***
Утро такое же холодное, как кофе на столе. Тонкое одеяло на плечах не унимает легкую дрожь в мышцах, но Хосок не может включить обогреватель - он обходится слишком дорого. Хосок орудует кофемолкой, дробя плотные зерна. Это латте с лесными орехами - любимый напиток Чимина. На самом деле он готовил этот черный дерьмовый кофе специально для ребенка, потому что знал, как сильно ему нравился этот сладкий аромат и пряная мягкость. Он любил поддразнивать его, наблюдая, как Чимин морщит лицо от отвращения, а потом натягивает улыбку и благодарит за кофе. Милая картина. Он тяжело вздыхает и оглядывается вокруг в надежде увидеть кого или что угодно, хотя бы просто движение, а не только свою тень. В гостиной слишком тихо, мертво и холодно. И так уже целую вечность. Он все никак не привыкнет, что единственная душая жива здесь – это он. Тишина, отдающаяся эхом в его ушах, иногда такая громкая и оглушительная, что его мозг погружается в то, что обычно называют паникой. И она не прекращается. Его жизнь не состояла из радуг и единорогов, она была трудной. Жизнь с жестоким отцом, больной матерью и младшим братом, которого он должен был защищать, заставила его повзрослеть быстрее ровесников. У него не было друзей в школе, потому что он слишком уставал от людей во время своих подработок. Но он был... он мог сказать, что был счастлив, потому что у него был Чимин. Он был единственным, о ком он когда-либо заботился, и единственным, в ком он когда-либо нуждался. Чимина было достаточно. Невозможно описать словами его счастье в тот момент, когда Чимин поступил в полицейскую академию. Его младший брат заставит страну гордиться собой. Блядь. Как же мир жесток к ним. Пять лет. Пять лет - это все, что у них было, прежде чем закон вырвал у него из рук младшего брата. Закон, который не защищал их, пока их избивали и оскорбляли, вдруг постучался в дверь, чтобы вновь разрушить их счастье из-за ошибки. Чимин этого не заслуживает. Он не заслуживает того, чтобы из-за ошибки потерять жизнь, за которую боролся изо всех сил. Да, погиб человек, он понимает, это печально, но Чимин... Чимин ведь не заслуживает подобного. Блядь. Он знает, что рассуждает жестоко и неправильно, но Чимин начал снова улыбаться. Это жестоко и по отношению к нему. А потом умерла мама. Тогда Тэмин позвонил в дверь и лично сообщил ему об этом. Она была больна все время, что он помнит, и как только они нашли достаточно денег, чтобы вылечить ее, она погибла. Она должна была жить, быть счастливой, наконец-то узнать, что такое счастье. Он помнит, как ярко она улыбалась, когда его приняли в юридический колледж, да еще и на полном обеспечении. Это нечестно. Он задается вопросом, сможет ли он вновь радоваться, сможет ли Чимин вновь быть счастливым. Он задается вопросом, сможет ли он перестать скучать по маме каждую чертову секунду. Печаль, одиночество, тревога, беспокойство - все это, как тиски, сжимает его сердце, заставляя постоянно болеть. Он думает, что когда-нибудь это и вовсе убьет его. Резкий звук гулом разносится по всему дому. Звонок в дверь, требующий, чтобы он покинул свое уютное место. Как бы сильно он ни жаждал человеческого контакта вне колледжа, этот звонок он ненавидит. Для Хосока это то же самое, что для ветерана войны услышать выстрел. Каждый раз, когда раздается звонок, это означает, что он потерял члена семьи или друга. Он не думает, что переживет следующий раз. Звук раздается снова, и Хосок выдыхает, проводя рукой по своим растрепанным волосам. Человек за дверью звонит решительно, поэтому следует ответить. Правда не изменится, даже если ее избегать. Поэтому он сбрасывает одеяло и идет к двери, открывая ее и не спрашивая, кто там. Очень высокий незнакомец с розовыми волосами и ямочками на щеках. Лицо, которое он был готов увидеть в кино или на сцене, но уж точно не у своей двери. - Чем могу я помочь? - Хосок, верно? Хосок хмурится. Откуда он знает его имя? - Я Вас знаю? - Прошу прощения, где мои манеры... Ким Намджун, - он протягивает руку, терпеливо ожидая ответа Хосока. – Могу ли я войти? Хосок пожимает ему руку, но не сдвигается с места. - Я все еще не знаю, кто Вы. - Я друг друга друга Вашего брата, - объясняет он, а его ямочки становятся еще глубже от широкой улыбки - неловкая попытка выглядеть безобидным и дружелюбным. - Вообще-то можно исключить третьего друга. Я тоже друг его друга. Хосок изучает мужчину, прежде чем отступить в сторону, чтобы впустить его. Его сердце бьется от волнения. Почему Чимин отправил человека, а не позвонил сам? Или еще хуже... зачем кому-то, связанному с тюрьмой, посещать его без ведома Чимина? Либо Чимин попал в беду, либо он сам попадет в беду. Он обводит взглядом комнату, чтобы убедиться, что там нет фотографии Чимина в форме. Он знает, что мальчик никому не говорил, что был офицером. Быть полицейским - это спорное преимущество для тюрьмы, и он намерен держать это в секрете. Хосок провожает мужчину к дивану в гостиной. - Пожалуйста, присаживайтесь. Извините за беспорядок. Он чувствует себя глупо перед этим человеком. Возможно, он обычный преступник, но выглядит как-то по-деловому. Простой бандит не может позволить себе сшитый на заказ костюм и сумку от гуччи. - Все нормально. Вы не видели мой дом, - говорит Намджун, прежде чем сесть, с интересом оглядывая комнату. Темно и просто. Ничего примечательного не бросается ему в глаза. - Кофе или чай? - Ничего. Спасибо. Я предпочитаю соджу, но сейчас середина дня, так что... - Намджун подождал, пока Хосок сядет напротив, и указал на книгу на кофейном столике. - Вы изучаете право? - Да. - Я тоже изучал право в течение двух семестров, прежде чем сменить специальность на бизнес. Хосок не знает, как на это реагировать. Он был бы не против подобной светской беседы, если бы его желудок не сжимался от беспокойства слишком сильно. - Господин Ким, я все ещ… - Пожалуйста, зовите меня Намджун, - он прерывает его своей чересчур дружелюбной улыбкой. - Хорошо. Намджун. Я все еще не понимаю, кто Вы и почему Вы здесь. - Я же сказал Вам, что я друг друга… - Чимина. Я понял, - заканчивает фразу Хосок. - С ним все в порядке? - Конечно, а что может случиться? - Не хочу показаться грубым, Намджун, но зачем Вы здесь? Намджун несколько секунд пристально смотрит на парня - он выглядит взволнованным, на грани срыва. - Это друг Чимина послал меня проведать Вас, - Хосок выгибает бровь при этих словах. За ним что, следят? - Очевидно, Чимин беспокоится о Вас, так что друг хотел убедиться, что с Вами все хорошо, и узнать, есть ли еще что-то, что мы можем сделать для спокойствия Чимина. - Это очень мило с Вашей стороны, - Хосок отвечает с улыбкой. - Но все хорошо. - Должно быть, Вам было тяжело, - Хосок наблюдает за блуждающим взглядом мужчины. Это не из любопытства, он явно что-то ищет. - Я имею в виду, Ваш брат попал в тюрьму, а потом Ваша матушка... я сожалею о Вашей утрате. - Я тоже о ней сожалею. - Значит, остались только Вы? А отец? Хосок несколько раз моргает. Ему не нравится, как быстро развивается разговор. Мужчина даже не настаивал на помощи, как будто это было просто отвлекающим маневром, чтобы скрыть истинную причину своего визита. Он пытается понять, действительно ли этот человек друг или у него есть другие намерения. - Умер. - Тоже несчастный случай? - Что Вы имеете в виду? - Ну, я заметил, что Ваша семья попадала в такие случаи не один раз, - Хосок облизывает губы, пока мужчина смотрит ему в глаза. Он знает, что это не пустое утверждение. Этот человек явно чего-то добивается, и незнание его намерений пугает до чертиков. Он не знает, что из сказанного может навредить брату. - Извините. Я задаю много вопросов. Я просто пытался завязать разговор. - Нет, все в порядке, - отвечает Хосок, выдерживая взгляд мужчины. На его лице появляется извиняющаяся улыбка, и он понимает, что это всего лишь игра, в этом человеке нет ничего искреннего. - Да, это был еще один несчастный случай. Намджун хмыкает и смотрит вниз на крепко переплетенные пальцы Хосока, выдававшие его беспокойство. Что он скрывает? - Я много слышал о Вашем брате, - он пробует другой подход. - Хороший парень. - Так и есть. Я им очень горжусь. - Вы, должно быть, очень его любите. - Он - все, что у меня есть. - Тогда, должно быть, это… - Послушайте, Намджун, - Хосок обрывает его на полуслове, делая глубокий вдох, чтобы собраться с духом. - Почему бы Вам не перестать ходить вокруг да около и не рассказать мне, зачем Вы здесь? Смешок - это последнее, что он ожидал услышать от этого человека. - Стипендия. Наверное, на то была причина, - немного насмешливо говорит Намджун. Вот бы на его месте был Сокджин. - Ладно. Я собирал информацию про Чимина, и в ней очень много пробелов, которые Вы могли бы заполнить, - признается он. Врать больше нет смысла, парень явно не обычный наивный студент. Похоже, он хорошо разбирается в людях, а Намджун не прирожденный манипулятор, в отличие от Сокджина. - Но то, что я друг друга, не было ложью. Я говорил серьезно. Если есть что-то, что я могу сделать, буду рад помочь. - Так Вы хотите, чтобы я настучал на своего брата? - А есть на что стучать? - Вы меня почти подловили, - говорит Хосок, указывая рукой на мужчину. – Но я ничего не скажу без пистолета у моей головы. Намджун прищуривает глаза, и на долю секунды Хосоку кажется, что он действительно собирается приставить дуло к его виску. Но потом он просто встает, сжимая в руках свой портфель. - Приятно было познакомиться, Хосок.***
Чимин часто смотрел криминальные и шпионские фильмы вместе с Сок-и хеном, когда был маленьким. Он видел все части «Форсажа», «Джейсона Борна» и других похожих штук. Раньше он считал, что быть шпионом - это круто. Шикарные автомобили, роскошные апартаменты, смертоносное оружие и дорогие костюмы. Но вместо этого его упрятали в тюрьму, чтобы он там соблазнил будущего босса мафии. Его роскошная квартира - клетка размером 2х3 метра, а вместо сшитого на заказ костюма у него синяя роба. Теперь его миссия выглядит более невыполнимой, чем во всех фильмах «Миссия невыполнима», и он понятия не имеет, что ему делать. Он потерял свою мать, его изнасиловали, избили, его предал собственный шеф уже в первые месяцы его операции, а он даже ничего толком не начал. И, блин, он так сильно скучает по Сок-и хену. У Чимина нет часов, поэтому он не может засечь время. Интересно, сколько это займет? Минуты? Несколько часов? День? Сработает ли это вообще? Он не знает, насколько можно доверять Квону и его данным. Он впервые пришел в библиотеку. Сок-и хен посылал ему книги, поэтому у него не было нужды заходить туда, но теперь ему кажется, что стоило сделать это раньше. Пожалуй, для тюрьмы в ней слишком много порядка и чистоты. Книги аккуратно выстроены рядами: психология, художественная литература, комиксы, история и все, что возможно придумать. Есть даже большой журнал на библиотечной стойке, в котором можно заказать книги на будущее. Аромат благовоний* и старой бумаги заполняет все помещение, в котором вдобавок ко всему есть и удобные диваны. Черт, да Чимин тут жить готов. Завершает картину мертвенно бледный, но красивый мужчина, безмятежно развалившийся на черном диване, прекрасно контрастировавшим с его белой кожей. Юнги беззаботно смотрит на него, медленно моргая. Прошло уже восемь дней с тех пор, как они разговаривали. Вот блин, как же сильно он жаждет услышать этот низкий монотонный голос, отдающим слабым акцентом Тэгу. Чимин подходит ближе, пока их колени не встречаются, и растягивает губы в слабой улыбке. - Я ходил в церковь, босс. Тебя там не было. - Мне было там одиноко без тебя, - речь Юнги сбивчивая, на щеках проступил румянец, а глаза покраснели. Он что, выпил? Вместо ответа Чимин тяжело вздыхает. Последние несколько дней были сущим адом. Сказать, что это были худшие дни в его жизни, - ничего не сказать. Гуляя во дворе, он был вынужден видеть лица, преследующие его во сне, слышать унизительные комментарии в свою сторону. Он знает, что тюрьма все еще говорит о случившемся с ним, некоторые даже расстроены из-за того, что пропустили такое. Большинство из них - животные. Все, что их интересует, - это засунуть свой член куда-нибудь и надругаться над слабыми. Он не понимает, как Чонгук может так жить. Он хотя бы не так часто видит тех ублюдков из блока А, а вот те, кто причиняли боль Чонгуку, остаются рядом, и Чонгук продолжает видеть их каждую чертову секунду. Он еще ребенок, но Чимин признает, что Чонгук - один из самых сильных людей, которых он встречал в своей жизни. Однако ничего не ранит сильнее, чем избегать человека, который сейчас перед ним. Видеть боль в этих сверкающих глазах и ничего не делать. Он знает, что снаружи сейчас происходит хаос, но ему на это наплевать. Ему на это наплевать, потому что если бы это было не так, если бы он позволил себе думать об этом, он бы провалился в яму отчаяния. Чимин наблюдает, как Юнги медленно поворачивает голову, чтобы получше рассмотреть его, и недавно покрашенные светлые локоны веером разлетаются на черной коже дивана - красиво. Чимин на мгновение задается вопросом, действительно ли в тот раз его очаровали свечи, потому что сейчас-то он все еще был очарован даже без всего этого пламени, света и цветастого мрамора. Что этот человек с ним делает? Он хочет быть ближе, желание прикоснуться к его бумажной коже слишком сильно, и Чимин без колебаний поднимает руку, почти касаясь лица мужчины. И тут он замечает, как сильно дрожат его руки. Они дрожат, но он ни черта не чувствует. Он устроил какую-то фигню, из-за которой мозги полностью отключились. Проходит секунда. Еще две. Он не должен чувствовать. Он и так уже слишком много потерял. Еще три. Чимин, наконец, двигается и седлает его бедра, кладя ладонь на розовую щеку мужчины, чьи губы раздвигаются в беззвучном вздохе, от которого вздымается грудь. - Ч-чимин, что ты делаешь? Пальцы Чимина скользят по его лицу, останавливаясь на пухлых губах, уступающих его давлению. - Ш-ш-ш, - мягко баюкает он, - я же говорил тебе... когда придет время… Этого не должно было случиться. Господи, он же гребаный коп. Губы Юнги такие красивые, такие мягкие, пастельно-розовые. Они напоминают ему бутоны роз. Они пьянят разум, поэтому он наклоняется вперед, чтобы коснуться губами этих цветов, поддразнивая, но не целуя по-настоящему. Это неправильно. Но это честная сделка. Это единственный способ выжить. Он не знает, что будет с ним после этого, но знает, что не пожалеет о своем решении. Точно так же, как не жалел о решении шесть лет назад. Ладонь Юнги располагается чуть ниже его уха, большим пальцем лаская его щеку, пока их дыхание смешивается. - Любимый, - шепчет он, прежде чем попробовать губы мальчика. Это нежный поцелуй, как будто он пытается насладиться каждым его кусочком. Чимин, наверное, должен что-то чувствовать - вину, страх, гнев, облегчение? Но все исчезает в тот момент, когда Юнги обхватывает его рукой за талию и притягивает ближе, проталкивая язык ему в рот. Все, что ощущает Чимин, - это его прикосновения, его тепло, его существование и сладкий вкус мятных леденцов на языке мужчины. Восторг и озарение разливаются по их телам, когда губы продолжают танцевать в гармонии. Чимин не девственник, у него были девушки и парни в прошлом, но никто никогда не целовал его так, как сейчас. Он частенько интересовался, что же значат все эти фразы вроде «растаять в поцелуе». (Прим.авт.: последняя фраза не моя) Чимин хотел бы, чтобы это длилось вечно, но к ним уже приближаются шаги, - хаос достиг их. Он не возражает, когда старший прерывает поцелуй, и не переживает из-за того, что не знает, кому принадлежат шаги, - это один из людей Мина. Тэхен, Сокджин или простой подручный. Поздновато они. - Юнги? - это Сокджин. Чимин опускает голову, прижимаясь лицом к твердому торсу мужчины. Руки Юнги крепко держат его за талию - он в безопасности, с ним все в порядке. Все будет хорошо. - Надеюсь, это важно. Блядь. Это оно. Чимин закрывает глаза и вдыхает запах одеколона старшего: густые березовые и розовые нотки на фоне ванили и амбры. (Прим.авт.: у меня аллергия на парфюм, поэтому я не знаю, как он пахнет, но интернет описал это именно так)**. - Му умер. Чимин чувствует, как сжимается хватка Юнги. - Из-за чего? - Пищевая аллергия. Видимо, в еде блока А были орехи пекан***. Его даже не пугает, что он ничего не чувствует. Может быть, из-за шока, может быть, из-за Юнги, но он хочет, чтобы все так и осталось. - В тюрьме не подают пекан, это ж дорого. - Наверное, какому-то благодетелю стало жаль заключенных. Маленькими пальчиками Чимин сжимает переднюю часть робы Юнги, глубоко вдыхая его запах. Он знает, что пока он здесь, он в безопасности. - Это случайность? - Это то, что семья пытается выяснить, но... Но Юнги, ты вынес ему приговор прямо у всех на глазах. - Это был не я. - Я знаю. Случайности – не твоя фишка. - Я... я не могу в это поверить. - Черт возьми, Юнги, это было ужасно. Я слышал крики надзирателей. Он задыхался и блевал, а потом... Чимин больше ничего не хочет слышать. Он пытается сосредоточиться на сердцебиении Юнги, на его дыхании, на том, как поднимается и опускается его грудь, на его больших теплых ладонях, лежащих у него на спине, на том, как пьянит аромат дорогого одеколона. Только когда Юнги хватает его за лицо, поднимая голову, он позволяет себе вернуться в реальность, где два черных глаза сверлят его. Сокджин ушел. - Ты в порядке, милый? - тихо спрашивает Юнги, протягивая руку, чтобы убрать прядь волос со лба. Чимин кивает и наклоняется, чтобы соприкоснуться лбами, продолжая вглядываться в эти глаза. - У нас с тобой, Юнги, все будет хорошо. Я знаю, что у нас все будет хорошо. - Что ты сказал? - У нас все будет хорошо. - Нет. Нет. До этого. Чимин улыбается. - Юнги, - бормочет он, прежде чем мягко чмокнуть его в кончик носа. - Повтори. - Юнги, - Чимин хихикает. Это очень мило. Юнги думает, что никогда еще ему так не нравилось слышать свое имя. Может быть, все дело в том, как Чимин говорит, с придыханием, эмоционально, как будто это что-то драгоценное. - Еще раз. - Юнги. Блядь. Он думал, что потерял его. Он почти потерял его. Му исчез, а Чимин оказался в его объятиях. Может быть, мир все же решил показать ему, что еще есть надежда, что хорошие дни еще существуют. - Черт, Юнги. Я хочу больше «нас», - он начинает нежно целовать шею старшего, мягко прижимаясь пухлыми губами к его чувствительной коже. - Пожалуйста, пожалуйста, Юнги. Мы можем остаться здесь еще немного? - Конечно, милый. Сколько захочешь. Руки Юнги прижимают его к телу, будто защищая. Они - его успокоение, его якорь, его ясный рассудок. Но это не будет длиться вечно. И Чимин точно знает, что в ту же секунду, как он потеряет свое убежище, он канет в бездну страданий, из которой не сможет выбраться.***
[Флешбэк] Чимин никогда в жизни не чувствовал такого холода. Крови было так много, что она закрывала все лицо отца и продолжала течь из раны, не останавливаясь. Он не мог отвести глаз от неподвижного тела. Человек, принесший столько боли и страданий, заставлявший Чимина сожалеть о своем появлении на свет, получавший удовольствие от его унижения, теперь лежал в луже собственной крови и умирал. Он это сделал. Наконец-то он смог постоять за себя. Наконец-то он смог защитить Сок-и хена. Он смог спасти свою маму. Мужчина казался мертвым. - Бля, - Чимин поднял глаза, услышав нервное ругательство Хосока. Он зажал рот дрожащей рукой, а мать смотрела... Нет, таращилась на него. - Нам... нам нужно вызвать скорую. Тело Чимина пошевелилось раньше, чем его мозг смог осознать ситуацию, и пальцы вцепились в запястье хена, удерживая его на месте. - Подожди, - выдохнул он, сжав запястье еще крепче, и медленно покачал головой. - Не надо. Мужчина казался мертвым, и Чимин был не намерен вмешиваться. - Чимин, папа еще дышит, - мальчик глубоко вздохнул и закрыл глаза. Не называй его так. Он не наш отец. Он просто мужчина, надругавшийся надо мной. - Мы должны вызвать скорую. - Прошу. Еще чуть-чуть, - он умоляюще округлил глаза. - Пожалуйста, хен. Пожалуйста. - Чимин… - Хен, я умоляю тебя, еще немного, - вторая рука тоже отчаянно вцепилась в запястье брата. - Он убьет меня. Хосок глубоко вздохнул, разрываясь между правильным поступком и своим младшим братом. Он знал, он был уверен, что их мать никогда не оставит этого человека, а значит, он не оставит этот дом. Блядь. Но это было неправильно. Это же убийство? Так ведь? - Хен, умоляю. Черт... а как же Чимин? Он этого не заслужил. Мальчик прав. Этот мужчина убьет его за то, что он сделал. - Пять минут, - Хосок кивнул, - всего пять минут.***
[Флешбэк] Чонгук мог лишь уткнуться лицом в подушку, заглушая в ней тихие слезы боли и страха. Его связанные руки дрожащими пальцами сжимали простынь, крепче стискивая ее с каждым прикосновением ножа к обнаженной спине. Было больно, щипало, и единственное, что подавляло его всхлипы, - носовой платок, который Тэхен сунул ему в рот. Не то чтобы он был против этого, поскольку именно он попросил старшего заткнуть ему рот кляпом. Они находились в камере Тэхена, а не в кладовке, так что другим заключенным наверняка не хотелось бы слушать его крики и рыдания в два часа ночи. Тэхен провел ножом по позвоночнику и надавил кончиком лезвия на кожу. Из-за кромешной тьмы он не мог разглядеть багрового цвета, окрасившего порез, но запаха железа и знакомого ощущения на пальцах было достаточно для эйфории. - Малыш, малыш, ты так добр ко мне. Чонгук только крепче зажмурился и сильнее прикусил губу, чтобы проглотить подступившее к горлу рыдание. Тэхен хвалил его, и он не собирался портить момент детской истерикой. Старший ненавидел его слезы, ненавидел, когда он плачет, поэтому не должен знать, что он плачет и сейчас. Не успел он опомниться, как чужие руки поставили его на четвереньки, продолжая прижимать грудью к матрасу. Он вздрогнул, когда влажное острие несколько раз обвело пупок. Прикосновение не порезало кожу, но его было достаточно, чтобы на глаза навернулись новые слезы. Нож опускался все ниже, и теперь он чувствовал его на своем члене. Он дернулся, страх сжал живот так сильно, что он даже не мог дышать. Он понимал, что бояться глупо, - Тэхен никогда не причинит ему вреда. Он ведь этого не сделает, да? Он старался дышать медленно и глубоко, как учил его Тэхен, набирая воздух в легкие. Он был не в том положении, чтобы жаловаться, даже когда старший провел ножом по внутренней стороне его бедра. В конце концов это он уговорил Тэхена «поиграть». После их прошлого раза Тэхен отказывался сближаться с ним, полагая, что Чонгук не в состоянии адекватно оценивать ситуацию. Младший никогда еще так не боялся. Если Тэхен бросит его, если перестанет защищать, он превратится в труп. Мысль о том, что его снова швырнут к этим волкам, будут лапать и заставлять стоять на коленях перед мужчинами, обращавшимися с ним как с секс-куклой и не заботившимися о его состоянии, не давала Чонгуку сомкнуть глаз последние несколько ночей. Югем больше не мог защитить его. Он не переживет это снова. Блядь. Он не хотел умирать, но и не хотел снова жить такой жизнью. Глаз бэмби и поцелуев было достаточно, чтобы убедить Тэхена, что игры с ножом реально его кинк. Тэхен никогда не сомневался в нем. Да и как он мог, когда слова и тело Чонгука кричали об удовольствии и согласии? Он же не умел читать мысли. И, несмотря на боль и страх, на желание избежать этого жгучего ощущения, он наслаждался тем, как Тэхен вставлял ему. Он знал, что боль, которую он сейчас испытывал, была ничем по сравнению с тем, что он почувствует, если когда-нибудь осмелится сказать «нет» Тэхену. По крайней мере он не заставлял его чувствовать себя мусором, он делился с ним едой, а еще у него мягкие и нежные большие руки с длинными тонкими пальцами, которые приятно играли с его волосами или массировали шею. Ему нравилось, как во время игр Тэхен всегда спрашивал его, все ли в порядке. Согласие на воплощение сексуальных фантазий старшего было ценой, которую надо было заплатить, и в общем-то это было не так дорого для того, что он получал взамен. Он мог пережить парочку порезов и жесткий минет. Когда его анус наконец растянулся вокруг члена Тэхена, а шея горела под нежными прикосновениями его губ, он понимал, что скажет «да» боли и пыткам миллион раз, только чтобы это мгновение не прекращалось. Потому что Тэхен был мягким и нежным, не переставая целовать его и превращая его боль в чистое удовольствие. Его разум, его тело, каждый чертов нерв наэлектризовались, когда Тэхен вошел глубже, лаская обеими руками каждый сантиметр его кожи, откинув нож на матрас. Блядь. Вот бы это не кончалось. Даже если мозг кричал ему, чтобы он остановился, даже если это было пиздецки больно, даже если он не мог потом спокойно смотреть на свое обнаженное тело, он все равно не хотел, чтобы это закончилось. Он не хотел, чтобы «они» заканчивались. Чонгук знал, что сошел с ума, и не собирался ничего менять.