Критика чистого разума

Арсений провалялся в кровати до обеда. Периодически он просыпался, вспоминал, что сегодня свободный день, и с упоением отключался снова. В кои-то веки ни одна проблема не могла добраться до его чуткого, привыкшего постоянно жить на взводе сознания. Ближе к двенадцати он, наконец, ощущает в себе достаточно сил, чтобы проснуться окончательно, и с наслаждением потягивается, но подниматься не спешит — лениво пялит в белоснежный натяжной потолок. Можно без спешки подумать, чем ему следует заняться, и — что Арсений любит особенно нежно — поразмышлять о всякой ерунде. Свежий ветер колышет занавески и приятно щекочет высунувшиеся из-под одеяла ступни. На душе легко и спокойно. Арсений думает: потому что ничего не тяготит. Мысленно добавляет: большая часть работы сделана. Самодовольно улыбается: сделана отлично. Без всяких сомнений, они с Антоном вчера потрудились на славу. Арс и сам не думал, что от поэта будет столько практической пользы. И это с учётом того, что первую половину съёмок он просто глядел на Арсения, ничего не говоря. Может, с непривычки. А может, желания просто не было. Но так или иначе, Шастун пропадал где-то в себе, лишь послушно включая и выключая камеру, когда Попов об этом просил. Приход Димки, кажется, смутил его окончательно, хотя Поз, вроде, не уходил дальше своих привычных ехидных шуточек, которые он вставляет везде — неважно, с поводом или без. Другой, правда, вопрос, что это сам Арсений далеко не всегда мог понять повод. При всей его кажущейся очевидности для адвоката. Но потом, когда они взяли перерыв, Шастун немного разговорился. Попову искренне интересно было узнать, как после выпуска с Шастуном публика отреагирует на разгром Петрова и считает ли сам Антон, что таким образом критику удастся держать марку, но это было бы настолько неэтично, что Арс счёл нужным промолчать. Правда, Антон сам решил направить разговор в подобное русло, что Попова несказанно удивило.  — Я, конечно, не хочу тебя поучать, потому что ты в любой момент можешь сказать, что я соображаю в этом не больше, чем амёба, но всё же. Я просто зритель. А ты пытаешься меня эмоционально зацепить. И знаешь, после того как ты снял два полярно разных обзора, которые били совсем на разные точки, а потому на контрасте стали очень запоминающимися, снимать в прежнем формате будет уже скучновато. Тебе нужна хоть какая-то изюминка или интрига для этого ролика, кроме рожи Петрова на превью. Арсений весь подаётся вперёд, с любопытством разглядывая Шастуна. Это что же, он действительно пробует помочь? Шило в заднице требует прояснить вопрос до конца, а потому Арс не удерживается:  — Как бы ты оценил отснятую часть? Ну, в целом по композиции. Понятное дело, что я буду монтировать и вырезать неудачные моменты. Попов как будто видит, как на выразительном шастуновском лице где-то в районе лба пробегает красная строка «Чем мне приходится заниматься?». Поэт, однако, на этот счёт ничего не говорит — лишь задумчиво трёт переносицу. — Видит бог, я твой первый обзор на меня всей душой ненавижу. Я хотел бы разбить бутылку. Телевизор. Твоё лицо, в конце концов. Но сука! Он цеплял. В нём был какой-то особый азарт. Твой уёбский хейтерский охотничий азарт. Ты разглагольствовал насчёт того, почему этот контент хорошо продаётся, почему я скачу по нишам, почему люди такие тупые и всё в этом духе. Что было, что есть, что будет дальше с этими убогими виршами. Предположения там выстраивал. Омерзительно. Но ты не крутился вокруг одной темы, и поэтому было интересно. Ну в смысле, другим зрителям было интересно, что будет дальше. А мне было интересно, где твоя совесть грёбаная. Попов негромко смеётся. Это становилось забавным. Антон смотрит осуждающе, но объяснять продолжает: — А тут ты зациклился на этом сборнике. Да, разнёс ты его досконально. Да, это в твоём мерзодном стиле, но чего-то недостаёт. Какого-то фирменного вызова зрителю, мол, ну, а какого хуя вы это хаваете? Ну в конце концов, я даже не знаю… Была интересная мысль, что ты склонен полагать, что это совсем не его стихи. Но ты съехал с неё очень быстро, не дожал. Арсений воодушевлённо хлопает себя по коленке. Развивая сравнение Шастуна — будучи самой настоящей хейтерской борзой (с ударением, само собой, на первый слог), он напал на след. И как ему в голову самому не пришло поиграть с акцентами в этом видео? — Ты предлагаешь разнести Петрова, его предполагаемого гострайтера* и гострайтинг как явление в целом? — Скажем так, это будет больше похоже на того отвратительного Попова, которого я знал. Арсений не восклицает: «Гениально!» Он не хвалит. Даже не благодарит. Но, по его мнению, он делает что-то куда значительнее — прислушивается к Шастуну, следующие несколько часов постоянно спрашивает его мнение, спорит, рассуждает и даже иногда идёт на уступки. И это ощущается таким странным, потому что Арс отвык спрашивать чьего-то мнения и ориентироваться на кого-то, кроме себя самого, в рабочих вопросах. Димка, конечно, зачастую выручал своим мнением, но это было немного иначе — Арс у него просил совета совсем в других сферах. А тут, чёрт его подери, человек, который работает, по сути, в той же среде. В схожих условиях, пусть даже немного на другую целевую аудиторию. Но чёрт! Ведь действительно работает. Арсений самолично утверждал, что Шастун больше по маркетингу. По контенту. Не про искусство. И кто же знал, что как раз эта стезя сетевого поэта, о которой он говорил с такой неприкрытой насмешкой, пригодится ему, Арсению, куда больше, чем шастуновские таланты к стихосложению? Кто вообще в этом мире знал, что Шастун ему в принципе пригодится? Картина Репина «Приплыли». И дальше всё идёт куда проще. Меняется тональность. Меняется настроение. Арсений любит камеру, а камера на Арсении не оставляет и живого места — настолько пылко и неприлично любит его в ответ. Пару раз даже Шастун не удерживается от своих высоких и забавных смешков: что поделать, если шутки критика правда смешные? Попов понимает, что на монтаже эти моменты придётся немилосердно вырезать, но одно только знание, что они есть, — уже достаточный повод распушить павлиний хвост. Изначально, что бы там Шастун себе ни воображал, Попов позвал его с собой спонтанно. Арсений, лёжа в кровати, раскинув руки в стороны и рассеянно глядя в потолок, особенно долго пытается понять: а зачем, собственно, он это сделал? Память услужливо подсовывает воспоминание, в котором он лупит незадачливого ученика свёртком альбомных листов, выбивая по нему ритм. А таким образом — вбивая ритм в него. Вот такой-то каламбур! Вообще, Попов тогда даже не надеялся, что это чем-то поможет. Он просто пассивно злился на то, что целый час вещал в никуда, и решил отыграться на глупом поэте, способ обучения сымпровизировав на ходу. И попал в яблочко. С Антоном вообще не так, как показывают в мотивирующих фильмах. Тут не получится сделать нарезку красивых кадров под энергичную музыку, на протяжении нескольких минут показывая, как герой превозмогает себя и быстренько обучается совершенно всему. Если так подумать, Шастун скорее демотиватор. Он упрямится, злословит, высмеивает и всем своим видом показывает, что не шибко ценит преподавательский талант Попова (а сам Попов в наличии такого таланта у себя, естественно, нисколько не сомневается). И Арс гонит его пинками, подтрунивает, вымораживает своим поведением, заискивает. И кнутом его, и пряником, и даже запугиваниями иногда — лишь бы был хоть какой результат. Но Шастун делает. Не всегда мастерски, но терпит и делает, напоминая и себе, и Арсению заодно, что ему это всё-таки надо. И в этой странной целеустремлённости Шастуна и кроется для Арса главная загадка: почему не бросил? Почему пробует? Бесится на Попова, цедит сквозь зубы ругательства, но всё равно каждый раз спрашивает про следующее занятие. И когда Шастун сразу, с первой же попытки отвечает на поставленный вопрос, у Арсения чувство, близкое к эйфории. Почему? Я научил. А значит — Шастун не безнадёжен. Значит, нельзя останавливаться. Он ещё приведёт эту шашку в дамки, ей-богу. Дайте только время. И валидол. И на какой-то странной радости у Попова порыв: нужно закрепить. Шастун ему не доверяет, а он, в свою очередь, на подсознательном уровне не доверяет Шастуну. Так может, если попытаться на время загнать Антона в непривычные ему условия, которые дадут понять, что критик больше не нацелен на то, чтобы ему навредить, всё пойдёт лучше? В конце концов, нам же и терять нечего. Можно спокойно рисковать. Правда, тут Арсений себе нагло солгал. Когда налёт самодовольства от достижения цели слегка подстёрся, он, сидя в машине с Шастуном, впервые задумался: а если это ошибка? Приводить поэта в святая святых — в кузницу, где куются его обзоры — уж не чревато ли это? Попов меньше всего хотел утечки информации, которая могла бы подпортить ему статистику. Да и, если быть совсем честным, Арсений опасался, что Шастун может извернуть эту информацию, использовать в своих интересах. Он же всё-таки сетевой поэт. И не какой-то абстрактный, а тот, у которого есть все мотивы втоптать Попова в грязь. Смутная тревога растекалась по душе и скребла в районе ребёр. Теперь уже перестань себя накручивать, Арс. Это десять шагов назад. И он не прогадывает. Ставка сыграла. Шастун не то что не хочет достать компромат или сделать вброс в сеть — он сам до ужаса боится быть рассекреченным. И перед кем? Перед какими-то неопределёнными людьми из сети, которые склонны выдвигать теории заговора. Будто пребывание в студии критика — что-то порочное, а Антон слишком свят, чтобы в этом мараться. Арсений ловит это опасение, когда фотографирует Шастуна и шутки ради предлагает выложить снимок в профиль. И почему-то, совсем нерационально, оно Попова коробит. Словно им по непонятным причинам брезгуют. Словно одним предположением, что Антон может быть связан с ним, брезгуют. Блядь, ну ты серьёзно? Что подставит тебя — параноишь, но как сам боится подставиться — так сразу задеваешься. Несправедливо, приятель. Арсений вообще особым доверием к людям не отличается. Ему, по большому счёту, плевать, кто и что скажет (лишь бы просмотры были хорошие) — да и где это видано, чтобы о критиках говорили хорошо? — но подпускать кого-то к себе, перекладывать часть своих проблем и ответственности — это уж увольте. Задачка со звёздочкой. Идти наперекор общественному мнению, даже быть освистанным Попову не страшно (и не привыкать), а рассказать что-то личное, пожаловаться, продемонстрировать ход своих мыслей или хоть как-то ещё открыться — страшно. Но Арс, не мудрствуя лукаво, для себя выяснил одно: его профессия критика вовсе не является причиной такого патологического недоверия. Скорее, она прекрасно подходит в качестве его оправдания и катализатора. Он в принципе был недоверчив, поэтому, зная свой пунктик на всеобщем сволочизме, достаточно умело смог работать там, где его гарантированно будут ненавидеть. Где будут пытаться избавиться от него на дистанции, а значит, можно пустить недоверчивость на пользу своему делу и довести её до извращённого абсолюта. Логика не то что сомнительная — абсурдная. Но в этом она, арсеньевская, вся. Это всё равно что Ахиллес, знающий о своей слабой пяте, записался бы в йоги для хождения по горящим углям. Глупо, но завораживает. В целом Арсений не может сказать, что чувствует острое одиночество и желание поболтать о работе или вылить на кого-то все свои проблемы как на духу. Наверное, просто привык. У него есть хорошие друзья, с которыми можно потрещать по душам, но Попов даже здесь осторожен — лишнего не сболтнёт. Если, конечно, слишком много не выпьет. Но даже в этом он продумал свою особенную систему, которая исключала бы выливание излишних загонов на чуткие уши близких людей. Хотя бы потому, что при них он просто не напивается до такой степени. Такую степень он может себе позволить только в свободном плавании — и то в редких случаях. У него есть изощрённая (кто бы сомневался!) традиция: когда новый обзор уже полностью готов, перед тем как залить его в сеть, накануне он своеобразно «обмывает» ролик. Направляется в один из проверенных клубов или баров, где практически инкогнито может предаться скромному критиканскому веселью, иной раз доводящему до головной боли с утра либо до необходимости найти себе партнёра или партнёршу на ночь для удовлетворения естественных критиканских потребностей. Но даже в такие моменты Арсений почти никогда не расслабляется до конца и держит язык за зубами. Может, кому-то излить душу незнакомцу и проще, но Арс себя к таким явно не относит. Да и, делая правку на его известность, это может ой как аукнуться. Вердикт: с этой точки зрения позвать Шастуна с собой в студию вообще было против поповского уклада жизни. Закрученный в водоворот таких мыслей, Попов садится на кровати, свесив ноги на прохладный ламинат, и какое-то время сверлит взглядом пейзаж за окном. Облачно. Меланхолично. Внезапной вспышкой в голове мелькает воспоминание о том, как они сдружились с Позом. Помнится, тогда Арс тоже сделал (а вернее, не сделал) то, что в его уклад жизни совершенно не вписывалось. Арсений в тот момент на полном серьёзе думал, что поседеет. Дмитрий Темурович появился в его жизни с самым первым иском от униженного поэта. Арс был в делах искового производства совсем неискушённый, злой на идиотского истца, до жути напуганный и потому уже ставил крест на всей своей деятельности. Слышал, конечно, от собратьев по цеху, что судебное разбирательство в таких делах — не конец света. Но когда ты держишь в руках проклятое извещение, дрожащим ногам этого уже не объяснишь. Позова рекомендовали знакомые как очень перспективного практикующего специалиста в области гражданского права. А Арсению ничего не оставалось — только поверить им на слово и смириться, если хвалёный адвокат не оправдает его надежд. И вот, уже стоя перед залом судебного заседания, отчитывая минуты до начала слушания, Позов вдруг поворачивается к Арсу, иронично и слишком отстранённо, как будто его это совсем не тревожит — так ещё и совершенно панибратски! — говорит: — Послушай внимательно, Арс. Уже дважды ко мне подходили ребята со стороны истца и пробовали купить меня за сумму с красивым числом нулей, чтобы я тебя слил прямо во время заседания. Я подумал, что тебе будет важно это знать. У Попова натурально рот раскрывается на весь природно допустимый максимум. Дар речи исчезает, и здесь — так некстати! — их приглашают пройти в зал. У Арсения настоящая паника, какой он не испытывал ни разу в жизни. Что делать? Требовать отказ от адвоката? Отложить судебное заседание? Смены адвоката? Но ведь у него совершенно нет других кандидатур. Довериться тому, кого порекомендует адвокатская палата? Он не готов. А в одиночку выстроить линию защиты попросту не сможет. Но соображать нужно быстро. Нужно немедленно. Драгоценные минуты утекают. Ноги подгибаются, в горле сушит, и Арс бегает глазами с лица представителя истца (сам ублюдок на разбирательство не явился) на лицо Позова и обратно. Он куплен. Он сольёт Арса, если тот сейчас же чего-то не сделает. Арс проиграет и будет компенсировать убытки в полном объёме. Но зачем же, чёрт возьми, он мне об этом вообще сказал? Куда эффективнее было бы ничего не говорить Попову, чтобы спокойно слить разбирательство по-тихому, оставив подопечного самого в смятении догадываться, как так вышло. Но он зачем-то сказал. Зачем? Вогнать в ступор? Деморализовать? В расстроенных чувствах Арсений совсем прослушал начало разбирательства, хотя это, твою-то мать, было важно. Не тянуть время было важно. Не искать поведению адвоката оправдания было важно. Но Попов рискует — по ощущениям куда сильнее, чем за всю свою жизнь. Он цепляется за единственный неполный аргумент сознания и не начинает ходатайствовать об отказе от помощи адвоката. Пока что. Попов доверяется. Когда Позов на правах представителя берёт слово, все внутренние органы Арсения, кажется, перестают функционировать. Да чтоб я уже сдох. Но… Дмитрий Темурович говорит так, как и обещал. Арс уже слышал эти доводы, знает эту последовательность, выхватывает знакомые формулировки из статей. И всё ещё недоверчиво, но выдыхает. Позов разносит все обвинения ожесточённо. Его лоб уже покрылся испариной, руки рефлекторно сжались в кулаки, а он всё гонит, гонит, гонит противника с поля боя… Попов того, что заливает Позов во время прений, и подавно ранее от него не слышал. Да и в целом никогда не слышал. Понимает только — это не подстава. Адвокат уничтожает аргумент за аргументом оппонента сразу, ещё до того, как те успевают набрать вес. Позов злится. И когда с молотком судьи в мозгу Арсения набатом стучит, что они выиграли, ему хочется рассмеяться от облегчения и дурашливо прыгать. Он смотрит на Позова во все глаза и потрясённо выдыхает: — Так тебя не купили! — В смысле не купили? Купили, конечно. Ты же и купил. А я сторону не меняю. И Арс сам не замечает, как ровно с этого момента Дмитрий Темурович для него исчезает. И появляется Поз. А к Позу на смену Арсению Сергеевичу приходит Арс. Арсений не может не запечатлеть этот момент. Они делают селфи тут же, на порожках возле здания суда, и Попов не раздумывая заливает его в Инстаграм. arseniyspopov Позирование. #позовадвокэт #несудинесиди #выигралсудисосуд #ответчикнонеавто Так незатейливо (хотя тут уж, конечно, как посмотреть) Арсений приобрёл своего самого влиятельного друга. И получил хороший урок о том, что иногда рисковать и доверять людям архиважно. С Шастуном совсем по-другому. Арсений думает об этом, пока на автомате заваривает кофе в турке и готовит завтрак. Он ничем Шастуну не обязан, лимита доверия выделять не должен, обстоятельствами не связан. Но это почему-то выходит само собой. Он сам спонтанно решил это сделать. Сам позвал. Без какой-то особой надобности. В голове Попова есть две силы с противоположными векторами направления. Одна из них — скрытность, а вторая — внезапность (она же спонтанность, неожиданность и ебанутость). И когда две эти силы взыгрывают одновременно, файлы в башке Арса перестают стыковаться друг с другом, а система откровенно слетает. Тонкость лишь в том, что у спонтанности есть одно неоспоримое преимущество перед скрытностью — скорость. Именно поэтому под влиянием момента она успевает проскользнуть прежде, чем жестокий рационализм отправит её обратно на задворки разума. Но зачем? Зачем это было нужно? Попов смотрит на кофейную гущу на дне кружки, как будто она может дать ответы на его вопросы. В тот момент просто захотелось. Арсений пробует понять, а к чему, собственно, это привело. Очевидно, ни к чему плохому. Доверие было оправдано. Материал был отснят, и отснят отлично. Повлияло ли это как-то на рабочие отношения между ним и Шастуном? Пока неясно. А хотел бы он, чтобы это повлияло в лучшую сторону? Арсений смешно морщит нос. Скорее да, чем нет. С Шастуном приятно работать, даже несмотря на… Всё. По фактам. Мешало практически всё: баранья твердолобость поэта, его предвзятость, лень, скептичность, закостенелость в самостоятельно выдуманных рамках, эмоциональность… И пускай даже не пиздит — эмоциональный он настолько, что впору начать медитировать. Как бы там этого не скрывал. Даже от самого себя. Арсений видит: в Шастуне есть огонь. Он наверняка много думает, часто загоняется и сильно волнуется. Знает Арс такую породу. Эти люди острее и больше чувствуют. И именно поэтому, в понимании Попова, пишут стихи. Но на Антоне жирный знак вопроса, обведённый энное число раз в круг, потому что он начал писать не из-за этого. Потому что из-за этого писал лишь один-единственный раз. Когда Попов только собирал материал, просматривая видео и группу Шастуна, то не сомневался: творчество — чистая коммерция, автор — предприниматель, дело — дрянь. Но потом услышал, как Антон рассуждает, увидел, как он нервничает перед выступлениями, прочёл тот чёртов стих и осознал, что ошибался. В Шастуне и впрямь есть поэт, и не пустышка — самый настоящий. Только вот он саморучно давит в себе то, что делает из него поэта. Он запрещает себе чувствовать. Почему? Очень странно. Как будто чего-то боится. Кстати говоря. Из любопытства Арс открывает профиль Шастуна в Инстаграм. Он, понятное дело, на поэта не подписан, хотя сейчас уже не увидел бы в такой подписке ничего зазорного. Антон всё-таки бросил вызов своему внутреннему длиннолапому зайцу и, переборов страх, выложил фотографию, сделанную _Арсением_ на телефон _Арсения_ в студии _Арсения_. Заскринить — и в рамочку. Стены, правда, немного отфильтровал. Рыжее солнце на фоне синего неба. Арсений подмечает, что красиво. Потому что и фотограф, знаете ли, красавчик. Еле удерживается от того, чтобы нажать на дразнящее белёсое сердечко. Ну нет уж. А то, поди, у Шастуна лопнет глаз или случится приступ. Так уж и быть, он побережёт мальчика с тонкой душевной организацией. Разобравшись с потоком рефлексивных мыслей, Арсений откладывает в сторону телефон и плетётся в сторону ноутбука. Материал-то они отсняли, но монтировать его кто будет? Александр Петров сам себя не уничтожит. А жаль.