***
Кругом все еще слишком темно и слишком холодно, поэтому Чимину хочется и дальше витать в стране грез, но кто-то стащил с него одеяло и настойчиво принялся трясти за плечи: - Холодно, - невнятно бормочет Чимин, зарываясь лицом в теплую подушку и обхватывая себя руками, чтобы сохранить как можно больше тепла. - Чимин, проснись, - это Юнги, но как бы Чимин ни обожал этот скрипучий, вызывающий зависимость голос, он хотел бы, чтобы он замолчал и дал ему поспать, - Ты должен это увидеть. Он ни черта не хочет видеть. Он уверен, что не проспал и часа, потому что до этого он несколько часов ворочался в постели с широко раскрытыми глазами и вопящим разумом. Но даже во сне кошмар сжимал горло. Однако все-таки спать лучше, чем бодрствовать, потому что да, кошмары пугают, но его поехавший рассудок и вовсе может довести его до желания умереть, отключиться или сделать что-нибудь, чтобы вырубить мозг. - Пошли, Чимин. Просыпайся, - снова пытается старший, на этот раз забирая уже подушку. - Что? - Чимин резко переворачивается на спину и принимает сидячее положение. - Малыш, снег идет. Веки, которые были опущены всего несколько секунд назад, распахиваются до предела, как у ребенка, которому только что сказали, что он едет в Диснейленд. Юнги знает, что сделал правильный выбор. Дело не только в данном обещании - Тэхен сказал ему, что у мальчишки появились проблемы со сном, и сегодня, судя по тому, как он вспотел, у него снова были кошмары... а еще им надо поговорить. Он не дожидается ответа Чимина и заворачивает его в куртку, которую одолжил надзиратель, потому что по его лицу видно, как сильно он жаждет выйти на улицу. Затем Юнги хватает его за руку - она маленькая, нежная и идеально помещается в его руку. - Нам... нам можно выходить? - Привилегии парня короля, - Чимину даже не нужно смотреть на него, чтобы понять, как он сейчас самодовольно улыбается. Дерзкий. Даже свитер и пальто не спасают Юнги от холода, но вид Чимина, счастливо бегущего по сахаристым пушистым кристаллам, стоил того, чтобы встать в такую рань. Двор устлан толстым белым одеялом. Это почти волшебно – удивительно, как обилие белого может сделать что-то столь унылое и уродливое, как тюремный двор, прекрасным. Безусловно, красивое зрелище. Однако, несмотря на это, взгляд сосредотачивается на Чимине. Как малое дитя, он бегает, прыгает и валяется в снегу, отчего Юнги не может сдержать нежную улыбку, проступающую на его лице, когда он подносит сигарету к губам. Видимо, придется купить новую куртку для надзирателя, а это чертовски дорого - он знает, потому что сам ее купил. Но он не против. Чимин счастлив, и это все, что имеет значение. По крайней мере сейчас. Чимин с налившимися румянцем щеками и покрасневшим носом поворачивается к нему, ярко улыбаясь, и у Юнги перехватывает дыхание. Эти искры в глазах мальчика буквально высасывают весь воздух из легких. Юнги помнит, как впервые увидел этого красавчика. Темный коридор и мерцающие лампы, а его собирались зарезать, но Чимин, этот ангел, пришел к нему на помощь, невзирая на то, как страшно ему было и... черт. Всей жизни недостаточно, чтобы извиниться за то, что он сделал с ним, он знает, что яма все еще мучит его во сне. Даже после того, как он нарушил свое обещание, даже после того, как семья Юнги сломала его, мальчик вернулся к нему. Тепло пробирается под кожу, когда мальчик обхватывает его руками за талию, немного присев, чтобы посмотреть на Юнги снизу. Так мило. Так очаровательно. - Перестань стоять здесь, как старикан, и поиграй со мной, - Чимин лучезарно улыбается. Бля. Этот мальчик станет его погибелью. Поцеловать Чимина - это импульс, Юнги не раздумывает, не сомневается, просто отбрасывает сигарету, обхватывает его лицо и прижимает их губы друг к другу, медленно, мягко, пробуя его на вкус, согревая его. Когда Чимин закрывает глаза и целует в ответ, сердце выскакивает из груди. Забавно, но если бы отец не бросил его в эту тюрьму, он никогда бы не встретил Чимина. Внезапно мир внутри этих растянувшихся каменных стен не кажется ненавистным. Потому что пока Чимин с ним, все будет хорошо. Юнги надавливает ногой на колено Чимина, осторожно опуская его вниз, но не прерывает поцелуй. Толстый слой хлопка в капюшоне защищает его голову от снега. Он не знает, как Чимин относится к нему, он не знает, как он относится к Чимину. Но в одном он уверен: в неподдельном трепете, с которым маленькие замерзшие пальчики мальчика перебирают его волосы. Юнги чмокает его в уголок рта, утыкаясь в щеку кончиком носа, а потом целует в мочку уха. Он замечает, как напрягается под ним Чимин, как прерывисто он дышит, толкая его в грудь, отчего Юнги заваливается на спину и утопает в мягком и пушистом снегу. - Мне холодно, идиот, - Чимин пытается звучать строго, но на щеках алеет здоровый румянец. - Это тебя возбуждает? – хохочет Юнги. Его смех становится громче, когда Чимин наседает на него сверху, положив голову ему на грудь. - Вот теперь не холодно. Он крепче прижимает к себе младшего, несмотря на онемевшую от холода спину. Между ними воцаряется уютная тишина, и он прислушивается к успокаивающему дыханию Чимина. - Почему ты ненавидишь снег? - парень нарушает молчание. - Я не ненавижу, - отвечает Юнги, качая головой. - Не ври мне, - Чимин опирается руками на лежащего под ним мужчину приподнимая свою голову, - ему нужно увидеть эти глаза, чтобы понять. - Ты сам это сказал. - Я ненавидел снег раньше, - уточняет Юнги. Их лица так близко, что дыхание смешивается, из-за чего морозный пар каждые несколько секунд скрывает лицо Чимина. - Что изменилось? - Я не хочу портить момент. - Мне нужно знать, - он зарывается пальцами в волосы Юнги. - Шел снег, - Юнги закрывает глаза и вдыхает пар, исходящий от Чимина. - В день, когда умерла моя мать, - он чувствует, как что-то мягкое касается его щеки, словно пытаясь успокоить. Теперь ему не грустно. - Что все-таки изменилось? - дыхание Чимина горячо касается его кожи, и он цепляется за это ощущение жжения, как будто от него зависит его жизнь. - Появился ты, - он открывает глаза. Наклонив голову, он чмокает мальчика в замерзшие губы. - Мне нравится все, что нравится тебе. - Даже мятный шоколад? - Чимин хихикает, откидывая голову назад, чтобы лучше видеть его лицо. - Ты шутишь? Я обожаю мяту. Чимин накручивает прядку волос Юнги на палец, облизывая пересохшие губы кончиком языка и обдумывая следующий вопрос. - Как она выглядела? - спрашивает он, сделав резкий вдох. - Твоя мать. - Обдолбанной в хлам, - выпаливает Юнги. – В половине случаев она даже не могла вспомнить, как меня зовут. - Мне очень жаль. - Но... Но были и хорошие времена. Счастливые воспоминания, - на его лице появляется улыбка, взгляд устремляется куда-то в пустоту. - Я помню, как она всю ночь гладила меня по голове, когда я отравился. Я помню, что она купила мне новые кроссовки, хотя я и не просил ее об этом. Она просто увидела, как износились мои старые, и не хотела, чтобы меня дразнили в школе. Это были высокие конверсы, я их ненавидел*, - он горько усмехнулся. - Я ненавидел ее способ зарабатывать деньги. - Она любила тебя. - Я знаю, что любила, и я ни в чем ее не виню, потому что знаю, что она сама была сломлена, - вздыхает Юнги. Черт, теперь ему нужна та брошенная сигаретка. - Я помню моменты, когда она целовала меня на ночь или давала мне свое одеяло, потому что мне было холодно. А ты представляешь, как быстро мерзнут наркоманы? Она любила меня, и я любил ее, и черт... Я так скучаю по ней. - Что с ней случилось? - осторожно спрашивает Чимин, не переставая поглаживать пальцами его мягкие пряди. - Я пришел домой и обнаружил ее труп на диване. Кто-то перерезал ей горло. - Ты знаешь, кто это сделал? Юнги хмыкает в знак согласия, слегка кивая. - Она была моей единственной семьей, защищавшей меня, и я подвел ее, - он уверен, что развалился бы на части, если бы не успокаивающие прикосновения и размереренное сердцебиение Чимина, отдающееся у него в груди. - Юнги? - Мм? - Я знаю, что ничего не вернуть, но... Но я буду защищать тебя. Юнги изучает его лицо несколько секунд. Эти глаза лучатся искренностью, и он знает, что, даже если слова лгут, глаза никогда не совершат такой грех. Он перебирает варианты в своем уме, пытаясь отыскать правильную фразу, объяснявшую бы настоящую причину, по которой он вывел Чимина наружу, где никто не мог бы услышать то, что он собирается сказать. - Ты убил его из-за этого, Чимин? Юнги не знает, какой реакции он ожидает. Отрицание? Страх? Тревога? Возможно, Чимин рассердится. Он совсем не ожидал, что Чимин спокойно выпрямится, сядет на уровне его бедер, и тем более не ожидал серьезного и уверенного «да». - И еще ради себя, - объясняет Чимин, не сводя с Юнги пристального взгляда. - Я сделал это ради нас, - добавляет он, тяжело вздыхая. – Но я не понимаю, как ты узнал. - Благодетель – это тот же, кто оплатил больничные счета твоей матери, Чимин. Квон - блядский идиот, - заключает Чимин. - Ты искал информацию обо мне? - Я расследовал убийство, - перефразировал Юнги. Мальчику определенно не нужно знать о коротком визите Намджуна к его брату. - Я понятия не имел, что выйду в конце концов на тебя. - Ты... ты ненавидишь меня? - Не-е-ет, малыш, ни в коем случае. Я просто волнуюсь, - он тянется к его руке, сжимая ее, чтобы успокоить. - Ты... Ты убил человека, Чимин. Это не так легко. - Почему? Он ведь заслужил. - Это так не работает. Ты не можешь быть в порядке после того, как убил кого-то. - Не то чтобы это было в первый раз, - Чимин пожимает плечами. С ним все в порядке. С ним все в порядке, потому что Юнги держит его за руку, и маленькие успокаивающие круги, которые Юнги вычерчивает на тыльной стороне его ладони, - это все, что нужно, чтобы быть в порядке. - Несчастный случай не считается. Чимин смотрит на него, прежде чем сделать глубокий вдох. - Тогда вечером в церкви, - выдыхает он, - как ты думаешь, о ком я говорил? Юнги помнит первый вечер, когда Чимин вошел в церковь, испуганный, утопающий в чувстве вины, страшащийся бога и ада. – Про человека, погибшего в той аварии? - Я не позволяю жить людям, которые причинили мне боль, и я не позволяю жить людям, которые причинили боль тем, кто мне дорог, - твердо заявляет Чимин. Может быть, пришло время Мину узнать, что он больше, чем просто слабый испуганный заключенный, который годится лишь на то, чтобы быть трофейной женой будущего босса мафии. Он должен вернуться к первоначальному плану операции, иначе его жертвы будут напрасными. Ему нужно встать и добежать до финиша этой гребаной гонки. - Кого ты убил, Чимин? - спрашивает Юнги. Глаза Чимина настолько холодны, что Юнги понимает: это не дурацкая шутка. И теперь он знает, что же в этом мальчике всегда было не так. Он видел это уже давно, и Тэхен тоже видел. Чимин не сводит с него глаз, облизывая потрескавшиеся губы. - Он притронулся ко мне, и когда я сказал ему прекратить, он не послушал. Поэтому я толкнул его. Он ударился головой, - Юнги крепче сжимает его руку, и Чимин благодарен за это, потому что ему нужно за что-то держаться, чтобы продолжать идти, и если он отпустит ее, то начнет чувствовать, а если начнет чувствовать, то никогда больше не сможет встать на ноги. - И не говори мне, что это был несчастный случай, потому что я мог спасти его. Я мог бы позволить моему хену вызвать скорую помощь, я мог бы послушаться просьбы моей мамы спасти ублюдка, но... Но я не сделал этого, потому что не хотел, чтобы он причинял боль моему хену. Я не хотел, чтобы он прикасался ко мне. И я никогда не жалел об этом. - О ком ты говоришь? - О своем отце. Юнги не может отвести взгляд. Перед ним сидит человек, признавшийся в трех убийствах, но все, что он видит, - это добро и невинность. Он отчетливо помнит те слова. Теперь он знает, что это значит: он тоже убийца. Однако у Юнги нет сил, чтобы поразмыслить над этим, потому что Тэхен был прав: «Я думаю, он тебе нравится, босс, и это все, что имеет значение». Да, он очень любит Чимина, и один или два трупа не изменят того, что он видит только хорошее в этом мальчике. И он не может отрицать, что в его животе порхают бабочки от осознания того, что есть человек, который убил ради него. Не потому, что он платит за это, или потому, что этот человек любит убивать, а потому, что он заботится о нем. - Я убивал ради себя. Я убивал ради Сок-и хена, - говорит Чимин, пока Юнги молчит. - И я клянусь богом, что буду убивать и ради тебя снова, снова и снова. Я убью за тебя, Юнги. Юнги кажется, что его имя никогда не звучало настолько красиво на чьих-либо устах, поэтому он притягивает мальчика за запястье и обхватывает его лицо другой рукой. Он замолкает, едва размыкая губы. - Тогда обещай мне, Чимин. Обещай мне, что это навсегда, - он не знает, любовь это или нет, он знает лишь то, что он не хочет, чтобы это закончилось. - Обещаю, - шепчет Чимин, прижимая их губы друг к другу, и закрывает глаза, чтобы Юнги не увидел вспышку вины в его глазах. Эйфория - это единственное слово, которое Юнги может придумать, чтобы описать этот момент.***
[Флешбэк] Чимин не мог оторвать глаз от умирающего тела. На полу лежал его отец, а он ничего не чувствовал. Руки дрожали, но сам он ощущал умиротворение. Впервые за много лет он почувствовал себя в безопасности. Он смотрел, как хрипящая грудь перестала двигаться, кожа посерела и побледнела – значит, жизнь наконец покинула тело отца. Только тогда он отпустил руку Хосока. Такое странное чувство. Человек, который доставал его даже во сне, человек, который доводил его до слез и превращал в униженное ничто, человек, которого он называл «отцом», теперь был мертв. Исчез навсегда. Он это сделал. Он пережил его. Больше никакой боли. Больше никаких слез. Больше никаких тошнотворных прикосновений. Он был свободен. Хосок был свободен. Мама была свободна. Он был жив, а его отец мертв. Он не знал, как долго просидел так, когда чужой палец приподнял его лицо. Перед ним стоял незнакомец, которому чуть перевалило за сорок, - очевидно, полицейский. Значит, Хосок все-таки позвонил в полицию? - Как тебя зовут, сынок? Только в голосе незнакомца было гораздо больше заботы и мягкости, чем проявил к нему собственный отец за всю его жизнь. Почему отец не мог смотреть на него так же, а не похотливо и развратно? Почему его прикосновения не были такими же невинными? Чимин обвел комнату взглядом. Мамы нигде не было видно, а Хосок уставился на него, не обращая внимания на растерянного офицера, пытавшегося привлечь его внимание. Дела плохи, да? В гостиной лежал труп, и теперь здесь были копы. - Чимин, - ответил он, глядя на полицейского, севшего перед ним на корточки. - Хорошо, Чимин. Меня зовут офицер Квон, и мне нужно, чтобы ты честно ответил на мои вопросы. Сможешь это сделать? - спросил он, оценивая состояние мальчика. Не нужно быть гением, чтобы понять, что он неоднократно подвергался насилию. Чимин кивнул. Какой смысл врать копам? - Покойный причинял тебе боль? - Да. - Он прикасался к тебе? - он видел, как слезы наворачиваются на глаза мальчика, а пальцы сжимаются в кулак. - Он зашел дальше? – он бы вернул это животное к жизни и убил бы его сам, если бы мог, когда мальчик кивнул, подтверждая его сомнения. - Ты можешь мне сказать, что произошло? - Х-хен был р-ранен и... и он п-пытался прикоснуться ко мне. Я сказал «нет», н-но... - он сделал паузу. Тело напряглось, разум, наконец, прокрутил то, что произошло. Он слышал собственное хриплое дыхание. Нет. Нет. Только не паническая атака, только не сейчас. - Все хорошо, сынок. Не торопись. Да, все хорошо. Все отлично, и у него не случится паническая атака, потому что ему все равно. Все замечательно. Он поступил правильно. Он все сделал правильно. - О-он н-не остановился, когда я... когда я сказал «нет», - его лицо было залито слезами. Когда он начал плакать? Но это не имело значения, потому что мужчина, сидящий перед ним, осторожно вытирал слезы и говорил ему, что все в порядке. Коп говорил ему, что с ним все будет в порядке. - Я толкнул его, - признался он, глядя на мужчину испуганными глазами и ожидая, когда на его запястьях защелкнутся холодные наручники. Сколько бы он ни ждал, холода так и не ощутил. Лишь теплые руки, держащие его, и успокаивающие слова, говорящие ему, что все будет хорошо. И Сок-и хен был рядом с ним, обнимал его, успокаивал, ласкал его растрепанные волосы, и ровного сердцебиения брата было достаточно, чтобы восстановить дыхание. - Итак, твой брат сказал мне, что ваш отец был пьян, поэтому он споткнулся и упал? Ты подтверждаешь его слова? Чимин нахмурился. О чем говорит этот человек? Он никогда не говорил такого. Он хотел поправить мужчину, но Сок-и хен уже подтвердил эти слова, а сам Чимин так устал, что даже не мог повернуться, чтобы посмотреть, что происходило вокруг. Нынешнее состояние Чимина можно было бы назвать сонливостью, но это была необычная сонливость. Она не была легкой и мягкой. Она напоминала пиявку, высасывающую его способность держать глаза открытыми. И он был готов сдаться, потому что теперь ему больше не за что было бороться. Он победил: Сок-и хен был в безопасности, он был в безопасности, и никто никогда больше не причинит им вреда. Чимин закрыл глаза, оставаясь наедине со своими сновидениями. Ему было уютно, он был в безопасности, и ему хотелось, чтобы так было всегда.***
[Флешбэк] Впервые Юнги встретился с Намджуном через неделю после того, как поселился в особняке своего отца. Сокджин сказал ему, что есть работка. Это было заброшенное здание в центре Сеула, обшитое досками и пахнущее пылью и плесенью. На Юнги была черная толстовка и узкие джинсы в обтяжку. Он состоял в мафии, и следовало бы носить костюм. - Ты что, бандит, Юнги? Ты хочешь, чтобы на тебя смотрели свысока, будто ты просто головорез? – сказал ему Сокджин, прежде чем одеть его, как какую-то топ-модель из телевизора, и покрасить волосы в светлый оттенок. - Начав с низов, ты не станешь бандитом Юнги. Никогда не забывай, чья кровь течет в твоих жилах. Наверное, только бог знает, как сильно он хотел бы избавиться от этой крови. - Тогда почему ты носишь костюм? - Я бизнесмен. Ты сможешь носить его, когда станешь им. Юнги увидел толпу из десяти человек вокруг горящего костра, у большинства бессмысленные татуировки покрывали почти всю кожу на больших ручищах. Когда Сокджин с Юнги приблизились, все выстроились в ряд, кроме одного, который остался сидеть на потертом диванчике. Он выглядел дерзко и - Юнги был уверен - курил какую-то незаконную хрень. - Кто этот парень? - отрезал мужчина. Его говор Кванджу делал голос более угрожающим, и Юнги пришлось бороться с желанием спрятаться за Сокджином. - Я слышал, вы потеряли работника, - ответил Сокджин. Краем глаза Юнги заметил, как сильно раздражало его неуважительное поведение собеседника. «Он заноза в заднице, но хорошо справляется со своей работой. Приносит нам большую прибыль», - объяснил ему Сокджин перед тем, как они пришли сюда. Очевидно, пока вы приносите прибыль, можете позволить себе кое-что лишнее. - Я просил взрослого мужчину, а не сраного карапуза. Юнги покраснел, услышав насмешливое фырканье. - Он быстро учится. - Я не собираюсь менять ему подгузники. Сокджин недовольно поморщился, явно раздраженный. Юнги готов был поклясться, что его правая рука переместилась на пару сантиметров к пистолету на кобуре под мышкой, сосредоточенно обдумывая, стоит ли стрелять в этого человека. - Тебе и не нужно этого делать. Этим будет заниматься Намджун. - Я? Юнги повернул голову в сторону мужчины, которого он сначала не заметил. Он был таким же высоким, как и остальные, но, несмотря на крепкое тело, не был таким же массивным или угрожающим. Возможно, именно поэтому он и не заметил этого парня раньше. В отличие от остальных, в его глазах не было ни грамма насмешки, и этого мимолетного взгляда хватило Юнги, чтобы понять, что этот мужчина не плохой. Он просто работал на плохих людей по какой-то дурацкой причине. - Постарайся не выколоть ему глаза тоже, - все, что Сокджин сказал тому жуткому человеку, прежде чем бросить на него недовольный взгляд и оставить смущенного Юнги одного. Юнги не знал, что делать и что говорить. От сверлящих в нем дыры глаз хотелось побежать за Сокджином и умолять его не оставлять его здесь. Всю неделю Сокджин был словно ангел: водил его по магазинам, обставлял его пустую комнату всем, чем Юнги желал, защищал его от других членов семьи и даже сопроводил его на похороны матери. А теперь он должен выживать без него, и это начинало серьезно пугать. Хищный взгляд на лицах этих людей отнюдь не улучшал ситуацию. Он был уверен, что запаниковал бы, если бы это продолжилось еще хотя бы минуту, но тут кто-то крепко схватил его за плечо и потащил прочь. - Ну давай, позволь показать, где лучше всего встать, - это был один из парней Намджуна. – Ты можешь уйти в любое время, однако находиться здесь гораздо удобнее и безопаснее. Юнги просто кивнул и позволил тащить себя, задаваясь вопросом, в какой ад кинул его Сокджин.***
- Не двигайся. Дыхание Чонгука прерывается, пальцы сжимаются в маленькие кулачки. Будучи совершенно голым перед полностью одетым Тэхеном, он чувствует себя уязвимым. Руки старшего скользят по его коже, задевая торс, зад, бедра, - все, кроме члена. - Твое тело - это искусство, Кролик. Чонгук чувствует горячее дыхание на своем горле и блуждающие по коже пухлые губы. Когда поцелуй углубляется и чужая рука оттягивает корни волос, волна чистого удовольствия пробегает по всему его телу, и он еще больше обнажает горло для мужчины, откидывая голову назад. Тэхен прижимается губами везде: к горлу, лопаткам, подбородку, щеке, даже к мочке уха – ко всему, кроме губ. Это предупреждение: сегодня я не играю в романтику. И Чонгук знает. Черт, он знает, что у него будет еще одна бессонная ночь, но все в порядке. С ним все в порядке. Он стонет, когда Тэхен впивается зубами в плечо, руки подрагивают от желания прикоснуться к мужчине, сжать ткань его рубашки и встать на ноги, но Тэхену нравится именно так. И ему тоже нравится, потому что у него тоже встает. Чонгук выдыхает, когда к горлу приставляют что-то острое и усиливают хватку волосах, оттягивая голову назад. Незащищенная позиция. Если Тэхен решит, что ему нужно еще одно имя в списке жертв, все закончится в мгновение ока. Голова повернута неудобно, однако он пытается встретиться взглядом со старшим, у которого на лице проступила знакомая нездоровая улыбка. - Как меня зовут, Кролик? - Г-господин. Это все, что нужно Тэхену, чтобы вытащить нож и перевернуть Чонгука, прижав грудью к стене. Чонгук морщится. Камни холодят его разгоряченный член, но ему удается сохранять спокойствие. К его торсу прижата гребаная бритва, и он не хочет, чтобы Тэхен порезал его глубже, чем намеревается. На лопатке Чонгука появляется первая алая полоска, прерывистое дыхание завораживает не меньше, чем вид крови. Он проводит лезвием по коже кривыми линиями, размазывая кровь, медленно сочащейся из порезов, наслаждаясь каждым стоном, вздохом и криком боли, вырывающимися из горла мальчика. Чонгук прекрасен, всегда послушен и готов превратиться в прекрасное месиво по одной просьбе Господина. Он уменьшает давление и опускается на ягодицу, оставляя там красный след, а затем ведет по коже плоской стороной, приближаясь к впадине. Он улыбается, когда Чонгук дергается, очевидно, стараясь сохранить самообладание – ведь еще пара сантиметров, и лезвие может нанести серьезное, даже опасное повреждение. Тэхен, конечно, этого не сделает, но Чонгук не должен знать. Он понимает, что порезы болят и жгут, независимо от того, насколько искусно он режет. Это больно, но Чонгук любит это так же сильно, как и он. От этой мысли в груди расцветает страсть. Его Кролик такой хороший, такой яркий. Тэхен убирает нож и улыбается, когда Чонгук облегченно вздыхает. Он наклоняется, чтобы взять сброшенную рубашку Чонгука, отрезает от нее лоскут, заворачивая запястья младшего за спину и связывая их куском ткани. Тэхен берет его за плечо и поворачивает лицом к себе. Оно покрыто слезами и потом, но Чонгук уже тверд, и Тэхен не может остановить ухмылку, выступающую на губах: - У тебя встает только потому, что проливаешь кровь ради Господина? Чонгук знает, что это плохо, это неправильно, это грязно. У него встает, потому что ему причиняют боль. Он весь мокрый, и разум кричит ему, чтобы он прекращал все это, потому что к его щеке сейчас приставлен окровавленный нож. Тэхен спускается им вниз, острием оставляя багровый след, отчего рыдание вылетает из горла младшего. Тэхен знает, что это больно, и гордость теплится в груди от осознания, что его Кролик терпит. Он проводит им по оставленной v-образной линии, прежде чем прикоснуться к подергивающемуся члену, впитывая каждый судорожный вздох и резкий выдох. Он трет клинок о головку, полируя ее предэякулятом, а затем поднимает нож и держит перед лицом дрожащего мальчика. - Поцелуй его, малыш. Прояви хоть немного благодарности. Непроизвольный писк вырывается из горла мальчика, когда он прижимается губами к лезвию, покрывая его мелкими поцелуями, сморщив нос от отвращения. Он ощущает вкус собственной крови и предэякулята, и по коже пробегает холодок. Он никогда не любил кровь, она отвратительна и тошнотворна, и приходится вырезать на ладони все более глубокие полумесяцы, чтобы подавить желание выплюнуть свои внутренности. Тэхен отводит нож назад и обхватывает Чонгука сзади за шею, сталкивая их губы. Это больше, чем нежный поцелуй. Это требовательный и похотливый укус. Он облизывает нижнюю губу, прежде чем сдавить ее зубами до крови. Младший заскулил от боли, тщетно двигая связанными руками. Тэхен хихикает, когда Чонгук скулит и пытается ответить на поцелуй, а Тэхен размыкает их губы. Он выглядит таким милым, отчаянным и грустным. Чонгук пытается побудить его возобновить поцелуй, открывая глаза как можно шире и надувая губы, однако во время игры Тэхена трудно уговорить. Старший грубовато толкает его за плечо вниз, и Чонгук стонет, сталкиваясь коленями с жестким бетоном, который добавляет еще один синяк и без того разрушенному телу. Чонгук без раздумий кусает ткань брюк старшего, стягивает их вниз и делает то же самое с его исподним. Он слышит щелчок и поднимает глаза - Тэхен закуривает сигару. Все кажется неправильным, ощущается неправильным, однако он не может найти в себе силы остановиться. Поэтому он закрывает глаза и обхватывает губами головку члена Тэхена, стимулируя его языком, сжимая кулаки сильнее и качая головой вверх и вниз. Он обожает чувствовать, как член Тэхена становится твердым у него во рту, как он заставляет Тэхена чувствовать себя хорошо, - это удовлетворяющее незаменимое чувство, которое затуманивает разум и смывает боль и страх. Большие пальцы перебирают его волосы, потягивая их, Чонгук втягивает щеки и позволяет мужчине использовать его так, как тот захочет. Это у них не в первый раз. Он может справиться с этим. Он слышит, что Тэхен разговаривает с ним, его глубокое, но мягкое бормотание проникает в уши, но он не может разобрать слов. Чонгук давится, когда Тэхен толкает его глубже, его нос соприкасается с лобком, и хнычет, когда Тэхен начинает тереться о его лицо. Это чересчур, это слишком, он не может дышать. Он кашляет, пытается оторваться от члена на пару секунд... всего несколько секунд перерыва, а затем он может встать на колени опять и позволить использовать себя… Однако, находясь в суровой хватке Тэхена, которая становится слишком болезненной, остается лишь скулить. Чонгук слишком занят попытками удержать рот открытым, поэтому не замечает, как к шее прикасается что-то холодное и острое. Глаза распахиваются, на щеках снова появляются слезы. Это ебучий нож, и если он попытается отодвинуться хотя бы на сантиметр, порез будет неизбежен. Ему хочется разрыдаться, закричать, начать умолять Тэхена прекратить это, потому что, блядь, это зашло слишком далеко, и если его тело рефлекторно попытается вырваться, он не сможет остановиться. Он не хочет умирать. Только не так. Но он слышит ободряющий тон Тэхена, мягкий и нежный, он хвалит его за мужественность. Нет, он не может его разочаровать. Не после всего, что он для него сделал. Тэхен даже позволил ему нарисовать свой портрет, похвалил его и поцеловал. Он сможет это сделать. Для Тэхена он может сделать все что угодно. Поэтому Чонгук вонзает ногти еще глубже, чтобы подавить рвотный позыв, а Тэхен, не давая ему передохнуть, ускоряет темп, отчаянно дыша через ноздри. Тэхен питается осознанием того, как он может превратить его в плачущее месиво, питается властью над жизнью Чонгука, и мальчик преподносит себя на золотом блюдце, хотя для него это явно чересчур. Вот насколько он ему доверяет. Бля, может быть, его крестовый поход наконец окупается, потому что нет никакой другой причины вознаграждать его таким великолепным мальчиком. Его волосы пропитались потом, лицо покрылось кровью, слезами и предэякулятом, а багровый окрасил его золотистую кожу... черт возьми, мальчик стал прекрасным беспорядком. Прилив никотина, смешанного с эндорфином и окситоцином, затуманивает разум, и он заставляет Чонгука в последний раз опуститься ниже, прежде чем кончить ему в рот. Тэхен не может не улыбнуться, когда он вытаскивает свой член изо рта и убирает нож. Он терпеливо ждет, пока мальчик восстановит дыхание, а затем опускается на колени и чмокает его. - Черт возьми, мой милый мальчик, я тебя так люблю, - бормочет он, проводя пальцами по волосам Чонгука. - Ты уверен, что не хочешь, чтобы я остался? Чонгук только кивает, слишком измученный и избитый, чтобы дать словесный ответ. Он остается неподвижным, пока Тэхен развязывает ему руки и еще раз нежно чмокает его, а затем выходит из комнаты, как Чонгук и просил, как он просил все это время. Как только он слышит щелчок двери кладовки, он обхватывает себя дрожащими руками, наклоняется вперед и прижимается пылающим лбом к холодному бетону, а его грудь разрывается от рыданий. Ему больно, все болит и будет болеть еще больше. Хуже всего то, что, как бы больно ни было, он не готов прекратить, он не хочет заканчивать это. Независимо от того, что происходит или что он делает, он хочет Тэхена. *Прим.пер.: отсылка на песню BTS "Converse High" и фразе в партии Юнги "I really hate a 컨버스". Ох, какие же эмоциональные качели получились в этой главе - от милейшего взаимодействия Юнминов к ужасной сцене Вигуков.