Обречённые Отношения

      20 июля 2002 года       — Гермиона Джин Грейнджер-Уизли. Двадцать два года. Замужем. Детей нет. Учитесь в Лондонском университете, работаете администратором в офисе. Всё верно? — хоть голос доктора Харриса и звучал мирно и, пожалуй, чересчур дружелюбно, Гермиона всё равно невольно вздрогнула, когда он отвлёк её от рассматривания увешанных дипломами и сертификатами светло-зелёных стен его кабинета.       — Всё верно, — она подняла взгляд на Харриса и кивнула.       — Вы нервничаете? — он вручил ей чашку ароматного травяного чая и сел в кресло напротив неё. — Зеленый цвет… — Харрис бегло, почти безразлично, окинул взглядом свой кабинет и вновь посмотрел на Гермиону, улыбнувшись краешком рта, — обычно должен успокаивать пациентов. Последние исследования показали, что использование такой цветовой гаммы в интерьере положительно влияет на настроение человека. Поэтому я предлагаю вам расслабиться. Вы здесь для того, чтобы я помог вам.       А ещё она здесь для того, чтобы с ней не разговаривали, как с несмышлёным ребёнком. Разумеется, вслух Гермиона сказала совершенно другое.       — Я не нервничаю.       Она в панике.       — Замечательно. Итак, — опершись локтями на стол, Харрис сцепил руки перед собой в замок и одарил Гермиону своей отрепетированной дежурной улыбкой для пациентов, — миссис Грейнджер-Уизли…       — Миз, — на автомате поправила она, тут же одёрнув себя. — Можно просто Гермиона.       — Хорошо, — ещё одна дежурная улыбка. — Миз Грейнджер-Уизли… Гермиона, расскажите мне, какая проблема вас беспокоит?       — Ну, я… — она запнулась, ощутив, как начали гореть шея и щёки.       Ты уже здесь. Просто скажи это.       Гермиона прикусила губу, раздумывая, как озвучить свою… Не то чтобы она считала это серьёзной проблемой, но статьи в женских журналах определённо считали иначе. И не то чтобы она прислушивалась к глупым статьям из глупых женских журналов, просто… Когда она всё-таки решилась поговорить об этом со своим врачом, та не обнаружила никаких физиологических причин и «обрадовала», что такие проблемы могут присутствовать до первых родов, а затем порекомендовала обратиться к психотерапевту, раз Гермиону это так беспокоит. И не то чтобы Гермиону это беспокоило, но…       В конечном итоге, она здесь, на окраине маггловского района Лондона, где шанс быть замеченной кем-то из знакомых или — ещё хуже — каким-нибудь гадёнышем из «Пророка», который мигом сделает из этого сенсацию вроде «Брак «Золотых деток» трещит по швам?», как это уже однажды случалось, когда в прошлом году Гермиону запечатлели в момент, когда они с Роном выходили из Мунго. У Рона всего-то был плановый осмотр, который он проходил несколько раз в год, дабы его допускали до игр и тренировок, а Гермиона всего-то проконтролировала составила ему компанию, но Скитер…       Скитер выпустила статью в своём стиле, мол, «неужели чета Грейнджер-Уизли планирует обзавестись потомством?». И в честь чего эта мерзкая стерва сделала такие нелепые выводы, Гермиона не понимала до сих пор. Наверное, никогда не поймёт. Возможно, в тот день, когда она всё же сможет понять эту бездушную, вечно сующую нос не в своё дело стерву, Гермиона лично попросит профессора Макгонагалл об услуге, чтобы та превратила любимую студентку в гриндилоу. И поделом.       Гермиона сделала большой глоток ромашкового — как оригинально, доктор, спасибо большое — чая и, собравшись с мыслями, выпалила на одном дыхании:       — Мне кажется, что я фригидна.       — Смелое заявление, — Харрис удивлённо приподнял брови, чуть склонив голову набок. — Почему вы так решили?       — Ну, мне двадцать два года, и я уже несколько лет живу… половой жизнью, но так ни разу не смогла испытать оргазм.       — Почему вы сделали вывод, что это из-за фригидности?       — Я прочитала книгу, — нехотя призналась она, прекрасно понимая, насколько глупо сейчас звучит со стороны. И ей совсем не нравилось это чувство.       — Книгу? — уточнил Харрис.       И несколько статей в «Космо».       — Да, — Гермиона поёрзала в кресле, устраиваясь поудобнее, пытаясь выглядеть расслабленно. — Я читала, что существуют три степени аноргазмии, — в самом деле, почему бы и не блеснуть знанием терминологии? — Последняя, третья степень, мягко скажем, самая неприятная. Там часто замешаны психологические и физиологические отклонения.       — Предположим. И какая у вас, по вашему мнению, степень? — от этого снисходительно-покровительственного тона ей захотелось закатить глаза.       — Думаю, что-то среднее между первой и второй.       Доктор Харрис задумчиво потёр подбородок и изрёк:       — То есть, время от времени вы испытываете приятные ощущения во время полового акта, а время от времени равнодушны к происходящему? Так?       Он говорил об этом таким будничным тоном, словно они были старыми знакомыми, случайно встретившимися на улице и беседующими о том, что лето в Лондоне в этом году выдалось необычайно жарким и душным. Вероятно, это были такие же издержки профессии, как выработавшаяся у Гарри дурацкая привычка начинать разговор об очередном найденном в Лютном переулке теле незадачливого волшебника или измученном кентавре на окраине Хогсмида. Или о шкатулке, которая испепелила дом несчастной молодой семейной пары магглов, случайно приобретших проклятую вещь на рождественской барахолке. Со всеми кровавыми подробностями. С абсолютно непроницаемым лицом. Продолжая тщательно пережёвывать свой ужин.       Просто издержки профессии.       Джинни как-то «по секрету» рассказала, что в последнее время Гарри пристрастился к ролевым играм в постели, в которых он играет роль беспринципного начальника Аврората, а Джинни — маньячки с повадками Беллатрисы Лестрейндж. И это была та информация, которую Гермиона отчаянно хотела бы забыть. Потому что… Это ведь Гарри, с которым она дружила больше десяти лет, и ей вовсе не обязательно знать о нём подобные вещи. Как минимум потому, что существует такая обыденная штука, как «частная жизнь», да. Почему-то Гермионе до сих пор было дико и, пожалуй, в какой-то степени даже странно принимать как данность, что у всех или почти всех её бывших однокурсников вроде как есть семьи и… секс. Возможно, много секса. Возможно, много хорошего секса.       Гермиона вообще не помнила, чтобы в Хогвартсе она хоть раз становилась свидетельницей или участницей таких обсуждений. Хоть кто-то в этой школе говорил о сексе? Не исключено, что эти разговоры прошли мимо неё, пока она коротала вечера в библиотеке в компании пергаментов, перьев и чернил.       Они ведь не при монастыре учились, ведь так?       В коридорах на переменках регулярно встречались целующиеся парочки. Почему-то в тот момент Гермиона не задумывалась о том, что, возможно, эти парочки блуждали по вечерам в поисках Выручай-комнаты не только для того, чтобы их не поймали после отбоя и сняли баллы со всего факультета. Всё было гораздо глубже.       Какое «своевременное» открытие.       В любом случае, об интимных предпочтениях и проблемах своих друзей, неприятелей, знакомых и знакомых знакомых Гермиона хотела знать примерно ничего. И уж тем более — делиться с кем-то своими. Она никогда ни с кем не говорила на эту тему. Рон не в счёт, потому что он вроде как часть её интимной жизни. Но доктор Харрис вроде как доктор. На одном из сертификатов даже написано, что в прошлом году он участвовал в какой-то научной конференции по сексологии.       Прекрасно, теперь секс — это тоже наука?       Насколько сильно она отстала от жизни, пока заполняла бесполезные, никому ненужные, отчёты в своём кабинете после окончания рабочего дня? Была ли права бабуля, когда сокрушалась, что ей, «старой и больной женщине», нужно объяснять своей внучке, что та должна получить нормальное человеческое образование, чтобы «бабушке не пришлось краснеть», рассказывая своим подружкам по книжному клубу, что её внучка работает гадалкой в бродячем цирке во главе с клоуном в африканских лохмотьях. Или то, что внучка даже не в курсе, почему принц Чарльз распоследний козёл и чьим именно тампоном он хотел бы быть, потому что кое-кто с головой погрязла в своих фантастических тварях и вообще оторвана от реального мира.       Что сказал бы Рон, узнай он, что Гермиона пришла пожаловаться на свои очень, очень личные проблемы непонятному мужчине? Пусть и психотерапевту, но… мужчине. Но это всё были вопросы, на которые она никогда не получит ответы. Ну, точно не сегодня. И, наверное, ей стоило бы перестать смотреть на Харриса с такой паникой в глазах. И определённо точно ей нужно было ответить на поставленный вопрос, а не вести себя как недалёкая девочка на светской беседе.       — Да, — наконец выдохнула Гермиона и, сделав глоток чая, криво улыбнулась. — Меня вроде как возбуждает прелюдия, но когда дело доходит до дела… Либо просто немного приятно, либо ничего.       — И вы решили, что проблема в вас, — спокойно констатировал Харрис, сделав пометку в своём блокноте.       Она даже опешила на пару секунд.       — Это очевидно. Если бы дело было сугубо в Роне, меня бы здесь вообще не было.       — Посмотрим, — ещё одна пометка. — Расскажите мне об обстоятельствах.       — Вы имеете в виду?..       — Да, Гермиона, сейчас мы вместе будем копаться в вашем «грязном белье».       Вдох-выдох.

***

      — Первое августа девяносто восьмого года. Это случилось после празднования дня рождения нашего общего друга. На тот момент мы с Роном встречались около трёх месяцев. Чуть меньше.       — По-вашему, вы были к этому готовы? Три месяца — не такой уж и большой срок, за который девушка может в полной мере подготовиться к переходу на новый уровень отношений. Особенно, если до этого у неё не было опыта в интимном плане. Неудачный первый раз может сказаться на всей дальнейшей интимной жизни и общем восприятии всего этого процесса.       — До того, как начать встречаться, мы с Роном дружили много лет. Я была готова. Я почти уверена в этом.       — Почти уверены, — понимающе кивнул Харрис и вновь мягко улыбнулся ей, сделав ещё одну пометку. — Вы можете описать свои ощущения?       — Имеете в виду, было ли мне приятно?       — Да, или неприятно.       — Сложно сказать. Скорее, я ожидала, что мне должно быть приятно или, на крайний случай, неприятно, но… — она запнулась, пытаясь подобрать правильное слово.       — Но? Не волнуйтесь, вы говорите о совершенно естественных вещах. Это нормально.       Определённо, ненормально.       — Ну, прелюдия была… нормальная такая, н-наверное. А потом он вошёл в меня, и… Не знаю, ну, двигалось там что-то, немного ноги онемели. Не знаю. Помню, очень раздражало, что Рон слюнявит мне шею. Ну, то есть он целовал меня в шею, и обычно мне это нравится, но тогда… Не знаю, никак не могла расслабиться.       — Двигалось. «Там». «Что-то», — по слогам протянул Харрис, оторвавшись о конспектирования её слов в свой блокнот, а затем спросил: — Для вашего супруга это тоже был первый опыт?       — Нет. До меня у него была девушка, с которой он был… близок.       — С той девушкой у него были подобные проблемы?       — Понятия не имею. Никогда не интересовалась.       — Хорошо, — он кивнул. — Как думаете, почему вы не смогли расслабиться?       — У меня выдался очень нервный день накануне. И перед этим… А в скором времени мне предстояло выступать в суде, вот я и думала… об этом.       — Так, а когда всё закончилось, вы что почувствовали? Сожалели? Или…       — Нет, не сожалела. Просто было очень, не знаю… странно. А когда я вышла из душа, узнала, что суд перенесли и мне через час нужно давать показания. И мы с Роном поругались. Он оставил мне пару отметин на видном месте, и я накричала на него, мол, это позорно. В смысле, являться на заседание суда в таком виде… Самое глупое, что Рон тогда был вообще не виноват. Мы же не знали, что так получится, а я всё равно на него сорвалась. В итоге мы пару дней не разговаривали после этого, пока я не пришла мириться. Как видите, очень насыщенный тогда выдался день.       — А по какому поводу вы выступали на суде, если не секрет?       — Ну, мой одноклассник попал в… плохую компанию. Я давала показания в его защиту. Как я уже говорила, суд должен был состояться в другой день, но заседание перенесли, и нас вызвали через пятнадцать минут после того, как… вы понимаете. Рон всё ворчал, что мы не обязаны туда идти, что мы с ним вроде как заняты, но я настояла. Я должна была там выступить. И если бы я заранее знала, что всё так получится, наверное, не стала бы… В смысле, не в этот день. Я всё испортила.       — Он был вашим другом? Одноклассник.       — Скорее, наоборот. У нас были определённые трудности в общении.       — Какие?       — Это не относится к моей проблеме.       Доктор Харрис молча сделал пометку в своём блокноте и перешёл к следующему вопросу:       — Вы говорили с супругом о вашей «фригидности»?       — Да.       — Он пытался как-то повлиять на ситуацию?       — Рон… Он… Да. Поначалу. Первые года полтора он искал ко мне… подход. Хотел, чтобы мне тоже было хорошо, чтобы я перестала быть такой… ну, зажатой. Сейчас мы с ним оба понимаем, что это бесполезная трата времени, — из груди вырвался нервный смешок, — так что мы просто занимаемся этим. Но поначалу, да, мы пробовали разные позы, ритм, места.       — К каким выводам вы пришли? Как вам нравится больше? Мягче? Грубее?       — Больше всего мне понравилось заниматься этим у стены моего рабочего кабинета. Было грубее, чем обычно.       — И вас это возбудило сильнее обычного?       — Да, но всё равно чего-то не хватило. Напора, наверное.       — Ваши выводы?       — Мне нравится, когда меня грубо зажимают у стены?       — Это ваши слова. Не мои, — ещё одна дежурная улыбка и запись в блокнот. — Что ещё вы пробовали с супругом?       — Ну, пару раз он пробовал сделать мне… — сгорая от стыда, Гермиона с намёком посмотрела вниз, — вы понимаете.       — Куннилингус?       Когда Гермиона сможет спокойно и без запинки произносить все эти слова вслух, начнётся Третья Магическая война. Наверное.       — Да.       — Какими были ваши ощущения?       — Странноватыми. Вроде и приятно, а вроде и никак. Под конец мне вообще стало скучно, и я попросила Рона остановиться. Но я сама виновата, Рон-то всё делал правильно, но вместо того, чтобы расслабиться и выбросить из головы все посторонние мысли, я почему-то вспомнила одну дурацкую историю из школы. И эта история не настраивала на романтику. Скорее, наоборот.       Если история о том, как на втором курсе Рона несколько часов рвало слизнями, может настраивать хоть на что-то.       — Так и запишем.

***

      — Вы мастурбируете?       — Что? Нет! — Гермиона вспыхнула. — Конечно нет!       — Почему? Это отличный способ изучить потребности своего тела. Например, понять, какие ласки вам больше нравятся.       — Я… понимаю, но…       — Но?..       — Это как-то неловко.       — Неловко перед кем? Перед собой? Вы стесняетесь самой себя?       — Не знаю, как это объяснить… Кхм, можно я скажу, что стесняюсь, и мы перейдём к следующему вопросу?       Сделав быструю пометку в своём блокноте, Харрис снисходительно улыбнулся.       — Как пожелаете, Гермиона.

***

      — У нас нет какого-то конкретного расписания, если вы об этом.       — Просто скажите, как часто вы с супругом занимаетесь сексом? Раз в неделю? Раз в месяц?       — Давайте сойдёмся на «раз в два-три месяца».       — Мы не на рождественской ярмарке. Не нужно со мной торговаться.       — Оу, ну да. Извините.

***

      — Вы сказали, что дружите со своим супругом с одиннадцати лет, — Харрис оторвал взгляд от своих записей и посмотрел на Гермиону. — Как вы можете охарактеризовать ваши отношения в настоящий момент?       — У нас мало что изменилось. У нас всё также есть общие темы для разговоров. Мы ссоримся из-за тех же вещей. Единственное, что у нас изменилось с окончания школы, — наличие секса.       — Какое слово в большей степени характеризует ваши отношения в данный момент — «любовники» или «друзья»?       Гермиона ответила, не задумываясь:       — Друзья.       — И вас это устраивает? Обычно в любовных отношениях ищут золотую середину.       — Не знаю, наверное, устраивает. Рон — моя «зона комфорта». Я знаю буквально всё о нём, все его привычки. Знаю, чего от него ожидать и что он скажет в следующий момент. Я радуюсь его успехам и победам. Это ведь самое главное, да? Ну а то, что я не могу в полной мере насладиться счастливой семейной жизнью из-за того, что мне что-то мешает получать полноценное удовольствие от секса, не делает меня несчастной и обозлённой на мир стервой.       Конечно же не делает, Гермиона, именно поэтому ты втихушку пришла обсудить свою интимную жизнь с психотерапевтом.       — А что вы будете делать, если Рон перестанет быть вашей «зоной комфорта»? Когда вы оба станете старше, увереннее в себе, успешнее. Или наоборот.       — Я и сейчас уверена в себе, — отрезала она. — Более того, я абсолютно уверена, что «успех» или, как вы это назвали, «наоборот» одного из нас никак не повлияет на наши отношения.       Харрис отложил блокнот в сторону, взглянул на наручные часы и внимательно посмотрел на Гермиону:       — Вы не фригидны, но у вас явные проблемы с принятием собственной сексуальности. Пока что я не готов сказать наверняка, с чем они связаны. У меня есть определённые мысли по этому поводу, но, чтобы я мог сделать окончательный вывод, вам придётся посетить меня ещё не единожды. В идеале, посетить меня вместе с супругом. Если вы хотите сохранить эти отношения, то и работать над ними должны вместе. Как минимум потому, что проблема у вас общая.       — Не думаю, что Рон захочет посещать семейного психотерапевта.       — В таком случае, о какой уверенности в себе и «зоне комфорта» вы говорите, если вы уже сейчас не уверены, что ваш супруг проявит понимание к вашей проблеме и захочет помочь вам её решить? Решить вместе.       — При чём тут Рон, если проблема во мне? Это я не могу расслабиться, а не…       — Гермиона, послушайте, вам нужен понимающий и терпеливый партнёр, рядом с которым вы сможете раскрепоститься. В одиночку вы с этим не справитесь. Разве что вы попробуете преодолеть себя и изучите своё тело. Для начала.       Её невольно передёрнуло от одной только мысли о мастурбации, а доктор Харрис меж тем продолжал:       — …последний час я слушал и наблюдал, как вы, сгорая от стыда, рассказываете о своих проблемах. Вы, красивая молодая девушка, выглядели почти униженной, когда вам нужно было произнести самые простые слова, вроде «секса», «оргазма» и «куннилингуса».       Ни фига это не простые слова.       — Это слишком личные вещи. Обычно я не обсуждаю их с посторонними людьми.       — Личные, это так. Но раз вы пришли ко мне, вероятно, вам больше не с кем обсудить это. И мне совершенно очевидно, что вас это волнует, хоть вы и пытаетесь выглядеть и говорить непринуждённо. Научитесь не врать самой себе и попробуйте вместе с супругом не относиться друг к другу как к старой дырявой пижаме, в которой просто удобно. Я бы сказал, что это будет частью вашего домашнего задания перед следующим сеансом, ещё я бы посоветовал вам сдать кое-какие анализы, но… — Харрис ещё раз прошёлся по её лицу оценивающим взглядом, — по какой-то причине, я уверен, что это наша первая и последняя встреча, миз Грейнджер-Уизли.       Вот сейчас она действительно почувствовала себя униженной, да и выглядела наверняка также. Сидела и молча глотала ртом воздух, отдавая себе отчёт, что, если она попробует сейчас съязвить или просто ответить, вместо связных слов из горла вырвется жалкий скулёж.       Гермиона встала с кресла, расправила плечи и твёрдой походкой отправилась к выходу.       — Всего хорошего, миз Грейнджер-Уизли.       Ей потребовалось несколько бокалов вина, чтобы убедить себя не возвращаться в этот кабинет и не начать тренироваться в проклятиях на докторе Харрисе. Потому что, кажется, он сделал только хуже.

***

      7 октября 2004 года       Четверг       Совпадение или откровенная издёвка судьбы, но первое в жизни Гермионы свидание — свидание с Виктором Крамом — состоялось в пабе «Весёлый боггарт». Это было неприметное снаружи, но весьма уютное, пропитанное домашней атмосферой, заведение. Тогда выбор места объяснялся желанием Виктора избежать назойливого внимания от вездесущих в Хогвартсе фанаток, каждая вторая из которых считала своим святым долгом как бы невзначай пройти мимо, как бы невзначай уронить на пол сумку и как бы невзначай наклониться, демонстрируя декольте и призывно выпячивая задницу.       Именно здесь, за соседним столиком, почти десять лет назад она подавилась сливочным пивом, когда Виктор произнёс столь заветное для женской — не исключено, что и для некоторой части мужской, — половины школы: «Геримона, ты пойдёшь со мной на Святочный бал?». Причём подавилась так, что приторно-сладкий напиток полился у неё через нос, навсегда превратив и без того неловкую для Гермионы ситуацию в тот самый момент в жизни, о котором она, по-прежнему сгорая от стыда, вспоминала, когда мучилась от бессонницы. Момент, пусть и не самый позорный, но, определённо, один из.       А сегодня Малфой привёл её в это забытое Мерлином место, потому что… Она не знала, почему. Возможно, это только совпадение. С другой стороны, когда дело касалось Малфоя, ей всё казалось таким… Как он там выразился?       «Подосрительно».       О, Малфой был олицетворением этого слова.       Её успокаивала лишь одна мысль: хуже, чем в тот раз, не будет. Наверное. В любом случае, этим вечером она вполне может обойтись и без сливочного пива. По-хорошему, Гермиона могла бы обойтись и без посещения Хогсмида в нерабочее время в компании Драко Малфоя, но в этом мире существуют силы, противостоять которым не в состоянии даже она. Например, сила скорости, с которой здравый смысл покидает её воспалённый навязчивыми мыслями мозг, стоило Малфою в его привычной колючей манере произнести: Грейнджер.       И в этом его «Грейнджер» Гермиона слышала слишком много того, что не давало ей нормально спать по ночам.       Игра. Провокация. Интерес.       Интерес?       На мгновение, на одно лишь мгновение, она допускала в свою голову мысль, что это действительно интерес. Что Малфой тоже что-то ощущает. Что он тоже сошёл с ума. Что она не одинока в своём безумии. Ведь он ответил на поцелуй, а потом сам — сам! — первый поцеловал её. И теперь они здесь, чтобы… Чтобы что? Может, он тоже хотел прояснить, что между ними происходит?       В противном случае, зачем всё это?       Гермиона поёрзала на крайне неудобном деревянном стуле и, положив руки перед собой на стол, неловко переплела пальцы, стараясь не смотреть в сторону барной стойки, где уже несколько минут в ожидании заказа стоял Малфой и о чём-то увлечённо разговаривал с хозяином заведения. В очередной попытке взять себя в руки она прикрыла глаза, абстрагируясь, а когда открыла, боковым зрением заметила, что Малфой забрал заказ и уже направлялся к ней.       Ещё раз прокрутила в голове свою мантру на этот вечер: «Это не свидание».       Тогда что?       Хороший вопрос.       — Я решил, что одной бутылки огневиски нам будет достаточно. — нарочито-спокойно сказал Малфой, присаживаясь напротив неё, и добавил: — Для начала.       — Ты десять минут ждал одну бутылку?! — кажется, её голос прозвучал несколько выше, чем следовало.       — Не совсем, — уклончиво ответил он, принявшись разливать напиток по их стаканам. — Мистер Сильвер помогал мне с выбором закуски. Да, мне пришлось выслушать нудную лекцию в твоём стиле о видах огневиски и способах их изготовления, но теперь я знаю, что к нашему сегодняшнему компаньону, — Малфой бросил многозначительный взгляд на стоящую по центру бутылку, — подходит лишь одно особое угощение. Кстати, ты знала, что дочь мистера Сильвера учится на втором курсе? Кайли, кажется. Между нами, зельевар из неё довольно-таки посредственный.       — Да, она учится на Пуффендуе. Невилл говорил мне, что девочка до жути тебя боится, — тысячекратное «да!» разговорам о работе, — и я не могу сказать, что была в восторге от этой новости. Ты же понимаешь, что страх — не лучший способ увлечь студента своим предметом?       — Я считаю, что есть лишь три способа мотивировать людей: голод, деньги и страх, — он поднял стакан, словно сказанное им было чем-то вроде тоста.       На мгновение приоткрыв рот от удивления, Гермиона недоверчиво протянула:       — Скажи, что ты шутишь.       — Грейнджер, ты же меня знаешь. Я сама серьёзность.       Грейнджер.       Невеста. У него есть беременная невеста.       Вдох-выдох.       — А вот и мистер торопыжка!       Против воли Гермиона обернулась на спешащего к ним хозяина заведения. Низкорослый и полноватый, мистер Сильвер с грацией пингвина лавировал между стоящими непозволительно близко для возможностей его талии столиками, то и дело спотыкался о ножки стульев, но всё равно продолжал трепетно придерживать в своих пухлых ручках многоярусную тарелку. От её внимания не ускользнуло искривившееся от отвращения выражение лиц посетителей, мимо которых вихлял «мистер торопыжка». Ещё несколько сбивчивых торопливых шагов к их столику, и до её носа донёсся аромат, сопоставимый по своей тошнотворности лишь с «амбре» несвежих носков.       — Стилтон — «король английских сыров»! — с победной улыбкой мистер Сильвер поставил перед ними тарелку с аккуратно нарезанным сыром. — По моему скромному мнению, лучшей закуски к шоколадному огневиски не найти!       — Потрясающе, не правда ли, Грейнджер?       — Конечно, — Гермиона кивнула, выдавив из себя благодарную улыбку. — Спасибо, мистер Сильвер.       — Ну что вы! Для меня честь — порадовать любимых профессоров моей Кайли, — сочащимся от неприкрытой лести тоном проговорил мужчина, едва ли не кланяясь. — И, профессор Малфой, я не забыл и обязательно сообщу вам с профессором Грейнджер-Уизли, когда стукнет два часа ночи.       Пока Малфой продолжал натянуто обмениваться любезностями с хозяином заведения, Гермиона покосилась взглядом на висевшие над входной дверью часы: начало десятого. Что ж, вечер обещал быть весёлым. Попытки мистера Сильвера выгородить его не слишком способную к учёбе дочь и задобрить преподавателей сомнительными деликатесами напоминали Гермионе театр одного актёра. Очень плохого актёра. А учитывая ярко читаемое раздражение в серых глазах, снисходительную усмешку и обещания Малфоя в особом, исключительном, порядке дать горе-студентке дополнительное задание по зельеварению, дабы Пуффендуй мог заработать дополнительные очки, развернувшаяся перед ней сцена походила уже на театр абсурда.       Гермиону не покидало ощущение, что она являлась невольной участницей дурацкого маггловского реалити-шоу и что из кухни вот-вот выскочит Скитер с визгливым криком: «Преподаватели Хогвартса берут взятку вонючими сырами! Мои читатели узнают, насколько прогнила современная система образования!».       По крайней мере, Гермиона не удивилась бы подобному повороту событий.       Не сегодня. Не здесь. Не в компании Малфоя.       — Он просто чудо, — выпроводив наконец восвояси мистера Сильвера, Малфой закатил глаза и, вытащив из кармана палочку, отлеветировал зловонную тарелку на самый дальний свободный соседний столик. — Итак, на чём мы там остановились? Ах, да. Мотивация. Итак…       — Зачем?       — Что именно? — он вопросительно приподнял бровь. — Зачем я убрал отсюда эту хрень? Если ты настаиваешь, я могу верну…       — Нет. Зачем ты попросил мистера Сильвера сообщить нам о времени?       — Ну-у, — он приподнял стакан и немного отпил, глядя прямо ей в глаза. — Я помню о твоём отношении к светским разговорам после двух часов ночи.       В помещении словно резко кончился весь кислород. И снова это уже привычное сковывающее ощущение лёгкой удушливой паники. А дальше — и вовсе катастрофа: нахлынувшее воспоминание о собственном безрассудстве вошло в сознание. Его губы. Его руки. Его всё. Так близко, нужно лишь позволить себе.       Это не свидание.       Гермиона одёрнула себя, запретив себе дальнейшие размышления на эту тему, стряхивая с себя облако столь неуместного в присутствии Малфоя оцепенения. С трудом, но ей всё же удалось заставить себя растянуть губы в улыбке. Почти смело встречая ничем неприкрытую иронию в его глазах, она обхватила подрагивающими пальцами стакан и сделала глоток огневиски, тут же ощущая, как напиток привычно обжигает горло, распространяя внутри умиротворяющее тепло.       Вдох-выдох.       — Это весьма… предусмотрительно с твоей стороны.       — Знаю, — он самодовольно хмыкнул, откинувшись на спинку стула. — В этом весь я.       Интересно, сколько ещё огневиски ей нужно выпить, чтобы она перестала обдумывать каждое вертящееся на языке слово и просто расслабилась? С другой стороны, ей нельзя расслабляться в его присутствии. Мысленно чертыхнувшись, Гермиона сделала ещё два больших глотка, даже не поморщившись, и невольно облизнула губы, ощутив во рту едва уловимое шоколадное послевкусие. Краем глаза заметила, что Малфой с нескрываемым интересом ловит каждое её движение. От столь пристального внимания она почему-то почувствовала себя голой.       И, Мерлин, ей так жарко…       — Ну так… — Гермиона приложила холодный стакан к горящей щеке и рвано выдохнула. — Зачем мы здесь?       — Я хотел пообщаться со своим новым другом в неформальной обстановке. Ну, знаешь, все эти разговоры по душам и прочая хрень, позволяющая узнать друг друга лучше. Кажется, именно этим и занимаются друзья, не так ли?       Видит Мерлин, если Малфой ещё раз произнесёт слово «друзья» таким тоном, она… А что она? А ничего. Ни-че-го.       Какая же ты идиотка, Гермиона Грейнджер.       Туше.       Ещё три больших глотка — и её стакан пуст.       — Кажется, ты хотел, чтобы мы пожаловались друг другу на жизнь.       — Пожалуй. Я начну, ты не против? — не дожидаясь возражений, Малфой с видом бывалого философа продолжил: — С недавних пор я постоянно прокручиваю в голове одну фразу Блейза: «Жизнь — как пакетик «Берти Боттс». Никогда не знаешь, какая начинка тебе попадётся». Прокручиваю и осознаю, что последние пару лет мне попадается только «рвота». Даже не «ушная сера», понимаешь?       На несколько секунд Гермиона подвисла, потом удивлённо похлопала ресницами и прищурилась, недоверчиво вглядываясь в совершенно невозмутимое лицо Малфоя, который уже заметил, что её стакан пуст, и, продолжая терпеливо ждать ответ на свой вопрос, подлил ей ещё огневиски.       — Ты должен знать, что, когда я перебарщиваю с выпивкой, — растерянно пробормотала она, вперив взгляд в стоящий перед ней стакан, — я могу стать чересчур болтливой.       — Таков план, — уголки его губ тронула тень ухмылки. — Ну, что скажешь?       — Я… — ещё один глоток, ещё одна порция храбрости. — Я скажу, что Забини украл эту мудрую, безусловно, фразу из одного маггловского фильма. Только там речь шла о коробке шоколадных конфет.       — Я видел только один маггловский фильм. Даже не фильм, — в его интонации Гермионе слышалась плохо скрытая улыбка. — Блейз называл это… подожди-подожди… Ах, точно! Он называл это сериалом.       — Драко Малфой и что-то маггловское? А как же твоё фирменное: «Фу-фу-фу! Изобретение магглов!»       — Поверь, это был один из самых странных вечеров в моей жизни.       — Не сомневаюсь. Что за сериал?       С явной неохотой, но он всё же протянул, кривя губы:       — «Секс в большом городе».       — Не-е-ет, Малфой! — Гермиона прикрыла рот ладонью в притворном ужасе.       — Во-первых, я был пьян. А во-вторых, я не горжусь этим. Но… это не самое страшное.       — А что же… Что же самое страшное?       Малфой многозначительно поиграл бровями, будто раздумывая, отвечать на вопрос или нет. Вероятно, приняв для себя какое-то важное решение и оглядевшись по сторонам, он подался вперёд и заговорщическим шёпотом произнёс:       — Самое страшное, что на пятом часу просмотра этого творения Блейз принёс из своей спальни какой-то маггловский «Ведьмополитен», и мы с ним начали проходить девчачий тест — «Кто ты из «Секса в большом городе»?»       — И кто же ты?       — Не хочу хвастаться, но я — «Мужчина мечты» той кудрявой.       Кто бы сомневался.       — Очаровательно.       — Не согласна?       — Я этого не говорила.       — Ну-ну, Грейнджер.       Она ничего не ответила. Просто флегматично наблюдала, как Малфой молча наполняет её стакан уже третьей порцией огневиски. И Гермиона не помнила, когда она успела выпить вторую.

***

      Язык мой — враг мой.       После четвёртой порции огневиски — самый заклятый враг.       Потому что…       — Как успехи со снятием браслета?       — По-моему, твой подарок намекает мне, что я должна развестись с Рональдом.       — Как интересно. И как успехи?       — Сложно сказать… На днях закончила я читать одну книгу. Если в двух словах, в ней главная героиня, уставшая от брака с нелюбимым мужчиной, нашла себе любовника и захотела развестись, — Гермиона прекрасно понимала, какую чушь несёт, но просто не могла себя остановить. — Для героини всё закончилось не очень хорошо.       — И что же случилось с главной героиней?       — Она подсела на морфин.       — Что это?       — Что-то вроде наркотика. Так вот. Развод, депрессия, морфин и прыжок под поезд. Конец. Так что… Отвечая на твой вопрос, — слова цеплялись друг за друга, — я вся в сомнениях… Эй, что в этом смешного?       — Грейнджер, не волнуйся, если ты решишь испортить для студентов начало рождественских каникул и попробуешь сигануть под Хогвартс-экспресс, как твой друг я не допущу этого и лично вытащу тебя за шкирку.       И хотя ухмылка уже сползла с его лица, в глазах по-прежнему отплясывали черти. Отплясывали по меньшей мере румбу, надсадно вопя пробирающее до мурашек: «Грейнджер!»       — Я не…       — Ты всегда ищешь ответы на свои вопросы в дешёвых романах?       — Это мировая классика! — самый неубедительный праведный гнев в её исполнении.       — «Классическая» Грейнджер. Для принятия решения перероет библиотеку, чтобы убедиться в его правильности, ведь неправильные решения не для неё. А ей всего-то нужно зарубить на своём маленьком правильном носу, что умение уходить от ненужных людей — одно из самых важных умений в жизни человека. Счастливый человек должен уметь быть мразью. Ради себя. Хотя бы иногда. Но ведь вы, гриффиндорцы, не такие, не так ли?       — А ты… Ты умеешь?       — Иногда. Нужно только себе позволить, — он чуть подался вперёд, насмешливо сверкнув глазами. — Даже не представляешь, сколько возможностей это открывает.       Гермиона же, напротив, отпрянула, инстинктивно вжавшись в спинку стула в глупой надежде скрыться, спрятаться от этого его искушающего тембра, заставляющего всё её естество трепетать от предвкушения, от лёгкого щекочущего ощущения внизу живота, от…       «Нужно только себе позволить».       — П-представляю.       — Вот скажи, ты когда-нибудь делала что-то для себя? Не задумываясь о том, что кто-то может обидеться на тебя?       Да, я поцеловала тебя. А потом хотела ещё. И сейчас хочу.       Но вместо этого…       — Однажды мне на работе подарили коробку дорогущих шоколадных конфет. И я съела её одна. Не захотела нести домой и делиться с Рональдом. Задержалась на работе и… — невольно усмехнувшись, Гермиона одним махом осушила стакан, — весь вечер пила вино, закусывая этими конфетами. Знаешь, почему так поступила?       — И почему же?       — Да просто я знала, что Рональд, как обычно, съест всё за просмотром какого-нибудь тупого телешоу, пока я буду спать.       — О, не-е-ет, Грейнджер. Как ты могла?       — Я ни разу не пожалела об этом.

***

      8 октября 2004 года       Пятница       Она была пьяна.       И, возможно, ей только показалось, что Малфой этим вечером позволил себе лишь две порции огневиски. Она очень надеялась, что только показалось. Очень надеялась, что кроме мистера Сильвера в этом пабе не было родителей других студентов. Очень надеялась, что посетители не обратили внимания на Малфоя, который, положив ладонь на её поясницу, деликатно, но настойчиво подталкивал Гермиону к камину.       И она очень… очень надеялась, что сидящие в обнимку на диване Гарри и Джинни никак не прокомментируют её появление в камине гостиной преподавателей вместе с Драко Малфоем далеко за полночь.       — Эй, Герм, помощник Бруствера написал, что министр не сможет присутствовать на открытии Дуэльного клуба, — доложил Гарри, немного неуклюже поправляя съехавшие с переносицы очки.       — Ну и пусть катится к чёрту, — раздражённо процедила Гермиона, проходя мимо и проскальзывая в арку, ведущую к лестнице.       Отдалённо услышала, как Малфой перебросился парой фраз с Гарри и Джинни и проследовал за ней. А Гермиона шла, аккуратно ступая по лестнице дрожащими ногами, опираясь руками о холодный камень. Не оборачивалась, зная, что он идёт за ней. И почему-то чувствуя себя в безопасности.       Остановившись у двери, ведущей в её спальню, и взявшись за ручку, Гермиона обернулась и уже почти собралась с мыслями в захмелевшей голове, чтобы заплетающимся языком попытаться членораздельно попрощаться с Малфоем и пожелать ему спокойной ночи, но успела лишь вдохнуть затхлый, циркулирующий в каменном коридоре, воздух. Вдохнуть, прежде чем оказаться прижатой к стене в ловушке цепких рук Малфоя, взгляд которого метался по её лицу, задерживаясь то на пересохших от рваного, поверхностного дыхания губах, то на замутнённых алкоголем глазах. Несколько кажущихся вечностью секунд он всматривался, искал что-то, а потом отвёл назад её волосы и аккуратно приподнял её подбородок пальцами, сближая их губы и наконец целуя её.       Хотя затуманенный разум всё ещё сопротивлялся ощущению его рта на её губах, тело, податливый предатель, само выгнулось навстречу, прижимаясь к нему, обхватывая ладонью затылок и зарываясь пальцами в светлые волосы.       Притягивая его к себе ещё ближе, упиваясь дурманящим ароматом его тела так близко. Беззвучно млея, когда он зубами больно прикусывает её нижнюю губу, оттягивая, вбирая в себя. Когда его тёплая рука скользит по внутренней стороне её бедра, задирая вверх плотную ткань платья и касаясь пальцами уже насквозь промокших позорных трусиков. Шумно выдыхая сквозь поцелуй ему в рот, остро понимая, что прямо сейчас ей нужно…       Ей нужно…       Очень нужно…       — …нужно остановиться.       Ещё одно короткое, поверхностное прикосновение губ.       — Грейнджер, — он прислонился к её лбу, прикрыв глаза.       — Драко.       Он отстранился и раздражённо запустил пальцы в волосы, убирая их назад. Затем развернулся, чтобы уйти, и бросил через плечо:       — Учись быть мразью, Грейнджер.       — И тебе… И тебе спокойной ночи.       Она сегодня же выбросит эти позорные трусы. Когда протрезвеет. Возможно.

***

      Пробуждение ещё никогда не было таким мучительным как сегодня.       Голова раскалывалась. Кисть, на которой был малфоевский браслет нещадно горела. Во рту пересохло. Хотелось пить… и спать. И пить. И отрезать руку. Всё и сразу.       Очень удобно быть ответственным человеком, когда ты не страдаешь от похмелья. Сегодня Гермиона не хотела быть таким человеком. Не могла. У неё язык бы не повернулся сказать, что она ответственная. Явно не сегодня. Ответственная часть Гермионы Грейнджер помахала ручкой примерно в тот момент, когда другая — безрассудная — нагло и бесцеремонно решила отстоять своё право на существование.       И безрассудная Гермиона совсем не думала о том, как ответственная Гермиона будет вести сегодняшнее занятие у седьмого курса. Какая там тема по плану? «Принципы организации избирательной системы и проведения выборов в Великобритании»? Ну не-е-ет. Нет. Только не политика. Только не выборы. Почему она вообще решила, что студентам будет интересна маггловская политика? Не всем магглам интересна маггловская политика. Но ведь ей так хотелось рассказать юным волшебницам о Маргарет Тэтчер…       Ты ведь не можешь прогулять собственный урок, не так ли? Или всё-таки можешь?       Эти похмельные дилеммы.       С другой стороны, она ведь всегда может дать внезапную контрольную, чтобы не пугать студентов своим осипшим голосом. Ещё никто не умер после такого. Разве что несколько миллиардов нервных клеток особо впечатлительных детишек, но как заметил Забини в начале учебного года: «Как же всё-таки удобно и здорово быть преподавателем! Какую бы чушь ты ни сделал, всегда можно сказать, что это такой тест на сообразительность». Вот и сегодня Гермиона вполне могла себе позволить устроить такой «тест». На крайний случай, у неё припасено несколько фильмов ужасов. Правда, по рабочему плану показ должен состояться через две недели, но чего только не сделаешь, лишь бы не работать не ударить в грязь лицом.       Своё первое волевое решение Гермиона приняла в тот момент, когда всё-таки сумела заставить себя оторвать голову от подушки и вылезти из манящей теплом и уютом кровати. Дойти до ванной комнаты, не поддаваясь на провокации собственных мыслей, что прилечь на мягкий шерстяной ковёр и уснуть на нём — далеко не самое позорное, что может произойти в жизни. Самым позорным моментом она по-прежнему считала выходку своей бабули на их с Рональдом свадьбе, когда та, изрядно перебрав маргариты, долго и придирчиво вглядывалась в семейство Уизли, а потом, говоря очередной тост перед немногочисленными гостями, нисколько не стесняясь, выдала: «Надеюсь, мои правнуки не будут похожи на рыжих ирландцев. Терпеть не могу ирландцев».       Никогда Гермионе не хотелось, чтобы земля разверзлась под ней и поглотила вместе с головой сильнее, чем в тот самый момент. И хотя Джордж остался в восторге от этой задушевной речи, реакция Молли… Реакция Рональда… Это была первая встреча её бабушки с новоявленными родственниками. И последняя.       Ещё немного силы воли — и Гермиона стояла под горячим душем, намыливая волосы, вдыхая бодрящий аромат шампуня с ментолом и пытаясь воспроизвести в памяти вчерашний вечер.       Она говорила. Очень много говорила. Кажется, она взболтнула лишнего, когда, не задумываясь ни на секунду, ответила Малфою на вопрос о браслете. Кажется, она ответила прежде, чем подумала. Опять.       В присутствии Малфоя её голосовые связки работали весьма нестабильно. В один момент слова застревали в горле и душили своей невозможностью сформировать из рвущихся изо рта звуков что-то внятное и хоть чуточку связное, а в другой — в тот самый, когда действительно нужно промолчать — срывались с губ одним бессознательным потоком, игнорируя вопли потерявшего всякую надежду на здравый смысл своей непутёвой хозяйки разума.       Кажется, на пятой порции огневиски Гермиона пригласила Малфоя посмотреть «нормальное» маггловское кино. Кажется, он согласился.       Интересно, какой фильм её одурманенный чрезмерным количеством алкоголя мозг посчитал настолько «нормальным», что она решила, что показать его Малфою будет идеей по своей гениальности сопоставимой лишь с её решением перестать считать количество выпитого после пятого стакана? Интересно, что ещё она успела ляпнуть?       Вопросы. Вопросы. Вопросы.       И закончились их «дружеские» посиделки — «по-дружески, Грейнджер, ну» — тем, что Малфой зажал Гермиону у стены в паре шагов от её спальни. И не то чтобы он встретил активное сопротивление. Акт… Какой там по счёту поцелуй? Третий?       Акт третий. Два безумца в темноте. Немая сцена.       Она снова изменила Рональду. Снова.       А теперь Гермиона уже несколько минут пыталась рассмотреть в запотевшем от горячего пара зеркале крошечную ранку на нижней губе, оставленную зубами Малфоя в порыве… В порыве страсти, очевидно. Смотрела и думала, касаясь кончиком языка пострадавшего места, можно ли назвать это звенящей пошлостью. Пыталась представить, как её губы выглядели сразу после того, как она вернулась в спальню. Наверняка припухшие и покрасневшие… И почему-то ей захотелось, чтобы Малфой увидел результаты своих «трудов». Такое глупое импульсивное желание, но бороться с ним она не станет. Пусть Малфой полюбуется на это и задумается о своей беременной невесте.       Это было её второе волевое решение.       Её третье волевое решение — пойти на обед, ведь завтрак Гермиона благополучно проспала. Волевое, потому что у неё не было сомнений в том, что Малфой будет там. Нет, она не планировала его как-то избегать. Более того: она не хотела его избегать. Как показал предыдущий опыт общения с ним — это было бы глупо. Как минимум. Как максимум — бессмысленно, потому что они работают вместе. В одном здании. Живут в одной башне. Дружат. Это, конечно, не новость, но просто… некомфортно. К тому же кое-какие выводы Гермиона для себя всё-таки сделала за вчерашний вечер. И сегодняшнюю ночь. Точнее, один конкретнейший вывод. Конкретнее некуда.       Когда она общается с Малфоем, этот чёртов браслет не подаёт признаков жизни.       Неутешительный вывод. Крайне неутешительный.       С другой стороны, во всей этой ситуации были и свои плюсы: Гермиона сожгла подаренные ей Джорджем и Анджелиной на прошлый день рождения идиотские трусы с надписью «Здесь был Рон Уизли». Потому что…       Уже очень давно не был.       Четвёртое, самое тяжёлое, волевое решение Гермиона приняла, когда, зайдя в Большой зал, уговорила себя подойти к сидящему за преподавательским столом Малфою и, как бы невзначай вручив ему кольцо Астории, сумела покинуть опасную территорию, пока он не успел отвесить какой-нибудь едкий комментарий в её сторону. Или вообще любой комментарий, способный стереть с её лица выражение полной невозмутимости, которое Гермиона старательно тренировала перед зеркалом, расчёсывая волосы.       Она совершенно спокойна.       Ладно-ладно, она была совершенно спокойна. Ровно до тех пор, пока не вернулась на своё место и не обнаружила на столе перед собой маленький чёрный пузырёк и сложенный вдвое листочек под ним. Нахмурившись, Гермиона осмотрелась по сторонам, открыла флакончик и принюхалась. Антипохмельное. Развернула листок и пробежалась взглядом по тексту записки.       Спокойно.

Последнее из моих запасов. Не хочу драматизировать, но буквально от сердца отрываю.

P.S. Если ты будешь каждый раз вливать в себя бутылку огневиски, когда мы остаёмся наедине, боюсь, ты не доживёшь до годовщины нашей дружбы.

      Твой Человек-загадка.       Её… кто?       А потом до неё дошло. И, Мерлин, лучше бы не доходило…       «Знаешь, я тут кое о чём подумала».       «Звучит многообещающе. И о чём же ты подумала?»       «Я подумала, что все эти девчачьи тесты — чушь полнейшая. Я имею в виду, что «мужчина мечты»… Это… Ну, скука, понимаешь? Ты Остин Пауэрс».       «Правда? И кто же это?»       «Человек-загадка международного масштаба».       «Как интересно. И… тебе это нравится?»       «Думаю, моей «внутренней ботанше» это нравится».       «Как интересно».       Мерлинова борода, она безнадёжна.       Прикрыв глаза, Гермиона вцепилась в краешек стола мёртвой хваткой, пытаясь взять себя в руки. Не паниковать. Не привлекать внимание. Ещё раз напомнить себе, что находишься в зале, полном людей. Людей, у которых есть глаза. И если директор школы продолжит сидеть с видом напуганного зверька, могут возникнуть вполне себе резонные вопросы. Джинни уже странно на неё смотрела. Ещё бы не смотрела после того, как узрела ночное возвращение своей «сестрёнки» в компании с мне-всё-равно-что-мы-коллеги-он-меня-бесит.       Кажется, Гермиону ждёт допрос с пристрастием. Удивительно, что Джинни не заявилась к ней ещё ночью. Удивительно, что их с Малфоем вообще никто не застал в коридоре. Удивительно, что Гермиона задумалась об этом только сейчас, а не в момент, когда кое-кто бесцеремонно задрал её платье почти до самой талии.       Вдох-выдох.       Веди себя естественно.       Гермиона слегка наклонилась над столом, вновь находя взглядом Малфоя, который, закатив глаза, слушал очередной поток мыслей воодушевлённого чем-то с самого утра — уже час дня вообще-то! — Забини, и уже хотела отвернуться, оставшись незамеченной, когда Малфой посмотрел на неё. Посмотрел так, как смотрел вчера. Исключительно заинтересованно и крайне многозначительно.       Обхватив пальцами пузырёк с антипохмельным, Гермиона осторожно приподняла его и произнесла одними губами: «Спасибо». И лучше бы она сразу отвернулась, потому что в ответ Малфой со своей треклятой нахальной ухмылочкой также одними губами произнес: «Отработаешь».       И, возможно, какой-то её части эта мысль показалась весьма заманчивой.

***

      По крайней мере, Грейнджер не игнорирует его.       Воистину, прогресс.       И, по крайней мере, ему не стоило думать о Грейнджер в момент, пока он поднимался в спальню к своей беременной невесте. Но проще сказать, чем сделать.       Ночью, едва Драко оказался в своей спальне, ноги сами повели его в ванную комнату. И там, стоя под душем, подставляя лицо горячим струям, вспоминая свои недавние ощущения и всё ещё чувствуя на языке вкус грейнджеровских губ, он и не заметил, как рука потянулась к члену. И пусть утром ему хотелось заавадиться от бессильного раздражения на самого себя, ночью было слишком хорошо.       Потому что вместо тихого «нужно остановиться», он, проводя ладонью по возбуждённой плоти, слышал «не останавливайся». Потому что, пока в висках стучала кровь, он думал о том, что в следующий раз вместо руки его пульсирующий член сожмут её внутренние мышцы. Потому что в момент, когда горячая сперма стекала по пальцам и падала на дно ванны, он видел горящие карие глаза Грейнджер. Потому что она уйдёт — ты ведь хочешь этого, Грейнджер? — от своего недоумка, а Драко…       Он что-нибудь придумает.       Потому что в тот момент ему казалось, что, если этого не произойдёт, он просто сдохнет. Сложнее всего было признать, что, возможно, дело не только в сексе. Ещё сложнее — рассуждать о привязанностях, когда ты херов кретин, не понимающий, что вообще с тобой происходит.       Потому что вчера она улыбалась. Искренне. Для него.       Неосознанно касалась пальцами его руки, когда была слишком увлечена разговором, а он разве что не ликовал, ощущая странное тепло, разливающееся по всему телу. И пусть эта лёгкость в общении была вызвана алкоголем, на несколько часов жизнь стала чуточку лучше просто потому, что Грейнджер была рядом.       Так странно. Так приятно. Так необходимо.       Сраный Купидон.       И сраная деревянная дверь, открывшаяся с таким протяжным премерзким скрипом, возвращающим с небес на землю, что у Драко челюсти свело от злости. Как свело на нет и остатки положительных эмоций, теплящихся в душе от осознания, что Грейнджер не избавилась от следов их встречи.       Эльфы совсем перестали следить за состоянием поместья?       В комнате тускло мерцал свет. У окна на туалетном столике уже догорала свеча, распространяющая по спальне аромат пассифлоры, от которого у Драко всегда начинала болеть голова. По полу были разбросаны журнальные вырезки со статьями об организации свадеб и колдографии с «лучшими образами» невест со всего мира. Вероятно, у Астории сегодня один из тех дней, когда она «отсутствует» для домочадцев и закрывается в ванной на пару часов, чтобы обмазываться какой-то женской хренью с приторно-сладким запахом и сомнительными свойствами.       Драко прошёл вглубь комнаты к туалетному столику, чтобы оставить там кольцо, мысленно надеясь, что ему удастся уйти до того, как Астория закончит свои «ритуалы красоты» и вернётся в спальню, но вдруг его взгляд зацепился за несколько хаотично расставленных среди флакончиков с парфюмом и косметикой пузырьков с зельями неизвестного назначения. Два, четыре… двенадцать флакончиков. И стоило Драко протянуть руку к одному из них, как чьи-то маленькие ладони закрыли ему глаза. Ладно, не чьи-то. Это Астория. Разумеется. Будто были другие варианты.       — Милый, ты здесь! — восторженно прошептала она, уткнувшись носом ему в шею.       — Здесь, — энтузиазма в голосе ни на сикль. — Что за зелья?       Пауза.       — Это для беременных. Чтобы не тошнило от моих любимых клубничных пирожных… Чтобы меньше нервничала и плакала. Ну, знаешь, у беременных свои причуды. Мистер Хекинг готовит их для меня.       — Понятно, — он выдохнул, отстраняясь и поворачиваясь к ней лицом. — Я принёс твоё кольцо.       Астория скосила взгляд на туалетный столик, широко улыбнулась и, коротко поцеловав Драко в уголок рта, нетерпеливо потянулась за украшением.       — Я не вижу никаких изменений, — озадаченно протянула она, надев кольцо на палец.       — Ты и не должна. Пара обычных защитных заклинаний. Для тебя и ребёнка.       — Ох, — Астория качнула головой и отошла к окну. — Это очень мило с твоей стороны.       — Что-то не так?       — Просто неожиданно, — она неопределённо пожала плечами, продолжив отстранённо наблюдать за знакомым пейзажем за окном. — Ты… Ты останешься на ужин? Или у тебя опять дела в школе? Завтра ведь выходной, а ты почти не появляешься дома. Мне тебя не хватает, Драко. Нам… — Астория обернулась через плечо, нарочито положив руку на свой едва виднеющийся живот. — Нам обоим не хватает.       Драко тихо прочистил горло перед тем, как разочаровать её своим ответом:       — Завтра открытие Дуэльного клуба, так что мне предстоит весёленький пятничный вечер в компании Поттера. И раз уж на то пошло — не менее весёленькое субботнее утро.       — Просто… Просто, знаешь, в последнее время мне стало слишком тебя не хватать. Я знаю, что наши отношения далеки от идеала, и знаю, что отчасти — это моя вина, но мне всё равно хочется, чтобы ты обнимал меня перед сном. Просто был рядом, — её плечи вдруг задрожали, а руки вцепились в подоконник. — А ещё мне часто хочется плакать. Мистер Хекинг говорит, что это нормально, но… — всхлип. — Я такая жалкая!       Мысленно закатив глаза, Драко протянул к ней руку и положил ладонь на её плечо. От внезапного прикосновения она вздрогнула и — больше драмы, Астория! — начала рыдать ещё громче.       — Астория…       — Тебе действительно настолько необходимо проводить каждую ночь в школе? — её голос сорвался на крик. — Без тебя всё развалится?! Почему ты не можешь использовать ваш чёртов камин по назначению и приходить ночевать со мной? Просто почему? Ты можешь хотя бы делать вид, что тебе не плевать на меня? Ты обещал, Драко! — Астория практически захлёбывалась слезами, но продолжала кричать. — Я стараюсь быть лучше для тебя. Закрываю глаза на то, с каким снисхождением твоя мать общается со мной. Учусь быть «миссис Малфой» с её подачи. Ношу твоего ребёнка! — она обернулась, заглядывая ему в глаза. — А ты ничего не делаешь. Стелешься перед людьми, которые тебя терпеть не могут, и… — в её взгляде вспыхнуло какое-то нездоровое озарение. — Может, мне нужно написать твоему новому начальству и напомнить, что у тебя дома есть беременная невеста? Драко, я могу написать Гермионе Грейнджер! Она ведь должна меня понять. Должна! — неуверенный удар кулаком ему в грудь. — А если она не отпустит, я… Я напишу министру… Я могу… — ещё удар. — Драко, я ведь могу это сделать! Только… только не оставляй меня здесь одну… Я так хочу, чтобы у нас всё было хорошо.       И, казалось бы, весь этот поток слёз и откровений должен был вызвать в нём хоть какой-то отклик. Но было лишь раздражение. Поэтому, закатив глаза и стиснув зубы, он вздохнул и протянул, стараясь звучать как можно более спокойно и мирно:       — У нас и так всё хорошо. Ты носишь моего ребёнка. Куда я могу деться?       Пауза.       Астория прикусила губу, нервно теребя пальцами пуговицу на его рубашке.       — Я… Я не знаю, — наконец выдохнула она, успокаиваясь.       — В таком случае, что за грёбаная истерика?       — Если ты называешь это «истерикой», то, очевидно, я права.       — В чём же?       — Что тебе плевать.       — Мне не плевать.       — Я не слепая и прекрасно всё вижу!       — И что же ты видишь? — процедил он сквозь зубы. Раздражение вновь начало брать верх.       — Твоё отношение ко мне, ничуть не изменившееся с самого начала наших отношений.       — Возможно, тебе не стоило начинать наши отношения с подмешивания амортенции в моё шампанское?       Пауза.       — Ты знаешь, что я не имею к этому никакого отношения.       Не начинай. Даже, блять, не начинай.       — Может быть, — Драко пожал плечами, разворачиваясь на пятках. — Ты всё сказала?       В следующий момент она уже стояла перед ним на коленях, обхватив дрожащими руками его бёдра, и что-то бормотала, захлёбываясь слезами с новой силой. А он не мог её оттолкнуть и просто уйти. Не мог, потому что не должен. Потому что нельзя.       — Прости… Прости… Это всё мои дурацкие перепады настроения. Ты прав. Прости… — продолжая судорожно всхлипывать, она коснулась пальцами ширинки его брюк. — Прости… Побудь со мной ещё немного.       — Встань, — Драко устало прикрыл глаза, собираясь с мыслями. — Встань, Астория, и мы поговорим.       — Ты не хочешь меня? — новая порция рыданий.       Блядский цирк.       — Я хочу, чтобы ты встала, сходила в ванную и умылась. А когда ты вернёшься, мы с тобой поговорим. Пожалуйста, Астория.       Должны же быть какие-то безобидные темы для обсуждения, ведь так?       Астория неуверенно кивнула и поднялась, а затем, украдкой утерев нос рукавом халата, вышла из комнаты, не прекращая оборачиваться в его сторону до тех пор, пока за ней не закрылась дверь. У него было всего лишь несколько минут, чтобы успокоиться. Пока в ванной слышались звуки льющейся воды, Драко сел на кровать, борясь с внутренним желанием покинуть Мэнор в сию же секунду. Оказаться где угодно, лишь бы не здесь. Не в своём доме. Не в своей комнате.       В детстве Мэнор казался ему самым спокойным и безопасным местом во всём мире. Но сейчас… Сейчас всё было неправильным. Раздражающим. Именно тем, от чего Драко и хотел сбежать хоть на какое-то время. Подальше от идиотских семейных драм.       В итоге он сбежал в Хогвартс. В итоге он зажимает Грейнджер у стены, а потом удовлетворяет себя, думая о ней же, ну и рискует пробить рукой лицо, осознавая весь кретинизм сложившейся ситуации.       Просто ещё немного иронии. Как будто до этого ему было мало издёвок судьбы.

***

      Заметно успокоившаяся и посвежевшая Астория появилась в дверях через десять минут. Молча присела рядом с Драко и, несмело приобняв его за талию, положила голову ему на плечо.       — О чём бы ты хотел поговорить?       — Кхм, как поживает твоя семья?       — У них всё замечательно.       — Как твой отец?       — Папа? Он сейчас занят каким-то новым проектом. Я не вдавалась в подробности, но, кажется, он собирается вести дела с Министерством. А что?       — Просто интересно.       — Понятно.       Пауза.       — А как там Моника? Рассказала семье мужа о ребёнке?       Очередная грёбаная пауза.       — О, конечно! Его родители восприняли всё лучше, чем ожидалось. У них всё хорошо.       — Ну, я рад за Монику.       — Я тоже, — Астория натянуто улыбнулась. — А… А как бы ты отреагировал, если бы наш ребёнок оказался сквибом?       — Это самый странный вопрос из всех, что ты мне задавала.       — Это просто вопрос. Я поддерживаю разговор. Ты ведь хотел поговорить.       Нет, он хотел сбежать отсюда.       — Я не знаю.       — Что?       — Это ответ на твой вопрос. Я не знаю, как бы отреагировал.       — Но…       — Легко рассуждать о чём-то подобном, когда это что-то происходит не с тобой. Легко быть мистером Мораль, когда это что-то происходит с кем-то там. Думать об этом. Рассуждать. Бить себя в грудь, мол, я бы обязательно поступил правильно. Так что я мог сказать тебе, что мне было бы всё равно и что я принял бы этого ребёнка, но, в таком случае, я бы соврал, — стоило ему договорить, рука Астории на его колене сжалась с такой силой, что он едва не зашипел от боли.       Несколько секунд молчания. Совершенно нормального молчания.       А потом Астория ослабила хватку и, отстранившись, потянулась к лежащему на кровати «Ведьмополитену». Долистала до какой-то страницы и протянула журнал Драко.       — Я хочу, чтобы нашу свадьбу тоже назвали «Свадьбой года», — она ткнула пальцем в заголовок, гласящий, что Поттер и Уизлетта сыграли шикарную свадьбу в конце сентября.       Поразительно, как у этой женщины менялось настроение.       — Как скажешь.       — И я хочу, чтобы в день нашей свадьбы ты смотрел так на меня, — зло скривив губы, Астория вновь перелистнула страницу, чтобы показать Драко…       Чтобы показать ему колдографию, на которой Грейнджер ловит букет невесты, а он стоит рядом и пялится на неё, как на светоч. И лицо Грейнджер поистине бесценно. Наверняка его лицо в этот самый момент — тоже. Впрочем, он не хочет это проверять.       Очередные секунды тишины. Секунды, рискующие растянуться в минуты. В часы. В столетия.       — Тебе пора возвращаться в школу, милый.       — Разумеется.       — Я люблю тебя, Драко.       — Ага.       Через несколько секунд их уже разделяла закрытая дверь, и Драко считал шаги до камина, спускаясь вниз по лестнице. Десять. Двадцать… Сорок. Уйти отсюда. Сбежать. Но сегодня звёзды однозначно сговорились против него. Или женщины.       — Молодой человек, прошу, уделите мне немного вашего внимания, — голос матери остановил его на полпути к камину.       Едва не зарычав от злости, Драко тяжело вздохнул и, обернувшись, заметил мать, сидящую в кресле и мирно пьющую чай из излюбленной фарфоровой чашки. В её руках очередной дамский роман, а в глазах — плохо скрываемая насмешка.       — Что-то случилось?       — Нет, милый, — она слабо улыбнулась. — Просто хотела поинтересоваться, как прошёл твой день.       — Замечательно прошёл.       — А если точнее? — мать прищурилась, пробегаясь оценивающим взглядом по его лицу.       — Я провел два урока. Сегодня ребятишки пытались приготовить отвар из…       — А знаешь, как прошло моё утро?       Это нормально, что он ощущал себя нашкодившим первокурсником? Навряд ли.       — Понятия не имею. И как же?       — Меня разбудила Минни и сообщила, что со мной пытается связаться через камин в гостиной один мой знакомый. Я, разумеется, сразу спустилась вниз. И каково же было моё удивление, когда Эллиот Сильвер сообщил, что накануне мой сын приходил к нему в паб. Приходил с девушкой. С Гермионой Грейнджер.       Сильвер? Вот же… уродец.       — Это не тайна.       — Поздно ты спохватился, Драко, она уже замужем!       — Она работает над этим. И… на самом деле, нам с Грейнджер нужно было обсудить кое-какие дела.       — Разумеется. Эллиот так и сказал: «По всем признакам там происходила важная деловая встреча».       Кажется, Драко сегодня так часто закатывал глаза, что они начали болеть.       — Если ты не забыла, Грейнджер помогает мне решить проблему с проклятием, поэтому я решил помочь Грейнджер с её проблемой, вызванной моим подарком и твоим неумением предупредить о последствиях до того, как уколешь человеку палец.       — И как успехи?       — Скажем так, если бы я раньше знал, что после нескольких стаканов огневиски она становится настолько общительной… Я к тому, что если бы я знал об этом в тот момент, когда егеря притащили их компашку к нам в дом, неизвестно, как могла закончиться война. Возможно, Беллатрисе не пришлось бы пытать Грейнджер на твоём любимом ковре. Мы могли просто напоить её и выведать все секреты.       — Это не смешно.       — Я в курсе.       Мать неодобрительно фыркнула, отставив чашку на кофейный столик.       — И какие секреты ты узнал вчера?       Она мечтает влезть в то самое платье, которое надевала на Святочный бал, не прибегая к использованию магии, но её нездоровая любовь к сладкому сильнее её. Особенно — к шоколаду. Он всегда всё портит.       Она предпочитает маггловскую художественную литературу, потому что считает, что у магглов сильнее развита фантазия, нежели у волшебников. Она знает наизусть несколько сонетов Шекспира… Кем бы он ни был.       В среду она начала читать «Игру престолов». Пару лет назад она посещала семейного психотерапевта. Её родители — дантисты, а бабушка раньше преподавала в университете. Они уже несколько лет проживают в Австралии и не желают возвращаться в Лондон. У неё натянутые отношения с родителями из-за того, что она стёрла им память перед своим походом за крестражами. С подачи бабушки она в прошлом году закончила маггловский университет. Её бабушка считает Волдеморта переродившимся Гитлером… Опять-таки, кем бы он ни был. И такие мелочи, как-то, что эти люди жили в один временной промежуток, никого не волнуют. А ещё её бабушка не будет продолжать общаться с человеком, если тот не знает «Боже, храни королеву!».       — Думаю, Грейнджер скучает по своей семье. Они все живут в Австралии.       — Бедняжка… Должно быть, ей тяжело находиться вдали от родных, — мать печально покачала головой.       — А ещё она рассказала, что, когда перед первым курсом вместе с родителями стояла на перроне и ждала отправления, ты подошла к ним и сказала, что Грейнджер очень похожа на твою старшую сестру в детстве. С такими же пышными вьющимися волосами.       — Да, я помню. Я ещё сказала ей, что она похожа на маленькую фарфоровую куклу. Ох, вы так быстро повзрослели, сынок.       Совершенно не неловкий разговор. Совершенно.       — Пожалуй, — он прочистил горло. — Это всё? Допрос окончен?       — Это не допрос.       — Как скажешь, мне пора. И, кста-а-ати, откуда ты вообще знаешь Сильвера?       Улыбнувшись, мать пожала плечами и ответила:       — Эллиот мой однокурсник. Мы вместе ходили на хор.       — Чудеса.       — И не говори.       Ещё раз кивнув на прощание, Драко наконец добрался до камина, и за секунду до того, как зелёное пламя поглотило его, мать с совершенно невозмутимым видом, не потрудившись оторвать взгляд от книги, произнесла:       — Будь аккуратен, Драко. Наш дом может не выдержать двух наследников-одногодок.       О, ради всего святого!       Вспышка пламени. Зелёный свет.