Империя Крии, Галактика Этур-1, Система Ядро. Планета Ядро.
Чудовищных размеров зал плотно удерживал мрак, позволяя одной маленькой частичке света освещать пятачок с миниатюрным столиком и голопроекцией игральной доски со множеством фигурок. Между колоннами, упиравшихся в невидимый потолок, отчетливо гуляло ожидание. Сидевший на стуле Император Крии, хитро приподняв одну бровь, откинулся на резную мягкую спинку. Лишь судорожно, едва заметно, подрагивающие длинные пальцы указывали, насколько сейчас было напряжено это существо. Не скрывая самодовольной улыбки, он искоса бросил в темноту короткий взгляд, тут же возвращая внимание на расставленные фигурки. — Я… не привык проигрывать. Но сейчас я даже рад этому, мой друг. — Не вижу здесь проигравшего. Скорее, это можно назвать ничьей. Хотя, вопреки всем правилам… я считаю, что победили здесь обе стороны, друг мой. Выступившая из тьмы голограмма Императора Зеллы чуть искривила тонкие губы, обнажив клиновидные зубы. Зайдя в освещенный круг медленным шагом, второй правитель мельком оглядел расстановку. И смахнул со стола доску одним скупым тщательно отточенным движением. Голопроекция фигурок сразу испарилась. — Ты только представь… какими могущественными будут наши внуки, — прошептал император Зейну, глядя прямо в глаза монарху Крии и бросая тому идеально скопированный довольный выдох. Через мгновение голограмма правителя Зеллы свернулась, оставив крииден ухмыляться в гордом одиночестве.Неизвестно где.
Каюта была обычной. Аскетичной даже. Несколько полочек на стенах, тумбочка и узкая койка, намертво привинченные к полу. Настолько тесное помещение, что он сделал лишь несколько шагов от входа до кровати, куда и уложил ее очень осторожно. Положил и сразу отошел. — Мы летим к Кокону… Отдохни. Тебя так напичкали блокаторами, что… меддроид скоро тебя осмотрит. В наступившей тишине она слышала только биение своего пульса, отдававшее тяжелой дробью в голову. Гулко стучащее сердце вдруг вздрогнуло от возникшей неловкости. Словно Рейнар давал ей шанс осознать свое положение… и отказаться после, отговорившись затуманенным сознанием. Кайло села на кровати, едва в каюту вкатился дроид, выставив перед собой сканер. Не сразу поняла, когда принц успел исчезнуть, но заметила его возвращение. Протянутый стакан с водой чуть подрагивал, прозрачная жидкость едва ли не переливалась за край. Она не нашла ничего лучшего, как аккуратно принять воду, миленько улыбнувшись — честно отпить небольшой глоточек… и бросить этим стаканом обратно в застывшую рядом фигуру. — Ты! Ты сдал меня Альянсу! Не думай, что я сразу прощу тебя, гребаный ублюдок, — выплюнула она, подскочив с койки. Он успел отбить брошенный в него стакан, и теперь лишь равнодушно оглядел выставленный в его сторону указательный палец… и ухмыльнулся. — Можешь звать меня Рей… Он сделает шаг, ещё один. Маленькие шаги, но такие неумолимые в своей грозности. Каждый его шаг заставил ее отступать назад, пока под коленки не бросился край койки. Противно попискивая, дроид резво выскочил за дверь. Рей же нарочито медленно оглядел распластанное перед собой тело. И в какой-то неуловимый миг оказался совсем близко, обхватив обеими ладонями ее лицо, вдруг теряя кривую ухмылку. — Смотри! Смотри… От нахлынувших на нее пластов памяти Кайло замерла, распахнув глаза. Буря в его душе ошеломляла настолько, что она почти потерялась в ней. Он позволил ей сполна прочувствовать всю его одержимость ею. Полностью ощутила переходы от легкого интереса к откровенной ненависти. Тогда же Кайло и поняла, сколько смятения было в его душе и сколько прочно засело после. — Видишь? Я видел не твое будущее, моя маленькая. Видел свое будущее. С тобой. Я понял это, лишь ощутив пустоту на том корабле. Я касался твоего лица, твоих плеч… И не видел ничего. Своими руками чуть не отрезал себя от своей судьбы. Той судьбы, в которой была только ты! — горячечно шептал Рей в приоткрытый рот. — И… я готов молить тебя о прощении, пока ты не простишь или не убьешь меня. Едва он убрал горячие ладони от ее лица, Кайло понимает… что уже простила его. Потому что сама пережила все это его мыслями и душой. — Покажи мне… Что ты видел, касаясь меня. Покажи… Но вместо выполнения просьбы, он отступил. Ее же потянуло вслед как на ниточке. — Покажи, — гораздо тише попросила она, неловко сглатывая тяжелый комок в горле. Эту память он впихнул одним скомканным пластом, и разбирая каждую деталь, Кайло забыла о дыхании. Увиденное так захватило ее, что неосознанно потянулась к нему руками, желая по-настоящему познать все это. Глаза все время метались от черных провалов и ярко-алых губ к тугим канатам мышц, недвусмысленно перекатывающихся под бледной кожей. Как ясный день было понятно, что Рей… выжидательно провоцирует. Не подгоняет взмахами руки, не подзывает, как домашнюю зверушку. Не кидается на нее, никаких резких движений. А просто молчаливо провоцирует. Ждет, выжидает, расставив капканы и силки. Не жует нервно губы, на которых нет и следа ритуальной краски. Лишь едва гуляющие желваки и стиснутые кулаки выдают его. Все, о чем она может думать, это то, насколько хватит его выдержки. И ее терпения тоже. Он сорвался с места первым. Просто одним движением толкнул к стене. Замер, оставив между ними буквально миллиметры. Не шарил руками неистово по бедрам и груди. Свои руки он просто упер (вдавил) сжатыми кулаками по обе стороны ее лица. Дышал часто, рвано, надтреснутыми вдохами. Вдыхал воздух непослушным горлом, вторя ее сиплым попыткам нормально задышать. Их первый поцелуй вышел странным. Немного неловкий, чуточку комканый. Но Кайло ответит на него сразу, невольно выгибаясь в неосознанной попытке быть поближе и цепляясь в разлохмаченные бесцветные пряди. Ее собственные волосы были моментально намотаны на кулак. Он прижимает ее к себе, насколько это вообще возможно. Она ответно тянет еще сильнее его за волосы, дабы быть еще ближе, насколько это возможно. — Я… не смел даже и мечтать о тебе… После того, что я натворил, — нервно выдохнул он, с превеликим трудом отрываясь от самых желанных губ и упираясь лбом в ее лоб. Улыбаясь так радостно и открыто, что она сама тянется к нему губами, в искреннем желании познать и для себя столь глуповатое, бесхитростное счастье. Она не уловила момента, но вдруг поняла, что уже лежит на узкой койке — ставшей вдруг самым удобным ложем, распластанная под ним. Губы, что раньше (целую вечность назад) казались полосками металла — оказались такими мягкими, что она дурела от каждого поцелуя. Раскаленные руки нервно одергивали мешающие клочки разорванной напрочь тюремной робы, оглаживая везде, где только дотягивались. Он судорожно целовал ей плечи, мечась между сосками и шеей и вообще не обращая внимания на полоски копоти и грязи. Порывисто касался губами прижатых к его лицу ладошек, почти пугливо вдавливая ее своим телом в жесткий матрас. Только она представила его пальцы внутри себя, он словно украл эту несвязную мысль. — Я хотел… чтобы наше первое соитие было в огромном ритуальном зале. Там было бы все подготовлено только для тебя. Я должен был… первый раз взять тебя на самой большой кровати, на которой бы мы потом катались как два зверя, вырывая друг у друга стоны и крики. Но не на узкой грубой койке в тесной каюте этого шаттла. Я бы уложил тебя на самые тонкие простыни, которые только нашлись во всей вселенной. Готовил бы тебя очень долго и брал так медленно, насколько бы хватило моих сил. Я хотел бы быть с тобой нежным. Ласковым. Но ты… Стихийное бедствие, ломающее все на своем пути. Планы, волю. Неразгаданная загадка, чью суть можно понять лишь напором и силой. Признаться, она не была готова к таким словам. И к такому глубокому голосу, вытаскивающего с самого дна, выдирающего из подсознания самое низменное, обжигающее безволие. Кожа льнула к коже, ладони соревновались — кто огладит больше, губы — чьи зацелуют сильнее. Он толкнулся в первый раз чуть неуклюже, проникая совсем чуточку… …они оба замирают, ошеломленные той волной ощущений, почти снесшей их в открытый космос. Для него это оказалось не так, как обычно он чувствовал себя с женщиной. Для нее это оказалось не тем, что она успела себе заранее представить. Для обоих это было лучше, чем что-либо познанное ранее. Разница в размерах не позволила ему ворваться, как бы он этого не хотел. Второй толчок был гораздо увереннее, злее. И так глубоко, насколько вообще могло позволить ее малоподготовленное тело. Но она почти была готова к той толике боли и дискомфорта, после которых пришло наслаждение. То самое, чистое, незамутненное мыслями, разливающееся огромными волнами по всем раскаленным нервам. Впервые познаваемое, но такое настоящее. Он рычал ей в ухо, сопровождая каждое слово неоправданно жесткими толчками, проникая сверх меры, раздирая ей душу на мельчайшие крупинки и выбивая здравомыслие. Говорил, словно ставя ей в вину его нескрываемый восторг. Шептал, вдавливая ее в себя в неистовом желании срастись в одно целое, неделимое. Втискиваясь так глубоко, что тихие крики кружат голову в каруселях наслаждения. Говорил, впиваясь острыми ногтями в нежную кожу, иссекая до кровавых капелек, не отпуская ладони с ее горла и бедра, выгибая на излом. Жгучий узел в телах наливался нетерпением, костер двойного вожделения плавил воздух, грозя поджечь узкую постель. Оба рта беспрестанно шепчут колдовские слова, сцеловывая их с губ друг друга, перебивая себя же рвущимися наружу стонами и судорожными вздохами, незримо отрезая друг друга от засевшей внутри них гнили. Их мир был готов взорваться и разлететься на триллионы мельчайших кусочков, перемешивая все возможные чувства в один гигантский комок. Каждый толчок, каждый стон мог стать последней каплей в переполненной чаше эмоций, где уже не было места ничему лишнему и плохому. Раскаленные тела сольются в единой волне радостного высшего наслаждения, замечая лишь нежные улыбки друг друга и истинно счастливые глаза. Он ненарочно улавливает ее состояние. Противоречивая тоска и горечь были надежно заперты клеткой умиротворения. Разбитая и растоптанная душа склеилась, намертво прикипев к его душе. — Ты самое удивительно создание из тех, что я когда-либо видел… Она ему ничего не отвечает, плавая в блаженном, гипнотическом состоянии. Только крепко впивается в подставленные губы. Расслабленные, слившиеся в объятиях, сплетенные руками, ногами, глазами и губами, никто из них не замечает погнутых переборок и мигающего освещения. О паническом переполохе среди персонала они узнают намного позже. Через несколько часов он первый откроет глаза. Она проснется ровно через секунду. Глаза без зрачков и радужек покажутся ей чуть неверящими, непонимающими. Надо же, и откуда это умение различать его эмоции? Его неверие испарится сразу же, едва он одним медленным взглядом оглядит ее от разбросанных ломаной паутиной на его плече длинных спутанных прядей, до плавного изгиба бедра и коленки, закинутой ему на пояс. Тут же робко проследит свободной рукой свой взгляд, неуверенно повторяя линии тела. От вида явно смущенного крииден она лишь тихонько засмеется (Зелла, когда же в последний раз она так хихикала?). То самое неверие окончательно пропадет, только Кайло накинется на него с поцелуями. — Я здесь. С тобой. Тебе не приснилось, — неожиданно для себя же жарко прошепчет она, усаживаясь ему на живот. Утро (день? вечер? ночь?) заполняется новым жаром. И они внезапно оба понимают, насколько будет болезненным возможное препровождение вдали друг от друга. Остаток полета до Кокона они так и не отпустят друг друга из объятий, двигаясь друг в друге или просто неустанно целуясь… и будут говорить. Обо всем и ни о чем. О самом важном и самом незначительном.