Окраина Разведанных Секторов. Галактика Т-381, Система Т-6-29Bess-14/45.
Его перестали понимать даже названные братья. Его несло. Куда несло, он и сам не знал. Как тогда поднялся на борт дредноута — так и несло. Он не боялся, что о нем теперь думают. Папаша, братья, сестры. Тем более пофиг было, что о нем теперь думают все эти многочисленные женщины, чьи имена он уже давно перестал запоминать. Огрызался, отваживая от себя не только друзей, но и банально вышвыривал из своей каюты всех приходящих многочисленных любовниц. Днем еще успешно отвлекался, но каждой ночью он видел во снах одно и то же. Бесился от полного бессилия прогнать эти отпечатанные несмываемой краской под веками образами. Возненавидел девчонку, прекрасно понимая, что вообще-то это не ее вина, что он теперь и как мужчина бессилен. Все его попытки подавить украденное лопались мыльными пузырями, он первое время еще пытался играть в интим с женщинами, знавших его тело до последнего кусочка кожи. Но раз за разом терпел неудачи. Рей был взбешен пониманием того, что он чувствовал себя полноценным, только позволяя украденным образам завладеть его головой и телом. Кровь бурлила где положено, лишь он ослаблял волю, обессиленно погружаясь в водоворот жгучих ощущений нежного тела и упиваясь неслышными стонами и криками. Чувствовал себя подростком. И он вообще не понимал, почему и что вообще с ним происходит. Знал лишь то, что успел разосраться со всеми. Любовницы обижались, братья и сестры недоумевали. Не понимал, почему перед сном он всегда хотел наложить на себя руки, все чаще раздумывая о петле и бластерном заряде в голову, но каждое утро словно возрождался заново. Никак не мог врубиться, почему ему так сносило крышу от чужой судьбы. Никто ему не отвечал на все мысленные вопросы. Хотя вслух задавать их никому так и не решился. Он чувствовал себя оторванным от чего-то важного. Весьма нужного, но никак не понимал, что его тревожит, кроме полного отсутствия потенции с кем-то, кто не эта мелкая стерва. Да и то, доступная ему лишь в его снах. Однажды пришедшая в пьяную голову мысль, что ему, может, стоит добраться до пигалицы и попросту трахнуть ее, показалась настолько глупой и неуместной, что он еще больше разозлился. В его понимании девчонка была… слишком маленькой. Слишком изломанной, чтобы калечить ее еще больше, чем она уже получила. Рейнар все еще помнил те злющие, острые глазенки потрепанного жизнью ребенка. До кучи еще понял, что пигалицу он уважает. И ненавидит до сведенных зубов. После того боя он развлекался чем мог. Тренировки до полного изнеможения, стычки с дебилами-Хванжи или очередными выращенными Торговой Федерацией цивилизациями, вдруг вообразивших себя пупами вселенной. Или пил, как не в себя, желая лишь добиться того состояния, когда сны уже не приходят в разодранное алкоголем сознание. Пока вдруг не оказалось, что Крии с детьми Зеллы теперь играют в одной песочнице. И играли они против всех. Против настырного Альянса, против тупых Хванжи, против чванливой Торговой Федерации, кичащейся своими исследованиями Неизведанных Секторов. Рей уже не удивлялся, раз за разом заставая отца в личных разговорах с правителем зеллонианцев. Обмен технологиями и все такое заинтересовал больше. Рей и не сомневался, что папаша узнает о брошенном пигалице вызове. Не сильно удивился, когда упомянутый папаня устроил ему почти натуральную выволочку. На словах конечно, но от этого еще хуже, чем просто бы дал в лоб. Не сомневался, что узнает и о второй дуэли. Если конечно, так можно назвать то, что он там устроил. В эту систему его отправил папаня — выкинуть нахрен сующий свой поганый нос Альянс, что крутился возле никому не нужной звезды. О том, что творят дети Зеллы, он уже знал от отца. Но сказать, зачем — ему не удосужился никто. Папаша просто ткнул его носом в задание, с намеком, что друзей надо поддерживать. Намек Рей понял отлично, и уже был готов разнести кораблики Альянса, но те свалили сразу, едва увидели выходящие из гипера Крии. Едва чертовы людишки сбежали, суденышки с птичьими крылышками не замедлили явиться. Но ажурную тушу корабля, в свое время ставшее камнем преткновения, он увидел лишь на доли минуты. Зеллонианцы явно не хотели показывать никому этот разрушитель. Рей их в принципе понимал. Суть технологии поглощения звездной энергии он уже узнал от тех же зеллонианцев, почему-то безоговорочно предоставивших Крии эти разработки. Ему просто хотелось увидеть, как это происходит. Но туша поглотителя немного покрасовалась вдалеке и, сверкнув искрой гиперпрыжка, свалила. Когда из гипера начали вываливаться еще корабли детей Зеллы, Рей сразу понял, кого принесло. От этих кораблей прямо фонило негодованием и злостью с досадой напополам. Он смутно понимал, о чем они там говорили. Но хорошо запомнил, что это и разговором-то нельзя было назвать. Пигалица больше отговаривалась чем-то. Слов он все равно почти не понимал. Так, обмен какими-то невнятными претензиями, холостыми пустышками фраз, ничего не стоящие колебания воздуха. Но когда уловил, что жаждет услышать еще мягкие звуки из ее малюсенького пухлого рта — его снова понесло. Он дерзил, выплевывая слова, а сам все смотрел, жадно вглядывался в ее лицо, тщетно пытаясь приклеить ту самую улыбку на эту безжизненную странную маску, которое и лицом теперь не назовешь — настолько оно казалось чужеродным. Как бы у зеллонианца отрезали половину лица и налепили ей на щеки. Криво налепили, да еще и косыми стежками пришили. От понимания, что он натворил, сердце похолодело… и пустилось вскачь. От нетерпения он был готов подпрыгивать на месте и подгонять пилотов. Уже стоя на скале он все вслушивался в звуки сзади, изо всех сил сохраняя невозмутимый вид. Но знал, захоти пигалица залезть ему в голову… он не станет защищаться. Покажет все, как есть. Ибо не ему же одному теперь мучаться. Признаться себе, что он хотел снова коснуться этой девчонки, не смог. Как и признаться, что хотел увидеть больше, еще украсть хоть кусочек чужой жизни. Ее жизни. Рей почти вздрогнул, услышав скрип камней под ее ногами. Сумел не дернуться, даже услышав сдвоенное гудение ее мечей. Риторический вопрос, нечаянно брошенный в воздух, получил ожидаемый дерзкий язвительный ответ. И его снова понесло. Хорошо знакомая ярость захлестнула, окрашивая мир в знакомые багровые тона. Он понимал, что переходит все мыслимые грани. Но его уже несло. Оскорбление тоже получило моментальный ответ. А мир внезапно остыл, снова покрываясь серыми пятнами скал и брызгами вездесущей воды. Рей сразу поймал себя на том, что банально… любуется. Наслаждается видом подрагивающих от детской обиды губ, блеском отраженного неба в разных глазенках. Впитывает в себя каждый изгиб неуместной среди валунов фигурки, тонкий стан которой угадывался даже через все слои плотной ткани. Кривой мелкий оскал показал все зубы. И нормальные, человеческие, и те, другие. Чужеродные абсолютно. Но такие уместные с чужой кровью из прокушенных пальцев в украденном видении. Эти зубы моментально притащили его в реальность из задумчивости и созерцания. Пигалица отбивалась совсем слабо, растерянно. А когда он и сам невольно облизал свои губы, едва сдерживаясь, чтобы не поморщиться от вкуса горечи и склизкого красильного жира на языке, как девчонка напротив вдруг застыла. Словно зависла. Он мог поклясться, что пигалица не может оторвать своих странных глазенок от его лица. Изо всех сил пытается глядеть куда угодно, но все равно возвращает взгляд на его губы. Его снова понесло. Она даже не дрожала в его лапе. Просто смотрела на него, запрокинув голову почти на излом. Маленькая, невероятно ошарашенная, сбитая с толку его близостью. И до одури возбужденная. По крайней мере он хотел бы так считать, замороченный новыми образами. Ему хотелось захныкать как маленький ребенок и зареветь в голос — показать, кто тут на самом деле самый сильный. Вдруг захотелось провалиться под землю, нырнуть в бушующую, как его мысли, воду, чтобы хоть как-то успокоить рвущуюся наружу ярость. Реальность размывалась, и не было видно ни очертаний зданий за балконом, на котором полотнище тонкой портьеры колыхалась от легкого ветерка, иногда захлестывая ее ноги, ни цвета неба со светилом, поднимавшимся из-за горизонта. Она стояла к нему спиной. Он отчетливо видел, как красиво освещает ее утренний свет, мягко подчеркивая невероятно притягательный рисунок изгиба бедер под легчайшей тканью, хрупкую спину с томительно-нежной талией и линии плеч. Полупрозрачная кожа завлекательно мерцала, призывая коснуться губами, как некоей святыни. Один чужой шаг и он сверху вниз глянул чужими глазами. Она стояла к нему спиной… и держала на руках крошечного младенца, с упоением сосавшего материнскую грудь. Еще один чужой шаг, и она сама повернулась. Чудеснейший миг узнавания и ее лицо озарилось такой улыбкой, что захотелось закричать на весь мир от вселенского счастья. Улыбки, что была сравнимой с запахом чистого сладкого воздуха, душного от вожделения зноя, пьянящей сильнее самого крутого алкоголя, срывавшей реальность мощнее самого замороченного наркотика. Захотелось завыть от раздирающего монструозными когтями тоскливого понимания, что не ему она так улыбается. Или… Дурман без особого труда уносил его из этой реальности, заволакивая остатки сознания мгновениями чистейшего чужого счастья. Ничего подобного он никогда не ощущал, и нахально купался в украденных видениях. Она могла без проблем воткнуть ему в живот меч. Она могла бы одним махом разрубить его напополам или отсечь голову. Она могла сделать что угодно, но вместо этого лишь тяжело дышала, приоткрыв рот. Пальцами он чувствовал, как перекатывается воздух в ее горле. Тонкие подрагивающие губы так и призывали разбить их кулаком, вонзиться зубами, чтобы яркие капельки крови выступили на потрескавшейся пересохшей нежной кожице. Он почти не понимал, насколько сильно ему пришлось склониться к ней поближе, не осознавал, как сильно вытянута ее шея под его ладонью. Все что он ощущал, это как сильно он хочет смять их поцелуем. В эту же секунду, едва он осознал свои истинные желания, Рей окончательно понял. Понял, что ненавидит эту пигалицу. Ненавидит так сильно, что готов свернуть ей шею прямо сейчас, на этом же месте. Готов удавить за то, что сама того не желая, перевернула с ног на голову всю его жизнь. Смела напрочь все его желания и мысли, раздавила все принципы и мечты. Он не успел выполнить свое последнее желание. Пташка под его пальцами словно услышала его мысли и… в одно движение вывернулась из хватки, оставив на его пальцах призрачную пульсацию своей бьющейся жилки. Мир снова окрасился всеми оттенками крови. Он больше не сдерживался, ненависть отпустила все цепи и он искренне желал убить ее. Рубил изо всех сил, через пелену безумия понимая, что еще вот-вот, еще секунда и он пронзит ее своим мечом, с потаенным диким умилением осознавая, что пигалица умудряется сопротивляться. Но она ему не была особо сложным противником, и вот Рей уже мерзко ухмыляется, придавливая ее коленом. Он хотел расплавить эти блестящие разнокалиберные зубы, выжечь их из безобразно раззявленного рта. Спалить к дьяволу эти сверкающие ненавистью глаза, словно все его чувства прилипли к ней тоже. Но рука дрогнула. Меч уже проплавил дыру в камнях, когда он понял, что ее пальцы почти продавили его броню на бедре и стискивают ногу. Боли еще не было, но вдруг захотелось, чтобы металл ее протеза сдавил сильнее, чтобы он смог почувствовать и ее прикосновение. Болезненная искра в голове и он уже сдирал с ее головы многочисленные заколки, дабы вцепиться в эти ядовитые, обманчиво мягкие волосы, стиснуть их в кулак. И своровать еще немного ее будущего. Она сидела в огромной ванне, наполненной серебристой жидкостью. Сидела сгорбленная, как побитая собачонка, никому не нужный разбитый суровой реальностью бесхозный щенок, спрятав лицо между острых коленок. Точеная кисть цепко держится за бортик, сливаясь цветом с серостью матовой поверхности, выделяясь лишь тусклыми пятнами почерневших ногтей. Плечи судорожно подрагивают, словно она едва сдерживала глухие рыдания, а позвонки грозили прорвать полупрозрачную натянутую добела кожицу. Неподалеку размываются длинные тени. Одна из сумрачных фигур крепко держит вырывающегося ребенка, что своими криками и рвет ей сердце. Он не слышит этих ярких визгов непонимающего маленького существа, тянущего к матери маленькие ручонки, но ему они тоже рвут душу, словно это он, не кто-то чужой, нависает над ванной. Чужие, не его, руки вдруг перехватывают еще одно крохотное существо, пытавшееся проскользнуть мимо ног, уже успевшего схватиться малюсенькими пальчиками за руку застывшей в ванне пигалицы. Он готов вырвать себе сердце от понимания, что их двое. Детей у нее уже двое. От какого-то чужака. Двое малышей. Второго ребенка уверенно забирают серые руки, проявившиеся откуда-то сбоку. А он чужими ногами делает шаг. Чужими руками вытаскивает из ванны трясущееся мелкой дрожью тельце, безропотно позволившее ему подцепить ее под коленки и поддерживая под хрупкую спину, унести. На них двоих накидывают какую-то легкую ткань, укрывая вуалью спрятанную на чужой груди плачущее лицо. Он не своими руками несет ее по длинным серым коридорам, под яркими светильниками, бросающие на нее пятна света. От каждого света она едва заметно вздрагивает, но он уносит ее дальше, и снова новые блики со стен корежат ее, как кислота. Он чужими руками принес ее в огромную залу, с кучей странных кушеток, соединенных между собой плавными перемычками. Положит ее на одну из кушеток, и только потом чужими глазами заметит, что остальные заняты телами детей Зеллы. Каждый из зеллонианцев будет внимательно смотреть, как ее тельце будет осторожно уложено на бок на свободное ложе. Каждый из них будет смотреть только на нее. Ближайший к ней зеллонианец, едва достигший юношества, протянув серую руку через перемычку, уверенно сцапает ее за тонкую лодыжку, стыдливо выглядывающую из-под накинутой ткани и уляжется поудобнее, так и не отпустив женскую ступню. Он не сразу понимает, что все эти дети Зеллы на мягких пуфиках так или иначе касаются друг друга. Сцепленные в одно целое, неразрывное. Он все ждет, когда же его вытолкают прочь. Но вместо просьбы покинуть святилище, тело, которое он сейчас занял, только подталкивают. К ней подталкивают, приглашая занять свободное место рядом. Он лег вплотную к скрюченному тельцу, занимавшему едва ли треть кушетки. Прижмется к лопаткам, готовым прорезать чужую грудь своей остротой. Мягчайшая нежная ткань прошлась по телам режущими нервы ножами и яркий нестерпимый свет залил всю залу, не давая ни малейшей возможности открыть глаза. Он двигался в ней, поудобнее перехватив уже изогнутое в страсти тело, беспрестанно шепча ей что-то ласковое, судорожно сжимая накрытую одной ладонью маленькую грудь. Толкался как можно ласковее, аккуратнее, наплевав абсолютно на присутствие в зале ненужных свидетелей, самым краем сознания улавливая то, что все они тоже чувствуют это. Двигался нежно, осторожно, не позволяя чужому телу вонзаться в нее, как хотелось чужаку, чье сознание он так нагло занял. Украл ртом все до единого тихие стоны из повернутого к нему божественного сияющего изнутри благословенным светом лица, беспрестанно пробуя самыми кончиками чужих пальцев каждый доступный ему кусочек шелковистой кожи. Видение оборвалось, едва он понял, что именно украл. Он увидел начало всем известного, но никому не рассказанного обряда очищения. Новая волна жуткой ненависти снова захлестнула, едва он до кучи понял, кто ее обнимал и кому она шептала слова любви. Пигалицу трахал какой-то зеллонианец. Его птахе сделал детей какой-то зеллонианец. Девчушка оказалась очередной подстилкой кого-то из детей Зеллы. Это новое знание сорвало последние остатки воли. Первые тени на краю сознания он просто отшвырнул прочь, еще сильнее вдавливая ее горло в камни. Возникшие на плече серые пальцы обожгли новой дозой всепоглощающей ненависти, но следующие цепкие руки насильно оторвали его от распластанной стервы и потащили подальше. Он мог лишь выть, выкрикивая слова ненависти и дикой ревности. Резко наступившая темнота так и не дала ему нормально выдохнуть жгучий комок из легких. Очухался он уже на своем корабле. Ну хоть не привязали и то хорошо. Горло все еще саднило. Вместо отца в лоб ему дала названная сестра. Знавшая его не первый год, не раз спасавшая его агрессивный зад от неприятностей и позволявшая ему отвечать тем же. Рей даже подумывал, не Морана ли его нареченная. Они и переспали аж один раз, но он совсем не огорчился, когда его названная сестра окончательно решила, что принц ей нахрен не нужен. Эта же женщина и могла себе позволить заехать ему кулаком, когда он сидел за голоконсолью на диванчике после очередного выговора от папани. Выписанный ею хук оказался совсем не целительным. Только разбередил сильнее. Вслед за влетевшей в каюту Моране ворвались его названные братья, которых он буквально вытолкал сразу, как очухался и увидел их надменные рожи. Грохот сапогов еще перекликался с ехидными смешками, пока он зверем смотрел на них всех, раздумывая — отпинать всех прямо сейчас или чуть подождать, и накостылять, отловив каждого поодиночке. Он видит их всех разом одним слившимся пятном, и по отдельности. Каждую тень, шныряющую по его каюте как у себя дома. Глухой тычок где-то в области ребер, и он вдруг выныривает из ямы раздумий, где снова и снова прокручивал в голове вновь украденное. Неизвестно откуда взявшийся стол был уставлен многочисленной посудой и бутылками. Рей даже криво улыбнулся, не в силах отрицать шумность и непосредственность названных братьев и сестер. Обезличенный многоголосый гомон давно стал некой зудящей помехой, но резко наступившая тишина заставила его обернуться. Все они сидели за общим столом. Кто-то вальяжно развалившись на стуле и уже жуя выхваченный с тарелки кусок мяса. Кто-то сидел, чинно выпрямив спину и сложив в ожидании руки. Кто-то умудрялся нервно тасовать посуду по всему столу не глядя, что именно попадается под руку. И все как один в терпеливом выжидании пялились на него. Пришлось поднимать зад и тащить его к остальным. Кусок не лез в горло. Он бы так и сидел в астрале, пока Морана не раскрыла рот, первый взрезая чавкающее молчание. — Ну… Рассказывай. Он сразу хотел осадить ее, заорать в лицо, что ее это не касается. Никого не касается. Но брошенный на других взгляд мгновенно остудил его. Ему даже не пришлось лезть каждому из них в головы, чтобы понять, зачем они тут всем скопом собрались. Глаза братьев и сестер смотрели без жалости, без едкой хитринки. Но с искренним непониманием и желанием хоть чем-нибудь помочь. — Нечего рассказывать, — сумел буркнуть вслух, показательно вонзая зубы в какой-то кусок мяса, больше смахивающий на подошву сапога. — Ты врешь, — донеслось сбоку. — Не заливай нам уши, придурок, — донеслось со стороны Мораны. — Ты мне чуть руки не откусил на той задрипанной планете. — Ты всегда был самым благоразумным среди нас. Но мы все слышали, что ты орал вслед той бедняжке. Да ты же ее чуть не прибил! — Откуда такая ненависть, Рей? — Что она тебе наговорила, а? От гомона вспыхнуло глухое раздражение, тут же пропавшее от ровного голоса одного из старших братьев. — Это ведь началось с тебя, Рей. Ты влез ей в голову и все пошло под откос. Что ты там увидел? Его названные братья и сестры были неправы, называя его самым благоразумным. Не того они считали самым умным и сдержанным. Рей считал среди них всех самым адекватным именно Малкиса, одного из старших братьев. Именно Малкис задал тот вопрос о корабле, заставивший его влезть в голову этой маленькой суке. — Мы все хотим помочь тебе разобраться с этим, Рей. — Пойми, даже если эта девчонка что натворила, надо обсудить это. Эти серые сейчас с нами в одной люльке. Нельзя вот так сгоряча ломать нашему отцу планы. — Заткнитесь! Пошли вон! Не выдержав гомона, Рей понимает, что его вот-вот снова сорвет со всех болтов. Не замечает, что посуда на столе начала позвякивать. Не видел, что кто-то даже накрывает руками скачущую еду и бутылки. — Успокойся! — Сядь! — хлестко бросила Морана, тут же сгибаясь под полетевшей ей в голову бутылкой. — Рей… Пожалуйста… Ровный, почти безразличный тон Малкиса мог обмануть кого угодно, но каждый из присутствующих уловил просительные, умоляющие, пристыжающие весь гнев нотки. Рей моментально остыл, давая себе чуточку удивления. Ведь Малкис и отличался тем, что очень редко что-то просил. И тем более умолял. Рей смог лишь обессиленно рухнуть на стул… и раскрыться перед ними. Каждый из сестер и братьев в той или иной мере обладал зачатками мощи. Каждый из них сполна прочувствовал всю гамму переполняющих его чувств. Поначалу он показал им лишь первое украденное видение. Но потом некая злоба выдоила из него и все остальное. Не утаил ни единого образа. Показал им всем все, что мог. Отдавал им все сокрытое, ощущая жжение в глазах. Ему нечего было стесняться и Рей попросту молча ронял слезы, застыв в бессильном окаменении. Безысходность разрывала голову, выдирая остатки воли и втаптывая их в пол. Все они загомонили одновременно, чуть ли не перекрикивая друг друга. Но он уже не слушал их. Пропустил мимо ушей возрастающий громкостью спор о том, что неужели дети Зеллы добились физической совместимости, о том, что эти же Дети Зеллы вроде бы даже генетически не очень-то и совместимы, но глаз пигалицы вот он. Прослушал мелкую радость кого-то из братьев, что по крайней мере сами крииден очень даже совместимы с людьми и все такое. Но Рей не слушал. Он должен был любым способом избавиться от пигалицы.Империя Крии Галактика Этур-1, Система Ядро. Планета Ядро.
Даже тишина в этом огромном сумрачном зале была величественной, давящей на само сознание своими завораживающими незримыми отголосками прошлых колоссальных битв. Колоннады высоченных, под самый потолок, статуй из самого редкого мрамора царственно взирали на тени, иногда мелькающих внизу. Каждое существо, хоть раз появившееся здесь, могло лишь низменно кланяться ликам величайших полководцев Крии, чью память почтили в камне. Сам Правитель Тетар безо всякого стеснения иногда благоговейно водил длинными костлявыми пальцами по постаментам, безмолвно спрашивая совета. Касался, позволяя себе тронуть лишь самый краешек высеченных одеяний. И сейчас он тоже бродил неприкаянной тенью между символами величия Империи, иногда застревая глазами на разрисованном лице какой-нибудь статуи, мысленно задавая вопрос и тут же сам на него отвечая. Монарх нарезал круги по сумраку, пока к нему не подплыла еще одна тень, молча протягивая личный коммуникатор. Он включил его сразу и перед ним выросла долговязая фигура Правителя зеллонианцев. Тетар не произнес ни слова, лишь неторопливо прогулялся до ближайшего диванчика, и поставив аппаратик перед собой на столик, вальяжно развалился. Тетар мог бы назвать отношения с монархом Зеллы некоей своеобразной дружбой. Они уже давно, как-то незаметно, несмотря на вершины своего положения, перешли грань из мрачного нейтралитета к ежедневным разговорам. Даже перестали сыпать друг перед другом витиеватыми приветствиями и прочими ничего не значащими вежливостями. Впрочем, они еще многое недоговаривали друг перед другом, отмалчиваясь или переводя тему. — Может, нашим детям… стоит просто поговорить? — Зейну явно гулял где-то по очередным своим садам, иногда протягивая руку, позволяя мотылькам сесть на его рукав. — Хороший вариант, но боюсь, ни к чему хорошему он не приведет. Будут сидеть и таращиться друг на друга как два зверя и стискивать зубы. Два гордеца… — Я обещал дочери прояснить ситуацию. Что происходит с ними, друг мой? — Я бы назвал это… зачатками симпатии, — слабо улыбнулся Тетар, чуть напрягаясь, но тут же снова расслабляясь. — Интересное проявление симпатии. Я, конечно, наслышан, что крииден очень категоричны в своих эмоциях… может, стоит эту симпатию проявлять чуть иначе. Скажем, не тыча в лицо моей дочери меч и не выкрикивать слова ненависти. Тетар вдруг рассмеялся. Развеселился, хлопая себя по коленке. — Твоя правда, друг мой. Но импульсивность твоей дочери тоже немного зашкаливает. Не знай я, что к чему, я бы даже подумал, что в ней есть кровь крииден. Мне больше нечем объяснить ее рвение навешать тумаков моему сыну. Она сама сорвалась с места, несмотря на все договоренности… — Это тоже не дает мне покоя, мой друг. Наши соглашения остаются в силе. Но… останови сына… Пока это не сделал кто-то другой. — Поверь, в моих интересах тоже… сохранить наш союз. Никому из нас не хотелось бы тратить время и силы на никому не нужные разборки в случае… плохого исхода конфронтации наших детей. Со своей стороны я бы тоже хотел попросить тебя об услуге. Придержи дочь. — Я прекрасно осознаю всю ситуацию и намерен приложить все усилия для урегулирования их недомолвок. Признаю, ты прав, мой друг. Война никому сейчас не нужна. Слишком многое … не воплощено в жизнь. — Я рад твоему мнению. Как идет продвижение Великого Плана? Альянс начинает нервничать. — Я помню наш договор. Еще немного сил и времени и мы завершим наш Кокон. Уверяю, после этого мы отдадим все разработки для создания вашего Кокона. — Не сомневаюсь в честности детей Зеллы… Иногда мне кажется, что твой гранд-маршал безумна, друг мой. Или… гений. —Две стороны одной монеты, мой друг. Два проявления крайностей одной сущности… Но что есть мерило безумия? Относительно кого или чего ты видишь ее безумие? Если сравнивать с человеком или крииден — может быть… — Может быть, — эхом отозвался Тетар, явно улетая мыслями далеко. Несколько минут оба монарха провели каждый в своих раздумьях, пока зеллонианец первым не открыл рот. — Великая Зелла, я устал. Только Зелла видит, как я устал, — выдал Зейну, остаток фразы комкая в шипение. — А может… сыграем еще? — хитро прищурился крииден. — О! Та игра…— внезапно оживился правитель Зеллы. — Прочь все тяжелые думы и проблемы всего мира. Да-да, друг мой. Все та же самая отрада контрабандистов, скучающих солдат и разорившихся старьевщиков. — И уставших от бремени монархов, — вернул Тетару хитрую улыбку зеллонианец. — Продолжим старую партию? Или может… начнем уже новую? — Ну уж нет. Мне… интересно, кто кого, — совсем по-человечески потер ладони Зейну, усаживаясь в какой-то беседке, увитой растениями, и первым протягивая руку к голограмме игральной доски с множеством расставленных фигурок.