***
Чимин верит Тэхену, когда тот обещает, что музыканты не подведут. Ему остается только надеяться, что флейта и струнные дадут ту атмосферу волшебства, что требуется сейчас. Он слышит первые ноты, и ноги сами начинают движение. Танец сложный, очень сложный, мелодия плавная и манящая, она приглашает, влечет за собой, тело двигается непрерывно, перетекая из одного па в следующее, легкая ткань накидки вьется вокруг него как живая — он удерживает ее самыми кончиками пальцев. На его лице — обещание, ожидание, легкая грусть и немного сожаления. Никакой игривости, страсти, ни капли похоти. Он прогибается, желая не соблазнить — показать, как переживания разрывают его изнутри. Кружится, будто в ловушке собственных повторяющихся мыслей, падает на колени и перекатывается. И возвращается вверх, на самые носочки, подпрыгивая высоко, и начиная новый круг. Император заворожен. Он наблюдает, снова и снова пробегая глазами по изящному телу, и из головы исчезают черные мысли, отравляющие его разум. Танцор не обещает ничего, не старается соблазнить, завлечь, не двигается призывно, нет. Он живет в танце, музыка, кажется, идет из его души, и все это настолько умиротворяюще действует на императора, что тот не замечает, как его плечи расслабляются, сам он устало откидывается на спинку трона и засыпает. Это не полноценный отдых, но лучше, чем очередная бессонная ночь. Чимин не сразу замечает, что танцует уже в одиночестве — на него никто не смотрит. Завершив движение красивым разворотом, он замирает на бесконечные несколько минут, проверяя, прикажут ли ему продолжать. Из звуков — по-прежнему лишь музыка, потрескивание почти прогоревших светильников и легкое дыхание императора. Танцор с опаской смотрит в сторону трона и, наконец, решается. Неслышными шагами он подходит ближе, опускается перед троном на пол, осторожно вытаскивает кубок из ослабевших пальцев — вино давно вылилось из него. Плавно тянется к ленте, удерживающей белые волосы, тянет, освобождая. Позволяет себе полюбоваться мгновение, борется с желанием запустить пальцы в мягкие даже на вид пряди, даже поднимает руку. И встречается взглядом с карими глазами императора. Цепенеет, теряясь, пытается отвести взгляд, но видит в глубине чужих глаз не злость, не ярость, не бешенство или ненависть. Боль. Страдание, загнанное глубоко и спрятанное за семью замками, чтобы никто не знал. Широко распахнув глаза, он тянется к бледной щеке, несмело касается дрожащей ладонью чужого лица, едва не теряя сознание, оглаживает большим пальцем высокую скулу. Мысленно он уже готов расстаться со своей рукой, творящей подобное без ведома хозяина. Император хватает его за запястье, не отнимая его руки от своего лица. Вечность — или несколько мгновений — они смотрят друг другу в глаза. Неожиданно император тянет мальчика к себе на колени, крепко, до невозможности вздохнуть, сжимает его в объятиях, пряча лицо в изгибе плеча. Глубоко, сдавленно вдыхает воздух, как будто его не хватает. Чимин машинально кладет одну руку императору на плечи, обнимая в ответ, пальцами второй таки зарывается в чужие волосы, легко массируя, невесомо касается губами чужого виска. Это даже не поцелуй, просто ласка. Спустя буквально секунду он осознает, что он только что сделал, и он деревенеет на коленях Юнги. Через пару десятков ударов сердца в ушах Чимин летит на пол, больно ударяется бедром и слышит: — Пошел вон. Сейчас же.7. Отчаянье
24 июля 2020 г. в 21:31
Примечания:
Писалось под Suga - Shadow
Тишина и темнота тронного зала давят на виски. На подносе рядом — почти пустая бутылка, уже вторая, а он даже не помнит, кто и когда ее принес. Желтоватый свет масляных светильников создает причудливые тени на стенах, похожие на призраков, что приходят к нему в ночных кошмарах.
Он ненавидит день своего рождения.
Восемь лет назад в этот день умер его отец. Пять лет назад в этот день его в очередной раз пытались убить — на этот раз дерзко и рискованно, прямо в этом зале — но всего лишь! всего лишь навсегда превратили в урода, дав всем его недругам еще один повод говорить, что император недостоин трона. Он заставил их всех замолчать.
Иногда, в ночи, отличающиеся от этой, ему удается спать без сновидений. Тогда наутро он просыпается свежим и отдохнувшим, а по дворцу ползет шепот, что повелитель в хорошем настроении. На самом деле он просто не просыпался посреди ночи, обмирая от ужаса, потому что ему приснилось очередное перекошенное, мертвое лицо. Он помнит почти всех, кого ему пришлось казнить.
В какой-то момент он запретил подданным смотреть ему в лицо — надоело видеть полные страха, жалости или презрения глаза. Когда рана зажила, оставив жуткий рубец, он старался высокомерно держать голову и не прятаться, и это вылилось в мерзкую привычку смотреть на всех, зло прищурив глаза. Он не раз видел, как передергивает Тэхена, как Сокджин молча оставлял лечебные эссенции в его спальне, как Хосок каждый раз при разговоре с ним хмурится — его личный телохранитель считал себя виноватым, что не уберег господина. Императору было все равно. Он жаждал отомстить.
Он не искал себе оправданий и не пытался сделать себя лучше, чем он есть. Его просто тошнило от самого себя.
— Повелитель, вы звали? — Тэхен привычно опускается на колено перед троном, сложив руки в формальном жесте. Голос ровный и спокойный, как будто император не пугает его сейчас до дрожи.
— Да. Приведи свой подарок. Пусть станцует мне, — мальчишка занимал мысли императора гораздо больше, чем стоило бы.
— Как прикажет мой повелитель, — Тэхен быстро идет, почти бежит за Чимином. По пути прикидывает в голове, что сказать, справится ли мальчишка. На него слишком много поставлено, но по-другому бы вышло гораздо грязнее, и пострадавших было бы несоизмеримо больше. Глава тайной службы даже не задумывался об убийстве императора, хотя это было самым простым решением. Его животная, ненормальная преданность трону гасила такие мысли на корню. Но дальше так продолжаться не могло, повелителя нужно было остановить, и Тэхен прибегнул к самому простому и старому как мир способу. Даже если не мог представить, что его господин не то что полюбит — прости, господи, — даже просто привяжется к кому-то. Но ежеутренние уроки на протяжении уже десяти дней не были обычным для императора поведением, и Тэхен пока даже не смел надеяться, но где-то в глубине своей расчетливой души уже знал — должно получиться.
Только бы не ошибиться. Никому из них.
Он влетает в покои Чимина, наскоро вытряхивает его из постели — времени то ли поздняя ночь, то ли раннее утро. Пока мальчик заспанно потирает лицо и одевается, Тэхен медленно, обдумывая каждое слово, начинает:
— Повелитель желает, чтобы ты ему станцевал. Сейчас. Он расстроен и зол, и я только предполагаю, почему. Ты сможешь его успокоить?
Чимин задумывается на мгновение, потом кивает, закусив губу. Тэхен искренне надеется, что он знает, что делает.
Чимин протягивает раскрытые ладони, сидя на полу. Тэхен соображает, что от него хотят, и помогает танцору разогреться и растянуть связки. Поднявшись, Чимин идет в ванну, а Тэхен кричит ему вслед:
— Какой наряд? — Вопрос остается без ответа, и все, что ему остается — топтаться на месте и беспокойно ждать.
Чимин возвращается, вытягивает простые белые штаны и такого же цвета свободную рубашку. Без стеснения переодевается, не обращая внимания на присутствие постороннего. Накидывает поверх легкое прозрачное покрывало — украшенное легкой вышивкой, оно больше походит на клочок тумана, пойманный поутру — и кивает Тэхену, давая понять, что готов.