***
— Какого черта ты здесь делаешь? — Сокджин опять в ярости. Опять из-за Намджуна. С того момента, как они привезли сводного брата повелителя с Юга, прошло несколько недель. Намджун не мог уехать к себе. Пришел новый год, и перевалы в горах замело снегом до весны. Он оказался заперт в столице. Наместник жил в своих прежних покоях во дворце, целыми днями тренируясь на поле или проводя время в библиотеке, надеясь, что повелитель захочет его видеть. Но время шло, и ничего не менялось. Это заставляло нервничать больше, чем император, требующий крови. — Нам надо поговорить, — Намджун долго набирался смелости, чтобы вот так заявиться к казначею и прямо сказать, чего хочет. Но это было необходимо. — Нам не о чем разговаривать, — Сокджин быстро прошел обратно к двери и распахнул ее. — Пошел вон. — Я пришел просить прощения, — кровь отлила от лица, а уши почему-то горят, Намджун чувствует это. — Я знаю, что мне нет оправданий, но я прошу, чтобы ты меня простил. Это нужно нам обоим. Это нужно мне. — Ответь на вопрос, — старший зло щелкает задвижкой на двери, чтобы им никто не помешал. Намджун сам этого захотел. — Чем ты думал, когда решил укрыть Мингю на своей земле? — Это брат повелителя, и он сам пришел ко мне, — стараясь не показать своего удивления, Намджун все же отвечает, помедлив. — Он попросил у меня защиты, рассказал все как есть. Я тогда только начинал, мне нужен был кто-то надежный рядом. Так все и получилось. Я не считаю, что Мингю совершил преступление. Он действовал в интересах короны. Всегда. — Ты идиот? — Сокджин закатил глаза. — Фактически ты содействовал изменнику. Ты не видел, что здесь было после его побега. Повелитель всегда тяжело переживал потерю близких, но это… Он не ел, не мог нормально спать, я все вез на себе, пока он не очнулся. И знаешь, что поспособствовало? — Что? — Тэхен привел первого мальчика, — голос Сокджина сочится ядом. — Он продержался целых три месяца, пока Юнги не запорол его до беспамятства. Испортил кожу и потерял к нему интерес. Никто не смог выдержать дольше, рекорд пока у Чимина, если считать с конца лета, то уже почти полгода. И ни одного шрама. Пока. — Я, — младший делает глубокий вдох, — я не знал об этом. — Ты мог мне написать, — Сокджин так зол на него, и с годами эта злость не проходит, она только становится сильнее. — Мог в любой из своих визитов сказать и спросить все, что хотел. Вместо этого ты избегал меня, творил за моей спиной такие несусветные глупости, заставлял меня прикрывать их, а теперь заявился ко мне на порог и извиняешься? — Прости меня, — взгляд Намджуна совершенно больной, кажется, он даже готов встать на колени. Если бы это помогло. — Мне нечем оправдаться, но я не могу так больше. Не могу смотреть на тебя, когда ты игнорируешь любые мои слова. Не могу выносить, как ты проходишь мимо меня как мимо пустого места. Я чувствую, что виноват перед тобой. Мне правда не стоило спать с Мингю. И сбегать тогда — тоже. Но я испугался. — Намджун! — Сокджин отворачивается от него, складывая руки на груди, подходит к окну. — Избавь меня от перечисления всех тех, с кем ты спал за эти годы. Слышать не хочу. — Ни с кем, кроме него, — наместник грустно улыбается. — Не хотел никого. — Почему тогда? — голос казначея глухой. Надломленный. — Почему спал? — Идиот, — он говорит это тихо, себе под нос, потом повышает голос. — Почему сбежал? — Я, — Намджун в волнении встает, начинает расхаживать по спальне. — Я ведь чуть не умер. Я очень четко помню, как старался не потерять сознание, как холодно мне было. И твое лицо, перепачканное кровью и…в твоих глазах было столько боли. Я не хотел быть ее причиной. Я не сказал тебе тогда и молчал все эти годы. И все еще не уверен, стоит ли говорить. — Стоит, — Сокджин все так же смотрит в окно, хотя что можно увидеть в темноте. — Я влюбился в тебя, когда мне было четырнадцать, — Намджун грустно вздыхает, комкая пояс верхней рубашки. — С тех пор для меня не существует никого, кроме тебя. — Не верю. — И не надо, — соглашается Намджун. — У нас все равно ни единого шанса, потому что я на Юге, а ты в столице. Потому что ты старше, потому что ты мужчина, и потому что тебе совсем не сдался я. Во мне нет ничего, ради чего стоит рисковать страной, жизнью и положением при дворе. Если хоть кто-нибудь узнает, что господин Ким Сокджин, казначей и правая рука императора, спит с родственником из второй ветви своей же фамилии, нас даже не казнят. Просто молча утопят где-нибудь на скотном дворе, а тела вывезут в лес. Я не хочу. Не могу так поступить с тобой. — То есть ты решил все за меня? - Сокджин чувствует, что у него начинает дергаться глаз. - Знаешь, что ты забыл? - Что я идиот? - даже улыбка в его голосе очаровательна. - Что за себя я всегда решаю сам. Столько времени потеряно просто потому, что ты не удосужился поинтересоваться моим мнением. - Ну, - Намджун неожиданно обнимает его, - я же пришел к тебе?***
Император не спит, но в эту ночь не потому, что его мучают кошмары. Он не спит, потому что хочет полюбоваться милым мальчишкой на соседней подушке. Приподнявшись на локте, откинув за спину мешающие волосы, император неподвижно наблюдает, как Чимин возится во сне. Наверное, ему снится что-то неприятное, потому что танцор хмурит брови, его губы шевелятся, а руки сжаты в кулаки. Он выглядел бы совсем ребенком, если бы не юношеская угловатость черт и алеющие на ключицах засосы, которые остались как память об этой ночи. Юнги протягивает руку и осторожно разглаживает морщинки на чужом лбу. Потом, поддавшись мимолетному порыву, наклоняется вперед и целует то же место, где только что касался пальцами. Не спешит отодвигаться и видит, как глаза Чимина распахиваются на мгновение, а губы складываются в счастливую полуулыбку. Мальчик тянется и обнимает императора поперек талии, зарываясь лицом в изгиб его плеча. Это ощущается до странного правильным, и Юнги просто обнимает в ответ доверчиво льнущего к нему танцора, закрывая глаза и погружаясь в сон.