***
Чимин приходит в себя в своих комнатах. Он просыпается и ощущает свое тело в один миг, как будто вынырнул из толщи воды. Чувствует компресс на спине и приятный холодок от влажной ткани. Пытается сглотнуть пересохшим горлом и тут же слышит торопливое: — Сейчас. Кто-то подносит к его губам чашку с водой, он пьет жадно, проливая половину. Наконец разлепляет глаза и видит перед собой казначея. Тот заботливо вытирает его мокрое лицо и спрашивает: — Ты как? — …Тх…ен, — он хрипит, сипит, пытаясь позвать единственного человека, который знает, как ему помочь, потом осознает, что что-то произнес. Пораженно округляет глаза, встречаясь взглядом с Сокджином. — Ты хочешь, чтобы я позвал Тэхена? — Чимин кивает. — Он обещал прийти утром. Может, поспишь пока? Чимин роняет голову на подушки и сдается сну без боя. В следующий раз, когда он может понимать действительность, он слышит голоса. Разговаривают прямо у его постели. — …но ты же понимаешь, что он может заговорить? — Сонбэнним, не надейся. Это не первая его порка. Он не заговорит, лекари говорили, что он должен пережить что-то равное по силе тем эмоциям, которые лишили его возможности разговаривать. от простой боли этого не случится. — Простой боли? — Сокджин сбит с толку. Он много повидал за свою жизнь, но забывал иногда, что в сексе младший даст фору всем. Везение или проклятие — расти в борделе, но это то, что составляло всю жизнь Тэхена до определенного момента. — Я забрал его, когда ему было одиннадцать. Сразу же отдал своим мальчикам, думал, что получится еще одна наживка, ты же видишь, какой он. Когда ему было тринадцать, стало понятно, что вероятность того, что он заговорит, ничтожно мала. С того времени я и начал готовить его сам. Вспомни, как раз тогда мы начали задумываться о том, что дальше так продолжаться не может, повелителю надо помочь. Надо отвлечь. Хоть чем-то. — Но, Тэхен, это… — Что? — Тэхен зол. — Аморально? Неправильно? Порочно? А чего ты ждал от сына шлюхи? Пока вы мялись, не зная, что предпринять, я начал действовать. Ну уж извини, как умел, — он разводит руками, явно издеваясь. — Прекрати так себя называть, — тихо просит Сокджин. — Кроме тебя самого, никто не произносит этих слов. — Это помогает не забывать мне, кто я есть, — кривая ухмылка уголком рта, взятая у Хосока. Как и любовь к узким стилетам в рукаве. — Не забывать, кому я обязан своей жизнью. — Ты не прав, — старший укоризненно качает головой. — Но это на твоей совести. — Пожалуйста, хватит нотаций, — Тэхен закатывает глаза. — Ты уже знаешь? — Да. Намджун этим займется, я съезжу к нему лично, — Джин предельно серьезен сейчас. — Ты тоже решил, что он на Юге? — Больше негде, — брови Сокджина сходятся на идеальной высокой переносице. — Все остальные земли ты вычистил, только на Юг не спешишь. — Намджун не пускал, говорил, что сам со всем справится, — Тэхен тоже хмурится, но выходит это у него необычайно мило. — Вот пусть теперь и справляется. А я прослежу.***
Щекочущее движение воздуха. Легкие тени на полу, едва-едва видимые за окном очертания деревьев в дворцовом парке. Он опять хочет пить и просыпается, но очнуться полностью не получается — голова тяжелая и тошнота подступает к горлу. Последний раз он ел, кажется, дня три назад. Не открывая глаз, он неловко пытается хотя бы повернуться, чтобы сбросить с себя одеяло, от которого душно и пот бежит по вискам, как вдруг чувствует прохладную ладонь на лбу. Пальцы тонкие и сильные, их прикосновение ощущается жестким, но движения осторожные, плавные. Чья-то рука гладит его лицо, слегка, еле касаясь, заботливо и почти нежно. Он отворачивается от этой руки и утыкается лицом в подушку, пытаясь уснуть снова. С его спины откидывают ткань, осторожно осматривают. Он чувствует новые касания, чуть не вздрагивает, когда чужие пальцы касаются компресса пониже лопаток. Там, где-то позади локтей, остался единственный след от умелых ударов, что повелитель так щедро дарил ему прошлой ночью. Он сам виноват, он дернулся от неожиданности, когда второй и третий удары достигли его кожи. Не так уж это и больно, на самом-то деле. Тихий перезвон металлических подвесок и легкие шаги обутых в дорогие сапоги ног означают, что его гость решил уйти. Чимин знает, кто это был, но ему нужно убедиться. Он поднимает голову и успевает заметить край шелкового ханбока и белые волосы, мелькнувшие в дверях.