***
Русалки, говорят, нежнейшие-нежнейшие существа...
Чешуей, словно позолотой, покрыт хвост, чудесный голос и оголенные плечи. За спиной волны, воды, бульканье рыб и трепетание китов.
Но русалки, говорят...
На разбитых морями камнях сидят, далеко-далеко смотрят и видят многое - человеческие души... Все-все людские страхи... Отголоски их эго... Ведь люди - удивительные и интересные...
Пожалуй, в русалках этих самое-самое дивное - это отголоски людской речи, словно серенада, но прекраснее.
Раз в десять... Раз в сто... И сладкий голос, словно струящаяся патока, прочно заседали в головах зевак, манили - люди искали прекрасное, а находили... Лишь крепкие объятия. Голые мужские плечи. И верную смерть. Соленая вода, говорят, сохраняет человеческую красоту, а стеклянные глаза сквозь дымку вод кажутся живее живых. Аято любовался людьми, трупами, сквозь призму своих серо-черных глаз... Разглядывала каждую пуговичку на их одеждах, каждую морщинку у уголка губ и тешил себя... Тешил тем, что ему есть с кем спеть... И утащить на самое-самое дно...
Русалки, говорят, ищут себе подобных, заманивают в свои сети, словно стайку рыб глупых зевак...
Говорят, им одиноко, на самом деле, и поют они от боли, зазывая к себе хоть кого-то лицом похожего, если не хвостом, то по образу и подобию - хотя бы частью тела и лицом. Но все они... Бегут... Стоит только завидеть дивный хвост... Люди боялись русалок - боялись легенд, боялись угодить под злое пение сирен, боялись, в конце концов, самого очевидного - просто умереть. Аято убивал, чтобы на дне морском было не так уж пусто.
— Ты ведь русалка, верно? — однажды сказал он. Аято остановился, а голос внутри него предательски застыл и сладкие слова о чем-то на его родном русалочьем померкли, сбавили тон. Он посмотрел на него, поправляя плечи и за ухо заправляя чуть влажную прядь. — Как тебя зовут? — Таро, — тихо произнес он, с очарованием осматривая огромный хвост, — красиво...Крючок закинут. Вот и очередная рыбешка.
К Аято едва ли так близко подходили люди - все они уже бежали ближе к берегу, когда ему приходилось умолчать чудесный свой глас. И русалке приходилось уж самостоятельно ловить их, пока песком сушей не обожгло чешую.Ловить в свои одинокие-одинокие холодные объятия, но он... Не ушел. Напротив. Изучал его. Смотрел на него.
— Ты не боишься? — Нет.Если только немного. Он видел в его глазах осколки дрожи.
Русалки, говорят, не только одиноки, но и эгоистично жестоки.
Аято захотелось нового друга - среди всех этих сотни погубленных тел и разочарования в их покорности - и это был он, Ямада. В своем очаровании подошедший к нему сам. Без этих красивых и сладких чар; без этого очаровательного голоса и раскинутой сетью ловушкой для остальных. Может, именно ему суждено затушить в нем громкое одиночества пение? Он не такой, как все. Интереснее... Непонятнее...
— Пойдем со мной, — улыбнулся тот, очередную прядь поправляя за ухом.Он не такой. И воды будут ему колыбелью.
— Пойдём же... Таро.Русалки, говорят, существа настойчивые.
Если хотят - сделают. И Аято уже тянул его за руку - теплая-теплая. Кажется, от волнения и очарованностью им, его красивыми плечами, влажными щеками у него пересохло в горле. Но он ему поможет - и прямо сейчас.
Соленая вода, говорят, не только украшает умерщвленные телеса, но и дарит им вторую жизнь. Наполняет роговицы глаз солью, распирает до приятной боли ногти и под самой глоткой - сплошной морской ком вод.Прекрасно, наверное, ощущать себя единым целым с этой очаровательной стихией. Жаль, что на морском дне - ужасно тихо... И можно только сладко-сладко спеть. Аято считал это даром. Самым блаженным подарком Для всех-всех своих друзей. А в особенности... Для него, самого верного, как ему казалось, друга. Ведь он пришел на зов русалки не потому что тот пел, словно снизошедший с небес ангел, а потому что... ...он сам захотел. Ямада, видимо, также был одинок. Только вот жаль, что он будет одинок всё так же, как и Аято. Только теперь на морском дне, поглаживаемый по макушке черепа русалочьим его хвостом...
***