Монстр, пробудившийся внутри

Мирно посапывая, под тенью большого дуба спал Лютик. Ему было хорошо, однако при мысли о той деревне навевали тошноту. Тёмная кровь делала свое дело: ненависть просыпалась внутри него к людям. Он стал замкнутым и мрачным, перестал писать веселые баллады о любви. Он вообще старался меньше подходить к людям, потому что это приводило к печальным последствиям: все, кто его видел, умирали, потому что он не хотел, чтобы его видели таким. Ему пришлось уничтожить даже целую деревню, ибо его там узнавали на каждом шагу. Те немногие, кто знали о его казни, которая не состоялась, оскорбляли. Это и послужило шагом уничтожения. Лютик проснулся. Проснулся от внезапно проснувшегося шестого чувства. Оно кричало тревогу, и Лютик сразу вскочил, прищурив глаза. Его обостренные уши уловили тяжелый стук лошадиных копыт и чье-то дыхание. А ещё… Замедленный, нечеловеческий пульс. Ведьмак. Лютик оглянулся: он отпустил лошадь ещё вчерашним днем. А теперь пожалел. В поле его зрения возник силуэт, который тут же остановился. Он тоже учуял кого-то. Спешившись, незнакомец осматривал окрестности. Мысленно ругнувшись, Лютик вышел на свет. Он вздрогнул, когда золотистого цвета глаза встретились с его взглядом. В них тут же вспыхнуло удивление. — Лютик? Лютик молчал, скрестив руки на груди. Из губ невольно вырвался смешок: — Что ты здесь делаешь, Геральт? Опять монстров убиваешь? «Господи, что я несу опять?» — поморщился бард. — Впрочем, — тут же добавил Юлиан, усмехнувшись. — Это не мое дело. Ведьмак прищурился: — Куда направляешься? — Так, — он неопределённо махнул рукой. — Ясно, — коротко ответил Геральт. — Значит, нам по пути. Где твоя лошадь? — Вчера отпустил, — Лютик пожал плечами. — На севере, вроде, нет окрестных деревень, — немного подозрительно сказал ведьмак, глянув на трубадура. — Нету, — подтвердил Лютик. — А ты думаешь, я буду жить в какой-либо деревне? Я просто перебираюсь по разным местам, сплю, где хочу. Да и охочусь на разную живность. — Вместо поэта ты изображаешь себя путешественником? — саркастически осведомился Геральт. — Между прочим, тебя никто не видит и все думают, что ты мертв, в курсе? — Да? — безразлично спросил Лютик. — Ну и хорошо. Зачем кому-то знать про меня? — С тобой точно все в порядке? — Ведьмак оглядел барда. Он какой-то… замкнутый. — Жив, как видишь, — он передёрнул плечами, не глядя на Геральта. — Куда ты дел свою лютню? — поздно спохватился ведьмак. — Мне кажется, что это с тобой что-то не так. Сначала прогоняешь, потом спрашиваешь, что да как, — Лютик недоверчиво посмотрел на ведьмака. Тот пожал плечами: — Не увиливай от ответа. — Хорошо, я ее сжёг, когда было холодно, — он вновь уставился вперед. — Не может быть, — брови Геральта взлетели наверх. Бард любил свою лютню. — То есть, хочешь сказать, что ты больше не поэт? — Нет. Понял, что это не моё, — коротко ответил Лютик. — Ладно, — и тишина повисла между ними на некоторое время. Геральт обдумывал странное поведение барда. Лютик не поэт? Почему? Неужели были какие-то обстоятельства, которые вынудили его перестать писать баллады? Может, он соврал насчёт лютни и ее попросту сломали. Нет, что-то здесь не так. Чародей… тот чародей, за которым сейчас охотился ведьмак… Между этим и бардом есть какая-то странная нить, которую Геральт никак не мог уловить. Ведьмачье чутье подсказало ему: здесь что-то нечисто.