заставляя обернуться и с раздражением лязгнуть зубами. Разлохмаченный гуляющими над живым озером людей руками, перед ним колыхался, как лист на промозглом ветру, приятель. Что-то старающийся вымычать, он издавал смешок после каждой попытки. Усмехнувшись, красноволосый отпустил напряженную завивающуюся пружину в плечах, что с щелчком суставов оказались накрыты негой и беззаботностью атмосферы. В пол-уха ловя бессвязное глотание согласных, парень, отмахиваясь от не дающих покоя размышлений, развернулся к летающему за стойкой бармену, что, то и дело всучивал плескавшиеся пойла, и стал ждать окончания его кутерьмы. Уже по привычке вытащив со стуком телефон на стойку, парень нажал кнопку на боковой панели и сфокусировал пляшущий взгляд на вспыхнувшем дисплее и замер, так же начиная гореть изнутри. На мерцающем и испещренном царапинами и трещинами экране недовольной краснотой всплыло уведомление о пропущенном вызове. От нее. Под легкими загулял ветер, будоража и вытравливая зацепившуюся мысль бранного содержания, что, по сути, являлась колющей правдой, рвущей неверием что-то прыгающее в груди. Опомниться не успел, как, хрипя от неожиданного изобилия воздуха, бьющего в грудь, поймал статным клином впершуюся в горизонт осанку. Снова крылатая и необтесанная зазубренным тесаком вера в слепое блуждание. Эта нежная рука ведь и вправду ведет его в полный вдох всего того, о чем и думать не мечтал? Рухнув на взвизгнувшую пружинами и ржавчиной койку, Данте оказался в сладостном и словно награждаемом плену холодных ладоней. Утихающее сознание оседало на колени с мольбой остаться. Раннее утро встречает парня душнотой и пресным конденсатом кислоты. Чуть ли не мурча, он переворачивается на другой бок, едва не оказавшись на песочном линолеуме. Данте, словно обухом по затылку, бросает в холод и ноги отнимаются. Смуглая спина с не верящим восторгом чувствует что-то разыгранное воображением, но вполне довольствующее его в данный момент.

•

Оскалившись сухому и ворчливому небу, красноволосый машинально крутит пальцами небольшое колечко с осыпающимися соринками и колкими песчинками. В голове невольно всплывают убеждения, толкнувшие на воровство этого изыска и настойчивое впихивание его Ромео. Данте с улыбкой вспоминает как она, со страдальческим вздохом и закатанными глазами, кладет его в бархатный футляр, а следом — в фирменную сумку. Улыбка на его лице растет, и перед глазами — уже брошенное украшение под кроватью. Только сегодня нашел. Первая встреча у перрона. Ссыпающиеся бревенчатыми ребрышками в паучью ладонь окислившиеся четвертаки и поролоновые плечики. Лихая, незрелая, но уже прогоревшая тлеющим табаком у ног молодость и устоявшаяся цикличность. Безвыходность и неохотное предложение. Даже четверти данной свыше жизни не прожил, а уже перекидывает ноги через шатающиеся перила мостовой. У ног дотлевает мутная и землянистая илом вода. В чем-то даже схожая с заиндевевшим на рассвете юношей, гонимым суетливыми гребнями, очень похожими на те смолистые, которые лежали на дне крокодиловой лаковой сумочки.