***
Даже если ты очень любишь импровизировать, настанет момент, когда тебе понадобится сценарий. Так думал Арсений, когда битый час пытался выдавить из себя хоть что-то для нового ролика на своём канале. Хорошо бы, конечно, сделать вид, что проблемы не существует, и молча шагать дальше, только вот без сценария ролик ему было не снять. Или хотя бы без примерных набросков того, что он вообще собирается говорить. Или хотя бы элементарно без темы. У Арса нет ничего. Всё настолько по нулям, что Арсений чувствует себя так же угнетённо, как в самом начале карьеры, когда у него за душой не было ни гроша. Но тогда его подстёгивала злость на себя, помноженная на агрессивное желание хоть в чём-нибудь состояться. Забавно, что и тогда, и сейчас Попов грезил что-то из себя представлять, вот только понимание того, что именно он хотел представлять из себя, с годами сильно поменялось. И, наверное, тогда было проще — как бы абсурдно ни прозвучал такой вывод — и проще хотя бы потому, что критерии оценки этой состоятельности были более чем понятны. Есть деньги, слава, почёт — ты успешен. Всё наглядно, удобно и не вызывает сомнений. Не вызывало сомнений какой-то период времени. Но этот период подошёл к концу, и после него Арсений словно пытался восполнить пустоту в душе, не особо понимая, как сделать так, чтобы он остался доволен результатом на том самом уровне, когда ты не просто получаешь деньги, но создаёшь что-то поверх уже поломанного за эти долгие годы беспросветной критики. Арсений каждый день так или иначе возвращался к этой мысли на протяжении чёрт знает скольких недель, но вопросов становилось всё больше, чем ответов, и что с этим делать, он не имел ни малейшего представления. А когда ты не знаешь, что делать со своей жизнью, это здорово угнетает. Арсений пялится на ноутбук, и ему кажется, что шестерёнки в его голове перестают крутиться вообще. В последний раз так было, когда он писал дипломную работу. Разница лишь в том, что из дипломной работы необязательно должно получиться захватывающее представление (и даже лучше, если не получится, ей-богу), а вот из сценария ролика известного критика как минимум должно. Но как вообще можно увлекательно кого-то хвалить? Похвала интересна только тогда, когда хвалят либо твоё собственное, либо то, что тебе нравится, либо то, что тебе очень сильно не нравится (Арсений предполагал, что в такой момент ты чувствуешь диссонанс и волей-неволей полезешь смотреть обзор). Но как ты ни старайся, целевая аудитория здесь в любом случае будет меньше, чем когда ты кого-то ругаешь, потому что ругать, сука, можно даже то, что люди в глаза никогда не видели — и им всё равно это зайдёт! Как работала зрительская формула «я тебя не знаю, но я уже тебя ненавижу», Арсений до конца не знает, потому что сам он без мыла в жопу залезет, чтоб узнать всё про потенциальный объект народной ненависти, но что она работает — это факт, и на самом поверхностном уровне его уже хватает. В то же время — и Попову это ясно, как белый день — самый первый позитивный обзор вызовет взрыв среди аудитории, просто потому что это Арсений Попов и он на серьёзных щах хвалит стихи. Такое нечасто увидишь в открытом доступе. Просмотров, комментов и прочего фидбэка будет с лихвой. Далеко за примером реакции ходить не надо — те же стихи Антона, зачитанные и расхваленные Поповым на весь Ютуб. Но здесь есть одна загвоздка: в тот момент Арсений по определению ничем не рисковал, потому что он проспорил Антону этот обзор, а потому всем было очевидно, что это не смена формата, а просто превратность судьбы. Но что будет, если случится смена формата? Что-то подсказывает Арсению, что ничего хорошего, и это единственное, что держит его в одной точке так долго. Попов всей душой ненавидит неопределённость, а потому лучшее, что он может сделать в таком состоянии — это решиться хоть на что-то и смотреть, что из этого получится. Лучше уж бултыхаться в воде, чем беспомощно идти ко дну, боясь пошевелиться. И вообще, он же, вроде бы, матёрый критик? Вся страна следит за ним, раскрыв рты, его боятся, его обожают, ненавидят, а он… трусит, что ли? Трусишка Арсений Попов? Арс хмурится и разглядывает своё недоумённое лицо в погасшем экране ноутбука. От него, возможно, и не ждут смены формата, но вот то, чего от него уж точно никто не захочет увидеть — так это его трусости что-то сделать. Он же не боялся делать вещи, от которых у других бы сердце остановилось, так почему бы сейчас не отвесить себе пинка и не сделать это вновь? Арсений старается заставить себя побыть смелым ещё, ему ведь так нравится, когда он утирает людям нос, просто потому что может. Ему хочется, чтоб его считали смелым. Установка попахивала слабоумием и отвагой, но лучше уж так, чем слабоумием даже без отваги. В конце концов, невозможно совсем ничего не бояться, и смелость вовсе не в отсутствии страха, а в способности идти вперёд, невзирая на него. Арсений внимательно вглядывается в своё мрачное, затемнённое экраном лицо, в мешки под глазами и думает, что то, что он хорохорится, возможно, и попахивает для кого-то фальшью, но на самом деле… То, чем мы хотим казаться, очень многое говорит о том, кем мы являемся. Ведь то, чем мы хотим быть, тоже часть нас, верно? Так что подбадривать себя таким образом всё-таки нормально… Арсений облегчённо вздыхает: он ещё не совсем сумасшедший. В конце концов, если не научишься черпать ресурс на что-то в самом себе, никто тебе в этом помогать не должен. Тогда попробуй найти материал, Арс. А остальное постепенно придёт к тебе. Настроенный решительно, Попов принимается мониторить то, что было на самой поверхности — паблики, где выкладывают свои стихотворения сетевые поэты. Арсений, конечно, более чем уверен, что здесь он не найдёт совершенно ничего хорошего, но вдруг? Это ж такая пушка была бы, если бы он выискал слиток золота в куче… сетевой поэзии. Устроившись поудобнее, он пробегает глазами по строчкам. Как правило, он даёт поэту один шанс, и этот шанс тот должен использовать в самой первой строфе. Если четверостишие встречает Арсения шаблонными рифмами, провисшим ритмом или пошлыми образами, до конца критик дочитывать не станет. Попов усмехается, вспоминая слова собрата по профессии из мира мультипликации — Антуана Эго из «Рататуя»: «Если еда так себе, я её не глотаю». И сегодня Попов не собирается тратить своё время на то, чтобы читать плохие стихотворения. Забавно, если учесть, что я потратил на это столько лет. Из десяти стихотворений он дочитывает до конца дай бог два, и они явно не те, какие он мог бы хвалить в течение часа. Ничего не трогало. Арсений готов простить автору технические огрехи, если только тот напишет так, что Арс подумает: как он красиво чувствует, как тонко и точно. Но этого не происходит, и Попов пялится в монитор с совершенно скучающим лицом, время от времени делая зарядку для глаз, а время от времени завывая: что он только что вообще прочитал? Он так долго раскладывал хороший стих на составляющие части, что теперь машинально проставляет в мыслях галочки и крестики, анализируя каждую новую строчку. Крестиков гораздо больше, они буравят сознание длинной красной полосой. Иногда ему кажется, что этот список недочётов встраивается в текст автоматически, и ему уже не нужно вникать в смысл, в посыл, который вкладывает автор, потому что… ну… ведь это в любом случае плохо? А потому каждое новое творение критик встречает с едким скепсисом, не рассчитывая уже ни на что хорошее. Пишут, в основном, про любовь, и на какой-то момент Арсению кажется, что поколение молодых авторов утратило способность мыслить оригинально, потому что всё, что он читает, отражает какой-то общий стереотип, максимально отдалённый от того, что Попов мог бы назвать настоящей любовью. Это просто представление о любви, и представление у всех довольно схожее. Хотя, возможно, стихи о любви приобретают свою особую прелесть только тогда, когда ты сам влюблён? Арсений хмыкает. Это, безусловно, так и есть, и понятно, что ценность материала зависит не только от подающей стороны, но и от стороны принимающей. Автор должен хорошо писать, а Арсений должен хорошо чувствовать, чтобы одно накладывалось на другое, и читатель оставлял приятное впечатление после прочтения. Чтобы объективно оценить автора, нужно открыть разум самому, и Попов, отставив ноутбук, вновь задумчиво смотрит перед собой. Хорошо, допустим, эти люди плохо пишут — и это факт, но покажи ему что-то хорошее, он вообще прочухает, что это хорошее, или всё равно найдёт, до чего докопаться? Вдруг это уже профдеформация — ненавидеть поэтов? Интересно. С виду этот вопрос кажется неразрешимым, и если Арсений стал таким циником, то вряд ли он сможет принести в мир поэзии что-то хорошее. Но тогда в том, что он делает, вообще не будет никакого смысла, особенно если учесть, что те, кого он разносит, не работают над собой. Есть только одно исключение — Антон. Попов кидает взгляд на место на диване, где обычно сидит поэт. Он ведь смог разглядеть Шастуна, а это уже немало. Значит, этот котелок ещё варит и способен выцепить талантливого человека с конвейера бездарностей и постараться сделать так, чтобы тот дошёл до стадии осознания своего таланта. Пусть даже это вполне ожидаемо трудно, но ведь есть же, бывает? И Шастун, вроде как, больше не считает его паразитом, который всегда приносит плохие вести. Арсений слегка улыбается: эта мысль ещё держит на плаву и вытягивает его в те моменты, когда кажется, что он совсем погряз в желании всё и всем разрушить. И даже если Шастун — это единственное, что он пока выудил в этом болоте, всё равно он нырял не напрасно, так ведь? Когда Антон смотрит на него с надеждой, внимательно слушает или рассказывает, с какими проблемами сталкивается при написании стихов, Арсению начинает казаться, что все эти терзания и сомнения, суды, шквал гневных комментов, шумиха в прессе стоили того, чтобы, наконец, нашёлся человек, который видит в великом и ужасном Арсении Попове кого-то, к кому стоит прислушаться. Так может быть, сейчас он просто не там ищет или стоит отыскать кого-то менее популярного, таким образом подарив известность достойному человеку? Это было бы благородно, наверное. Вот только нашёлся бы ещё достойный автор. Арсений откидывается на спинку кресла, зажмуривает глаза и думает: если у него и есть предубеждение к поэтам, стоит ли его в себе перебороть или нет? И откуда оно вообще, в широком смысле, взялось, если из сотен прочитанных только за последние полтора часа стихотворений ему даже некого похвалить? Это моя проблема или это их проблема? Можно, конечно, попытаться применить к себе одну методику, чтоб докопаться до истины, но это сложный психологический манёвр. Никогда не знаешь, не вернёшься ли ты из этого путешествия по закоулкам сознания с какой-то премерзкой травмой из детства. Ну ладно, наверное, терять ему сейчас уже нечего, а потому можно и рискнуть. Либо это поможет в работе, либо нет — только и всего. В конце концов, он же бесстрашный Арсений Попов, да? По-прежнему не открывая глаз, Арс старается избавиться от посторонних мыслей и чётко сформулировать вопрос, который его волнует — самый поверхностный, причину недовольства. Почему я не могу снять новый обзор? Арсений старается сконцентрироваться не на второстепенных причинах, а на первооснове, которая стопорит больше всего. Допустим, со страхом он ещё может разобраться — умеет же храбриться, но если копнуть чуть глубже? Денег не хочет лишиться? Один обзор ничего не решит, и если не мыслить глобально, то, совершив первый шаг, ещё можно прыгнуть обратно в кусты, так что и эта версия на короткий период времени отпадает. Значит, в первую очередь потому, что у меня нет материала — самая прозаичная причина. Почему я не могу найти материал? Потому что Арсений вбил себе в голову, что хвалить нужно что-то безупречное, а ничего безупречного, что бы он мог назвать качественной современной поэзией, он найти не может. Всё пустое, всё ненастоящее, всё не то. А критик уровня Арсения Попова не может хвалить пустышку — ему не позволят ни статус, ни принципы, вот что. Потому что я очень избирателен в выборе материала. Почему я столь придирчив и избирателен? Арсений усмехается, подавляя в себе желание воскликнуть: «Потому что я знаю, о чём говорю, детка!» Его трудно удивить, и поэты даже не стараются этого сделать в своём творчестве. Наверное, всё решает тот факт, что, собираясь читать стихи, он уже заранее настроен к ним негативно, потому что по большей части ему приходится иметь дело с плохими стихами. Он как будто предрешил, что ему не понравится, задолго до того, как начнёт разбирать конкретный стих… И это предубеждение на практике оказывается очень сильной вещью. Арсений не винит себя за это. Ну, в конце концов, он же себя не на помойке нашёл, правда? Так что не станет хвалить то, что его действительно не зацепило. Потому что у меня есть презумпция… виновности? Автор считается по умолчанию плохим, пока он не докажет обратного. Арсений удивлённо поднимает брови вверх. Надо же, вот это он понимает, категоричные выводы. Почему я имею предубеждение к поэтам? Потому что они слишком часто не оправдывают надежд. Арсений так давно в этом варится, что ему уже оскомину набило самонадеянное мнение, что писать стихи — это просто, это каждый может. И чем больше бездарностей становятся знаменитыми и состоятельными, тем сильнее укореняется стереотип о том, что стихи — это не так уж и сложно, а знать каноны, по которым они пишутся, вовсе не обязательно, и тем злее становится Арсений Попов. Потому что я встречал слишком много плохих поэтов, и я зол на них за самонадеянность. А почему… почему меня это злит? Потому что, сука, Арсений Попов, хоть и критик, но сам загоняется по поводу своего материала, хочет сделать что-то хорошо — и не только себе, впервые за долгое время, а некоторые популярные поэты/певцы/писатели (неважно)… они не пытаются, получают деньги, называют себя творческими людьми и извращают это творчество. Арсений боится потерять свои деньги, когда хочет сделать что-то хорошо, добротно, качественно, а бездарные поэты получают славу за то, что делают плохо… и им наплевать даже, что это плохо. Пока такие, как Арсений, не раскроют глаза аудитории и для недопоэтов не запахнет жареным. И сейчас он ощущает жгучую обиду за то, что он в кои-то веки собрался сделать что-то, чем бы искренне гордился, но при этом рискует — статусом и платой за свой труд, а те, кто продолжает делать по накатанной и на отвали, не рискуют ничем, хотя хорошее дело собрался творить Арсений и это ему, Арсению, должно быть выделено больше снисхождения и уважения, ведь именно это было бы справедливо. Но мир несправедлив. И возможно, именно поэтому когда-то давно Арс решил, что, раз уж ему не удалось стать актёром, исполнив тем самым мечту, ради которой он пошёл наперекор родителям, то было бы честно отомстить тем, кто состоялся в жизни, не имея ни капли таланта. Показать толпе, что у таких всё есть, в то время как спонсирует их сама толпа. Я мщу все эти годы… Не какому-то конкретному врагу, а просто самой системе, ситуации, стечению обстоятельств, когда кто-то незаслуженно получает всё, а кто-то ничего. И Арсению хочется крикнуть: «Эй, ты! К тебе пришёл успех, а ты даже не хочешь работать над собой…» И так каждый раз, на подсознательном уровне, а потому даже собственная слава не принесёт ему умиротворения, если он не восполнит пустоту и не погасит раздражение — в том числе на самого себя — чем-то, что подарит его душе чувство собственной ценности и значимости как… как создателя. Как творца. И чтобы прекратить мстить, насмехаться, ему и следует помогать, но только тем, кто этого достоин. Ведь он способен помочь, ему есть что показать и рассказать тем, кто захочет слушать. Арсений резко открыл глаза и, подскочив с места, восторженно вскрикнул: ему сейчас не нужен автор, которого он будет хвалить, если найти такого не получается. Но он способен помочь перспективным авторам стать достойными похвалы.***
Антон жуёт пирожок, разогретый Поповым в микроволновке, и с постным выражением лица читает статью, которую Арсений отправил ему для ознакомления. Арсений, всё ещё немного впечатлённый словленным днём инсайтом, разглядывает Шастуна, прикидывая, с чем бы таким до него можно доебаться, чтоб это пошло не только на пользу их общему делу, но и… его личному делу. Антону под этим пристальным взглядом, наверное, сидеть не очень комфортно, но Попову, в общем-то, до фонаря. Рассказать Антону обо всём, над чем он сегодня думал, конечно, не вариант, но Арсения так распирало, что и вовсе смолчать для него сейчас сродни пытке. Ведь обсуждать поэзию, само собой, интересно и увлекательно, но почему бы им не обсудить его, Арсову, жизнь? Тем более, если его жизнь так тесно связана с этой самой поэзией. Правда, Антон, возможно, не захочет слушать, а уж тем более участвовать в таких разговорах. Зачем ему это? Он вообще в последнее время какой-то другой: молчаливый, погружённый в себя и как будто даже… относится к Арсению настороженно? Нет, это, конечно, имело место быть и раньше, когда Антон всем своим видом показывал, что он Попова люто ненавидит, но сейчас, когда их взаимоотношения потихоньку стали приобретать более человеческий характер, огоньки обеспокоенности в глазах Шастуна вызывали у Арсения искреннюю озадаченность. Ведь о чём он может волноваться, когда находится здесь? Вроде бы, он знает, что Арс больше не причинит ему вреда. Арсений предполагает, что те перемены, которые сейчас происходят с Антоном, трудные, и самому Шастуну под их грузом тяжело, но Попов старается сделать так, чтобы они прошли легче, даже по-настоящему выкладывается ради этого (что для него вообще в новинку). Почему же не получается? Ему нужно больше времени. На Шастуна и так свалилось немало, а потому Арсений со своими выдумками будет ему совсем не кстати, пусть это и немного печально, ведь в какой-то завуалированной форме Арс, возможно, и сумел бы ему рассказать? Внезапно в голову приходит гениальная (естественно, как и любая другая сгенерированная им) идея, и Арсений, найдя на ноутбуке одно из стихотворений, прочитанных днём, плюхается рядом с Шастуном и говорит: — Эй, Антон! Зацени, как тебе. Шастун вздрагивает от неожиданности, чуть отодвинувшись от него, а потом, отложив свой телефон, пробегается глазами по строчкам. Арсений, не отрываясь, следит за выражением его лица. Наконец, Шастун громко фыркает, недоумённо уставившись на критика: — Ты мне вообще зачем это дал почитать? А что, нельзя, что ли? Попов склоняет голову набок. Не говорить же Шастуну, в конце концов, что это такой тест на адекватность. На адекватность восприятия Арсения Попова. — Просто ради интереса, а что такого? Главное — сделать максимально невинное выражение лица, чтобы Антон ничего не заподозрил. Однако, судя по скептическому взгляду Антона, всё он прекрасно заподозрил. — Эти стихи — откровенная дрянь, даже по моему мнению. Ну типа… что это такое вообще? О чём? Слишком простое, банальное и неточное. Не думал, что ты будешь осквернять ими свой храм искусства, ну то есть свой мозг в часы досуга. Лицо критика расползается в довольной улыбке. Во-первых, он не сумасшедший, и этот стих плохой не потому, что Попов злой и вредный монстр с замыленным восприятием, а потому, что он просто плохой. Во-вторых, Шастун, не задумываясь ни секунды, раскритиковал тот уровень, на котором несколько месяцев назад находился сам. А это значит, что мы идём вперёд.