***
Чимин резко просыпается, широко распахивая глаза. Простыня и подушка намокли, пропитавшись потом и слезами. Он плакал во сне. Он до сих пор потеет, но ему холодно, даже слишком. Прошедшая ночь была хорошей. Ну, не то чтобы хорошей, но все же лучше, чем сегодняшнее утро, потому что ночью он был в забытьи – неважно, от успокоительных или от шока. Он был в забытьи и хотел бы и сейчас в нем оставаться. Ночью он мог притвориться, что все будет хорошо, что он переживет и наступающий день. Но сейчас он понимает, что это не так. Он словно в яме. В глубокой темной яме. В бесконечной яме, поглощающей жизнь. Настолько поглощающей, оставляющей лишь ничего взамен, что уже невозможно притворяться, что все будет хорошо. Чимину кажется, что яма убивает его, потому что это ничего, ломающее его грудь, тяжелее всего на свете. Это ничего словно веревка на шее, перекрывающая доступ кислорода. Чимин не хочет просыпаться, его разум играет против него, дразня и напоминая, что ему уже никогда не будет хорошо. Но также он не может заснуть, потому что там поджидают руки, трогающие и щупающие его повсюду: лицо, губы, шею, руки, ноги, спину, живот, - они лапают все. Он плачет и умоляет, но его не слушают. Они потешаются над ним, они берут его и наслаждаются этим. Тогда он понимает, что никакие мольбы и крики не спасут его, поэтому плачет еще сильнее, а над ним лишь издеваются. Он просто хочет умереть. Он все еще это чувствует. Похотливые лапы, тошнотворный вкус на языке, кровь и боль. Он все еще чувствует унижение и беспомощность. Чьи-то пальцы перебирают его потные пряди. Он даже не вздрагивает. Прикосновение нежное, теплое, и хочется, чтобы оно продлилось дольше. Это похоже на то, что делал Сок-хен каждый раз, когда отец причинял ему боль. Черт, он так скучает по Сок-и хену. Он ему нужен. - Б-босс? - шепчет Чимин, несмотря на ужасную боль во рту. Он отбрасывает одеяло и садится, свесив ноги с кровати. - Привет, милый, - Юнги улыбается, продолжая гладить его по волосам. - Я счастлив, что это ты. А не кто-то другой. Чимин знает, что Юнги услышал невысказанные слова. Это видно по его глазам. По тому, как они подрагивают. Он счастлив. Он действительно счастлив, потому что знает, что прямо сейчас человек перед ним – единственный, кто никогда не причинит ему вреда. Ни Квон, ни Чонгук, ни надзиратели, ни даже Тэмин. Юнги – единственный, кто может успокоить его колотящееся сердце. - Прости, - пробормотал Юнги, и Чимин наконец поднял глаза, чтобы посмотреть на мужчину, и тотчас же нахмурился – он готов поклясться, что лицо Юнги выглядит хуже, чем его собственное. Кожа усеяна порезами и синяками, отпечатками рук и ногтей. Его горло было в таком же состоянии, и Чимин уверен, что его стошнит, если он заглянет под одежду. Сокджин не врал, когда говорил, что из него намеревались выбить правду. - Прости меня, милый. Мне чертовски жаль. - Почему? - Я обещал защищать тебя и... прости. Чимин не отрывает от него взгляда, продолжая наблюдать. По лицу Юнги можно прочесть, как он сожалеет, как ему больно. - Босс? - Мм? - Снег растаял. Ты не сдержал свое обещание, - говорит Чимин и зарывается лицом в рубашку мужчины. Он такой теплый, такой безопасный. -М... мне очень жаль, - Юнги не знает, что еще сказать. Он пиздец облажался. Чимин закрывает глаза и утыкается носом ему в живот. - Я был так напуган, так, блядь, напуган. А тебя там не было, - эти слова разрывают Юнги сердце. Больно. Руки Чимина обхватывают его талию, сжимая ткань рубашки в маленькие кулачки. Ему все еще страшно. - Зачем ты мне такое пообещал? - Милый? - Не называй меня так, - Чимин шепчет, но достаточно громко, чтобы Юнги услышал. Его рука замирает, а дыхание прерывается. Он выпрямляет спину, раскрывая руки для объятий. - Не надо, - Юнги понимает намек и опускает руки. Чимин заметил, как от этой короткой фразы у Юнги нахмурились брови и заблестели глаза. - Я все исправлю, обещаю. Чимин, не поступай так со мной, - он сжимает пальцы в кулаки, потому что не может дотянуться до мальчика и почувствовать его. Он хочет его. - Ты убьешь его ради меня? - спрашивает Чимин, глядя в отчаянные глаза Юнги. Чимину не нужны слова, ответ уже написан на лице. Юнги чувствует, как отчаяние проникает в каждую клеточку его тела. Он хочет пообещать мальчику, что отомстит, но слишком хорошо знает, что обещания, которые он не может сдержать, не приводят ни к чему хорошему ни для одного из них. - Видишь? - Чимин грустно улыбается ему и поднимает свою руку, чтобы прикрыть дрожащую руку Юнги. – Только я могу защитить себя. Блядь. Чимин очень хочет по-настоящему подержать эту руку, но не может - сейчас неподходящее время. - Он сказал, что хотел убить меня, - Чимин хрипит, и слова становятся невнятными от нарастающей боли. - И я бы хотел, чтобы он это сделал. Я хотел умереть, босс. Я все еще хочу умереть, потому что мне больно. Пиздец больно, так что я... я не могу дышать. Но знаешь, что помогло мне пережить это? - Юнги слегка мотает головой – настолько незаметно, что Чимин почти не замечает. – Мысль, что я ему отомщу. Чимин видит замешательство на лице Юнги. Юнги не понимает смысла этих слов, потому что не знает о реальных возможностях мальчика. - Чимин, клянусь богом, когда придет время, я сделаю все, что в моих силах, чтобы убить этого ублюдка. Просто, пожалуйста… - Нет. Мне не нужно, чтобы ты что-то делал. Я не хочу, чтобы ты что-то делал. У Чимина сердце щемит оттого, как Юнги кусает нижнюю губу, борясь с комом в горле. Он хочет опять обнять его, потому что ему нужно его тепло, ему нужно, чтобы он знал, что все будет хорошо. Он хочет, чтобы Юнги знал, что он не сердится, но он не может. Как бы он хотел сейчас обнять его, поцеловать каждый синяк на его коже и спросить, больно ли ему. Он не может. Он слишком многим пожертвовал ради этой сраной операции, и если единственный способ сделать его жертвы ненапрасными – это возвести Мина на вершину, то пускай так и будет. Он больше не может просто сидеть и надеяться, что все будет хорошо. Он должен действовать сам. Раз вывести Му из игры оказалось невозможным для Мина и его людей, то и для парня Мина это тоже невыполнимо. Он вжимается ладонями в матрас, морщась от боли, и снова ложится на кровать. - Черт, не знаю, как я остановил боль в прошлый раз, - он вздыхает, переворачиваясь на бок, чтобы уменьшить давление на ягодицы. - В прошлый раз? – неуверенно переспрашивает Юнги. - Кто-то п-причинял тебе боль раньше? - Я бы не выжил, если бы не проходил через этот ад раньше, - он издает горький смешок. - Чимин, расскажи мне, что случилось? Чимин смотрит на него, прежде чем сделать глубокий вдох. - Уходи, - выдыхает он. - Я устал. - Чимин? Юнги не может узнать. - Если тебе действительно жаль, тогда уходи. Юнги смотрит ему в глаза. Он видит боль и гнев, усталость и страх в этих сверкающих блюдцах. Есть и еще кое-что - он видит любовь, которую мальчик мог бы подарить, если бы не был так изранен. Он прикусывает язык и сжимает губы в тонкую линию, чтобы остановить стон, выходящий из его горла, когда делает шаг назад. Блядь. Он снова облажался.***
[Флешбэк] Восемнадцатилетний Чимин сидел в углу гостиной, прижав колени к груди, дрожа от страха и боли. Отец навис над ним, и от него все еще воняло куревом и алкоголем. Он был настолько пьян, что не обращал никакого внимания на мольбы матери прекратить это. Он ухватил Чимина за волосы так сильно, что мальчик вскрикнул, когда его подняли на ноги. Чимин вцепился мужчине в запястье, пытаясь ослабить болезненную хватку. Он оторвал взгляд от отца, чтобы посмотреть на Сок-хена, который лежал на полу, свернувшись от боли и положив голову на колени матери. Там было так много крови, что Чимин даже не мог понять, откуда она. Сок-и смотрел на него из-под полуопущенных век. В его глазах было столько боли и страха, беспомощности и отчаяния, что Чимину хотелось закричать и разорвать того, кто посмел причинить столько боли его хену. - Жалкий, - мужчина зарычал и снова потянул мальчика за волосы, желая вернуть его внимание. Чимин был готов заблевать от отвращения, когда мужчина открыл рот. Он ненавидел его. Он ненавидел его. Чимин даже не мог вспомнить, как это началось. Отец, как обычно, пришел домой пьяный и позвал Чимина. Сок-и хен был дома, мама была дома, так что Чимин не думал, что он осмелится сделать что-либо неадекватное. Может быть, просто изобьет, а потом они все займутся своими делами. Поэтому он вышел из комнаты, несмотря на то, что Хосок упрашивал его спрятаться в шкафу и притвориться, что его нет дома. Он больше не был ребенком. Прятаться и позволять Сок-и хену принимать побои за него было несправедливо. Кроме того, избиение по сравнению с тем, что отец делал с ним, когда они были одни, было пустяком. Но отец был слишком пьян, чтобы здраво рассуждать, и начал отпускать неуместные замечания прямо перед хеном и мамой, прося Чимина обслужить его. Сок-и хен вышел из себя и перешел черту, которую не должен был переходить, проявляя неуважение к отцу и показывая, что он уже взрослый мальчик. Он не мог тягаться против отца, и теперь Чимину хотелось разрыдаться как ребенок, потому что Сок-и хен не заслужил всех этих страданий. Это его вина. - Почему бы тебе не показать твоему жалкому хену, что ты за ебаная сука? Чимин никогда никого так не ненавидел. Он больше не мог выносить это. Все болело. Все заебало. - Отпусти, - пробормотал Чимин, устало глядя отцу в глаза. Он видел, как его лицо исказилось от гнева и замешательства. Он не привык, чтобы Чимин отвечал ему. Чимин, этот молчаливый жалкий трусишка, все эти годы только и делал, что умолял и плакал. Он всегда рыдал и сдавался. Он умолял, но никогда не требовал. - Что ты сейчас тявкнул? - зарычал отец, сжимая край его воротника и отшвыривая мальчика к стене. - Я сказал, - Чимин перестал сопротивляться. Он плакал, но сохранял уверенный и твердый голос, - отпусти меня, - закричал он, ладонями обеих рук ударяя мужчину и сильно отталкивая его. Все произошло за долю секунды. Мужчина споткнулся и ударился головой о край журнального столика. Чимин услышал потрясенный вздох, прежде чем его собственные колени подогнулись.***
- Ты хоть слово понял из того, что я сказал? - Сокджин несколько раз щелкает пальцем перед лицом Юнги, выдергивая его из дум. - Посмотри на меня. Юнги держит наполовину истлевшую сигару между большим и указательным пальцами, глядя на склонившегося над ним Сокджина. Он кажется раздраженным, слегка рассерженным, но что еще важнее, печальным. - Ради бога, Сокджин, хватит. Я понятия не имею, куда меня увезли, ясно? - рявкает он, делая еще одну затяжку и нервно выдыхая дым. – Мне завязали глаза, втолкнули меня в ебучую машину, и все остальное, что я помню, - это только боль и кровь. Я не видел ничьих лиц и не видел, где я оказался. «Признайся» было единственным проклятым словом, которое я услышал за целую неделю. Почему бы тебе не спросить у Намджуна? Я почти уверен, что именно он определил мое местонахождение. - На самом деле он не определял, - объясняет Сокджин, хватая его за руку, чтобы осмотреть порезы на запястьях, куда металлические наручники впивались в течение нескольких дней. - Ему лишь позвонили и сказали, что тебя отпустят, попросив поверить на слово. От них блевать тянет. Юнги отдергивает руку и опускает рукав. - Не надо. - Я беспокоюсь о тебе. - Просто убирайся нахуй из моей задницы и иди пристань к Намджуну, чтобы он, наконец, разузнал о прошлом Чимина, как я просил. Кроме того, это не убьет меня, чувак. Ты же знаешь, бывало и хуже, - он глубоко затягивается, замирая на несколько секунд. - Но что может меня убить, так это то, что эта блядская пизда все еще дышит, а я нихрена не могу сделать, - он шипит, дым клубится у него изо рта и ноздрей. - Я просто, блядь, бесполезен. - Не говори так, - мягко возражает Сокджин, кладя руку на плечо мужчины. - Почему нет? Он спросил меня, убью ли я Му ради него, а я не смог ответить, потому что я, блядь, не могу, после всего, что этот ублюдок сделал с ним, после всего, что он сделал с ним из-за меня… - Это очень трудно. Уверен, что он понимает. - Он закрылся от меня, хен. - Он ранен. Дай ему время. - Я не могу защитить его. Блядь, - он зарывается рукой в свои спутанные волосы, крепко сжимая корни. - Черт, я должен был отпустить его. Надо было прислушаться к тебе. Сокджин тяжело вздыхает. У них и раньше бывали плохие дни. Дни грусти, дни разочарований. Иногда ему хотелось просто удариться головой о стену и наплевать на весь мир. И во все эти дни он был с Юнги, и им всегда виднелся свет в конце туннеля, они знали, что у них есть шанс, они знали, что делать. Но сейчас, прямо сейчас, блядь, все по-другому. Он не знает, что делать. Он даже не может найти подходящих слов, чтобы успокоить Юнги, который выглядит настолько потерянным, что даже не знает, с чего начать. Сокджин сидит перед парнем, обхватив его лицо обеими руками. - Юнги, посмотри на меня, - он изо всех сил старается приподнять уголки рта, чтобы выглядеть хоть немного увереннее и теплее. - Они заплатят за это. Ублюдки, которые причинили тебе боль. Сукины дети, которые прикасались к нему. Я позабочусь, чтобы они заплатили за все. Юнги смеется. Смех получается сухим, холодным, безэмоциональным. - Как? - Не знаю, - признается Сокджин, продолжая смотреть на Юнги. - Я найду способ. Даю тебе слово, - Юнги делает еще одну затяжку, смотря на часы. - Послушай, я знаю, что ты чувствуешь, но ты должен сохранять здравый смысл. - Да нахуй все это. Я хочу, чтобы он умер, - Юнги огрызается, выпуская облако дыма. - Я понимаю, но, пожалуйста, позволь мне разобраться с этим. Тебя просто убьют, - Сокджин наполовину умоляет, наполовину приказывает. Юнги не отвечает. Ему все равно, что думает и чего хочет Сокджин. Неважно. Это уже не дело мафии. «Не тронь того, кто принадлежит твоему брату» - это второе правило, которому его научили. Теперь это семейное дело. Он вонзает окурок в бетонный пол и встает. Сейчас время прогулки, и он не хочет опаздывать. Никогда еще погода не была такой тяжелой и душной. Юнги чувствует на себе взгляды. Заключенные, охрана, даже Му, - они следят за ним, изучают каждое его движение. Они все ждут, когда он сорвется, пустит кровь и начнет мстить. Он просто закуривает сигарету по типу дерьма, которое курит Чимин. Юнги считает, что это откровенная отрава. Он делает длинную затяжку, втянув щеки и прищурив глаза, наблюдая за Му на другом конце двора, окруженного его людьми. Он выдыхает дым. Сегодня ясный замечательный день из разряда тех, которыми наслаждается Чимин. Приятный прохладный ветерок и теплые солнечные лучи. Вот бы Чимин был здесь. Чимин должен был быть здесь. Никотин не может его успокоить. Ему нужны таблетки, но Сокджин сидел у него на заднице весь день. Как же все достало. Он слышит шушукающую ругань Тэхена и Сокджина - спорят, как всегда. Он и без разговора знает, что Тэхен жаждет крови. Может быть, ему надо было послушать Тэхена. Они должны были убить Му давным-давно. Например, когда Тэхен сказал «Нахуй элиту. Это гребаная война». Юнги бросает окурок на землю и делает шаг вперед. - Не идите за мной, - он слышит недовольное ворчание своих людей. Ему все равно. Это больше не их война. - Это семейное дело. Он шагает уверенно и твердо. Толпа высоких мужчин его не пугает. Он знает, что они его не убьют. Не только он не может убить Му. То же касается и самого Му. Если бы у него хватило мужества и силы нарушить это правило, он бы сделал это много лет назад. Губы Юнги кривятся в самодовольной ухмылке, когда Му тоже подходит к нему, запрещая своим людям следовать за ним. Он, может, и жучара, но не трус, таскающий за собой целую армию для битвы один-на-один. - К твоему сведению, я хотел его убить, - Му начинает, когда останавливается всего в метре от Юнги. – Случившееся не было моей идеей. - Это должно помочь мне чувствовать себя лучше? - Юнги приподнимает бровь, усмехаясь. - Ты тронул того, кто принадлежит мне. - И? Юнги не отвечает. - Хен? - он уже давно не называл этого человека так, и сейчас хотел напомнить, кто они друг другу. Он никогда его не любил. – Он принадлежит мне. Ты дотронулся до него. Ты знаешь правила. - Правила - хуйня, если меня поддерживает твой старик, - говорит Му и делает еще один шаг, сокращая расстояние между ними и наслаждаясь выражением крайнего замешательства на лице младшего. - Я же сказал, что это не моя идея. Юнги быстро избавляется от бреши уязвимости на своем лице, снова надевая холодную маску. То, что он не может убить Му прямо сейчас, еще не значит, что он оставит его в покое. Юнги решительно сжимает воротник мужчины, сближая их лица. - И он тоже знает правила, - шепчет Юнги, прежде чем прижать их рты друг к другу. Это не настоящий поцелуй, их губы не двигаются, и он не чувствует ничего, кроме отвращения. Он знает, что тюрьма впала в шок – стало слишком тихо, слишком напряженно. Теперь пришло его время насладиться выражением крайнего ужаса в глазах мужчины. Когда он прерывает поцелуй, уголок его рта приподнимается в надменной усмешке. – Может, я и ублюдок, хен, но не забывай, что я глава банды. А ты кто? Жалкая пустышка. Он поворачивается и возвращается к своим людям, оставляя потрясенного Му в одиночестве. - Какого хрена это было, босс? - спрашивает Тэхен с выражением предельного отвращения. - Il bacio della morte, - отвечает Юнги, шаря по карманам в поисках сигареты. - Я не знаю, что это. - Это итальянское слово, означающее поцелуй смерти, - объясняет Сокджин, доставая из кармана свою зажигалку и зажигая ею сигарету, зажатую в зубах Юнги. Сокджин ухмыляется и одобрительно кивает младшему.***
[Флешбэк] От напряжения в мышцах тело Юнги уже одеревенело, тишина в комнате капала на нервы, а тиканье настенных часов усиливало раздражение. Он был готов начать грызть ноготь на большом пальце, но сдержался: он несколько часов сидел в этом темном душном кабинете, не шевелясь, и будет продолжать в том же духе, несмотря на ужасную боль в спине и плечах. Охранники привели его в тускло освещенный кабинет и усадили на стул из темного дерева прямо перед большим черным письменным столом. Это был единственный стул без обивки - все остальные были обтянуты черной дорогой кожей. На белой стене висела большая фотография счастливой семьи: мужчина, в котором он узнал своего отца, стоял рядом с красивой хрупкой женщиной, державшей руку на плече мальчика. Их обоих он не знал, но предполагал, что это семья его отца. Спустя еще несколько часов Юнги уже сидел в кабине не один. В комнате оказались по меньшей мере четверо мужчин, и он не знал, стоит ли кто-нибудь за его спиной, потому что был слишком напряжен, чтобы обернуться и проверить. Его отец сидел на черном троне, пристально всматриваясь в него жуткими глазами. Юнги было достаточно одно взгляда, чтобы понять, от кого он унаследовал свои глаза. С его губ свободно свисала сигара «Оникс». На столе лежал посеребренный пистолет, на который Юнги смотрел каждые несколько секунд, чтобы убедиться, что пистолет остается на месте, а не направлен ему в лоб. От одного отцовского взгляда, страшнее, чем у тигра, ему уже захотелось растаять в кресле, но тут еще и трое остальных не переставали пялиться на него. Мальчик с картинки, который больше не был похож на мальчика, сейчас сидел на другом кожаном стуле справа от стола, глядя на него такими мертвыми холодными глазами, что Юнги боялся замерзнуть. Юнги заметил некоторое сходство между ними: у обоих были кошачьи глаза и носы-пуговки, - однако взглядами они были совсем не похожи. Второй мужчина прислонился спиной к столу, глядя на него с такой враждебностью, обидой и легкой насмешкой, что, если бы не его сшитый на заказ черный костюм, Юнги принял бы его за уличного бандита из-за напыщенно выпяченной груди и непримечательного лица, которое было трудно запомнить. Он смотрел на него так, будто Юнги был грязью на его начищенных оксфордах. Последний стоял в дальнем углу в темноте, прислонившись спиной к стене. Первое, что бросилось Юнги в глаза, - это его незаконно широкие плечи. У него было лицо истинного аристократа с выразительными бровями, острым подбородком и надутыми губами, которые к центру казались еще более пухлыми. Юнги не мог не признать, что этот парень красив. Парень всматривался в него таким въедливым взглядом, что глаза отца уже не казались страшными. И хотя взгляд был скорее любопытным, нежели враждебным, Юнги чувствовал, что этот человек смотрит прямо в душу, читая все его мысли и секреты. Ему не нравилось быть объектом такого пристального внимания. - Зачем ты здесь, малыш? - его отец наконец заговорил с явной неприязнью, и из уголка его приоткрытых губ вырвалась струйка дыма. Юнги сглотнул и еще сильнее впился ногтем в ладони. - Моя мать умерла, господин, - он проклинал себя за легкую дрожь в голосе, вызвавшую презрительную ухмылку у этого страшилы. - И какое это имеет отношение ко мне? - У меня больше никого нет, - он глубоко вздохнул. Он все еще жив, и это хороший знак. - Ты знаешь, в чем заключается моя работа? - Да, господин, - он еле заметно кивнул. - Моя мать все мне рассказала. - Так ты знаешь, что я пытался убить тебя? - Юнги снова кивнул, выдерживая взгляд мужчины, несмотря на его давление. - И все-таки ты пришел сюда? Юнги мог поклясться, что услышал в его голосе насмешливые нотки. - Я все равно подохну на улице. Тишина, воцарившаяся в кабинете, была опустошающей и нарушалась лишь его собственным прерывистым дыханием и биением сердца. Юнги был готов продать душу, чтобы прервать это молчание. Отсутствие шума давило на нервы, и он боялся, что может впасть в настоящую панику. Все произошло в одно мгновение. Красивый парень действовал так быстро, что Юнги даже не заметил. Следующее, что он увидел, - это дуло пистолета, направленное на него. Парень твердо держал пистолет одной рукой, высокомерно глядя в его широко раскрытые испуганные глаза. Юнги был слишком потрясен, чтобы отреагировать на то, что парень легко нажал на спусковой крючок указательным пальцем, пустив пулю в миллиметре от его лица в стену за его спиной. Громкий рев пистолета оглушительно отозвался в тесноте маленькой комнаты. Юнги наблюдал, как все подняли брови, удивляясь полнейшему отсутствию реакции. Для них это могло выглядеть как храбрость или безумие, но Юнги просто был слишком потрясен, чтобы осознать, что за хуйня произошла. Он просто был в ступоре. - Тебя зовут Юнги? - мальчик предпочел кивнуть, вместо того, чтобы попытаться что-нибудь сказать. Он знал, что опозорится, если попытается заговорить. - Ну, Юнги, наверху есть свободная комната, где ты можешь остановиться, пока не найдешь себе жилье. Но у нас тут не благотворительный фонд, так что тебе придется возместить наши расходы на тебя. Юнги был признателен мужчине за то, что тому хватило простого кивка головы. - Мухель? - уродливый парень повернулся и посмотрел на своего отца. Его имя оказалось таким же уродливым, как и внешность, - позови охранника, пусть покажет ему комнату. - В этом нет необходимости. Я ему покажу, - сказал только что стрелявший в Юнги парень, опуская пистолет. Обойдя стол, он подошел к застывшему мальчику и протянул ему руку. - Сокджин, - он ожидал, пока мальчик пожмет ему руку. Юнги медленно поднял свою дрожащую руку и ответил на жест, смотря на Сокджина: от самодовольства не осталось и грамма, лицо парня немного изменилось, и глаза улыбались. - Пойдем, я покажу твою комнату. Юнги не мог понять внезапной перемены в его поведении. Сокджин был намного обходительнее, чем охранники, которые практически силком затащили его внутрь особняка. Он позволил ему идти своим собственным шагом, хотя знал, что это будет медленно и мучительно. Он даже сказал ему, где находится его комната: - Если тебе что-нибудь понадобится, обращайся в любое время. Как только дверь за Сокджином закрылась, ноги Юнги подкосились. Опустив голову на грубый деревянный пол, он задался вопросом, как он еще не свихнулся. Он слишком устал, слишком хотел спать, и все его тело болело. Только через несколько секунд он почувствовал, что зрение начало размываться, а комната поплыла из-за того, что он изо всех сил пытался удержать глаза открытыми. Он повалился ничком и в конце концов позволил себе утонуть в непроглядной тьме.