***
«У вас есть разрешение на выезд». Никогда бы в жизни Чимин не подумал, что услышит эти слова. Прошлым вечером Квон звучал очень сурово. И то, что начальник тюрьмы лично ему сообщает об этом, просто потрясающе. - К-как? - Босс заставил дать тебе несколько свободных часов, - он выглядит раздраженным. - Он даже оплатил похороны. - Ох! Чимин совсем не хочет входить туда. Он совсем не так представлял свое воссоединение с мамой. Мама его ненавидела. Думала, что он ничтожный преступник, последовавший по стопам ничтожного отца. Он хотел воссоединиться с ней с честью, с высоко поднятой головой, одетый в полицейскую форму, с медалью на кителе. Не должно было быть черного пальто и гроба. Чимин нервничает. Может быть, даже боится. Но он понимает, что, стоя за дверью, ничего не сможет изменить. Мама мертва, и ничто не изменит этого, поэтому он втягивает воздух в свои горящие легкие и толкает дверь. Это всего лишь простая церковь. Внутри все красное и коричневое, а еще тут холодно. Слишком холодно. Он дрожит, но не знает, от холода, от страха или от горя. Неважно. Будет лучше. Потому что Сок-хен прямо там, ждет его с распростертыми объятиями и, несмотря на следы слез на бледных щеках, он улыбается. Правда, горько и неискренне, но и этого достаточно, поэтому Чимин без колебаний падает в его объятия. - Хен, - Сок-и такой же теплый и уютный, как всегда. - Привет, малыш, - Хосок уткнулся носом в макушку и зарылся лицом в волосы своего братика. - Скучал по тебе. Боже. Он хочет, чтобы время остановилось прямо здесь и сейчас. Ему больно, но если так он может остаться с Хосоком, то пусть будет так. Чимин медленно высвобождается из объятий, и Хосок встает рядом с ним, чтобы дать возможность увидеть тело, мирно покоящееся в деревянном гробу. Чимин знал, что развалился бы на части, если бы рука Сок-и хена не придерживала его за талию. Несколько секунд они молчат, скорбя в тишине. - Чимин? - Как же ему этого не хватало. Его имя на языке его хена, произнесенное с трогательной привязанностью. Он мычит в ответ, положив свою тяжелую голову на плечо Хосока. – Мне так жаль. - Не надо. - Я должен был защитить ее. Я должен… - Это не твоя вина, - шепчет Чимин, мышцы болят от того, как ужасно его трясет. - Хен? – зовет он после минуты молчания. - Да? - Она ненавидела меня? - Нет. Чимин не верит. Он слишком хорошо знает Хосока, чтобы понять, лжет тот или нет. Его хен настолько чист и невинен, что не умеет лгать. Но если вера в ложь - это то, что делает его хена счастливым, тогда он собирается притвориться, что поверил в это. Потому что он может быть счастлив только тогда, когда счастлив Хосок. Он выскальзывает из рук Хосока и подходит к неподвижному телу матери. Она лежит на спине, ноги вместе, руки сложены на груди. Она холодна, очень холодна, но умиротворена, спокойна. Ей больше не больно. Разум, который раньше приносил ей столько горя и боли, теперь пуст. Мир больше не может навредить ей. Чимин поднимает руку, мягко касаясь ее холодной кожи. - Мама, - она выглядит такой безжизненной, такой хрупкой, но все равно красивой. Слишком красивой, чтобы оставаться одной под холодной и темной землей. Блядь. Он действительно не хочет отпускать ее. Он все помнит. Последние слова, которые она сказала ему. «Оправдывают или нет, ты убийца и доказал, что никогда не сможешь измениться». Она ушла, ненавидя его, с болью думая о сыне как об убийце, веря, что она плохо его воспитала. Это так неправильно. Так жестоко. Так горько. Хосок сзади наблюдает, как плечи младшего напрягаются и дрожат, - он плачет, но Хосок не может унять его боль. Он просто поднимает руку, проводя пальцами по черным локонам брата. - Хен? - спрашивает Чимин, шмыгая носом. - Ей было больно? - Мне сказали, она умерла мгновенно. Она вообще ничего не чувствовала. - Она когда-нибудь... когда-нибудь улыбалась? - Когда меня приняли в университет. - Хорошо. На лице Чимина появляется слабая улыбка. По крайней мере, у нее были причины улыбаться. - Я скучаю по ней, хен. - Я тоже, малыш. Я тоже.***
[Флешбэк] Тэхену было пять лет, когда он проснулся от всхлипов - слабых женских прерывистых подавленных всхлипов. Ему было физически трудно разомкнуть глаза, но он не мог не обращать внимания на странные ощущения. Почему мама была в его комнате, а не с папой? Он знал, что папа в доме. Он даже слышал его голос. Он говорил невнятно и приглушенно, и Тэхен не мог разобрать слов, но он был там. Он поднял свое тяжелое тело с теплой манящей кровати и пошел туда, где сидела на корточках его мама. Она выглядела такой маленькой... такой незнакомой... душераздирающая картина. - Мамочка? - пробормотал он, опускаясь на колени рядом с ней и сжимая ее мягкую нежную руку своими маленькими ладошками. – Тебе больно? Ее руки тряслись, губы дрожали, глаза блестели. Она улыбнулась... не так красиво, как всегда, поэтому Тэхен не улыбнулся в ответ... Улыбка была фальшива... полна боли… - Нет, мой маленький ангел. Маме не больно, - даже голос у нее был сиплый, хриплый. - Тогда почему ты плачешь? Она решила не отвечать, просто зарылась длинными пальцами в его мягкие черные волосы, перебирая их. Она выпрямила ноги и осторожно положила его голову себе на колени. - Тебе грустно, мамочка? За дверью его комнаты звучали незнакомые голоса. Это было странно - у них такой большой дом, что мама каждый раз звала его через прислугу, потому что сама не могла докричаться, и Тэхен уже знал их голоса. - Мамочка? Это был не просто один голос... он мог различить еще несколько смеющихся голосов. - Ш-ш-ш, ангел, - прошептала она, прежде чем осторожно положить свободную руку ему на ухо, немного приглушая голоса. - Спи, любовь моя. Закрывай глазки. Ему хотелось протестующе заскулить: сон не был ответом на вопросы, он не мог объяснить, почему его сердце так колотилось, однако он закрыл глаза. - Это всего лишь сон, любовь моя. Это не реально. Голоса стали громче, и она еще сильнее прижала руку к уху. Теплая мокрая капля упала ему на холодный лоб, и он нахмурился. Она плакала. Ему не нравилось, когда люди, которых он любил, плакали. Это было реально… Все это было реально…***
Прислонившись к стене, Юнги продолжает смотреть на Чимина. Кажется, он на грани нервного срыва и пытается сдержаться. Чимин вернулся поздно вечером, и Юнги не мог позволить мальчику провести в душной маленькой коробке всю ночь, поэтому повел его в библиотеку. Здесь тихо и спокойно во время, когда заключенных запирают в камерах. Младший сосредоточен на своих маленьких пальчиках. Он то давит на них, то тянет, причиняя себе боль, чтобы отвлечь собственный разум. Больно видеть его таким маленьким и уязвимым. Он скрючился на стуле, прижав колени к груди и обхватив их руками. А еще эти дурацкие покрасневшие глаза и нос. Он выглядит таким хрупким. - Я чувствую себя совершенно покинутым, - этот шепот так мягок, что Юнги сомневается, ему ли он адресован. - Конечно, у меня все еще есть хен, но... но какой ему прок от убийцы? Я всего лишь неудачник. Чимин не поднимает глаз, находя складки на брюках более интересными. - Мой отец был пьяным ублюдком. Поэтому, когда он умер, я пообещал дать маме жизнь, которую она заслужила. Но я подвел ее. Он тяжело вздохнул и осторожно положил голову на колени. – Забудь, ты не поймешь. Юнги видит, как сильно дрожат его руки. Блядь. Он сломлен. - Ты знаешь, кто хотел убить меня первым? - начинает Юнги, кончиком языка облизывая пересохшие губы. - Человек, которого я зову отцом. При этих словах Чимин приподнимает голову, округляя глаза, в которых пляшут ужас и недоверие. - Моя мама была бездомной. Но она была красивой. Господи, видел бы ты ее! Мой отец увидел, как она попрошайничала ночью зимой. Он не помог ей, не дал денег. Знаешь, он даже не спрашивал. Он просто взял. Чимин шокированно открывает рот, и Юнги видит, как его тонкие руки перестают дрожать. - Я был незваным гостем. Ошибкой. Мама пошла к нему, когда узнала о своей беременности, а он жестоко избил ее. Врачи сказали, что это чудо, что у нее не было выкидыша… - Я...я… - Дай мне закончить, Чимин, - прерывает его Юнги. - Мама сбежала, чтобы защитить меня от моего собственного отца. Она продавала свое тело, чтобы обеспечить меня едой и кровом и отправить в школу. Она стала наркоманкой, потому что это был единственный способ справиться с болью, чувством вины и стыда и с тем, что творилось у нее в голове. Он переносит вес тела на ноги и подходит к парню. Немигающие глаза Чимина следят за ним. - В общем, она все для меня делала. Быть бездомной было плохо, но... но все же такая жизнь была лучше той, в которую я ее загнал. Поэтому я пообещал сделать ее жизнь лучше, заставить ее гордиться мной, вернуть ей улыбку, и облажался. Она умерла прежде, чем я успел ей отплатить. - Босс, мне очень жаль. - Я тоже знаю, каково быть покинутым, чувствовать себя неудачником. Юнги кладет руку на голову Чимина, нежно вороша его волосы. Чимин наконец собрался с духом и посмотрел ему в глаза. Они блестят и дрожат, как и у него. Он выглядит искренне расстроенным. Это из-за грустных воспоминаний? Или есть что-то еще? Он замечает, что это первый раз, когда Юнги прикасается к нему по-настоящему, и это успокаивает, ласкает. - Она ненавидела меня, - бормочет Чимин, делая вдох приоткрытыми губами. - За то, что убил его. Рука Юнги замирает, и он убирает ее. Он изучает выражение лица Чимина, обдумывая сказанное. - Ненависть - сильное слово, Чимин. Оно никогда не уместится в сердце матери, потому что оно наполнено любовью и лаской. Возможно, она была разочарована, но ненавидела? Нет. Я так не думаю. Ни одна мать не способна на это. Чимин вздыхает и слегка наклоняет голову в сторону Юнги. Он делает движение рукой, чтобы обхватить пальцами тонкое запястье мужчины, и слабая улыбка появляется на краешках его губ, когда Юнги позволяет это. У него мягкая кожа. - В груди больно. - Я не собираюсь лгать, Чимин. Это будет безумно больно, - говорит Юнги, а от прикосновений Чимина бегут мурашки. Хватка вокруг его запястья крепкая, но нежная, и Юнги хочется сцепить свои пальцы с этими маленькими, но симпатичными пальчиками Чимина и никогда не отпускать их. - Иногда тебе будет трудно дышать. Иногда тебе будет трудно улыбаться или даже вставать с постели. Иногда ты будешь скучать по ней пиздец как сильно, так что никакие слезы или плач не смогут утихомирить боль, но... Но я могу сказать, что ты не будешь одинок, кто-то всегда будет рядом, чтобы собрать тебя из разбитых осколков и помочь тебе заулыбаться вновь. «Кто-то? Кто?» - удивляется Чимин. Он говорит о себе? Или это просто пустое и слепое обещание, чтобы помочь ему почувствовать себя лучше? Чимин не хочет, чтобы это мгновение закончилось. Мин такой мягкий, нежный и заботливый... именно то, в чем он сейчас нуждается, и больше ему ничего не надо. Поэтому он двигает запястье Юнги, кладя его теплую и большую ладонь себе на голову, молча ища ласки. Юнги осторожно проводит пальцами по его черным прядям. - Босс? - Юнги хмыкает в ответ. - Я не хочу возвращаться. Чимин выглядит таким хрупким. - Мы можем оставаться здесь столько, сколько ты захочешь. Чимин ничего не говорит, просто снова опускает глаза, и Юнги чувствует, как младший расслабляется под его прикосновением и наклоняется к нему. Юнги хочет дать ему больше, он хочет взять его на руки и погрузить в свое тепло, но он слишком боится близости, слишком боится давать обещания, которые не может сдержать, слишком боится приблизиться к Чимину и показать окружающим, как сильно он о нем заботится.