ID работы: 9607051

Обречённые Отношения

Гет
NC-17
В процессе
1252
автор
Mad Miracle бета
Размер:
планируется Макси, написано 852 страницы, 32 части
Описание:
Посвящение:
Примечания:
Публикация на других ресурсах:
Разрешено в виде ссылки
Поделиться:
Награды от читателей:
1252 Нравится 754 Отзывы 630 В сборник Скачать

Глава 17. Хорошая жена (Часть 1)

Настройки текста
      23 декабря 2003 года       Нет, Гермиона вовсе не ждала, что к её появлению весь дом будет усыпан цветами, но… Она не виделась с семьёй почти год, и первым, что ей сказал отец после недолгих и неловких объятий, было раздосадованное:       — Милая, скажи, что мне это только кажется и от тебя не пахнет так, словно ты десять минут назад покурила и зажевала всё это безобразие жвачкой.       — Папа, нет! — к собственному ужасу, Гермиона почувствовала, как нервно дёрнулся уголок губ и на мгновение округлились глаза, выдавая её с потрохами отцу, который сейчас смотрел на неё с немым укором.       Впрочем, родители смотрели на неё так уже давненько. Примерно с тех самых пор, как им удалось восстановить память. И по-прежнему упрямо и обиженно отказывались понимать и принимать мотивы собственной дочери. Особенно мама.       — Геральд, Бога ради, девочке двадцать четыре года! Пусть суёт себе в рот всё, что хочется! — бабуля настойчиво отпихнула отца в сторону и притянула её к себе для объятий.       — Кхм, мама…       — Ты не мамкай, а лучше возьми её сумку и отнеси в гостевую спальню, — всё так же прижимая Гермиону к груди и укачивая её, словно ребёнка, бабуля небрежно махнула рукой, отгоняя отца, как назойливую муху.       — Но… — возразил было он, но тут же сконфуженно умолк и забрал из рук Гермионы увесистую сумку-чемодан.       Очевидно, такая резкая смена настроения объяснялась тем, что бабуля как обычно чуть выгнула тонкую нарисованную бровь и поджала губы. В переводе с бабулиного это обычно означало: «Поговори мне тут! Ещё молоко на губах не обсохло!» И то, что её сыну было без месяца сорок пять, никого особо не волновало.       — Я сама… сама отнесу, — прокряхтела Гермиона после безуспешной попытки вырваться из удушливых объятий.       — Геральд.       — Да, мама, — коротко вздохнув, отец ещё раз смерил Гермиону долгим угрюмым взглядом и, развернувшись и закинув сумку на плечо, поплёлся к лестнице, ведущей к спальням на втором этаже.       Когда он исчез из их поля зрения, бабуля тут же отстранилась и окинула Гермиону придирчивым изучающим взглядом, как делала всегда, когда ей что-то не нравилось в чьём-то внешнем виде. Но в этот раз Гермиона подготовилась: сделала укладку, нанесла лёгкий макияж, надела твидовый костюм — почти такой же, как у самой бабули, только не светло-розовый, а белый, — и откопала в самом дальнем углу шкафа туфли на шпильке.       Туфли. На. Шпильке.       Да Гермиона так маниакально-педантично никогда не одевалась. Даже на собственную свадьбу. А умудрённые опытом и желанием показать, как «правильно», карие глаза бабули всё равно безмолвно говорили ей: «Ты неисправима».       По её скромному мнению, подготовилась она очень даже хорошо, хоть и понимала, насколько глупо с её стороны потакать бабулиным причудам и капризам. Тем не менее, Гермионе не хотелось в очередной раз выслушивать бесконечные нотации о том, насколько она безнадёжна и что с таким подходом к своему внешнему виду не видать ей нормального мужчины карьерного роста как своих ушей.       — Что на этот раз не так?       — Туфли не подходят.       По крайней мере, на этот раз её не обозвали «наштукатуренной шлюхой». Прогресс.       — Кхм, я учту это… на будущее, — улыбнувшись, выдавила из себя Гермиона.       — Обязательно учтёшь, куда денешься, — бабуля одобрительно покивала и, взяв её под руку, шагнула к лестнице. — Ладно, чего на пороге стоять? Идём разбирать твои вещи.       Скинув на ходу неудобную обувь, Гермиона едва успела заглянуть в гостиную.       — А где мама? Снова срочный пациент?       Бабуля махнула в сторону входной двери и недовольно проворчала:       — Острый периодонтит.       — В прошлый раз был пульпит.       Сильнее вцепившись в перила для большей опоры, — просто кое-кто особо упёртый всё ещё продолжал отрицать, что уже не в том возрасте для постоянной носки туфель на каблуке, — бабуля фыркнула, но промолчала. И, в общем-то, слова в данном случае были излишни: налаживать отношения с Гермионой мама была ещё не готова. Ну, хотя бы под надзором бабули из-под палки делала вид, что уже не считает дочь предательницей всей семьи. Разумеется, если редкие звонки и подачки в виде неуместных подарков можно было так называть.       Действительно, какая же Гермиона плохая, что захотела обезопасить семью в опасное время и отослала их на максимально дальнее расстояние. Какая плохая, что решила стереть им память, тем самым избавив их от страданий в случае её смерти. А ведь подобный исход вполне мог стать реальностью.       Худшая дочь по версии Джин Элис Грейнджер. И эгоистка, каких белый свет не видывал.       «Вот ты сама станешь матерью и тогда поймёшь, почему я так на тебя обижена».       Ну да, ну да. Ведь именно в этом всё дело.       Когда они с горем пополам наконец преодолели последнюю ступеньку и подошли к гостевой спальне, оттуда как раз выходил отец. Он тут же был задержан в проходе решительной и проворной хваткой бабулиной руки.       — Ты разве не останешься, чтобы пообщаться со своим ребёнком?       — Но ведь сейчас будут показывать повтор игры «Реал Мадрид» и…       — Геральд.       — Пусть идёт, — улыбнувшись отцу, Гермиона примирительно положила ладонь бабуле на руку, всё ещё крепко удерживающую его футболку. — А мы с тобой пока посплетничаем.       — Ладно, пусть идёт, — с явной неохотой согласилась бабуля, освободив отца из капкана своих пальцев.       — А потом мы вместе посмотрим твой, милая, любимый фильм, — не растерялся отец. — Я взял в прокате «Семейку Аддамс». Обе части!       Гермионе было тринадцать, когда она об этом сказала. Сейчас ей не тринадцать.       Но отец хотя бы пытался наладить отношения, и поэтому она просто не смогла выдавить из себя хоть какой-то едкий комментарий по этому поводу.       — О, это просто чудесно, папа.       — Да-да, чудесно. А теперь иди, не мешай мне общаться с внучкой, — бабуля жестом указала отцу в сторону лестницы и прошла в комнату. — Передавай привет своему Бекхэму.       Издав ну очень тяжёлый вздох, отец посторонился, пропуская Гермиону внутрь комнаты, и осторожно прикрыл за собой дверь. Застыв на мгновение у порога, она огляделась.       Просторная комната с высокими потолками. Обои песочного цвета с нарисованными на них пальмовыми листьями. Огромная кровать с балдахином из тонкого фатина и накрахмаленными белоснежными простынями. Шкафчик из светлого дерева и зеркало в пол у окна с широким подоконником.       С прошлого года здесь ничего не изменилось, да и не могло. Кроме неё, гостей у родителей не было, так что технически это была всё же её комната: даже небольшой книжный шкаф был забит коллекцией книг, сохранившейся ещё со времён её обучения в маггловской школе.       Не теряя ни секунды, Гермиона наспех сняла с себя пиджак и под неодобрительное фырканье бабули швырнула его на кровать. Наличие в этом доме кондиционера ситуацию не спасало. Здесь пекло, как в самом Аду, и при учёте того, что её всё ещё подташнивало после использования портключа, даже проверять не хотелось, насколько жарко на улице. Но вот посмотреть на это можно было.       Она подошла к окну и невольно улыбнулась, глядя на уже знакомый, но оттого не менее живописный пейзаж: небольшое озеро с чистейшей водой, тропинка к которому пролегла от крыльца их дома до калитки и дальше к спуску на заросший деревьями и пышными кустарниками обрывистый берег, на противоположной стороне которого виднелся стройный ряд двухэтажных коттеджей, огороженных невысокими заборчиками.       Райское место для австралийских граждан: туристы сюда, как правило, не заходили.       И где-то глубоко в душе Гермиона могла понять, по какой причине родители не захотели возвращаться в Лондон, продали почти всю — квартира бабули для них так и осталась непокорённой крепостью, — недвижимость и осели здесь, в Голд-Косте, на восточном побережье.       Рональд, ты многое потерял.       Рональд не захотел проводить праздники с её родственниками в этом году. Как и в прошлом. И позапрошлом. Как и всегда с момента их свадьбы, потому что…       «Мама обидится, если я проведу Рождество с твоими, а не с нашими. И она, между прочим, очень надеется, что ты тоже снова начнёшь праздновать с нами. Как раньше».       «Как раньше» — это как во время их обучения в Хогвартсе, когда она на регулярной основе выслушивала от отца и бабули, что мама ну очень уж много позволяет девочке-подростку, разрешая проводить каникулы у Уизли, в доме, набитом мальчишками с бушующими гормонами, а не дома, со своей семьёй. Но ведь на то были причины… в основном. Хотя со временем Гермиона и сама начала понимать, что слишком часто предпочитала общество чужой семьи своей. И то, что сейчас рождественские праздники — единственные праздники, которые Гермиона проводила с родными, это так… незначительные детали для Рональда. Вроде тех, что с момента их свадьбы ни он, ни его семья ни разу не предложили собраться всем вместе и отмалчивались в ответ на её вполне конкретные намёки.       Будто её родственники посторонние люди. Будто одна ошибка её бабушки в один миг сделала из всей её семьи персон нон грата. Будто ей каждый раз предоставляли выбор. Ты ведь хорошая жена, не так ли? Ты вошла в нашу семью. Ты должна подстраиваться под нас.       Возможно, в последнее время она начала ощущать это особо остро.       Нас много. Ты одна.       И Уизли не давали об этом забыть. Ни в один из тех семейных праздников, на которых она присутствовала. И с каждым разом Гермиона начинала чувствовать себя всё больше не в своей тарелке. Особенно, когда ей приходилось выслушивать что-то вроде:       «Я понимаю, что мой сын в последнее время немного расклеился. Я и сама не в восторге, но меня он не слушает, говорит, мол, уже взрослый. Но ты не должна опускать руки. Ему просто нужна твоя поддержка, милая. Возможно, вам стоит подумать о детях? Вы уже столько лет вместе, давно пора».       «У нас сейчас непростой период после его отстранения от квиддича, и я не думаю, что ребёнок сможет как-то…»       «Ох, милая, я уверена, ты что-нибудь придумаешь. Ты у нас смекалистая. Не опускай руки. В конце концов, в нашей семье никогда не было разводов».       «Ну да. Смекалистая».       Или…       «У тебя стояч’чьие соски?»       «Прошу прощения?»       «У менья вот плоские. Т'ьселитель сказал, што их нужно выкр’ручивать, если я хочу кор’рмить р’ребьёнка сама».       «Эм-м, спасибо, Флёр. Я… я учту это».       Возможно, Гермиона стала чересчур придирчива к некоторым особенностям Уизли, на которые раньше не обращала внимания. Возможно, она перестала это игнорировать после того, как на её последний день рождения Джордж и Анджелина, глупо хихикая, презентовали ей трусы с похабной надписью «Здесь был Рон Уизли». Возможно, Гермионе не стоило так снисходительно реагировать на отвратительнейший по своей сути подарок Джинни, врученный со словами: «Ты ведь говорила, что у вас с моим братцем давно не было секса». Возможно, Гермиона и сказанула это после пары бокалов вина в приватной обстановке. Но это всё равно не было поводом дарить ей… «Кролика», чтобы потом постоянно спрашивать: «Ну что? Ты уже пользовалась? А то я и сама подумываю приобрести, чтобы немного разнообразить нашу с Гарри интимную жизнь. Нет? Ну, ты попробуй. Потом расскажешь, как оно вообще».       Гермиона попробовала… ОДИН РАЗ.       Один постыдный раз.       Просто в один из дней, когда она наконец смогла — в кои-то веки Рональд соизволил отлипнуть от дивана и ушёл в гости к Гарри, — остаться в квартире одна и попыталась привести их жильё в человеческий вид, глаз зацепился за всё ещё обмотанного в пышный праздничный бант «Кролика». И лучше бы это розовое нечто навеки осталось пылиться там, где и было: под её школьной мантией в нижнем ящике шкафа. Потому что… было стыдно. Щёки и всё тело горели так, словно она не вибратором к себе прикоснулась, а раскалённой сковородкой. Но ещё сложнее ей было сосредоточиться на самом процессе.       Ведь нужно было что-то или кого-то представлять, так?       Это была её вторая проблема.       В голове будто барьер стоял, сдерживая её, не позволяя расслабиться и забыться хоть на какое-то время. И после, должно быть, четвёртой неудачной попытки воссоздать в мыслях единственный хороший в её понимании секс с Рональдом в её рабочем кабинете, Гермиона сдалась и решила сменить тактику. От отчаяния, скорее всего.       Насколько отчаянно представлять не своего мужа в такие моменты?       Представлять, как вместо кабинета и Рональда картинка под прикрытыми веками меняется на абстрактное место, наполненное знакомыми горьковатыми запахами… И на не менее абстрактного мужчину.       Возможно, это будет заваленный бумагами стол, лёжа на котором она будет дрожать всем телом в предвкушении, пока руки этого абстрактного мужчины грубовато сжимают её бёдра, придвигая на самый край, чтобы быть ближе и…       Процесс пошёл как-то сам собой. Ну, шёл до определённого момента.       Прервался, когда, вместо собственного сбившегося дыхания и непристойного вибрирующего звука, Гермиона — и она готова была в этом поклясться, — отчётливо услышала раздражённый голос профессора Снейпа, разнёсшийся по её спальне глухим эхом: «Я оставлял вас драить котлы, а не друг друга. Какой срам! Минус пятьдесят очков вашим факультетам».       Действительно, какой срам.       Больше «Кроликом» она не пользовалась. Да и Джинни никогда не говорила об этом.       Как бы прокомментировал эту позорную страницу её жизни тот психотерапевт, для повторного посещения которого Гермиона так и не смогла набраться смелости? Наверняка сказал бы что-нибудь в стиле: «Кажется, ваш с супругом корабль любви наткнулся на айсберг».       — …надеялась, что ты приведёшь в нашу семью хотя бы Гомеза, а ты привела Фестера.       Вырванная из постыдных мыслей причитаниями бабули, Гермиона едва сдержала страдальческий стон.       — Бога ради, хотя бы на этот раз ты можешь не начинать нашу встречу с оскорблений Рональда?       — Разумеется, нет, — гордо вскинув подборок, бабуля прошла мимо неё, оставив после себя шлейф «Шанель №5», и грациозно присела на кресло-качалку у книжного шкафа. — Ты ведь знаешь про мою аллергию.       Гермиона оттолкнулась от подоконника и раздражённо всплеснула руками.       — Даже не начинай!       — Цитрусовые, лейбористы и слабые мужчины, — со спокойствием, присущим лишь удавам, отчеканила бабуля, закинув ногу на ногу. — Мне нужно объяснять, к какому пункту относится твой Рональд?       — У него сложный период.       Но бабуля даже бровью не повела в ответ на эту попытку Гермионы выгородить и оправдать Рональда в её глазах. Так же спокойно продолжила:       — А кому сейчас легко? Назови мне хотя бы одного человека, не хлебнувшего дерьма в своей жизни. И в основном все как-то справляются с этим, находят в себе силы не опускать руки ради себя и своей семьи, а твой Рональд за последние полгода…       — У него уже есть сдвиги.       — Куда? На другую сторону дивана?       — Да, именно туда! — неожиданно для самой себя рявкнула Гермиона.       Рявкнула и сама же на мгновение опешила от осознания: её собственная рука уже пару секунд шарила в кармане в поисках палочки, чтобы запустить в бабулю Силенцио. Чтобы не выслушивать это в который уже раз. Чтобы…       Гермиона нахмурилась, испугавшись собственного порыва, и, впившись ногтями в тыльную сторону ладоней, молча прошла к брошенной прямо по центру комнаты сумке, набитой вещами и подарками на Рождество. Всё ещё ощущая на себе пристальный взгляд, присела рядом и дрожащими руками открыла её.       — Можешь обижаться на меня, сколько твоей душеньке угодно, но от этого ничего не изменится, — наконец подала голос бабуля. — Ты моя внучка, и я не могу игнорировать тот факт, что последние полгода каждый наш телефонный разговор сводится к тому, что ты едва ли не рыдаешь мне в трубку, что устала, что у тебя разрывается сердце при виде того, во что превращается твой муженёк, что ему ничего в этой жизни не нужно, что он живёт по инерции и будь его воля, он бы вообще никуда не выходил. И я как твоя бабушка, как твой близкий человек хочу для тебя самого лучшего и не хочу, чтобы ты гробила себя из-за его равнодушия к собственной жизни.       — У него…       — Милая, одно из самых страшных заблуждений у женщин заключается в том, что их мужчина вдруг каким-то чудесным образом решит всё изменить, возьмёт себя в руки, и уж тогда-то всё обязательно наладится. Но этого почти никогда не происходит. Знаешь, почему?       Вытащив из сумки подарки для отца и матери и положив их на кровать, Гермиона подняла глаза на бабулю.       — Просвети меня.       — Потому что твоему Оладуху этого и не нужно делать. Зачем ему это, если ты никуда не денешься? Если ты так и продолжишь скакать вокруг него, пытаясь во всём угодить, пусть и в убыток себе и собственным желаниям и потребностям. И то, что он волшебник, не отменяет того, что он в первую очередь мужчина. А я точно знаю, что во главе мужской психологии всегда стоит член и желание самоутвердиться в глазах окружающих, — она поджала губы, завидев, что Гермиона открыла рот для возражений. — Когда твоего Рональда этой возможности лишили, ты стала тем, за счёт чего он тешит своё эго. Ты скачешь вокруг него, и он чувствует себя важным. Самоутверждается за счёт тебя, а ты терпишь. И ты будешь продолжать это делать, потому что это ты. И мне жаль тебя.       — Это не про нас с Рональдом, — буркнула Гермиона, но как-то совсем неубедительно. — И не нужно меня жалеть.       Бабуля лишь хмыкнула:       — Ну да, «не про вас, а про кого-то там». Детка, за свою жизнь я видела слишком много людей, которые всегда всё держали в себе и терпели. Работу, дом и все сопутствующие этому радости. Терпели из года в год, пока рано или поздно не взрывались и не слали к чертям собачьим всё это, — она мягко, очень тепло улыбнулась, чуть склонив голову набок. — Милая, я просто хочу до тебя донести одну мысль: и твоему терпению однажды придёт конец. И лучше, если ты поймёшь это в ближайшее время, потому что твой Оладух, судя по всему, ничего менять не хочет. Ему это не нужно. А вот тебе нужно научиться обрывать общение с такими людьми раз и навсегда. Зачем тратить свои силы на того, кому это не нужно?       — Ему это нужно, и поэтому я буду рядом как… как «хорошая жена», — постаравшись не скривиться от этого излюбленного в последнее время выражения Молли, Гермиона протянула бабуле подарок: обвязанную бантом стопку книг по психологии. — Просто ему нужно немного больше времени. Поверь, я знаю его уже много лет и понимаю, что сейчас ещё не…       — «Знаешь много лет», — перекривляла бабуля. — Знаешь, разумеется. Только это ничего не значит. В отличие от тебя, я не питаю пустых иллюзий и вижу ситуацию со стороны. Говоришь, «хорошая жена»? А что насчёт «хорошего мужа», который радуется твоему повышению? Что насчёт «хорошего мужа», который поддерживает тебя в трудные моменты, а не жалуется на свои проблемы? Что насчёт «хорошего мужа», который…       — Хватит!       Снова не сдержалась и рявкнула, вцепившись руками в какую-то из взятых с собой тряпок. Даже не рявкнула, а скорее тявкнула, настолько жалко это звучало со стороны.       — Даю полгода… — пожав плечами, бабуля принялась изучать новые книги. — Ладно, максимум год.       — Как скажешь, — на выдохе произнесла Гермиона и вернулась к своему увлекательному занятию.       Хотя сейчас всё было увлекательнее, нежели бесконечный поток нотаций от бабули. И та, кажется, нашла себе занятие по душе: молча уткнулась в аннотации, позволив Гермионе разобрать вещи и собственные перекрикивающие друг друга в больной голове мысли. Ей срочно нужно было успокоиться, чтобы не превращать семейную встречу в очередной разбор полётов. И ей почти это удалось. Удавалось. Ровно до того момента, когда до слуха донеслось…       — «Дорогая Гермиона! Очень жаль, что в этом году вы не сможете присутствовать на Новогоднем приёме. Надеюсь, однажды вы всё же почтите Мэнор своим присутствием. Мы с Драко будем счастливы видеть вас…»       О, нет. Только этого не хватало.       Как ошпаренная, Гермиона вскочила с пола и попыталась вырвать из рук бабули письмо, которое сегодня получила от миссис Малфой. И у неё почти получилось. Почти, потому что тонкие бабулины пальчики вцепились в пергамент мёртвой и крайне упрямой хваткой.       — «…жаль, что с мистером Уизли произошла столь неприятная история. Очень надеюсь, что вы не опускаете руки…»       — Отдай.       — «Счастливых праздников, Гермиона! С наилучшими пожеланиями, Нарцисса», — бабуля подняла на неё глаза и всё-таки вернула письмо. — Что? Оно было в одной из книг. Видимо, случайно туда попало.       Видимо, в будущем Гермионе не стоит в такой спешке упаковывать подарки, чтобы избежать подобных… оказий. Вероятность того, что это останется без чуткого бабулиного внимания, стремилась к нулю.       — Ага, — Гермиона кинула полусмятый пергамент обратно в сумку. — Зачем ты…       — Я любопытна, тебе ли не знать? — невозмутимо пожала плечами бабуля.       — О, да.       — Что за Драко? — бабуля нахмурилась. — Я знаю только одного Драко. Того, который дрался со Сталоне в каком-то «Рокки».       — В четвёртом. И там был Иван Драго.       — Да без разницы. Кхм… Кхм-м, Малфой. Что-то знакомое.       — Это вряд ли.       — Нет-нет, я совершенно точно где-то слышала эту фамилию, вот только где-е-е… — бабуля окинула её задумчивым взглядом. — А что это за женщина и почему она тебе пишет?       — Это… Я помогла их семье несколько лет назад, так что это из чувства благодарности… наверное. Думаю, однажды мне всё-таки нужно будет встретиться с миссис Малфой и сказать, что вот это вот всё вовсе не обязательно.       — А как ты им помогла?       — Скажем так, я… — Гермиона запнулась, пытаясь подобрать подходящее слово. Более подходящее, чем «соврала». — Я поспособствовала тому, чтобы её сына не заключили на несколько лет в тюрьму.       — И она до сих пор шлёт тебе письма, интересно. Тебя это не удивляет?       — Как я уже сказала, скорее всего, она делает это из чувства благодарности.       — Скорее всего, — протянула бабуля и, словно что-то прикинув в уме, ухмыльнулась. — А этот Драго…       Господи-боже-мой, началось.       — Драко, — нехотя поправила Гермиона, начав наконец перекладывать одежду из сумки в шкаф.       — Ну пусть Драко, — так же нехотя согласилась бабуля. — Он тоже шлёт тебе благодарственные письма?       На секунду Гермиона представила, как могли бы выглядеть благодарственные письма от Малфоя. Наверняка что-то вроде: «Всех благ и чего там тебе ещё нужно. P.S. Читал про Вислого в газетах. Карма справедливая, хоть и беспощадная сука, не так ли?»       — Кхм, к счастью… К счастью, нет.       — Почему «к счастью»?       Эта женщина ведь не угомонится, пока не разузнает всё, что её интересует?       — Потому, — Гермиона швырнула последний предмет одежды на полку, с силой захлопнула шкаф и присела на кровать так, чтобы не помять юбку и избежать придирок ещё и по этому поводу.       — Хорошо, милая, не хочешь делиться с бабушкой — не делись, — бабуля демонстративно уткнулась в книгу, показательно обиженно поджав губы.       — Там нечем делиться, — уже сдерживая себя от очередной вспышки гнева, процедила она.       — Ну, нечем, так нечем, — совершенно «не обиженным» тоном произнесла бабуля. — Хотя… я всё равно уверена, что где-то слышала эту фамилию.       Что ж, раз бабуля считает, что больше им поговорить не о чем…       — Хм-м, возможно, у меня есть мысль по этому поводу. Ты видела миссис Малфой, когда провожала меня в Хогвартс в мой первый год, — видя, что бабуля задумчиво склонила голову, очевидно, пытаясь вспомнить тот день, Гермиона продолжила: — Тогда она подошла к нам и сказала, что я похожа на её сестру.       С высоты прожитых лет можно было сказать, что это был весьма сомнительный комплимент.       Бабуля задумалась на пару мгновений, но быстро встрепенулась и даже просияла.       — А-а-а, блондиночка с лисьими глазками. С ней ещё хамоватый дылда был. «Мерзкой мугглой» меня назвал, помнишь?       — Разве такое забудешь?..       — Я ему тогда ответила, мол, вот вы, мужчина, вроде взрослый человек, а похожи на толкиениста, — фыркнув, она встала с кресла-качалки и подошла к книжному шкафу. — А эти Малфои, они аристократы?       — Нет, просто очень богатые и влиятельные.       Ну, были очень богатыми и влиятельными. Удивительно, что вместе с большей частью имущества и сбережений, у них не конфисковали поместье. Кажется, Гарри был как-то к этому причастен. Кажется, разговор об этом когда-то заходил. Кажется, Гермиона тогда не вслушивалась.       — А нос задирали как аристократы, — со знанием дела заключила бабуля. — Я, кстати, вспомнила, откуда знаю эту фамилию.       — Неужели? — недоверчиво протянула Гермиона.       Сощурившись, бабуля с лукавой улыбкой провела указательным пальцем по корешкам и, остановившись на одном из них, выудила с полки тонкую книгу в неприметной светло-серой обложке. Затем бегло пролистала её и с ничем неприкрытым торжеством на лице остановилась на одной из страниц. Хмыкнула.       Нет. Ну не-е-ет. Годрик, это ведь не то, о чём я думаю?       Она разве что-то писала про Малфоя?       Сейчас у Гермионы было ровно два варианта: с достоинством принять незавидную участь или вырвать у бабули из рук свой личный дневник, о существовании которого она уже и забыла, ибо последняя запись в нём датировалась началом четвёртого курса, когда она поняла, что занимается какой-то ерундой вместо полезных вещей. Учитывая, что бабуля прочитала дневник, то её решение было правильным.       Помощь Гарри с Турниром была важнее. Да и в целом тогда её мальчишки находились в первой «великой» ссоре. К тому же она просто не смогла заставить себя написать хоть слово о Викторе. Просто не смогла. Тогда это казалось таким… очень-очень личным. Даже для личного дневника.       — Хагрид какой-то… Так, это не то. Но это где-то здесь, я точно помню. Клюво-кто? Милая, ну и отвратительный же почерк у тебя был! — пока бабуля внимательно изучала содержимое страницы, Гермиона сидела, кажется, уже с отвисшей челюстью просто от осознания, что бабуля в какой-то момент действительно влезла её личный дневник. — Ах, вот же оно! «…кажется, вчера я сломала нос Малфою. К удивлению, по мою душу ещё не явился его папаша-идиот. Может, Малфой понял, что был неправ?.. Хотя нет. Это же Малфой. Готова поспорить на что угодно, что ему просто стало стыдно жаловаться папочке на грязнокровку, которая посмела поднять руку на Его Величество. В любом случае, я не жалею об этом. Мне даже понравилось», — она подняла улыбчивые глаза от дневника и посмотрела на Гермиону, которая не разделяла радостного настроения бабули. — Очаровательно, правда?       — Ты читала мой дневник! — прошипела она вместо ответа. — Как тебе вообще в голову это взбрело?       — Я нашла его во время переезда и не смогла удержаться. Когда ещё мне бы представилась такая возможность? — бабуля говорила таким будничным тоном, словно это казалось ей чем-то вроде похода в ближайшую булочную за свежим хлебом. — Это было бы преступлением против всех бабушек мира. Но, знаешь, это далеко не самое занимательное, что я там прочитала.       — Боюсь представить, — потерев переносицу, Гермиона устало откинулась на постель и, прикрыв глаза, отстранённо поинтересовалась: — И что же самое занимательное?       Возможно, ей только показалось, что она услышала одобрительное и ну уж слишком самодовольное хмыканье. А следом почувствовала, как матрас рядом чуть прогнулся под бабулиной скромной массой, как маленькая ладошка легла ей голову и успокаивающе провела по волосам. И Гермионе очень хотелось бы сейчас отстраниться, огрызнуться, мол, ты прочитала мой личный дневник и ведёшь себя так, словно всё в порядке. Но она не стала. У бабули были такие тёплые и мягкие руки.       И ей вдруг стало так комфортно и хорошо. Так как очень давно не было.       Наверное, в этот дом Гермиона хотела бы возвращаться после работы. Было стыдно признаться самой себе, но в их с Рональдом квартиру последние пару месяцев она не особо спешила. Каждый раз находила причины задержаться допоздна, а то и вовсе… заночевать в кресле собственного кабинета. Потому что идти домой… не хотелось. Совсем. Вот совсем.       И Рональд не то чтобы активно интересовался причинами, по которым его любимая жена не ночевала дома пару раз в неделю.       Всё так же прикрыв глаза, растворяясь в той ласке и заботе, по которым так скучала последние месяцы, и уже окончательно смирившись с вредной привычкой бабули совать нос в чужие дела, Гермиона вслушивалась в тихий шелест торопливо перелистываемых страниц дневника и в раздавшийся наконец приглушённый голос:       — Мы сегодня немного говорили о твоём Рональде, и я вспомнила об этой записи. Судя по дате, это самое начало твоего второго курса. Здесь ты описывала качества, которые хотела бы видеть в своём будущем избраннике, — бабуля чуть сильнее надавила ей на голову, не позволяя встать или хотя бы отстраниться. — Я сейчас зачитаю их тебе, а выводы ты сама уже сделаешь. Почему ты вообще думала об этом в тринадцать? Мне казалось, о мальчиках ты начала думать тогда, когда твои однокурсницы уже успели потерять невинность.       Гермиона раздражённо фыркнула.       — Ромильда Вейн вместе с Лавандой Браун как-то полвечера рассуждали об идеальных парнях, пока я пыталась…       — Ага, — спешно перебила бабуля. — Так вот, первым пунктом у тебя идёт «чувство юмора». Как с этим у Рональда?       — С переменным успехом.       — Не удивлена, хотя его брат-дылда забавный, — усмехнулась бабуля. — Джон, кажется?       — Джордж.       — Неважно. Что там дальше… «Эрудированный», «амбициозный», «инициативный». Тут тоже мимо. Дальше… «Сложный». Это что ты имела в виду?       Сейчас бы помнить, что имела в виду тринадцатилетняя она.       — Когда не понимаешь, что у человека на уме, но понять очень хочется. Наверное, это.       — Значит, тут тоже мимо, — резюмировала бабуля. — Дальше моё любимое: «Чтобы у него были такие же прекрасные волосы, как у профессора Локонса». Даже спрашивать не буду, но почему-то мне кажется, что тут тоже мимо.       Гермиона вдруг почувствовала острую потребность схватить ближайшую подушку и спрятать в ней пылающее от стыда лицо, но сдержалась, выдохнув:       — О Боже…       — И последнее: «умеет слушать и слышать».       — Да, меня вечно все перебивали.       Бабуля ещё раз бегло просмотрела «список» и бесстрастно заключила:       — Знаешь, у тебя здесь так мало требований, а твой Рональд даже половине из этого не соответствует.       Из груди вырвался обессиленный вымученный стон.       — Я тебя прошу…       — Выводы делай сама. Не маленькая уже.

***

      30 октября 2004 года       Суббота       Драко не скучал по семейным трапезам. Не скучал по вечно недовольному лицу отца. Не скучал по так и норовящей приластиться Астории. Не скучал по совершенно никому не нужным разговорам за столом. Не скучал по обсуждению подготовки к грядущей свадьбе. Но он всё равно сидел здесь, потому что так было нужно.       Вероятно, звёзды решили, что последняя неделя выдалась для него чересчур удачной. А удача, как известно, крайне переменчивая дрянь. В случае Драко, ещё и крайне эпизодичная. Крайне.       Потому он был здесь.       Выслушал нудное нравоучение от родителей — хотя в глазах матери и читалось, что ей откровенно плевать на возмущения отца, она скорее говорила это для вида, — о том, что с его стороны было очень некрасиво и невежливо пропускать «важный» семейный ужин с Гринграссами. По реакции матери на нытьё Астории по этому поводу Драко стало вполне ясно: не настолько «важный», чтобы волноваться о нём. Тем более, мать шепнула ему, что наконец смогла до конца разобраться с брачным договором и убрать оттуда «неудобные» для них пункты. Благо с «семейным бизнесом» было покончено. Теперь дело оставалось за малым.       Дождаться рождения ребёнка, жениться и начать действовать.       Но это всё будет когда-то потом. А пока…       Пока можно позволить себе расслабиться и не думать о всякой херне вроде морали. Просто дотерпеть до завтрашнего дня и вернуться в школу, чтобы…       — Ты выглядишь слишком довольным.       С трудом дожевав кусок мяса и с не меньшим трудом проглотив его, Драко повернул голову к сидящей рядом Астории. Приподнял бровь.       — Это проблема?       — Нет, просто… Просто, когда ты выглядишь слишком довольным, за этим обычно кроется какой-то подвох. И обычно — для меня.       Он едва удержался оттого, чтобы не расхохотаться ей в лицо. Приподнял бокал вина и чокнулся им с её чашкой чая:       — Приятно видеть, что мне досталась такая чуткая и заботливая невеста.       — Издеваешься?!       — Почему же? Напротив, я искренне надеюсь, что эмпатию наш ребёнок унаследует от тебя.       — Надейся, — прошипела Астория, сильнее сжав в пальцах вилку.       — Ну вот, а я о чём говорю.       — Тебя это забавляет? — её глаза сузились до размера щёлок.       Вообще-то, да. Его это действительно забавляло, и он мог бы сейчас вывернуть всё так, чтобы семейная идиллия гарантированно закончилась очередной великой обидой с закатыванием глаз, но выражение лица матери как бы ненавязчиво намекало, что делать этого не стоит. И потому Драко сделал глоток вина и пожал плечами.       — Вовсе нет, дорогая.       Хотела, чтобы его отстранили от Дуэльного клуба? Пусть наслаждается его обществом. В следующий раз будет меньше лезть в его дела.       — Ты сейчас специально разговариваешь со мной, как с недалёкой дурой?       Ну и как тут можно остановиться, когда она сама едва ли не умоляет продолжить эту идиотию?       — Ну что ты, дорогая, — притворно оскорбился он: для полноты картины не хватало только приложить ладонь к груди. — Просто я немного поупражнялся в реверансах и подумал, что тебе должно понравиться.       — Даже сейчас ты это делаешь!       — Извини, дорогая, но я не умею по-другому. Обстоятельства такие.       Астория возмущённо приоткрыла рот, но почти сразу же закрыла его, вероятно, заметив, как на них смотрели отец и мать, и, схватив со стола чашку с чаем, жадно отпила. Послышалось недовольное фырканье матери и звяканье посуды. Отец тихо кашлянул, привлекая внимание.       — Если вы собираетесь выяснять отношения за столом, я это терпеть не собираюсь. Поднимитесь наверх и не портите нам с Нарци ужин.       — И в мыслях не было, отец.       — Разумеется, мистер Малфой. Прошу простить меня, — кротко произнесла Астория, бесшумно сложив столовые приборы и встав со стула. — Я вела себя бестактно. Драко, не мог бы ты проводить меня до комнаты? — и до того, как он успел ответить, добавила максимально жалостливым тоном: — Я не очень хорошо себя чувствую.       Как прекрасно, что на него эти её трюки не действовали. Он как никто другой знал одну простую истину: манипулятор всегда пытается вызвать к себе жалость. Всегда. И ты будешь полным кретином, если поддашься эмоциям и забудешь об этом хоть на секунду. И тогда тебя поимеют. Во всех смыслах.       И он мог бы сейчас проигнорировать этот трюк. Очередной, блять, трюк.       Но… Астория всё ещё носила его ребёнка, и Драко был бы последним кретином, если бы совсем не обращал внимания на этот факт. Поэтому он поднялся вслед за ней, взял её под руку и, кивнув напоследок родителям, повёл Асторию в спальню, подпитываясь лишь одной мыслью, которая мучила его уже пару дней. Примерно с тех самых пор, как Грейнджер случайно обронила это имя.       Одна мысль.       Пока они поднимались наверх, и Драко ловил на себе брошенные украдкой беспокойные взгляды. Пока он с силой толкал скрипучую — эльфы точно обленились, — дверь, пропуская Асторию вперёд. Пока она нервно оглядывалась по сторонам, будто в поисках поддержки. Будто боялась, что он что-то с ней сделает. Возможно, ему просто следовало успокоиться. Вдохнуть. Выдохнуть. И ещё раз, чтобы его лицо не выглядело, как… Сложно было сказать наверняка, но Астория смотрела на него так, словно он собирался вот-вот её придушить. Но одна мысль…       Вдох-выдох.       — Как дела у Моники, дорогая?       — Что? — она озадаченно похлопала ресницами. — При чём здесь Моника?       Ему нужно было успокоиться, потому что от одного только вида этой сраной потерянности на резко побледневшем лице захотелось орать. От одного вида и понимания, что в какой-то момент эта сука в очередной раз пыталась поиметь его, где-то в районе копчика начинало подходить… Гореть. Полыхать. И так сильно хотелось орать. Так сильно.       — Ты каждый раз говоришь, что я совсем не интересуюсь твоей жизнью, — начал он как можно более спокойным, даже миролюбивым тоном. — А ты так переживала за свою подругу, и кем я буду, если проигнорирую это?       — Она… У неё всё хорошо, — промямлила Астория, опустив взгляд на свои руки и нервно потеребив пальцами рукав платья. — Малыш растёт.       — Чудесно. Я тут подумал, что мы могли бы пригласить Монику и её мужа на новогодний приём. Пусть немного развеются, поделятся с нами опытом. Думаю, мы сможем разместить их в гостевом крыле вместе с ребёнком. Или наоборот: мы с тобой можем на праздники отправиться в Италию. Ты всегда говорила, что мы вместе ни разу не путешествовали. Что думаешь?       — Оу, — она выдавила из себя натянутую улыбку. — Не выйдет.       — И почему же?       — У Моники и её мужа планируется небольшое путешествие, — быстро нашлась с ответом она. — Медовый месяц.       Вновь совладав с подкатывающей волной гнева из-за столь неумелой лжи, — ты точно на Слизерине училась? — Драко глубоко вдохнул и на выдохе процедил:       — Ну просто череда совпадений.       — Череда?       Спокойно и аккуратно. Ты можешь. Спокойно и аккуратно.       — Да-а-а, видишь ли, пару дней назад я имел честь познакомиться с одной очаровательной дамой — Моникой. У нас с ней, как оказалось, есть общие друзья. Совпадение или нет, но её фамилия такая же, как и у твоей дражайшей подруги, но… — так, это было уже ни хера не аккуратно, но стремительно охреневающее лицо этой суки просто не позволило ему остановиться. — Представь себе, ни о какой Астории она не слышала, да и ребёнка-сквиба не имеет. Я ещё удивился. Имя не самое распространённое, а уж фамилия — тем более. Да и Блейз её знает. Ну, тот самый Блейз, вместе с которым вы с сестричкой отдыхали в Италии. Странно, да? Таких совпадений быть не может. Но, возможно, это я, кретин, опять всё не так понял? Может, у тебя есть логичное объяснение этому… досадному недоразумению?       Астория вздрогнула и, сделав шаг к нему, неуверенно положила ладонь ему на грудь. И, видимо, что-то в выражении его лица ей — Драко даже мог представить, что именно, — не понравилось, потому что ладонь тут же переместилась на её округлившийся живот. Она подняла на него раздражающие нутро испуганные и влажные от подступивших слёз глаза и еле разборчиво пробормотала:       — Любимый…       Новая вспышка гнева едва не сшибла его с ног, но, на счастье Астории, его ладони, крепко сжатые в кулаки, сейчас по-прежнему были в карманах, а не на её тонкой шее. Драко обрубил на корню эту идею фикс. Но не сдержался и всё-таки проорал:       — Отвечай на вопрос! Зачем ты мне соврала?!       Салазар… наверняка этот крик слышал весь Мэнор. Наверняка под дверью уже караулила мать, готовая в любой момент ворваться в эпицентр конфликта. Наверняка эти слёзы, проступившие на глазах Астории, были почти искренними. Наверняка эти её всхлипы и дрожащие плечи должны были привести его в чувство. Успокоить.       Но хера с два.       Что, Грейнджер, говоришь, «пассивная агрессия»? Это похоже на «пассивную агрессию»?       Драко прикрыл глаза, лишь бы не лицезреть эту херову растерянность, эти бегающие глаза с широченными зрачками, выдающие активную мыслительную — о, неужели за этими голубыми блюдцами есть кто-то «дома»?! — деятельность. И наконец по комнате прокатился очередной раздражающий всхлип и сквозь него задыхающийся, долбящий по ушам лепет:       — Я-я… П-просто… Я… По-понимаешь… Я… П-понимаешь…       Салазар, за что?       Просто за что? Чем он заслужил всё это? Почему он должен был смотреть на всё это, выслушивать всё это, терпеть всё это? Почему его просто не могут оставить в покое? Почему он просто не может вернуться в Хогвартс, схватить Грейнджер за шкирку и…       Грейнджер.       Он медленно выдохнул, провёл ладонью по лицу и, открыв глаза, ещё раз внимательно всмотрелся в лицо Астории. В мокрые дорожки слёз на впалых щеках, чуть покрасневший нос и дрожащие губы. В каждую ненавистную черточку, которую отчаянно хотелось стереть из памяти, забыть всё, что связано с этим человеком. Забыть каждую сраную секунду, которую она провела рядом. Каждый момент, когда Астория окутывала его своей больной и до крайности одержимой «любовью».       Хотелось бы.       Но помимо этого ему очень хотелось бы иметь ещё хотя бы одну причину кроме их будущего ребёнка в её животе, чтобы не удавить её — Авада была бы слишком мягким наказанием для этой суки, — прямо здесь и сейчас.       Возможно, Драко даже наслаждался бы её предсмертными хрипами. Упивался бы ими, осознавая, что эта пытка длиною в несколько лет вот-вот прекратится. Возможно, он даже с «честью» принял бы решение Визенгамота о пожизненном заключении. С торжествующей и немного безумной улыбкой отправился бы в Азкабан, зная, что Астория Гринграсс не сможет разрушить — какое благородство и самопожертвование, Малфой! — ещё чью-то жизнь. Что ни она, ни её сумасшедшая семейка не сможет навредить его близким. Возможно, он ёбнулся до такой степени, что ему теперь одна дорога — в Мунго. Возможно, Грейнджер даже стала бы навещать его там. А, возможно, ему стоило просто отпустить ситуацию.       Просто подумать о чём-то приятном. Например, о… о мягких губах Грейнджер, её нежных изучающих прикосновениях, тембре её голоса, успокаивающем в нём что-то. Успокаивающем что-то. Успокаивающем…       А в ушах всё ещё стояли всхлипы: «Понимаешь… Понимаешь…»       — Понимаю, Астория.       — Правда? — выдохнула она, таращась на него полными надежды глазами.       — Да. Мне понятно, что ни хера непонятно, — Драко отступил назад, к двери. — Впрочем, знаешь… Да и хер с ним.       — Драко…       Он надавил на дверную ручку, потянул на себя и бросил на прощание:       — Делай что хочешь, но, если я узнаю, что ты опять что-то написывала Грейнджер насчёт меня, разговаривать мы с тобой начнём по-другому.       — Но я…       — По-другому, Астория.       Тихий хлопок двери, смеженный с протяжным скрипом, и первое, что Драко увидел, стоило ему наконец оказаться в коридоре: укоризненно качающая головой мать и переминающаяся на месте Минни. Первое, что услышал: громкие истеричные рыдания, донёсшиеся из комнаты.       — Минни, успокой девочку, — недовольным тоном скомандовала мать, небрежно махнув в сторону спальни. — И проследи, чтобы она в ближайшее время не сунулась в библиотеку.       Коротко поклонившись, Минни щёлкнула пальцами и исчезла, оставив Драко наедине с матерью, которая уже занесла руку, чтобы, вероятно, отвесить ему подзатыльник, но, к его удивлению, лишь смахнула несуществующие пылинки с его рубашки, взяла под руку и настойчиво потянула за собой к лестнице.       Пока они, не проронив ни слова, спускались вниз, минуя тускло освещённые коридоры на пути к библиотеке, ему удалось почти окончательно успокоиться. Возможно, так получилось из-за звуков барабанящего по окнам дождя и шелестящего по полу подола платья матери, окунающего его в детские воспоминания о том, как мать в неспокойные из-за бушующей за окном непогоды ночи, когда он не мог уснуть, отводила его в библиотеку и читала. Читала до тех пор, пока он не засыпал прямо в кресле. И всегда тайком от отца, считавшего, что боязнь грозы — Драко тогда было четыре года, — очень глупое и недостойное качество для наследника Малфоев.       Глупое. Недостойное. Кому сейчас не плевать?       На столике в библиотеке уже дымились две чашки чая. Драко упал в ближайшее кресло и, вытянув ноги, принялся массировать виски, вслушиваясь в то, как мать накладывает на комнату заглушающее и запирающее и садится напротив него. Тихо прочищает горло, делает глоток чая и меланхолично изрекает:       — Ты не контролируешь ситуацию.       — Она соврала нам, — в глазах матери застыл немой вопрос, и Драко, не дожидаясь, пока она произнесёт его вслух, добавил: — О своей подружке. Монике.       — А что с ней? — она чуть приподняла бровь. — И… пей чай, Драко.       Закатив глаза, он схватил чашку, медленно вдохнул исходящий из неё пар, — никуда без добавления умиротворяющего бальзама, да, мама? — сделал глоток и уже на порядок спокойнее ответил:       — Нет никакой Моники. Вся та история с бедной подружкой и ребёнком-сквибом — лишь очередной плод больной фантазии этой ненормальной дуры.       Ненадолго задумавшись, мать нахмурила брови и отпила из чашки.       — И зачем ей это?       — Не знаю, — лениво произнес Драко, уже явственно ощущая на себе действие умиротворяющего бальзама: вялую тягучую, окутавшую его с ног до головы апатию. — Да и плевать мне, какие у неё причины. Даже думать об этом не хочу. Она соврала нам. Опять. А ты знаешь, что я терпеть не могу, когда мне так нагло и неумело лгут.       В ответ мать понимающе кивнула, поставив чашку на стол.       — Ага.       — И это всё, что ты на это скажешь?       — Я скажу, что это мелочи, на которые ты не должен обращать внимание. Не сейчас. Она, в конце концов, беременна, и я не хочу, чтобы с моим внуком что-то случилось.       — Да, да, я тоже этого не хочу.       Вряд ли мать поверила ему. Он и сам не слишком-то верил в искренность собственных слов. Казалось, всем вокруг было дело до его ребёнка, кроме него самого.       Грейнджер позаботилась об обереге. Мать следила за тем, чтобы у Астории было всё необходимое. Отец… тоже интересовался судьбой своего будущего внука. И один только Драко вёл себя так, словно его это не касалось.       Мудак ли он, если единственным приоритетом, что имел для него значение в данный момент, была Грейнджер? Да, пожалуй. Но Грейнджер действительно важна для него. Быть рядом с ней… непередаваемо. Говорить с ней. Слушать её. Ловить её взгляд. Касаться её. Целовать её. Вот что было важно, а не Астория и её очередное враньё.       Но у матери тоже были свои приоритеты, и она спешила посвятить в них Драко:       — …написала моя знакомая. Из Мунго. Она сообщила, что ты сможешь инициировать лечение Астории в обход её семьи, лишь будучи её законным мужем. Разумеется, это займёт какое-то время.       — Это я и так знаю, — он поморщился. — Что с разводом?       — С амортенцией выйдет быстрее, но с Мунго — надёжнее. У Гринграссов будет меньше возможностей для… В любом случае, у нас есть время до вашей свадьбы, чтобы обдумать все «за» и «против» каждого из этих вариантов, но, если ты хочешь знать моё мнение, я предпочту отправить Асторию пройти небольшой, но весьма действенный курс лечения, чтобы она наконец отвязалась от тебя, — она вновь взяла чашку со стола и с мечтательной, даже несколько фанатичной улыбкой принялась помешивать чай ложечкой. — Раз уж её родители не захотела помочь собственному ребёнку, этим займусь я.       — Я всё ещё за амортенцию.       Потому что эта сука заслуживала того, чтобы прочувствовать на себе все «прелести» любовного зелья. «Око за око», или как там всякие кретины обычно говорят. А уж ради такого особого случая Драко готов был стать кретином.       — Ты опять меня не слушаешь, — мать разочарованно покачала головой. — Амортенция останется на самый крайний случай. Мы ведь не хотим опускаться до её уровня и поступать с ней так же, как она с тобой, не так ли?       — Так, но…       Договорить она ему не позволила. Резко вскинула ладонь, прервав на полуслове, и, отпив ещё чая, с лёгкой полуулыбкой произнесла:       — Эллиот Сильвер сообщил мне, что вчера вы с мисс Грейнджер были у него в пабе. И ему показалось, что вы повздорили. Что-то случилось? Я могу помочь?       А это ещё что за новости?       — Ты за мной следишь? — звякнув любимым фарфором матери по столу, он отставил полупустую чашку чая в сторону и сощурился.       — Мне это без надобности. Эллиот нашёл весьма странным уже второй ваш приход к нему в паб во внерабочее время и проявил инициативу.       — «Инициативу», значит? — прошипел Драко, чуть подавшись вперёд. — Сильвер же знает, что инициатива обычно делает с инициатором?       — Ох, милый, — мать закатила глаза. — Это ничего такого. Эллиот лишь связался со мной по камину, а кто я такая, чтобы отказываться от интересной информации? Ты ведь знаешь, что я крайне любопытна и любознательна, когда дело касается тебя. А тут ещё и мисс Грейнджер. Невозможно устоять.       — Понимаю.       — Так из-за чего вы повздорили?       «Драко Малфой, если я ещё раз узнаю, что ты подслушивал мои приватные разговоры, будешь искать своё имя в сводках криминальных новостей!»       «Грейнджер, и как по-твоему я должен устоять, когда ты шепчешь мне такие нежности?»       Можно ли считать это их первой романтической ссорой?       Романтической. Ссорой.       Бля…       — Я не собираюсь обсуждать с тобой свои отношения с Грейнджер.       Насмешливо сверкнув глазами, мать хитро улыбнулась.       — Значит, всё-таки «отношения». Что ж, это всё, что я хотела знать.

***

      31 октября 2004 года       Воскресенье       Стоя напротив зеркала, Гермиона скептически рассматривала своё отражение.       Её пальцы словно жили своей жизнью, бездумно перебирая ажур белья, а слегка затуманенный от первого бокала вина взгляд критично — о, Гермиона, тебе пора заканчивать с поглощением целой плитки шоколада ежедневно, — блуждал по всё ещё влажному после горячего душа телу, по тонкому чёрному кружеву, которое почти ничего не скрывало, почти не оставляло пространства для воображения.       Но ведь в этом и был весь смысл, да?       Этот комплект сексуального «…поверьте, мисс, ни один мужчина не устоит перед вами», — нижнего белья она приобрела ещё летом на их с Рональдом годовщину свадьбы, но в итоге полупрозрачное кружево так и осталось лежать в шкафу рядом с «Кроликом» до этой пятницы, потому что… Отчего-то ей показалось это хорошей идеей. Но сейчас идея казалась очень-очень сомнительной, а недовольный и ну уж слишком совестливый голосок в голове упрямо твердил, что хуже, чем отправиться на соблазнение Драко Малфоя в белье, которое она когда-то приобрела для своего пока ещё мужа, быть ничего не могло.       Да ты при нём доставала эти трусы, а он никак не отреагировал! Никак. Просто не думай об этом и расслабься.       Возможно, ей нужно выпить больше вина, чтобы прекратить думать об этом.       Гермиона снова откупорила бутылку и плеснула себе немного. Сделала глоток и, приложив прохладный бокал к горящей щеке, вернулась к зеркалу. Очертив ажурный контур бюстгальтера, она обхватила ладонью грудь, пытаясь воспроизвести прикосновения человека, так нагло и бесцеремонно пошатнувшего её моральные устои. И вполне ожидаемо, что так, как это делал Драко, у неё не вышло. У него почему-то всегда получалось так, как нужно. Это слишком подкупало.       Гермиона ещё даже не спустилась вниз, а кожа уже ныла от желания вновь почувствовать его губы и руки. Тело обожгло ещё свежее воспоминание о требовательных собственнических прикосновениях. Почти на грани с болью и чем-то ещё — до самых восхитительных мурашек по коже — непередаваемым. И каждый раз разум меркнул, уступая голодному телу, самым низменным его потребностям.       И хотелось ещё.       Хотелось самой прикоснуться к телу Драко. Ощутить, как под горячей кожей бьётся его сердце. Ощутить полностью, каждой клеточкой своего тела. В себе.       Уже настолько всё безнадёжно, да? Держи себя в руках.       Она быстро моргнула, отгоняя прочь ненужные — просто выпей ещё, храбрая гриффиндорка, и наберись наконец смелости, — мысли. Одним глотком осушила бокал, отставила его в сторону и потянулась за висящей на дверце шкафа мантией. Накинула на себя. Надёжно застегнулась на все пуговицы. Под самое горло. Вознося все мыслимые и немыслимые молитвы Мерлину, чтобы со стороны действительно не было заметно, что под плотной чёрной материей нет ничего кроме белья.       Гермиона вновь бросила взгляд на своё отражение, чувствуя, как страх и паника снова пытаются сковать её, подкидывая очередную порцию сомнений. Микс из алкоголя и переживаний как убойная порция абсента, заставляющего мысли в черепной коробке носиться, отскакивая болезненным рикошетом от стен.       Что, если… Драко не понравится её внешний вид? Что, если он просто издевался над ней всё это время? Что, если он передумает, окончательно втоптав её самооценку куда глубже, чем уровень плинтуса? Что, если Гермионе всё-таки нужно переживать насчёт его беременной невесты? Что, если она переоценила свои силы, когда решила, что может хоть один вечер побыть мразью и забыть о чужих чувствах? Что, если…       Го-о-одрик Всемогущий, это ведь твой мозг… Женщина, прекрати его взрывать.       Ещё глоток вина, но уже прямо из бутылки.       Приподняла волосы наверх, зафиксировала их заколкой, но почти сразу же передумала, оставив распущенными. Влезла в крайне неудобные туфли. Наскоро впихнула в передний карман уже наполненную порцией «храбрости» фляжку и снова — ну хватит уже, лучше не станет, — внимательно посмотрела на себя в зеркало.       Возможно, ей просто нужно немного самобичевания, чтобы потом, когда они с Драко наконец смогут остаться наедине, Гермиона уже не думала обо всём этом, а просто расслабилась и позволила себе отпустить ситуацию. Но прежде… Прежде ей как-то нужно пережить Хэллоуинский бал и не растерять остатки того запала, что в ней есть.       Потому что завтра она уже будет в Австралии, а Драко здесь, в Хогвартсе, а значит, ближайшая возможность остаться с ним наедине отложится как минимум на неделю. А ждать… Ждать она была уже просто не в состоянии, потому что…       Ей казалось, что, если это не произойдёт сегодня, она просто умрёт.       — Ты не была на праздничном ужине. Мистер Монро спрашивал, где ты.       Едва не подпрыгнув на месте, Гермиона обернулась на голос стоящей в дверях Луны так резко, что волосы неприятно хлестнули по щекам. За спиной подруги маячила уже готовая к балу улыбающаяся Джинни и нетерпеливо подталкивала Луну внутрь комнаты. Мысленно поблагодарив Мерлина за то, что подруги не ворвались к ней в спальню, пока она стояла в одном нижнем белье, Гермиона смогла выдавить из себя подобие искренней улыбки и приглашающе поманила их к себе.       — Я не голодна, — она неловко улыбнулась, заметив чересчур заинтересованный взгляд Джинни, задержавшийся на бутылке вина. — А вы…       — Мы будем помогать Луне с её костюмом, — хихикнула Джинни, кивнув на подругу, вытаскивающую из коробки костюм огромной тыквы. — Сама не справится. А ты у нас сегодня профессор Снейп?       — Роковая женщина, — подсказала Луна.       Чуть выгнув густо выкрашенную в чёрный цвет бровь, Джинни окинула Гермиону скептическим взглядом.       — Ну, предположим.       — У тебя ведь был другой костюм, — аккуратно сменила тему Гермиона. — Кажется, фея.       — Да-а-а, — Джинни осторожно пригладила замысловатую причёску и поправила маленькую светло-голубую шляпку. — Но нам с Гарри так понравился этот «Дракула», что мы решили изменить свои планы и сегодня будем Владом и Миной. Я полчаса мучилась, чтобы придать волосам натуральный чёрный оттенок. То ещё веселье, скажу я тебе. О, а ещё вас сегодня ждёт уникальное зрелище: Гарри Поттер с длинными вьющимися волосами. Девочки, вы бы его видели… Выглядит как полный придурок.       — Могу представить.       — Мне нужна помощь, — подала голос Луна. — И вам придётся меня выталкивать, потому что, кажется, в этом костюме я не пролезу в дверной проём.       Кажется, вечер будет весёлым.

***

      — Знаешь, у магглов есть детская сказка, где у одного из героев возникла такая же проблема, — пропыхтела Гермиона, старательно балансируя на шпильках на деревянной лестнице и пропихивая огромный оранжевый шар, коим сегодня была Луна, вниз в гостиную. — Там, конечно, вся проблема была из-за того, что кто-то слишком много ел, но…       — Прости, — тихо пискнула подруга, скребя пальцами каменную стену в поисках опоры.       — Да ладно вам, — звонко рассмеялась Джинни, обернувшись, чтобы не споткнуться, сделав шаг назад и в очередной раз потянув на себя Луну. — Нам всего-то пару ступенек осталось, а вы брюзжите, как Филч. Это даже забавно.       Когда на последнем издыхании они наконец ввалились в гостиную, Гермиона первым делом припала спиной к ближайшей стене, пытаясь отдышаться и не поддаться искушению уже сейчас потянуться за фляжкой. Столь опрометчивую мысль о глотке вина «здесь и сейчас» из неё выбил насмешливый взгляд Драко — даже не спрашивай, — и восхищённое цоканье Забини, обрисовавшего ладонями «контур» сегодняшней фигуры Луны.       — Моя тыковка, ты великолепна!       На Забини, как в общем-то и на Драко, был классический смокинг без каких-либо вычурностей. И если для Драко это не было чем-то странным — не то чтобы Гермиона ждала от него тематического костюма, — такой обычный вид Забини, который и организовал весь этот праздник для старших курсов, немного удивлял. И Гермиона уже хотела поинтересоваться о причинах, как Джинни опередила её.       — А почему мистер Оригинальность сегодня такой скучный?       — Ну почему же скучный?! — слегка похлопав себя по карманам, обиженно воскликнул Забини и, вытащив из одного из них что-то смутно напоминающее визитку, протянул её Джинни.       — Бог? — с сомнением протянула та. — А Малфой тоже… Бог?       — Да какой из него «Бог»? — Забини ехидно усмехнулся в сторону сидящего на диване Драко. — Он же у нас «Слизеринский принц», разве не видно?       — «Слизеринский принц»? — Луна прыснула в кулак. — Это что-то новенькое.       — Блейз, сделай нам всем одолжение: завали, пожалуйста.       Как будто Забини это когда-то останавливало.       — Ну как же? — невозмутимо продолжил он. — Драко Малфой — «Слизеринский принц». Это ведь всем в школе было известно.       — А мы точно в одной школе учились? — Джинни закатила глаза. — Никто его так не называл. Разве что младшекурсницы в своих влажных мечтах.       Драко скривился так, словно ему была противна сама мысль об этом.       — Тоже мне… — фыркнула Гермиона. — Мистер-надуманных-титулов.       Фыркнула и тут же захотела прикусить резко развязавшийся после пары бокалов вина язык, потому что его взгляд — оценивающий, испытывающий и самую малость хищный — моментально прошёлся по её запахнутой наглухо мантии, а сам Драко как-то разочарованно покачал головой, явно оставшись не впечатлённым её «костюмом». И Гермионе вдруг очень захотелось высказать ему, что вообще-то «костюм» находится под мантией и что если он сейчас же не прекратит на неё так смотреть, то остаток вечера проведёт в компании Забини, а не…       И она действительно почти ляпнула это. При всех. При Джинни.       Которая, впрочем, уже увлечённо болтала с Забини и Луной и не обратила внимания на то, что Драко поднялся с кресла и подошёл к Гермионе.       — Профессор Макгонагалл, не ожидал вас сегодня здесь увидеть. Надеюсь, вы оставите меня после уроков?       — Это не костюм Макгонагалл, — возмущённо приоткрыла рот она.       — И кто же ты?       — Секрет, но… Но, если ты угадаешь, получишь приз.       Ну вот, ты смогла сказать это и даже не покраснела. Полдела сделано.       Убедившись, что на них никто не смотрит, Драко чуть наклонился к ней и прошептал этими своими мурлыкающими обволакивающими интонациями, пробирающими до дрожи в коленях:       — М-м, Грейнджер, я заинтригован.       — Ага, — на выдохе произнесла она, нервно оправив складки на мантии. — Я тоже.       Возможно, Гермионе стоило остановиться на одном бокале, потому что ей уже совершенно не хотелось идти на глупый бал — хотелось сразу предложить Драко посмотреть фильм и увести его туда, где они точно смогут побыть наедине. Возможно, это было ложное чувство храбрости, и она не сможет выдавить из себя ни слова в нужный момент. Скорее всего, так и будет, потому что, когда дело касалось Драко, всё казалось слишком спорным и очень-очень неоднозначным.       А рука уже сама потянулась в карман за фляжкой, но прежде, чем Гермиона успела её вытащить, в гостиную спустился Гарри. Деловито поправив ажурные манжеты на своём пиджаке в викторианском стиле, он выверенным, даже несколько филигранным движением руки указал на дверь и явно хотел что-то сказать, но…       — О, Поттер, милый костюмчик. Ты ведь… Ну, этот… Как его там… — Драко нарочито задумчиво постучал по подбородку. — Точно, вспомнил.       — И кто же?       — Граф Пидоракула.       Почти сразу же по гостиной разнёсся высокий раскатистый смех Джинни, даже бровью не поведшей, несмотря на вопросительно уставившегося на неё Гарри.       И всё-таки они были идеальной парой.

***

      Как Забини удалось уговорить прийти на Хэллоуинский бал весь — ладно, профессора Бинса ожидаемо не было, — преподавательский состав, Гермиона до сих пор не понимала, но факт оставался фактом: в унисон с болтовней старших курсов по украшенному старостами залу разносились смешки и шушуканье учителей. Возможно, Гермиона тоже разделила бы всеобщее веселье, если бы не одна маленькая деталь: согласно её «плану», они с Драко уже десять минут как должны были находиться в кабинете маггловедения, но вместо этого от неё с самого прихода в Большой зал не отлипал инспектор, которому ну очень сильно хотелось взглянуть на организаторские способности профессора Забини, ведь «когда я учился, ничего подобного не было!»       И Монро будто бы не замечал, что Гермиона его почти не слушала и старательно делала вид, что увлечённо рассматривает затейливые тематические декорации в непривычно просторном зале: резные тыквы с самыми разнообразными рожицами, парящие под потолком свечи и другие украшения, которые Забини удалось приобрести в Хогсмиде в канун праздника.       Даже так, бесконечные возгласы инспектора раздражали куда меньше, чем то, что она никак не могла позволить себе достать фляжку, хотя уже остро ощущала, что расслабляющее и придающее уверенности в собственном решении действие полусладкого потихоньку рассеивается, а Драко поблизости нет.       Всё шло не по плану.       Дурацкий Невилл. И Фабре.       Фабре, который ещё полчаса назад заскочил в Большой зал и утащил Гарри и Драко помогать патрулировать коридор из-за того, что Невилл до сих пор не научился одному простому правилу: никогда не суй себе в рот хоть что-то, на чём есть надпись «Всевозможные волшебные вредилки», или, если у тебя есть подозрения, что это «что-то» было приобретено там. Ни-ког-да.       Так что, пока профессор Палмер отводила распухшего до размеров Луны-тыквы Невилла в лазарет к любимой жене, Грейсон и Фабре потребовалась подмога. Разумеется, им потребовался Драко. Будто других вариантов не было.       Разумеется.

«…Если хочешь быть со мной, ты должен кое-что сделать. Я — джин из лампы. Потри её хорошенько».

      — Какой интересный репертуар подобрал профессор Забини, — над ухом снова раздался чавкающий голос Монро. — Это «Ведуньи»?       Гермиона окинула взглядом зал в поисках хоть кого-то, кто сможет спасти её от этой увлекательной светской беседы, но Луна — удивительно, как подруга вообще могла так свободно двигаться в этом костюме, — и Джинни развлекались в толпе студентов на танцполе, а Забини, активно поедая канапе, о чём-то болтал со старостами Слизерина и Пуффендуя.

«Если хочешь быть со мной, удиви меня, порази меня, И если мне понравится, я могу исполнить все твои желания».

      — Кхм, нет. Это маггловская певица.       Не забыть бы убить Забини за этот «репертуар».

***

«О, моя маленькая девочка, всё, что я когда-либо хотел, Всё, что мне когда-либо было нужно, Здесь, в моих руках».

      Она точно убьёт Забини, если в ближайшие полчаса Драко не вернётся. И плевать, что Забини тут вообще ни при чём.       Появление Флитвика в их маленькой компании стало её спасением, и Гермиона наконец смогла выдохнуть, потому что внимание инспектора оказалось приковано к вновь прибывшему профессору. Вероятно, он всё-таки понял, что сегодня у неё нет желания обсуждать ставшие ну уж слишком ангажированными статьи в «Пророке». И потому, пока Флитвик и Монро были заняты горячим спором о том, какое слово больше характеризовало нынешнюю политику «Ежедневного пророка»: «умышленно-деструктивная критика» или «манипуляция», Гермиона смогла улизнуть и протиснуться сквозь толпу студентов к стоявшим у столика с напитками Луне, Джинни и Забини. И какого же труда ей стоило не отвесить последнему хорошую такую оплеуху за…

«Клятвы произносят, чтобы потом их нарушить. Чувства насыщенны, а слова банальны».

      — Скажи мне, пожалуйста, чем ты руководствовался, когда выбирал песни с двойным подтекстом для бала, на котором будут несовершеннолетние студенты?       — Гермиона, у тебя какие-то проблемы с «Depeche Mode»? Или… — он сощурился. — Или с клятвами?       — У меня нет проблем с «Depeche Mode», — прошипела она.       — Значит, с клятвами. Бывает, — незаметно подмигнув ей, Забини закинул в рот крупную виноградину.       Змеёныш.       — Я про ту похабщину о джине.       — Ну вот, хорошо, что ты вовремя передумал ту песню про бабочку включать, — заметила Луна.       — А там что, что-то похлеще? — хмыкнула Джинни.       — О, там есть строчка про кольцо в соске, — беззаботно рассмеялась та.       — Го-о-одрик…       — Да, я подумал, что пока ещё хочу жить, — ничуть не стесняясь, Забини стрельнул на Гермиону многозначительным взглядом. — Кстати, об этом…       Не вникая в пустой трёп, Гермиона наконец вытащила из кармана фляжку и украдкой сделала пару глотков, чтобы избавиться от бурлящей в ней смеси гнева на Забини и паники из-за того, что всё шло совсем не по плану.       Её почти сразу немного попустило.       Пожалуй, магглы не зря говорят, что истина в вине.

«Наслаждение остаётся, так же как и боль. А слова бессмысленны и стираются из памяти».

***

«…Через расстояния, вселенной глубины Жизнь ты продолжаешь во мне…»

      Гермиона могла себе представить, как она, должно быть, глупо смотрелась со стороны, стоя в самом дальнем углу Большого зала и упираясь лопатками в холодный камень, но сейчас было настолько плевать, кто и что там подумает о ней, ибо стоять и тем более ходить на шпильках больше часа она была не в состоянии. И как глупо, должно быть, выглядели её попытки незаметно попивать красное полусладкое из фляжки. Полусладкое, которое, к слову, уже почти закончилось.

«И ты здесь, в моём сердце, И моё сердце будет продолжать путь».

      — Салазар, ну не-е-ет, только не эта песня. Как будто мне мало было этого блеяния умирающего пикси в караоке.       И как, должно быть, глупо Гермиона сейчас шарахнулась, словно в бреду, услышав рядом с собой голос Драко. Несмотря то, что последний час она только и ждала, когда же он наконец вернётся с патрулирования, сейчас она не смогла собрать мысли в кучу и ошарашено пялилась на него, думая, на достаточном ли расстоянии от неё он находится, чтобы никто в зале не подумал чего лишнего. В первую очередь — Джинни, которая в последнее время приобрела дурную привычку вслушиваться в их с Драко короткие и редкие беседы.       Не обратив особого внимания на столь глупую реакцию на своё появление, он забрал из рук Гермионы фляжку и, прислонившись к стене около неё, сделал глоток.       — Мерло? По крайней мере, по вкусу похоже.       — Ну, это вино.       — Ага.       И хотя сейчас Гермиона не видела его лица, — просто не могла себя заставить, — она всё равно чувствовала его ухмылку едва ли не каждой клеточкой тела.       Гермиона прикрыла глаза и сделала глубокий вдох, призывая себя расслабиться и прекратить поддаваться панике. На выдохе она еле слышно поинтересовалась:       — Как патрулирование?       — Тоскливо, — отпив ещё из фляги, Драко пожал плечами. — Я всё думал насчёт твоего костюма… Ты дементор, который высосет из меня всё счастье? Если да, то имей в виду, что…       Она снова почувствовала жар на щеках.       — Нет!       — Жаль.       Гермиона почему-то ни на секунду не сомневалась, что гамма эмоций, мигом отразившихся на её лице, была достойна кисти какого-нибудь именитого художника. С другой стороны, это подействовало на неё как ушат ледяной воды: прежняя нервозность прошла, а взамен её пришло привычное желание стереть с его лица наглую ухмылочку и…       План. Точно. У неё ведь был план.       — Здесь тоже тоскливо, не находишь? — она постаралась задать вопрос максимально незаинтересованным тоном, но даже для неё самой это прозвучало неубедительно.       — У тебя есть варианты поинтереснее?       Вдох-выдох.       — Хочешь… посмотреть фильм?       Ответом стали его наполнившиеся темнотой глаза. Той самой темнотой, что обычно наполняет глаза мужчин, когда они понимают, что им уже не скажут «нет».
Примечания:
По желанию автора, комментировать могут только зарегистрированные пользователи.
Права на все произведения, опубликованные на сайте, принадлежат авторам произведений. Администрация не несет ответственности за содержание работ.