***
[Флешбэк] Тогда была снежная студеная ночь. Юнги больше не ненавидел снег. Холод означал, что он мог быть ближе к Чимину. Чимин был теплым, украдкой целовал его каждые несколько минут, хихикая при этом. – Я хочу согреть твои губы. Неубедительная ложь. Но Юнги не жаловался. – Почитай мне что-нибудь, – пробормотал Юнги и зарылся лицом в черные волосы младшего. – Хм, – Чимин сделал вид, что задумался. Он знал, что Юнги хотел услышать его голос. Наверняка Юнги не запомнит содержание книги, потому что отвлечется на голос. Продолжая размышлять об этом, Чимин перекатился на спину и потянулся за книгой, которую спрятал под подушкой. Юнги обнял Чимина и положил голову ему на грудь, терпеливо ожидая, когда тот начнет. – Правда! Я нервный - очень даже нервный, просто до ужаса, таким уж уродился; но как можно называть меня сумасшедшим? – благозвучный голос Чимина эхом зазвенел по камере, теплый, полный эмоций. – Пожалуй, виной всему был его глаз! Да, именно! Один глаз у него был, как у хищной птицы, – голубоватый, подернутый пленкой. Стоило ему глянуть на меня, и кровь стыла в моих жилах; мало-помалу, исподволь, я задумал прикончить старика и навсегда избавиться от его глаза. Ох… По правде говоря, когда он попросил Чимина прочитать ему рассказ, он ожидал дурацкого подросткового романа или комедии, но точно не подробного описания места убийства. Взрослый мужчина в здравом уме убивает старика. Просто так. Это не было даже коротким приступом безумия. Главный герой спланировал все до мельчайшей детали ради... ничего. В черной как смоль комнате, поглощенной густой тьмой. – Но вот я услышал слабый стон и понял, что стон этот исторгнут смертным страхом. Не боль, не горесть исторгли его, - о нет! - то было тихое, сдавленное стенание, какое изливается из глубины души, терзаемой страхом. Уж я-то знаю. Сколько раз, ровно в полночь, когда весь мир спал, этот стон рвался из собственной моей груди, умножая своим зловещим эхом страхи, которые раздирали меня. Это пугало. Страх, который душит все твои чувства. Будто ты заперт в коробке и бежать некуда. Хочется плакать, но слезы не идут. Глубокий ползучий ужас, тенью отбрасываемый крадущейся смертью. – Так вот, в ушах у меня послышался тихий, глухой, частый стук, будто тикали часы, завернутые в вату. Мне ли не знать этого звука. То билось сердце старика. Юнги знал это чувство слишком хорошо. Звук сердца, колотящегося в груди в чистом ужасе. Чимин плавно продолжал, читая о том, как мужчина задушил жертву и расчленил ее, прежде чем спрятать тело под половицами и почистить место убийства. Никто узнал об ужасе, который разверзся в этой комнате. Даже детективы ничего не заподозрили. Чистое убийство. Но потом что-то зазвенело в ушах. Тихий, глухой, частый стук, будто тикали часы, завернутые в вату. И он становился все громче, и громче, и громче. Чимин нахмурился, когда Юнги обнял его еще крепче, но продолжил. Ему нравилось, когда его обнимали. – Негодяи! – возопил я. – Будет вам притворяться! Я сознаюсь!.. оторвите половицы!.. вот здесь, здесь!.. это стучит его мерзкое сердце! Когда Чимин закончил, Юнги за несколько минут не проронил ни слова, все еще не понимая, что произошло в этой истории. Потому что для него это не имело смысла. Зачем кому-то писать о человеке, который планировал убийство в течение восьми дней, а затем признался через несколько минут. Для чего? Наваждение? Паранойя? – Тебе не понравилось? – мягко спросил Чимин, зарываясь пальцами в волосы Юнги. – Не в этом дело, – пробормотал Юнги. – Я просто в замешательстве. Он сказал, что в здравом уме. И у него было полно времени, чтобы не творить эту хуйню. Но он сделал это, потому что верил, что поступает правильно. Так какого черта он признался? – Самые безумные люди – те, кто утверждает, что они в здравом уме, – объяснил Чимин, бессознательно играя пальцами со светлыми локонами. – И иногда люди, несмотря на желание оправдать себя, не могут убедить свое сознание. – Откуда ты знаешь, что он был сумасшедшим? – Я не знаю, – Чимин пожал плечами. – Никто не знает. Никто не может точно знать, что у другого человека на уме. Юнги просто тихо хмыкнул, медленно закрывая глаза. Это была самая странная история, которую он когда-либо слышал.***
Юнги сидит, скрестив ноги и опустив подбородок на сцепленные пальцы, и впивается глазами в экран телефона. Экран погас минут пятнадцать назад, но Юнги все еще в ступоре. Возникает непреодолимое желание закинуться очередной таблеткой или хотя бы закурить. Раньше помогали свечи. Теперь нет. Они напоминают о Чимине. О его нежной коже, прекрасной палитре черного, синего и красного на золотом холсте. – Их никто не видел. Он не реагирует на Сокджина. Он и не ожидал другого ответа. Если Квон не хочет, чтобы его нашли, то его не найдут. Надо было с самого начала действовать, как указано в сообщении: – Принеси файлы в назначенное место или Чимин умрет. Юнги уже знает, чем это кончится. Он, конечно, никогда не мечтал о счастливом конце, но на мгновение позволил убаюкать себя ложью. Чимин улыбнулся, и Юнги подумал, что все может обернуться хорошо. Тогда они не знали, насколько схожи их судьбы. Он раздражен. Раздражен из-за себя. Чимин был прав. Он лицемер. Обвиняет Чимина, когда сам не лучше. Да, он не знает, хотел бы он вернуться в свое прошлое, но он знает, что если бы вернулся, то выдал бы Чимина. Юнги сошелся с Чимином, целовал его, спал с ним, позволял ему играть в грязные игры, несмотря на то, что знал, что Чимин отправил бы его за решетку, если бы продолжил операцию. И он сожалеет об этом. Прямо как Чимин. Он ничем не лучше, так как он мог так просто бросить его? Если кто и знал, каким коварным змеем был Квон, то это Юнги. Ему даже не надо размышлять, как глубоко Квон заполз в разум Чимина. Он послал его к Квону, и по его вине Чимин умрет. Ему все еще больно. Так больно, что невозможно дышать при мысли об этом. – Хен? Сокджин перестает расхаживать по комнате. Он смотрит на Юнги и затягивается. Не каждый день Юнги называет его хеном и тем более не при благоприятных обстоятельствах. Скоро он возненавидит это слово, потому что оно не ведет ни к чему хорошему. – Я должен был послушать тебя, – бормочет Юнги, медленно поднимая глаза, чтобы посмотреть на старшего. – Ты был прав. Он станет твоей погибелью, брат. Сокджин говорил это не так давно, но кажется, что в прошлой жизни. – Ой, заткнись, Юнги. Юнги хотелось бы посмеяться над его неудачной попыткой показаться крутым, но он видит его насквозь: страх перед неизбежным. – Я должен пойти. – Нет. – Я должен. – Юнги, ты ведь близок к победе. Ты не можешь умереть сейчас, – говорит Сокджин, откидывая волосы назад свободной рукой. – Ты всего в одном шаге от того, чтобы стать королем. Король? Звучит мелочно. Он ведь лишь хотел отомстить за свою маму, он не помнит, как пришел к нынешнему положению. – Чимин умрет, если я не приду. – А если придешь, умрете оба, – возражает Сокджин. – Я же сказал. У Чимина с самого начала не было шанса. – По крайней мере, он не умрет в одиночестве, – твердо настаивает Юнги. Сокджин, зажав сигарету между губами, смерил младшего взглядом. Можно приковать его наручниками к кровати, запереть в подвале или, еще лучше, в багажнике, – не сбежит. Но он хорошо знает Юнги. Юнги сделает то, что хочет, и ничто его не остановит. Именно поэтому Сокджин выбрал его тогда. Юнги может плакать, замереть в страхе, но в итоге он продолжит. – Я соберу команду, – предлагает Сокджин. Юнги мотает головой. – Ты знаешь, что это не сработает. Квон умен. Он узнает. Любой микрофон или трекер может спровоцировать его. Сокджин понимает, что в тот момент, когда он отпустит Юнги, счет пойдет на минуты. Он не хочет его отпускать. И впервые речь идет не о Немезиде или сраных выборах нового главы. Дело касается Юнги. От мысли, что он может никогда его не увидеть вновь, щемит сердце. Еще недавно Юнги сидел в той комнате. Маленький, дрожащий от страха мальчик, невинный, юный, с блестящим будущим, и Сокджин мог сделать для него что угодно. Хоть что-нибудь. Взять его под свое крыло, отправить в частную школу за границей, дать ему нормальную жизнь. Мог даже ничего не делать. Но он втянул его в игру, которой тот никогда не хотел, развратил его. И он знает, что вина за смерть Юнги будет на нем. Тело опережает его мозг, Сокджин подходит к младшему и притягивает его за руку, в первый раз обнимая настолько крепко. Хочется плакать. Странное чувство. – Хен, – тихо обращается Юнги. – Да? – Отыщи меня. Это серьезная просьба. Его будто просят найти иголку в стоге сена, и эти слова будут преследовать его всю жизнь, если он оплошает, но зато Юнги не хочет умирать. Ему нужна эта робкая надежда.***
Чимин разглядывает слабый красный след на запястье чуть ниже наручников. Голова раскалывается. Хотя кровь остановилась, тошнотворная боль продолжает усиливаться. Все болит, щека пульсирует, каждый вдох отдается ударом раскаленного лезвия – результаты удара, который ему достался за попытку убежать. Если подумать, это было глупо. У него не было шансов против четырех подготовленных копов. И даже Мина отсиживается в дальнем углу и бездействует, только усугубляя головную боль постукиваниями каблуков по полу. Остальные в этой бетонной коробке безмолвствуют. Они посреди нигде, поэтому Чимин не успеет добраться до цивилизации до того, как его поймают или как он свалится от обезвоживания под палящим солнцем. Да ему в общем-то и некуда идти. Бандиты выгнали его, а теперь он окружен полицейскими во всех смыслах. Может, ему удастся забрать Хосока и сбежать вдвоем в японскую глубинку, где их никто никогда не найдет, подальше от той неразберихи, которую он сам устроил. Вопрос в том, какую именно неразбериху он устроил. Чимин не понимает, почему он здесь и что должно произойти. Понятно, конечно, что Квону нужны доказательства. Это была важная операция, Чимин был их последней надеждой, и он облажался. Но все равно это лишено смысла. Даже если бы они попросили его сыграть роль жертвы, это было бы бесполезно. Доказательства, полученные таким образом, не могут быть использованы в суде. Так что Чимин не понимает, чего они пытаются достичь. Ему не нравится, как враждебно смотрят на него коллеги. Чимин знает их всех. Знает не только их лица, но имена и семьи. Он встречал их каждое утро, работал и ужинал с ними. А сейчас они ведут себя, как незнакомцы, им плевать на то, как ему больно. Никто из них даже не потрудился дать ему тряпочку, чтобы он мог вытереть кровь на лице. Однако гораздо больнее видеть, как Квон повернулся к нему спиной, не обращая внимания на его боль и страх. Он всегда смотрел на него как на отца, которого у него никогда не было. Все это бессмысленно. Он резко вздергивает голову, когда дверь в комнату открывается. От вида светловолосого уверенного в себе парня, который стоит, высоко подняв голову, несмотря на прижатый к его виску пистолет, перехватывает дыхание. Он не знает, почему его тошнит. Может, из-за мучительной боли в ребре или, может, из-за Юнги. Зачем рисковать своей жизнью и будущим ради такого предательского ублюдка, как он? Для чего? Чтобы Чимин нацепил на него наручники и отправил за решетку после того, как Юнги спасет его? Они встречаются взглядами на несколько секунд, и Чимину приходится проглотить внезапный комок в горле. Он выглядит по-другому, мягче, чем могут быть люди. Жгучая ярость и негодование исчезли, и в глазах осталось лишь... честно говоря, он не знает. Но в них он точно читает тихие слова, которые отчаянно хотел услышать: «Все в порядке. Ты в безопасности». По иронии судьбы, он чувствует себя в большей безопасности рядом с наркобароном, нежели рядом со своими коллегами, бравыми офицерами. Чимин кивает – едва заметный жест, но он знает, что Юнги заметил, потому что тот выдохнул с облегчением. – Он не принес, – сообщает один из офицеров, резко толкая Юнги. – Я обыскал его. У него ничего нет. – Тогда какого хера ты приперся? – рычит Квон, большим и указательным пальцами приподнимая подбородок Юнги. – Чтобы напомнить тебе, что ты никогда их не получишь? Чимин считает, что Юнги не следовало бы задираться в ситуации численного меньшинства, но он знает, что Юнги из тех, кто не склонит голову перед кем-либо, кроме отца, который сейчас мертв. – По-твоему, это весело? – Юнги безразлично пожимает плечами в ответ. Квон крепче сжимает подбородок Юнги, бормоча какие-то угрозы. – Я, блядь, выпотрошу его живьем у тебя на глазах. Юнги выпрямляется и вглядывается ему прямо в глаза. – Убей его, убей меня, и это видео разлетится по всему Интернету, – предупреждает он. – Я не пойду на дно один. Квон издает смешок, потирая рукой рот, медленно кивает, а затем заносит кулак. Чимин замирает, когда Юнги со стоном падает на землю, ему хочется подбежать к нему и убедиться, что он в порядке, но крепкая хватка на голове прижимает его обратно к стене. Удар ногой в бок выбивает воздух из груди и напоминает, что будет еще хуже, если он снова попытается пошевелиться. – Ублюдок, не смей к нему прикасаться, – вопит Юнги. Жаль, Чимину сложно восстановить дыхание и сказать старшему, что с ним все нормально. Сердце сжимается и замирает от страха, он сворачивается калачиком, держась за ноющий бок. Крошечная капелька пота стекает по лбу. Одного удара уже достаточно. Когда Чимин поднимает глаза, он видит, как Квон злобно пинает Юнги. Юнги трудно дышать, воздуха в груди не осталось, но он молчит. Он пытается сделать короткий вдох через приоткрытые губы, скрывая свою боль. Несмотря на сопротивление собственного тела, Чимин заставляет себя подняться на ноги, однако едва он делает шаг, как Квон пинает его в спину, и Чимин падает. Квон ногой пригвождает Чимина к полу, и на этот раз Чимин плачет по-настоящему, плачет от беспомощности. – Отпусти его, – от его крика Квон останавливается и поворачивается, чтобы посмотреть на Чимина. Гримаса чистой ненависти ввергает Чимина в шок. Квон наклоняется, чтобы схватить Юнги за воротник, оттаскивает его в сторону и заставляет сесть. Он жестом приказывает офицеру пристегнуть его наручниками к трубам и направляется к Чимину. Он хватает Чимина за волосы, так что от боли в шее хочется застонать, и вынуждает посмотреть на него. – Убеди его отдать мне файлы, и я оставлю тебя в живых. Облажаешься – будешь молить о смерти. Юнги ждет, пока офицеры выйдут из комнаты, а затем зовет: – Чимин. Чимин не отвечает. Лежит на полу, корчась от боли. Юнги откидывает голову назад и делает глубокий вдох. Он тоже чувствует себя так, будто его переехал грузовик. Для своего возраста эта мразь пинается слишком резво. Чимину требуется несколько секунд, чтобы сдвинуться с места. – О, слава богу, Чимин, ты в порядке. Можешь подвинуться ко мне? Чимин молчит и медленно и мучительно отползает в свой угол, прижимается спиной к стене и подтягивает ноги к груди. Он перестал плакать, но Юнги знает, что он может разреветься снова в любую минуту. – Чимин, ты в порядке? – Да, – еле слышно бормочет тот. Его одежда и лицо покрыты пугающим слоем крови. Нет, ничего не в порядке. Но Юнги не хочет его пугать. – Какого хрена он от тебя хочет? – спрашивает Чимин, морщась от боли. Как бы Юнги хотелось, чтобы Чимин побыл рядом с ним. Даже если он ничего не может сделать, близость создает иллюзию, что он может защитить его. А сейчас он слишком далеко даже от иллюзии. – Помнишь, я говорил, что мою маму приказал убрать кто-то влиятельный? – Чимин медленно кивает. – Убийца записал на видео встречу, на которой получил приказ. Там отчетливо видно, что это был Квон. Мой отец выбил признание из исполнителя, прежде чем убить, – Юнги делает паузу. – Или, может быть, Сокджин… Не знаю. Чимин на секунду замирает, даже не моргая. Юнги волнуется, что Чимин забыл, как дышать. Чимину многое предстоит пережить, и проблема в том, что это ничто по сравнению с тем, что он сейчас услышит. Слышать, насколько отвратителен человек, которого ты боготворишь, слышать, что самое большое чудовище – человек, которому ты доверился, выбивает землю из-под ног. Квон был кумиром Чимина в течение многих лет, Юнги понимает. – Он хотел уничтожить Немезиду. Я не понимаю его одержимости нами, но он хотел, чтобы она исчезла. А что может быть лучше, чем послать незаконнорожденного сына в роли крота? Но как можно убедить мальчика предать собственного отца? Даже если это не самый лучший человек, зачем мне рисковать, если я хотел лишь помочь своей матери? Была необходима мотивация, поэтому... ну… – Он убил твою маму и обвинил твоего отц.., – бормочет Чимин. – Так он управляет уязвимыми невинными душами, манипулируя ими ради собственных грязных целей. Это то, что он сделал со мной, – он замолкает на секунду и резко втягивает воздух. Боль, как железный прут, пронзает его живот, но он не обращает внимания. Бывало и похуже. – Это то, что он сделал с тобой, Чимин. Глаза Чимина расширяются, и Юнги видит, что он уже знает. Чимин не идиот. Он всегда знал, что что-то не сходится. Забавно, как люди уклоняются от правды, потому что она ранит, игнорируют факты, потому что реальность слишком жестока. – В случае твоего отца, Чимин, дело было самообороной. Любой адвокат-новичок мог бы вытащить тебя из этой передряги, – объясняет Юнги. Он замечает, как Чимин сжимает кулаки, а потом прижимает их к себе. – Но он заставил тебя поверить, что ты ему должен, потому что ты был маленьким и уязвимым: идеальный инструмент. И Чимин должен был знать. Он же гребаный полицейский, черт возьми. – Чимин, то, что я собираюсь тебе сказать, будет больно, но тебе нужно знать. Ты должен понять. Ты мне доверяешь? – Юнги наблюдает за его дрожащими губами, но ответа не получает. – Ты доверяешь мне, Чимин? – повторяет он. – Да, – едва слышно выдыхает Чимин, помолчав, но Юнги этого достаточно. Он наблюдает, как на лице Чимина растерянность сменяется страхом, обида – опустошением. В конце концов, он сдается. Чимин не сводит с него глаз. Ни на минуту. Возможно, он подавлен, возможно, у него есть коварный план, ведь что угодно будет лучше, чем узнать правду. Даже ложь не ранит так сильно. Только истина может быть настолько мучительной. Его глаза стекленеют от потоков слез, стекающих по лицу, когда он моргает. Юнги даже представить себе не может, какую боль он испытывает, какое чувство вины, сожаления и отвращения к себе. Он кажется слишком истощенным для слез, хотя, возможно, он все еще в шоке. Юнги не знает, что из этого хуже: молчание или слезы. Он лишь хочет дотянуться до младшего и прижать его к себе, сказать ему, что это не его вина, но слова бесполезны в их нынешней ситуации. Что бы он ни сказал, сделает только хуже. Чимин опускает голову, так что слезы начинают капать на его руки в наручниках. Его дрожащие пальцы сжимаются в кулак, а Юнги хочется обхватить их и расцеловать, потому что, черт, каким же несчастным выглядит Чимин. Юнги ненавидит Квона. Он ненавидит его, но не более. Он не винит себя в том, что случилось с его мамой. Он не собирается топиться в ненависти к себе из-за того, что Квон оказался мразью. Он лишь сожалеет, что у него мало воспоминаний с мамой. Она всегда была под наркотой. Юнги напрягается, когда Чимин внезапно хватает ртом воздух и его безмолвные слезы изливаются в душераздирающие рыдания. Чимин, прижимая колени к груди, скулит от боли. Чимин… черт, Юнги точно знает, что у него на уме: чувство вины, пересиливающее ненависть. Если бы он не согласился на эту операцию, ничего из этого не произошло бы. Его мама и Тэмин были бы живы, он сам не оказался бы здесь. С этой болью ему придется жить всю жизнь. Да, это неправда, Чимин не виноват, но Юнги знает Чимина. Он всегда берет вину на себя. Юнги продолжает смотреть на Чимина, надеясь, что сможет освободить запястья и закрыть уши. Он знает, что остальные снаружи, вероятно, слышат его истерику, и удивляется, как ее можно игнорировать. Он рыдает так, что и незнакомец пустит слезу. Но эти так называемые полицейские высечены из камня. Их не возьмешь ни слезами, ни мольбами. Проходит некоторое время, пока рыдания Чимина не стихают, превращаясь в тихое сопение. Он все еще смотрит вниз, плечи быстро поднимаются и опускаются в попытке втянуть воздух. – Чимин, – зовет Юнги. Тот даже не замечает. – Тебе получше? – глупый вопрос, конечно нет. Удивительно, как Чимин еще держится. Юнги полагает, что он бы сдался, если бы пережил даже половину дерьма, через которое прошел Чимин. Чимин получил не просто удар, его будто долбанули железным молотом по позвоночнику. Тем не менее, он продолжает бороться. – Чимин? – он делает еще одну попытку. На этот раз Чимин тихо хмыкает после короткого молчания. – Пожалуйста, посмотри на меня. – Это жестоко, он знает. Но время на исходе, а он не может сделать это без согласия Чимина. – Прошу. Пожалуйста, позволь мне посмотреть на тебя. Чимин медленно поднимает голову, глядя на него покрасневшими глазами, в которых все еще стоят слезы. Подбородок все еще дрожит. Слово – и он разрыдается вновь. – Чимин, ты понимаешь, почему я не могу дать Квону, что он хочет? – тихо, нерешительно спрашивает он, и младший кивает. Он знает, что Чимин понимает. Когда он сдастся, они оба умрут, и он хочет отсрочить это насколько возможно. Возможно, их спасет чудо. Они сидят в тишине, нарушаемой лишь редкими вздохами Чимина. Юнги думает, что откажется от всего, лишь бы Чимин был рядом, но упрямый Чимин сидит так далеко, как только может. Юнги удивляет смешок, вырвавшийся из горла парня, но он не осмеливается заговорить и только поднимает брови. – Прости, чувак. Просто это забавно, – говорит Чимин. Его голос охрип от надсаженного горла. – Все, все это дерьмо было, блядь, напрасно, – он закатывает глаза, разгибая колени и ударяясь головой о стену. – Так мне и надо, я ведь шлюха. – Нет, – Юнги почти кричит, вдыхая душный воздух. – Не называй себя так. Прости. Я не имел права так с тобой разговаривать. Чимин просто пожимает плечами, опустив веки. – Разве это не правда? – Нет. Я был расстроен, а когда люди расстроены, то делают глупости. – Я принудил тебя переспать со мной не из любви, а потому, что мне нужна была информация. Я использовал свое тело для работы. Как же это называется? – Ты не шлюха, – все, что он может сказать. Чимин усмехается, не утруждая себя продолжением разговора. Юнги тяжело вздыхает, разочарованно прищелкивая языком. Если им удастся выбраться живыми, он позволит Чимину избить его до синяков за то, что назвал его так. Он знал все о прошлом Чимина и позволил своей ярости взять верх над собой. В следующий раз, когда дверь открывается, Чимин даже не поднимает головы. Его заставляют встать тугой хваткой в вослосах. Он слышит, как Юнги выкрикивает проклятия и угрозы, но ему похуй. Нет смысла сопротивляться. Никто не может помешать убить его. И, честно говоря, теперь смерть не кажется плохой идеей. Возможно, он бы назвал ее благословением, потому что она не причинит столько боли, сколько уже есть в его сердце. Такое чувство, будто его кровь превратилась в смолу, которую невозможно удержать на дрожащих ногах. – Так каков же вердикт? – спрашивает Квон. – Идешь на хуй. Глаза Юнги расширяются, когда он слышит голос Чимина. Как бы сильно он ни хотел гордиться силой его непоколебимого тона, больше он боится того, что может сделать Квон. Они не в том месте, чтобы злить его еще больше. Чимин морщится от боли, когда Квон наотмашь бьет его, не говоря ни слова, прежде чем внезапно впиться пальцами ему в горло, сдавливая шею. – Повтори, – шипит он. Пошел ты. Чимин пытается что-то сказать, но удар кулаком в грудь прерывает его, и он задыхается от боли. – Если ты не собираешься умолять этого ублюдка дать ему, что мне нужно, то лучше, блядь, заткнись, – рычит Квон. Чимин уже видит черные точки перед глазами, но не сдается и продолжает сверлить Квона взглядом. Его обозленные глаза – последний меч и щит. В тот момент, когда он начинает терять сознание, Квон отпускает его. Поскольку рука его больше не удерживает, он падает, больно ударяясь коленями о твердый бетон. – Даю вам последний шанс. Чимин поднимает голову, чтобы посмотреть на Юнги. Он выглядит испуганным, его глаза широко раскрыты, грудь быстро поднимается и опускается, он хрипит, как будто это его бьют. Чимин заставляет себя ободряюще улыбнуться ему, как бы сложно это ни было. Он хочет, чтобы Юнги понял, что он пытается сказать. От первого удара в живот Чимин стискивает зубы. Слезы боли жгут глаза, он глотает ртом воздух. Дальше его пинают и бьют в живот, грудь, даже в голову. Кровь, приливающая к ушам, заглушает все голоса и крики. Он не знает, сколько уже длится избиение – из него будто отбивную делают. Он не может дышать, не может двигаться, не может перестать орать. У него болит голова, все чертовски болит. Чимин знает, что плачет, мерзкие слезы смешиваются с кровью, но ему так больно, что он не чувствует стыда. Чимин заставляет себя открыть глаза после того, как избиение прекращается. Гадкая ухмылка Квона – первое, что он видит сквозь затуманенный взгляд. Хочется раскрошить зубы и размозжить его сраный рот. Он никогда никого так не ненавидел, даже этого ублюдка Му, даже так называемого отца. Отвращение вспыхнуло настолько глубоко внутри, что он может думать только о том, как стереть мерзкую улыбку с его лица. Он зажмуривает глаза, когда Квон отводит кулак назад. От нестерпимой боли он практически теряет сознание. – Еще один шанс. Чимин хмыкает. Конечно же он не упустит шанс позлить эту мразь, и он знает, что Юнги ничего не скажет. Видеозапись – единственная причина, почему они еще живы. Когда он снова открывает глаза, из горла вырывается сдавленное дыхание, а взгляд падает на большое ведро с водой всего в двух метрах от него. Он бьется и кричит, пытаясь вырваться, несмотря на мучительную боль, но тщетно. Ему удается втянуть глоток воздуха, прежде чем его окунают головой в воду. Горячая вода режет кожу, из-за жгучей боли он забывает экономить кислород. Его криков под водой не слышно. Хотя температура меньше, чем у кипятка, все равно хочется орать. Квон оттягивает голову назад, и Чимин отчаянно цепляется за воздух, непроизвольно содрогаясь всем телом. Облегчение получается коротким, и голова снова оказывается в воде. Он жмурится, наручники резко натягиваются. Каждая клеточка его тела жаждет кислорода, кажется, голова вот-вот взорвется. Он хочет дышать, но не может. Не может! Все болит, он сейчас умрет… Он, блядь, утонет, и ему страшно. Он не хочет умирать. Не сейчас. Только не так. Когда его снова поднимают, требуется собрать все силы, чтобы не заплакать. Он тяжело дышит, откашливаясь. Теперь он снова может слышать голос Юнги, однако мозг не разбирает слов. Как же хочется посмотреть на него. Как же он хочет видеть Юнги. Он должен его увидеть. Посмотреть ему в глаза и сказать, что все будет хорошо. От внезапного давления на затылке он паникует и глотает воду, когда его снова окунают в ведро. Сейчас он способен думать лишь о том, что на этот раз он умрет. Его собираются убить. Он извивается под рукой Квона, но хватка крепка настолько, что убежать невозможно. От страха он начинает кричать, пытаясь оттолкнуться и освободиться, но в итоге только заглатывает еще больше воды. Его голову снова вытаскивают, и он теряет сознание. Чимин не знает, сколько раз Квон повторяет эту процедуру, но он знает, что скоро будет умолять Квона оставить его в воде. В следующий раз его окунают слишком быстро. Вода устремляется в его легкие. Он кашляет, чтобы вытолкнуть воду, но в итоге ее затекает еще больше. Он отталкивается и борется – бесполезно. Он медленно тонет и задыхается. Чимин не хочет умирать. Он не хочет умирать, потому что… потому что… он даже не может придумать причину. Он просто хочет жить. Он может найти причину позже, должна быть причина. Глаза и уши режет острая боль, а Чимину остается лишь кричать и орать. Боль, безграничный ужас, тьма… и вот тогда он чувствует, что снова может дышать. Сознание затуманено, а легкие горят, но если Чимин попытается, то сможет вдохнуть немного воздуха. Он наклоняется вперед и пытается выкашлять воду. Легкие в огне, и каждый вдох причиняет боль. Чимин позволяет своему обмякшему телу рухнуть на землю. Прохладный бетон успокаивает его горящую кожу, снова хочется плакать. Его волосы неприятно липнут к лицу, однако он слишком устал, чтобы убрать их. Из-за удара по голени он открывает глаза, ощущая, что может потерять сознание в любую секунду. – Упрямый ублюдок. Я сдеру с него кожу живьем, если надо. Голень рвет от нового вида боли, из горла вырывается вопль. Не похожее ни на что ощущение – видимо, перелом. Чимин слышит плач в стороне. Юнги. Черт возьми. Когда его пинают в живот, он не сдерживает рыданий. Остается лишь молиться всем богам, которых он знает, чтобы они позволили ему потерять сознание. От побоев кожа посинела и теперь выглядит такой безжизненной, что Юнги даже смотреть на нее страшно. Один удар жестче другого. Они могут убить Чимина, но какой от этого прок? Вместо этого его будут пытать. Юнги наблюдает, как Квон хватает Чимина за волосы и ставит его на колени. В его руках Чимин похож на оборванную куклу, которая не стоит на ногах. У Юнги сердце уходит в пятки, когда он видит предмет, который один из копов предлагает Квону. Обоюдоострый нож. Смертоносное оружие. Шесть дюймов холодной стали в паре миллиметров от Чимина. Новая волна паники захлестывает Юнги. – П-подожди… подожди... – он заикается, наручники натягиваются дальше, несмотря на и так кровоточащие запястья. – Где запись, Юнги? Юнги не может оторвать глаз от ножа. Квон ни за что не закончит дело вот так. Юнги ничего не скажет, если Чимин умрет. Квон не лишит себя единственного рычага воздействия на Юнги. Ни один идиот так не поступит. Он пытается игнорировать панику, бурлящую в его груди, потому что он уверен, что у Квона не хватит смелости убить Чимина. Квон не убьет Чимина… Он не… Его крик эхом разносится по комнате, когда Квон без колебаний вонзает нож в живот Чимина. Глаза Чимина шокированно расширяются на несколько секунд, их взгляды встречаются, и Юнги кричит еще сильнее. Нет, нет, нет, нет, нет, нет... Этого не должно было случиться... Нет, нет, нет… Квон небрежно отталкивает парня, не вынимая ножа. Он смотрит на Юнги безжалостными глазами, с отвращением приподнимая бровь. – Я предупреждал тебя.